* * *
Надежды на то, что невольник проявит дурной характер и сбежит нынче же ночью, не оправдались. Проснувшись в грязной ночлежке, Дартин чуть не застонал от разочарования: верзила варвар спал на том самом месте, где улегся вчера. Подсунул под щеку огромный, размером с дыню, кулак, смежил длинные, как у газели, ресницы, чуть выпятил губы – и похрапывает. "Ну да, – подумал Дартин с досадой, – если он сбежит, то придется ему искать себе пропитание. Уж без завтрака-то этот хитрец точно не пустится в бега. С варвара станется. Сперва объест Дартина, откормится, нагуляет жирок за хозяйский счет – и только после этого скроется".
Дартин кинул мрачный взор на могучее тело, распростертое на облысевшем ковре. Уморить такого не удастся. Такой сам кого хочешь уморит.
Дартин пнул его ногой, чтобы разбудить, и показал головой на дверь. На пороге раб замешкался, и Дартин в сердцах толкнул его в спину, а потом брезгливо обтер пальцы об одежду. Пригнувшись, Дартин вышел из ночлежки и сразу увидел свою напарницу. Она сидела, скрестив ноги, прямо в пыли и грызла лепешку, держа ее обеими руками. Лепешка тянулась, как резиновая.
Обычно Дин уходила ночевать в лавку к старой Афзе, которая торговала редкостями, лекарствами, амулетами и благовониями. Дартин был уверен в том, что Афза не получала от маленькой плясуньи ни гроша. У девчонки просто не водилось денег. Водились какие-то тайные делишки между этими двумя особами женского пола, такими несхожими и в то же время неуловимо похожими между собой. Дартин в подробности предпочитал не вникать.
Девочка кивнула Дартину в знак приветствия. Дартин подсел к ней и, сняв с пояса флягу, подал ей. Она глотнула и вернула Дартину флягу. Дартин приложил горлышко к носу. Вода была, по правде говоря, не очень свежая.
Дубина раб стоял перед ними, слегка склонив голову. Дартин догадывался, что он голоден, и мысленно злорадствовал.
Девчонка разорвала свою лепешку и большую часть протянула рабу. Тот помедлил, но взял.
– Садись, – сказала Дин спокойно. Дартин инстинктивно отодвинулся. Варвар
уселся и принялся жевать, двигая челюстями энергично и в то же время на редкость задумчиво.
– Как тебя зовут? – спросила его Дин. "Лично меня это интересует в последнюю
очередь", – подумал Дартин, однако ему волей-неволей пришлось принять к сведению, что свои девять кровных серебряных монет он выложил за человека по имени.
Девочка, выслушав все это, важно кивнула.
– Можешь называть меня Дин.
Дин. Так она себя именовала. Вернее всего, что Дин – не имя, а прозвище. В Аш-Шахба любят давать прозвища на древнем диалекте. Вероятно, "Дин" означает что-нибудь вроде "Речного Лотоса" или "Колокольчика Моей Души". Самое обычное прозвание для молодой женщины.
– Красивое имя – Дин, – одобрил варвар.
– Откуда ты родом? – спросила она.
– Ты хочешь знать, где я родился, или тебя интересует, откуда я пришел в Аш-Шахба? – уточнил Конан.
– Я задала вопрос с очевидной точностью, – иногда Дин выражалась витиевато и даже немного книжно, что сбивало с толку.
– Я киммериец, – сказал варвар.
Дартин поперхнулся. Ну конечно! Ему следовало догадаться сразу. Дартин уставился на нежеланно обретенного соплеменника с откровенной неприязнью. Ничего хорошего киммерийцы его семье не принесли. Дартин совершенно не был благодарен своему отцу за собственное появление на свет.
Подобно своей несчастной матери, Дартин верил в переселение душ. Лучше бы та душа, что ожидала в тот миг очереди вселиться в новое тело, получила какую-нибудь иную оболочку. Не наполовину киммерийскую – во всяком случае.
– Откуда ты пришел? – продолжала Дин.
– Прежде чем оказаться здесь, я был в Шадизаре.
– Ничего удивительного, – сказала Дин и замолчала, что-то обдумывая. Она тихо покачивала головой, и монетки в ее косах позвякивали.
Дартин решил вмешаться в их задушевную беседу:
– Полагаю, пора начинать выступление, пока не стало слишком жарко. Ты готова?
Девочка подняла голову к своему напарнику и без улыбки, совершенно серьезно, произнесла:
– Ты меня перебиваешь.
– Но ведь ты молчала! – возмутился Дартин. – К тому же я говорил о деле.
– Я думала. Ты мог бы услышать мои мысли, если бы захотел, – непонятно объяснила Дин.
– Я не имею привычки подслушивать чужие мысли, – заявил Дартин и поздравил себя с тем, что ловко вывернулся из сомнительной ситуации.
Дин вздохнула, как бы сожалея о его глупости.
– В любом случае, сегодня ты будешь выступать один. Я как раз пришла сказать тебе, что танцевать не буду.
– Это почему еще?
– Сегодня не хочу.
Дартин покусал губы. Вот так. Она не хочет. Так просто. Ни запугать, ни заставить ее он не мог. Просить же это косоглазое существо бесполезно.
Дартин поднялся на ноги. Девочка вынула персик и равнодушно принялась его грызть.
– Вчера ты потратила девять монет, – заговорил Дартин с нажимом. – Спустила целых девять монет на собственную глупую прихоть. Тебе не кажется, что ты начинаешь многое себе позволять? По-моему, следует возместить ущерб. Это было бы справедливо.
– Ну и что? – спросила Дин, лениво поведя раскосыми глазами. – Я заработала тебе больше, чем потратила. Вот что справедливо.
Дартин резким движением схватил раба за локоть. Тот прикусил губу, но промолчал. Явно запомнил на будущее и при случае поквитается – но сейчас Дартин был в таком бешенстве, что предпочел не обратить на это внимания:
– Если ты не собираешься сегодня выступать, – прошипел Дартин, обращаясь к Дин, – то вместо тебя будет танцевать эта киммерийская сволочь.
Дин сказала с набитым ртом:
– Да ты ведь и сам киммерийская сволочь, Дартин.
Дартин разжал пальцы.
– Ненавижу таких, как он, – проговорил он искренне.
Дин забросила косточку от персика на крышу ночлежки.
– Вот и хорошо, – невозмутимо заявила она, обтирая рот. – Я забираю его. Он мне нужен. Ступай, Дартин. Я буду у Афзы. До вечера.
– Твоя Афза – старая ведьма, – проворчал Дартин, сдаваясь. – До вечера, кроха.
Дин проводила его недобрым взглядом, а затем легко поднялась и с важностью кивнула своему рабу:
– Иди за мной.
И зашагала по направлению к лавке Афзы.
* * *
Дартин ел сливы и плевался косточками в пыль. Он чувствовал, что не может больше оставаться в: этом дурацком городе. Дин решила его бросить – тьфу! – но это ее личное дело – тьфу! – а он, Дартин, перейдет через Белые Горы и попытает счастья в Хаддахе – тьфу!
– Угости, – раздался над его ухом тонкий голос.
Дартин, не глядя, сунул через плечо несколько слив. Голос принадлежал Каджану, старинному приятелю Дартина. Они вместе ходили за листьями ката. Излишне будет сообщать о том, что Каджан был еще большим жуликом, нежели Дартин. И, кстати, немногим более удачливым.
Каджан присел рядом с приятелем.
– Сегодня не поешь?
– Неохота, – буркнул Дартин.
– А где твоя малышка?
– Для начала, малышка не моя. Она не в моем вкусе.
– Ну, мало ли что про вас говорят…
– Поверь мне, Каджан. Если бы ты знал ее поближе, тебе и в голову не пришли бы подобные мысли.
– И все-таки, где она?
– Понятия не имею.
– Что, сбежала? – проницательно спросил жулик.
– Да ну ее! – в сердцах ответил Дартин. Хоть кому-то он мог излить свою душу. Правда, в сочувствии Каджана черной ночной змеей таилось злорадство, но других слушателей у Дартина все равно не было. – Она потратила вчера кучу денег на гору хлама. И как я ей отдал их – сам не понимаю… Умеет она эдак посмотреть, что любые возражения застревают в глотке. Собственным недовольством так поперхнешься, что десяток целителей не спасут – сдохнешь и будешь лежать в могилке синий-синий.
Каджан захихикал. Сравнение ему понравилось. Он почти ничего не знал о Дин, хотя, подобно всем посетителям шахбийского рынка, видел ее каждый день. И теперь, пользуясь тем, что Дартин находился во власти досады и разоткровенничался, жадно ловил каждое слово.
Дартин махнул рукой безнадежно:
– А сегодня с утра эта Дин заявляет мне, что не желает танцевать. Что у нее нашлись какие-то более важные дела, чем помогать мне зарабатывать деньги.
– Ну и ты плюнь на нее, – посоветовал Каджан самым дружеским тоном, какой только сумел изобразить. – Что она, в самом деле, себе позволяет? Ты мужчина, а она всего лишь девчонка.
– Мне деньги нужны, – сказал Дартин.
– Дай еще сливу, – попросил Каджан. – Не жмись, дай.
Дартин сунул в его мягкую ладонь еще две сливы. Жулик покрутил их в пальцах и заметил с горечью:
– Порченую дал.
– Жри, жри, не разбирайся, – посоветовал Дартин. – Гляди как бы и эту не отобрал.
Каджан со скорбным видом последовал совету.
Солнце припекало все сильнее. Сотворив извинительное заклинание, Каджан выбросил косточки в пыль.
– Что ты там бормочешь? – спросил Дартин подозрительно.
– Прошу прощения у духа па тот случай, если потревожил его. Ты разве не знал? Духи обычно невидимы. Сидят рядом с человеком и подсушивают. У самих духов уже нет никакой жизни, но они любопытны – вот и жмутся к людям, интересуются их делами. Но, с другой стороны, духи ужасно обидчивы. Попробуй только плюнь на него – потом бед не оберешься. Он ведь не понимает, что ты его не видишь. Думает – презираешь его, плюешься. Может очень серьезно потом напакостить.
– Неужто ты боишься духов? – презрительно сморщился Дартин.
– Сам боюсь и тебе советую, – с серьезным видом отозвался Каджан. – Опасаться следует всего. И особенно – того, чего ты не видишь.
– Лично я в последнее время практически не вижу денег.
– Опасайся и их, если на то пошло, – после слив и ката Каджана потянуло философствовать.
Он лениво поднялся, обтирая пальцы о штаны.
– Вот скажи, -Дартин, сколько тебе нужно денег для того, чтобы ты наконец стал счастливым?
– Много.
– А мне – чуть, – успокоительным голосом произнес Каджан и поковырял в ухе так энергично, что Дартину стало не по себе. – Знаешь что, – заявил он наконец, – я тебе кое-что расскажу. За деньги. Ты мне две монеты, я тебе – клад.
– Ты сожрал моих слив на три клада. Жулик обиделся.
– Жадина, – произнес он с достоинством.
– Трепло, – отозвался Дартин.
Они немного помолчали, не желая ни ссориться, ни расставаться. Наконец Каджан заметил – как бы между прочим:
– Дело, кстати, совершенно замечательное. Красивое и простое. Одна серебряная монета, подумай, Дартин, – и ты богат до конца своих дней.
Дартин с отчаянным видом протянул ему монету. Была не была. Монетой больше, монетой меньше.
Не веря собственным глазам, Каджан взял ее, подержал на ладони, потом ся?ал в кулаке и хмыкнул.
Дартин молча показал ему кулак.
Жулик кивнул и, понизив голос, заговорил:
– Кое-кто считает, что это пустые разговоры, но я так не думаю. Известно ли тебе, кому принадлежит город Аш-Шахба и вся пустыня до западного склона Белых Гор?
– Царю Ирдуку или как там его…
– При чем тут царь… – Жулик поморщился. – Царь – он пришел и ушел. Нет, я спрашиваю тебя о богах, которые здесь всесильны.
– Еще всех древних богов запоминать! Моя мать молилась Бэлит – и с меня этого довольно. Ты от меня слишком многого хочешь.
– Я от тебя ничего не хочу. Плевал я на тебя, – искренне отозвался Каджан. – Но не зная всех здешних древних богов, ты ничего не поймешь. И клада без них тебе не видать.
– Обучи меня тогда уж заодно и заклинаниям, – посоветовал Дартин ядовито. – Буду камлать и вызывать дождь.
Каджан закатил глаза:
– Я больше ни слова тебе не скажу.
– Ну и не говори!
Хихикнув, жулик показал Дартину серебряную монету.
– И это тебе не отдам.
– Отдай! – мгновенно разъярился Дартин.
– Дартин, имей в виду: за ты хоть и свой, а чужак. А за чужака здесь никто не вступится, – предупредил Каджан. – Советую, как друг: смирись и выслушай мой рассказ до конца.
– Ты нажевался ката.
– Ты сам нажевался ката. Разговор явно зашел в тупик. Поразмыслив, Дартин сдался.
– Ладно, бреши дальше.
– Наш город Аш-Шахба, серые стены, – мгновенно изменив тон, заговорил Каджан, – в незапамятные времена принадлежал великой богине Алат и трем ее сестрам, из которых младшую, самую капризную и жестокую, зовут Зират. Здесь, в городе, им был посвящен большой храм. Теперь он превратился в развалины, и люди позабыли дорогу к сестрам-богиням, однако это вовсе не означает, что богини умерли. Боги не умирают. Их бытие устроено по-другому. И инобытие – тоже. Не исключено, что они сделались духами, хотя то предание, которое я намерен тебе поведать…
– Ты что, решил податься в странствующие сказители? – спросил Дартин. – Учти, за истории платят мало. И не рассчитывай, что я стану ходить с тобой и исполнять чувствительные баллады из жизни богинь. Я в них не верю.
– Что ж, это большое несчастье, но от него, как и от слабоумия, не умирают. – Каджан замолчал, шевеля губами и что-то соображая про себя.
Дартин толкнул его в бок:
– Заснул? Рассказывай!
– А? Нет, не заснул. Богине Зират принадлежал один редкий камень изумительной красоты. Он был размером с женскую ладонь, прозрачный, желтого цвета.
– Граненый? – деловито поинтересовался Дартин.
– Нет. Это был природный кристалл. По форме напоминал обелиск.
– Почему ты говоришь "был"?
– Потому что… – Каджан замолчал, хитро улыбаясь в реденькие усики, и многозначительно посмотрел своему приятелю в глаза. – Потому что его ук-ра-ли… Некий жрец-отступник утратил веру, прихватил священный камень Зират и двинулся к Белым Горам. За Белыми Горами, в Хаддахе, Зират не имеет уже над ним никакой власти. Там начинаются владения Инанны… За преступником послали погоню. От мести Зират никто не может скрыться. Если, конечно, Зират знает, кого и где искать. Этот негодяй не успел выбраться из ее владений, и его поймали. Думаю, его растерзали на месте. Но камень в храм так и не вернулся.
– Почему? – жадно спросил Дартин. Жулик рассказывал профессионально, с паузами в нужных местах.
– Потому что, – важно произнес жулик, – тогда шла война. Жрецы, посланные в погоню за преступником, в свою очередь пропали бесследно, а вместе с ними сгинул и камень. Думаю, на них напали вражеские солдаты. А еще вероятнее – банда дезертиров. Камень спрятан в Белых Горах, где-то в истоках реки Белая.
Дартин тихонько свистнул.
– И это все? Горы, друг, – они очень большие… Где его там искать?
– Подумай, Дартин, подумай сам. Люди, ограбившие жрецов, исчезли. Если бы кто-нибудь из них уцелел и при этом имел при себе камень, то в какой-то момент драгоценность заявила бы о себе. Нет, бандиты спрятали камень и не сумели за ним вернуться. И у меня есть серьезное предположение, что спрятали они его на заброшенном руднике.
– С чего ты взял?
– Я пришел к этому выводу после долгих и отчасти мучительных размышлений. – Каджан выразительно постучал себя по бритой макушке. – Через рудник лежит дорога на Хаддах. Вероятнее всего, на этой дороге и произошла встреча грабителей со жрецами. Люди, которые на них напали, не были местными. На что угодно спорю. Местные побоялись бы гнева Зират. Нет, это были какие-то чужаки. И когда им понадобилось спрятать добычу, они выбрали именно рудник. Единственное приметное место в горах.
Дартин задумался. Он никогда еще не был в Белых Горах и плохо представлял себе их.
– Там много штолен? – спросил он.
– Одиннадцать. Три из них очень нехорошие. Там люди загибались быстрее всего, – предупредил жулик.
– Почему рудник прикрыли? Неужто берегли жизнь рабочих?
– Нет, разумеется. Из-за войны. Это было одно из условий мирного договора. Впрочем, постепенно там все разрушилось, забыты были и богини, и рудник, и самый повод для той войны. А камень – ручаюсь! – до сих пор спрятан там. И любой, у кого достанет сил и смелости отправиться в горы, сделается обладателем сокровища древней богини. Ну что, как тебе моя идея?
Дартин обвел глазами сонную от полуденного жара площадь, недоумевая, почему никто не мчится, сломя голову, на брошенный рудник.
– Мне нужна лопата, кувалда фунтов на пять, зубило… – пробормотал он, как во сие.
Каджан покачал головой и прищелкнул языком. Вот и еще один свихнулся из-за желтого камня Зират. Если так будет продолжаться, то со временем Каджан соберет с дураков, вроде Дартина, сумму, на которую этот камень можно будет купить… Всегда приятно иметь дело с людьми глупыми и предприимчивыми.
– Не забудь мазь от порезов и ушибов, – помакнул жулик, – спроси у Афзы, у нее должно быть…
Афза. Дин. Конан. Дартин вспомнил о том, что у него теперь есть раб, и вскочил. Вот кого он заставит разгребать засыпанные штольни!
Жулик поглядел, как Дартин удаляется, окутанный облаком пыли. Возбужденно размахивая руками, он шагал по направлению к кузнечной лавке. Покупать, должно быть.
Жулик вытащил монету и фыркнул.
– Дурак ты, Дартин, – сказал он вслед приятелю. – Тебе жизни не хватит, чтобы перебрать все отвалы на Белых.
Негромко сказал, чтобы никто этих слов не расслышал.
Глава третья
К горам, через пустыню
Афза была красивой пожилой женщиной, смуглой, высокой, закутанной в черное покрывало, с золотыми полосами на груди. Когда она поспешно закладывала засов, мелькнули тонкие, очень смуглые руки, обвитые золотой цепочкой, с которой свисали длинные подвески из бирюзы и коралла.
– Милости Бэлит твоему дому, Афза, – негромко произнесла Дин, останавливаясь у порога.
Женщина склонила голову, блеснув качающимися в ушах золотыми дисками, и снова величаво выпрямилась. Дин взяла Конана за плечо и подтолкнула вперед.
– Посмотри на этого человека, Афза, – сказала Дин. – Я хочу как следует расспросить его… Как следует, – повторила она.
Афза перевела свои черные немигающие глаза на Конана, и он увидел в ее зрачках свое отражение – так ясно, словно разглядывал себя в зеркале.
Конан медленно перевел взгляд на свою маленькую хозяйку. Дин прикусила губу, словно размышляя, что же ей делать дальше. Конан подумал о том, что царственные манеры девочки удивительным образом сочетаются с пестрыми лохмотьями уличной плясуньи. Она была странная. И недобрая.
– Афза, – повторила Дин, – я хочу видеть его прошлое…
– Кто он такой? – ровным низким голосом спросила женщина.
– Он мой раб, – сказала Дин. – Делай с ним что хочешь. Только зря не мучай.
Последняя фраза прозвучала довольно зловеще, и Конан невольно обернулся в сторону двери.
– Стой, – негромко произнесла Дин.
Он замер. Происходящее правилось ему все меньше и меньше. В доме Афзы явственно пахло колдовством, и от этого у варвара волоски вставали дыбом на загривке. Он ненавидел любые чары.
Однако то ощущение, что исходило от Дин, было сильнее чар. Конан мог бы поклясться, что девочка – не колдунья.
– Иди сюда, – позвала Дин. – Иди же, не бойся.