Лильор тяжело перевалился на бок – и княжна рассмеялась. Недоверчиво оглянулась на зеркало. Потом с усилием отодрала нечто от спины сапожника и сунула ему в руки.
– Это – твое сердце?
Лильор смущенно рассмотрел смятую туфельку, тронул пальцем острый каблук, недоверчиво пошевелил плечом. Княжна уже фыркала и посмеивалась, выбирая из спины иглы "озноба" – настоящие, которыми было сколото после примерки платье.
– Так уже получше?
– Ухо покажи, – заинтересовался Лильор. – А то мне, если по чести, умирать не очень хочется, особенно при такой жене, да еще и толком не целованной.
– А что с ухом? – нахмурилась Аста. – Вообще-то правда, слышно все, это непостижимо. Вот как раз сейчас Диш пытался подраться с соседом, он злой жеребец, хоть и прикидывается иногда "лапочкой". А что ты делаешь?
– Кольцо наговариваю, для маскировки. Чтоб тебя брат узнал, придется еще чуток походить прежней, – расстроился Лильор.
– Разве это – не маскировка? – усмехнулась Аста и тронула нежную кожу своего лица. – Это ведь и есть маска, я почти сразу поняла – для бала.
– Не-эт, – возмутился принц. – Это ты, пойди глянь еще разок – и натягивай шкуру старой тетки Асты. Знаешь сказочку? Мол, жила-была лягушка…
– Мне ли не знать, – вздохнула княжна.
– Вот будь добра, поноси лягушачью кожу еще немного. Тебя будет попозже, принародно, спасать королева Сэльви, я так полагаю. До приезда ее величества изволь быть лягушкой, а я за компанию похожу сапожником.
Аста послушно надела колечко, с усмешкой рассмотрела свою прежнюю руку, потрескавшуюся, красную и грубую. Нахмурилась, недоверчиво глянула на сапожника. Если решиться поверить в то, что он говорит, то она красавица. И сам Кост совершенно не тот, за кого себя выдает. Последняя идея показалась Асте вполне достоверной. Да какой из него сапожник? Это было уже давно понятно, просто не нашлось времени додумать мысль до конца.
– Ты – эльф?! – возмутилась княжна. – Я тебе про "поплавок" рассказала, а ты… обманщик! Молчун!
– Я не посмел. Пришлось бы говорить, что, женившись, я могу стать смертным, а ты бы расстроилась. Но я ошибся, из тебя получилась замечательная ведьма, хоть и не умеющая колдовать… пока, я так полагаю. Еще мне очень интересно, почему на улице темно, – сменил тему Лильор.
– Потому что ночь, – угрожающим тоном сообщила княжна. – А ну снимай свое кольцо, что это за хулиганство! Меня – без спроса в жены, а я и опознать мужа не смогу, если что!
– Аста…
– Молчать.
– У тебя был такой милый характер, – напомнил Лильор, опасливо двигаясь вдоль кровати к стеночке.
– Снимай, хуже будет!
Сапожник виновато пожал плечами и послушался. Жена долго и придирчиво изучала новый облик своего Коста. Довольно кивнула – тот самый, что привиделся во время танца.
– Поцелуй жену и рассказывай, кто нас запер, – потребовала она.
– А была такая скромная, застенчивая, – неубедительно расстроился принц.
– Сам виноват, – счастливо зажмурилась Аста. – Говорил, я красивая, замечательная и даже буду на балу танцевать. Теперь мирись с моим характером. Я хотела тебя предупредить, что не совсем похожа на то, чем кажусь. Но не успела. Эй, почему мы заперты?
Лильор вздохнул и послушно рассказал все, что знал о прошедшем дне. Отменил заклятие, кое-как преодолев шум в ушах, – силы возвращались медленно, даже стоять без опоры пока было сложно.
Но отдыхать, Аста права, не время. Они вдвоем пересекли двор и постучали в дверь терема. Тарл выскочил, шало озираясь, увидел живую и совершенно здоровую сестру и сел, совсем как утром – вдоль стеночки. Неуверенно улыбнулся дрожащими губами. Кивнул сапожнику, не в силах выразить словами свои чувства. Но потом за него взялась сестра – и князь разговорился.
Гномы молча сидят на главной площади города, туда постепенно собираются все их отряды, осматривавшие Эрхой. Сотник Ктыр усердно строит какой-то помост, иногда рычит, сморкается в огромный платок и рвет бороду, смотреть на его отчаяние страшно. Лазутчика имперцев, сбежавшего с княжьего подворья, поймали именно гномы, сами допросили и сразу же казнили, очередной раз нарушив закон Рртыха.
– Я просто не знаю, что теперь делать, – признался Тарл, обнимая сестру. – Новая беда с гномами – они такие странные. Требуют их наказать по закону Эрхоя, со всей строгостью…
– О, это особый случай, – мстительно усмехнулся Лильор. – Ктыр строит помост, полагая, что его там казнят. Усердие гномов – штука непреодолимая. Каяться они умеют до опасного безрассудства, точно, как и судить.
– Зачем мне его казнить? – Князь поцеловал сестру в макушку. – Ты же спас мою Асту.
– Я ее у тебя забираю, – предупредил Лильор. – В жены, и пока мы не обсуждали, где будем жить. А с гномами вот что сделай. Объяви им помилование, то есть сохрани жизнь, и стребуй с каждого пять лет каторжных работ.
– Зачем? – испугался князь. – Мне только этой неприятности не хватало, пусть уходят!
– Работают они всегда хорошо, – рассмеялся Лильор. – Но каторжные – еще и бесплатно. Норников тут сотни две, за пять лет тебе из запущенной страны узорный пряник сделают. А их король еще и спасибо скажет. И Ктыр – тоже, ему жизни не будет, если не накажешь. Поезжай прямо теперь, дело важное. И вот еще что. Аста – скажи всем – выжила, но пока болеет и лежит в сарае: тогда гномью повозку точно никто не найдет. Они еще и охранять княжну сами будут, а заодно и свой зарытый секрет.
Глава 11
Ведьма, сглазившая помолвку герцогини Роль’гис
Роль склочной рыжей ведьмы в обозе герцогини – совершенно не скучна. Сэльви-а-Тэи не умела жить пресно и тихо. Проводив мужа в Поморье, она набрала фиалок и двинулась к корчме, где уже второй час богоравная Амалия Исильда Маривль Роль’гис донимала подданных своими капризами.
Если тебе двадцать пять, ты прекраснейшая и богатейшая, несравненная и так далее, если это тебе повторяют день за днем, как еще можно относиться к окружающим? Всю жизнь Амалия смотрела на людей сверху, изучая в первые же минуты знакомства их затылки и спины. Даже сын императора ей кланялся – как вежливый кавалер. Не будь они родней, не окажись дядя повелителя резко против – и герцогиня могла бы стать императрицей. Конечно, скучно выходить за тощего прыщавого мальчишку, который к тому же на пять лет младше тебя: будь он трижды император, и на десятую долю пяди не подрастет. Романы будущего повелителя тоже известны, как и мнение о нем некоторых слишком разговорчивых девиц. Дед Марий твердил, что власть стоит некоторых неудобств и жертв. В его возрасте, усмехнулась Амалия, стоит. А она молода и желает жить в свое удовольствие.
Дядя императора пришел, предложил ей занятную игру в любовь на далеком севере, рассказал, что именно там Империя закупает лучшие меха и что князь Берник смертельно болен. В отличие от деда Мария опасный старик знал, чем заинтересовать. "Кареты, забитые горностаевыми шубками и мантиями, – говорил он. – Золотой рудник, рослые светловолосые воины – красивая и незнакомая порода мужчин", – добавлял с усмешкой. А потом пообещал совсем немыслимое – маркиза Лаура Ирима Алид’зим. Конечно, маркиз обычный низкородный пес, который ластится к любой руке, протягивающей пищу. Но если признаться себе совсем честно, видеть его возле чужих "кормушек" – невыносимо…
Амалия согласилась на предложение старого интригана. Она не думала тогда о тяготах дороги, просто не понимала, что такое расстояние в две с половиной тысячи верст. И еще она – стыдно признаться – опасалась отказать Ловиду без веских оснований. Предложение заманчивое, а эр-герцог опасный враг.
Дорога довела Амалию до опасной скуки. Наказания слуг стали ежедневными, визг высочайшего возмущения разносился из окошка кареты поминутно. Ей было душно и холодно одновременно, ее донимали ухабы, комары, хамы-трактирщики…
Дверь внизу хлопнула, по лестнице прошуршали быстрые шаги, и вот уже рыжая ведьма довольно упала в огромное кресло рядом с Амалией.
– Ну где мои бумаги?
– Здесь.
– Так, ага… порядок, – довольно сообщила нахалка, бегло проглядев каждый лист. – Подписано. Молодец, мне нравится так работать: быстро и без обмана. Чего сидишь? Вставай, штаны натягивай и пошли в лес – лечиться.
– Ночью? – взвизгнула Амалия.
– Ори на слуг, – погрозила пальчиком ведьма. – И то когда меня рядом нет. Не выношу бабьего визга, это унизительно. И запомни: если я сказала – ночью, значит, так и будет. Пять минут жду, или забирай бумаги и вали одна на север.
– Я устала, – куда тише пожаловалась Амалия.
– Это следствие проклятия, – сообщила рыжая. – Будем искоренять.
Ведьма сунула бумаги в заплечный мешок, небрежно бросила его в кресло и побежала вниз по лестнице, напевая что-то простенькое. Герцогиня скорбно вздохнула и встала. В своей комнате она выдала пару пощечин нерасторопным горничным и чуть успокоилась. Штаны оказались мятые и не подходили к блузке, но заставлять рыжую ждать не хотелось. Вдруг и правда – время дорого?
Сэльви стояла внизу и с тоской смотрела, как за окном медленно двигается очередь девушек-служанок. Все наказаны. Одной полагается три кнута, другой – два, третьей еще какая-то кара… И каждая сама сообщает о наказании конюху, приставленному к позорному делу. Королева знала: все они – свободные женщины Империи и работают на Амалию по доброй воле. Ценят место, приносящее немалые деньги. Полагают, их госпожа – не худшая из возможных, даже любят ее по-своему. Гнусная страна – Империя, это рабское отношение у них – от пожизненного безделья самых богатых. И от вседозволенности.
Ведьма отвернулась от окна. Ей еще предстоит решить для себя, злодейка Амалия или просто взбалмошная и капризная девчонка. Первое заслуживает кары. Второе – воспитания.
– Я готова, – нехотя выдавила герцогиня.
– Пошли. Ты знаешь, что значит отвлечься от повседневности?
– Мне не скучно, я сама себе хозяйка, – гордо вскинула голову герцогиня. – Это другие что ни день варят, стирают, пыль трут, коней чистят, чужие слова из книжек переписывают. А я – живу.
– У-у-у, – расстроилась ведьма. – Значит, ничего не умеешь? Ох, бедняжка!
Она тряхнула головой, пламя волос сердито взвихрилось, словно живое. И ведьма покинула душное помещение, выбралась в темноту ночи, радостно вдохнула свежий воздух, без пыли корчмы и глупых сплетен, создающих плотную сеть зависти, презрения, мстительной злобы. Там и правда недолго заболеть. Там даже огонь ее волос тускнеет! А здесь живой мир.
Королева очень хотела понять: способна ли услышать ночь ее подопечная? Сэльви шла по лесу, гибко наклоняясь, ныряя под ветви, обходя кустарник и стараясь не вытаптывать богатый черничный ягодник. Сзади хрустела ветками и жалобно сопела герцогиня. Она ушибла ногу, поцарапала руку, несколько раз зацепилась за ветки волосами и растрепалась. Ей было до слез жаль себя, несчастную и измученную. В лесу темно, неведомые твари орут дикими голосами опасной чужой ночи. Туман ползет, словно удавку на шею готовит…
В городе тихо, а сон во дворце и того приятнее. Она привыкла не гасить свечи, чтобы не впускать в комнату мрак.
Впереди открылся прогал поляны, и Амалия прибавила шаг, надеясь на отдых. Ведьма и правда усадила ее на поваленное старое дерево, даже подстелила свою куртку. Села рядом.
– Смотри. Ты никогда не видела этого. – Она обвела рукой поляну. – Спрашивай. Впрочем, сперва я сама тебе расскажу.
Сэльви чуть помолчала и стала говорить. Она рассказывала, что лунное серебро – это всего лишь слова, его надо видеть, чтобы понять, какое оно звонкое и легкое. Сегодня луна молода, ее свет мягок и почти не дает тени. Он теплится, чуть подсвечивает туман, дарует душе покой. И позволяет видеть лес – не как в глухое новолуние, когда небом владеют тьма и холодные ясные звезды.
Луна молода и нетерпелива, она рисует деревья легким торопливым росчерком. Вот клены. Летом они зелены, осенью – горят золотом. Это все знают, а видела ли Амалия хоть раз клены густо-серого, черненого бархата в мелком алмазном серебре? Только на старой фамильной броши… Так это копия! Вот и посмотри – каков оригинал, хорош ли?
А вот фиалка, ночная фея лесов. Она расцветает, когда сумрак окутывает природу и дневные растения спят. Их вид и запах знаком людям. Есть духи на масле розы, они в моде и теперь? Да. А недавно в Империи появилась фиалковая вода, говорят, стоит безмерно дорого. И сильно она похожа на запах этого лесного чуда? Сэльви чуть помолчала, встала и пошла вдоль границы полянки. Довольно кивнула, поманила герцогиню.
– А это паутина.
– Фи, мусор.
– Иди сюда, а то рассержусь и – того…
– Иду, – обреченно вздохнула Амалия. – Раз нельзя принести.
– Паутину – можно, ее красоту – нет, – вздохнула Сэльви.
– Паутина серая и висит по всем углам в домах у плохих хозяек, – поделилась чужим житейским опытом Амалия. – Мне Лаур говорил.
Тонкому пальчику рыжей, поманившему снова, мнение любовника герцогини явно не показалось достойным внимания. Амалия не стала дожидаться уже знакомой угрозы – "прокляну" или "поезжай одна", – нехотя подошла, старательно огибая самые мокрые и высокие заросли травы. Стала смотреть, куда велено.
Роса была мелкая, она не висела жемчугом, как бывает после дождя. Но ее вполне хватало, чтобы тонкие нити светились и даже озаряли легкий туман. Амалия смущенно кивнула и вернулась к середине поляны, где сидеть намного уютнее. Светлее, да и опасные лапы леса не тянутся, словно хотят задушить. Еще бы, их странные сокровища – только для ведьм.
Герцогиня вздохнула.
– Может, не так уж плохо быть ведьмой, – нехотя признала она. – Но я-то другая.
– Ты сама себе хозяйка. – Сэльви лукаво вернула слова самой герцогини, сказанные недавно. – Как пожелаешь, так и проведешь день. И ночь.
– Эти, которых северяне зовут лешими, очень страшно кричат, – пожаловалась Амалия.
– Совы, – презрительно фыркнула Сэльви. – Хочешь, позову одну, она любопытная и охотно посидит с нами.
– Нет уж! А теперь что?
– У тебя тонкий слух – это летучая мышь.
Сэльви подняла руку, и на вытянутый палец тотчас упала крылатая гостья, повисла головой вниз, сложила крылья, расправила, с любопытством изучила людей – и исчезла в ночи.
Ведьма тряхнула головой, еще разок глянула на свою спутницу, глаза которой от испуга казались еще больше обычного. Усмехнулась и сообщила, что пора возвращаться домой. До корчмы они шли молча, у самого порога Сэльви остановилась.
– А теперь скажи: за этот вечер сколько раз ты подумала о балах, дворце и прочих глупостях?
– Ни разу, наверное, – удивленно признала Амалия, фыркнула и добавила почти нормальным тоном, без привычной нотки высокомерного снисхождения, – особенно когда сов испугалась.
– Поверь ведьме, – кивнула Сэльви, – ни одно злое пожелание, отосланное тебе в это время, не дошло. Ну заказывай сон: фиалки, полет над лесом на крыльях мыши или твои дурацкие балы?
– Давай лучше фиалки, – неуверенно предложила Амалия. – Мышей я опасаюсь.
– Ладно, – милостиво кивнула Сэльви. – Завтра пойдем искать самую лохматую меховую бабочку, с ней и полетишь.
– Меховую? – восхитилась герцогиня.
– Одичала ты во дворце, прямо ужас, – запереживала ведьма. – Спи, найдем именно меховую.
Всю следующую неделю герцогиня не обращала внимания на служанок, почти напуганных отсутствием привычных наказаний. Ей было некогда: днем Амалия спала. Ночами ведьма водила свою спутницу по лесу и показывала что-то очень простое – но неожиданное. Учила избавляться от головной боли, рассказывала о полезных травах. Между делом упоминала и описывала тех жителей Империи, дворцовых подружек, родню и случайных знакомых, кто в разное время желал "нимфе" зла.
– О, еще одна обидчивая дрянь, с таким неприятным кислым прищуром, гнедая в рыжину, – могла заявить ведьма, внезапно отвлекаясь от темы разговора. – Изводила тебя через старушек-шептух. Ногу год назад не ушибала?
– Еще как, с лошади упала, – припомнила Амалия. – Неужели моя двоюродная сестра? И за что она меня?
– Ох, прям и не за что! – насмехалась ведьма. – Подумай получше.
– Сказала ее почти жениху, что его предшественника Лилиана подарила подруге на день рождения, – предположила Амалия. – Ну и что такого, я ведь только правду сказала! Хотя… он, кажется, сильно задумался. Так ведь и к лучшему, он был возмутительно беден и внешне – так себе, несимпатичный.
– Дальше.
– Это семейные дела! – надулась герцогиня, но тут же вздохнула. – Ладно. Еще я хотела досадить ей, когда Лаур стал делать намеки этой дуре. Я сказала ее бабушке, старой блюстительнице морали, когда и где их можно застать… ну и что? Его излупили поделом, нечего за месяц до свадьбы чужой невесте под юбку лезть. И ей тем более не зря досталось: ни рожи, ни настоящих денег, держалась бы обеими руками за единственного жениха, тупого и глухого к вполне правдоподобным сплетням.
– Как ты бережешь честь сестры! – рассмеялась ведьма. – Вот она и пошла к бабкам, чтоб усердия кое у кого поубавилось. Ноги у тебя слишком красивые – наворожить хотели перелом, но ты везучая.
К удивлению Сэльви, ей не приходилось выдумывать сглаз и проклятия, герцогиня сама собирала их, как трудолюбивая пчела – мед. Только ее запасы оказались горьки. Были тут насылаемые в деревнях простенькие почесухи и прыщи. Нашлись и более профессиональные заклятия магов – ломота в костях, ослабление зрения, мигрень, настройка на нервный срыв, привязка внимания к определенным людям, ночные страхи… Амалия еще оставалась нимфой, как называли ее в Империи, намекая на божественную красоту: не зря дед Марий содержал при ней трех магов, призванных отслеживать незримые атаки. Но, увы, природной стойкости красавицы и усилий ее наемных защитников явно не хватало, и герцогиня все глубже погружалась в болото дворцовой грязи. Ее капризный характер становился невыносимым, склонность говорить в глаза все как есть превратилась в истеричность, а дурные сны и мысли рождали все большую подозрительность, переходящую в болезненную форму. На дне, под наслоением всех проблем, копился застарелый, скрытый от самой себя, страх.
С ведьмой Амалия в первый же день ощутила себя обновленной. Она больше не спотыкалась, солнце не вынуждало щуриться, веки не опухали, спина восстановила гибкость. А еще с рыжей Висой – так Сэльви назвалась – было приятно сплетничать. Ведьма умела слушать, не пыталась, как старшие, судить и воспитывать, зато порой говорила неожиданные вещи.
Так, именно Висе герцогиня, сама удивляясь своей откровенности, выдала старый тайный страх. Восемь лет назад, в замечательный зимний день, когда на юге Империи погода прохладна, но трава по-прежнему зелена, отец привез в родовой замок гостя. Богоравный дядя императора Ловид – тогда ему было семьдесят четыре – остался на обед. Потом решил задержаться, и девушка слышала, как в каминном зале оба кричали до хрипоты – хозяин и гость. Она даже решила пойти и успокоить ссору, полагая, что ей по плечу и столь непростая задача. В семнадцать лет это убеждение вполне нормально не только для красавицы-герцогини, не так ли?