"К весне у сестер уже появятся новые платья, – отрешенно думал юноша. – Конь вернется в старое стойло, и кормить его станут куда лучше прежнего. Глядишь, снова шкура заблестит. И крышу починят, дожди не зальют библиотеку…"
Он думал про множество мелочей, не имеющих ни малейшего значения. Потому что не желал знать того, что видел отчетливо, словно сам стоял в комнате рядом с хат-логримом: как тот говорит, сухо и деловито, как лицо отца становится строгим и сосредоточенным, и старый упрямый маркиз произносит нечто вроде: "Увы, боги не дали мне сына, одна надежда – дождаться наследника славного рода Алид’зим от моих достойных дочерей".
Логрим вышел из двери, насвистывая модную при дворе мелодию довольно пошлой песенки. Следом выглянула одна из сестер, охнула и побежала к матери – на ходу она кричала, что брат и правда всех предал из-за денег… Логрим свистнул, подзывая старшего оценщика службы патрия, показал ему бумагу, велел расписаться, отдал второй свиток. Тот подобострастно закивал, отвернулся и, рыхлый и тучный, тяжелой трусцой побежал отменять опись земель. Сильнее он спешить не мог – и так старался сверх меры не прогневить опасного человека, обладающего огромной властью.
Хат-логрим сел в карету, не глядя на свое приобретение. Чуть задумался, повернулся к юноше, усмехнулся:
– Знаешь, малыш, а ведь это начало совершенно иной жизни. Интересной и куда более настоящей, чем прежняя. Твой отец наивен и старомоден. Он полагает, что людьми должна руководить честь. Но честь – костыль для стариков, которые уже никому не нужны. Ты молод и можешь сам ходить, без палочки.
– Не стоит говорить гадости про отца, вы уже закончили эту часть своей работы, – резко бросил Лаур.
– Я пытаюсь пояснить тебе, что такое – жизнь. – Логрим патетично взмахнул рукой. – Мы все кому-то принадлежим. Твой отец был вещью старика Роль’гис. И хозяин о нем не заботился. Почему же ты зол на меня и моего владельца? Мы дали твоей семье шанс сохранить и честь, и титул. Тебе понравится работать на богоравного Ловида. Он щедр, не страдает забывчивостью. И кстати, до дня рождения сестры эр-герцога еще более полугода.
– Большая радость…
– Мы едем в столицу. У тебя уже есть там особняк, слуги, выезд, возможность бывать в лучших домах города. И деньги – тоже. Тебя быстро заметят и оценят. Гуляй, затевай романы, если пожелаешь. Это, я полагаю, выйдет само собой, ты для столицы диковина, такой наивный и симпатичный мальчик. Терять тебе уже нечего, отец тебя проклял. Так что радуйся жизни без оглядки на его правила. И как следует подумай: может, вместо костыля чести, который довел вас до нищеты, испробовать тонкую и гибкую шпагу? Месть роду Роль’гис за позор отца – это интересно.
– Я вас не слушаю.
– И не надо. Земли твоего отца собирался купить по дешевке его друг, маркиз Жаш’эн. Он и отписал эр-герцогу, и ваши долги перепродал. А его дочь, самая потасканная дрянь столицы, теперь собирается замуж за графа Дис’таш, бывшего жениха твоей сестры, помолвленного с ней еще при рождении. Но ты не слушаешь, да? – Логрим рассмеялся. – И ты очень внимательно не слушаешь, малыш! Ладно, мне пора. Во-он там, на развилке дорог, ждет моя карета. Увидимся на зимних балах.
– А… – невольно удивился Лаур.
– Это твоя карета, твои слуги и твои деньги, – повторно рассмеялся логрим. – Подумай о шпагах и костылях, малыш.
Карета остановилась, и странный человек вышел. Лаур сидел, окончательно запутавшись, и смотрел, как тот делает несколько шагов, садится в роскошный экипаж с графскими гербами знатного северного рода. Как грызутся и танцуют злые застоявшиеся кони, как они охотно принимают с места, норовя уйти вперед резвым махом. Щелкают бичи, пара верховых в одеждах имперской службы вылетает вперед – сгонять с дороги мелкий люд. А для них все мелкие, кроме самого императора и эр-герцога…
Лаур смог отвести взор от дороги, только когда пыль уже осела, а карета скрылась вдали. У распахнутой дверцы экипажа его распоряжений ждал слуга.
– Прикажете развернуться и возвращаться к имению Алид’зим? – предположил тот и добавил: – Господин велел объяснить, что мы наняты для вас на полгода, все оплачено, ваши личные средства в ящике под передним диванчиком. Там же драгоценности на первое время, рекомендательные письма к нужным людям. Еще старые письма маркиза Жаш’эн к эр-герцогу.
– Дома меня не ждут, – горько усмехнулся Лаур. – Сделанного не вернуть, он исполнил свою часть договора. Глупая штука – честь. Я даже ничего не подписал и все же не свободен…
– В таком случае, укажите, куда мы едем?
– В столицу, – задумчиво вздохнул Лаур.
Слуга поклонился, закрыл дверцу и взобрался на козлы, к кучеру. И юноша добавил, обращаясь уже только к самому себе:
– Мнение отца мне понятно. Хотелось бы теперь узнать, что по поводу чести думает его верный старый друг, обещавший нам летом поддержку и помощь.
Четыре с лишним года Лаур считал вполне приятной жизнь на службе эр-герцога. В этом хат-логрим оказался прав. Двор и его людишки не вызывали ни малейшего желания вспоминать о правилах чести, столь ценимых отцом. Здесь жили по иным законам. Женщины двора отличались уникальными качествами – их тупость приводила Лаура в изумление, их неразборчивость и готовность пойти на все ради модного увлечения вызывали брезгливую гримасу отвращения, которую кое-как превращала в улыбку щедрость и миловидность дурех. Молодой маркиз находил забавной свою роль. Он играл людьми лучше многих. Дела эр-герцога казались ему простыми, пока не настало время над ними задуматься. Лаур выведывал семейные тайны, копировал письма, вводил в высший свет нужных людей, как однажды привели его самого. Пускал сплетни и распоряжался чужой репутацией. Марий Роль’гис мог бы многое узнать о том, как потерял часть своих важных союзников, поговори он с маркизом по душам.
А еще Лаур не забывал о семье. Глупышка сестра не пригласила его на свадьбу – пусть. Зато теперь она графиня и живет весьма достойно. Растит угодного отцу наследника рода Алид’зим. Значит, пора подумать о судьбе второй девочки, ей уже семнадцать. И так удивительно кстати у другого старого друга семьи сложился удачный альянс дочери – можно кое-что изменить и в этой идиллии…
Позже Лаур много раз удивлялся тому, сколь резко закончилось опьянение столицей. Видимо, копилась горечь давно. С того дня, когда к нему пришла потрепанная девица, дочь маркиза Жаш’эн, и попросила о помощи. Да, ее отец предал друга, и она сама тоже не святая. А каяться принято, когда удача окончательно и навсегда поворачивается спиной. Обычно это запоздалое покаяние никому не интересно. Но воспитание старого маркиза въелось куда крепче, чем полагал Лаур. И он не выгнал слегка пьяную плачущую женщину, убеждая себя, что такова завершающая часть мести – и зрелище должно принести радость.
Больше он никогда не встречал эту Жаш’эн. И полагал, так лучше. Он оплатил ее приданое, даже дорогу в крохотный городок, куда женщина уехала искать покой. Лаур был ей благодарен. Еще немного – и он бы полностью стал тем, кем мечтал сделать его эр-герцог, мстя отцу. Милым, отлично дрессированным молодым псом, готовым принести тапочки, красиво лежать у камина, улыбаться и протягивать лапу друзьям хозяина, а также охотно рвать его врагов. Без раздумий, ловко, умело.
Договор с хат-логримом и его хозяином истек осенью того года, когда Лауру исполнилось двадцать три. Маркиз собирал вещи, чтобы освободить особняк, купленный для него в столице. Имущества он накопил немного, денег – и того меньше. Брак второй сестры потребовал затрат: эта девица, куда более практичная, чем старшая сестра, не постеснялась приехать и подробно изложить свои проблемы. Он помог.
И теперь с улыбкой вспоминал, как нахалка уходила из съемного дома, задрав свой милый глупый носик. "Не думай, что я буду иначе к тебе относиться, ты мне не брат", – выпалила она на пороге и побежала к карете. Там ждала старшая из сестер, переживая, что приходится останавливаться возле этого дома…
Лаур не хотел оставлять себе денег, нажитых на эр-герцогском содержании, и отдал их легко.
Он уже собрался уходить, когда к парадному крыльцу подкатила вторая карета – без герба, скромная и смутно напоминающая о его приезде в столицу. За пять лет хат-логрим ничуть не изменился. Он был все так же спокоен и невозмутим, разве что привычка дергать левым уголком губ чуть искривила их линию и заложила на лице тонкую складочку презрения.
– Жаль, упустил я лучшее время, – прищурился логрим. – Придется тебя нанимать за деньги. Ты оказался удачным приобретением, малыш. И ты мне нужен еще для одного дела. Тебе понравится.
– Ты всегда так говоришь, – пожал плечами Лаур. – Но последнее время обещания все хуже сбываются. Меня тошнит от столицы.
– Сделай работу – и поезжай отдыхать на побережье, в свое новое имение.
– Я так дорого теперь стою?
– Случай особый, малыш. Тебя будут искать и даже убивать. Но хозяин не бросает в беде.
– Он втравливает в беду, – кивнул Лаур. – Нет, кончено.
– А я не предлагаю выбирать, я только называю цену, – холодно уточнил хат-логрим. – Имение и виноградники, небольшая шхуна, скромное состояние в золоте… Надо смешать с грязью Амалию, внучку Мария, малыш. Глупец разрешил девочке жить в столице, и нам она очень нужна. Познакомься, очаруй – и опозорь. Девочке девятнадцать, и она очень хороша собой. Мы спасем остатки ее чести, уже имеется вполне приятный жених. Он тебя сотрет в порошок, и пыль Лаура осядет в поместье у моря.
– Когда?
– Ты поумнел, не брыкаешься, – ласково похвалил логрим. – Завтра она будет представлена столице на балу у дедушки-герцога.
Лаур кивнул и принял приглашение из рук логрима. Тот развернулся и удалился, насвистывая знакомую мелодию. Она давно вышла из моды, но по-прежнему нравилась любимому псу эр-герцога.
Дождавшись, пока карета скроется и стихнет шум ее колес, Лаур покинул особняк и направился к великолепному имению Мария Роль’гис. Само собой, впускать его никто не собирался. Но маркиз давно научился быть настойчивым и убедительным. Старик довольно быстро сдался и принял его.
– Только в память о твоем отце… – начал он.
– Поздновато к вам вернулась память, – зло отрезал Лаур. – Он не дожил. Проклял меня, а следовало бы вас.
– Я не знал.
– О, это удобно. Первейшая отговорка важных людей. Убедительная и уважительная. Не надо так багроветь, вам вредно, да и рано пока нервничать. Я пришел пересказать вам свой разговор с… нанимателем. Может быть, мне бы и хотелось испортить вашу старость, но к девушке я не накопил обид. Она всего на год старше меня прежнего, из тех времен, когда я еще не был позором рода Алид’зим.
Герцог выслушал рассказ молча, принял дрожащей рукой приглашение на бал и невнятно кивнул. Лаур смотрел на багрового, задыхающегося старика с брезгливостью. Этот человек не умеет быть благодарным, и – хат-логрим прав – он худший хозяин для своих псов, чем Ловид. Получив ценные сведения, тот незамедлительно постарался бы спасти их источник – Лаура. А этот даже поблагодарить не нашел ни сил, ни вежливости.
Слуги эр-герцога подтвердили свою репутацию расторопных и осведомленных людей: Лаура они ждали у ограды герцогской усадьбы. Число и подготовка бойцов не предполагали долгого сопротивления. Его запихнули в карету и увезли за город.
Там, на старом разбитом проселке, под проливным дождем, долго и со вкусом били. Приводили в сознание – и продолжали свою работу. Потом бросили умирать в старой колее, заполненной жидкой грязью. Маркиз лежал и удивлялся сквозь боль, что еще почему-то жив и в сознании, хотя сломано, наверное, все, что можно сломать… Дышать смятыми легкими было мучительно, мир гас медленно, погружаясь в багровую пелену боли.
Очнулся он – к собственному изумлению – в восхитительной маленькой спальне. За стрельчатым окном, набранным из узких прозрачных полированных стекол – высоких, сплошных, безумно дорогой гномьей работы, – дрожали под холодным ветром оголившиеся ветви сада. Мокрый снег лип к ним, гнул вниз, намерзал крупными комьями. В такую погоду особенно приятно лежать в тепле. Лаур каждую осень вспоминал о том, что без дома жить – очень страшно…
– Эй, бывший труп, ты уже научился хлопать глазами? – заинтересованно уточнил звонкий девичий голосок. – Ну а как у нас дела с речью?
Она пробежала через комнату и упала на колени возле кровати. "Пожалуй, самая очаровательная женщина столицы", – улыбнулся Лаур. Приехала невесть откуда два года назад, с кучей денег, наспех купленным титулом и глубочайшим убеждением, что ей тут должны поклоняться истово – и обязательно все. Так и получилось. Ей поклонялись, пели песни под балконом особняка, уворачиваясь от падающих на голову горшков с землей и старыми сухими цветами. И утверждали, что это не признак плохого воспитания, а тонкий намек и долгожданный знак внимания. Едва ли долгожданный: маркиза Шаль’ос метала горшки и вазы, реагируя на первые же звуки пения очередного воздыхателя.
Ну вот, опять: "Ночь луною се-э-эребри-и-ится…"
Массивный глиняный кувшин, кажется, сам прыгнул в руку хрупкой маркизы. Лаур не успел заметить, когда она открыла окно. Глина хрустнула, голос захлебнулся ушибленным шепотом-стоном: "О, жестокая".
Маркиза бережно прикрыла окно, хихикнула, пробормотала: "Ночь луною серебрится – на башку горшок валится", осмотрелась, достала с полки новый "метательный снаряд" и водрузила на подоконник. Поправила свои великолепные черные волосы и подмигнула больному. Синие глаза смеялись.
– Как я его?
– Метко, – оценил Лаур.
– Ну ты тоже от баб неплохо бегал, пока не добегался, – фыркнула маркиза. – Я считала тебя той еще дрянью и вообще-то пришла извиняться. Будем впредь мирно сосуществовать. Можешь даже звать меня, как домашние зовут – Осой.
– За что такая редкая милость?
– За то, что не испортил жизнь молоденькой Амалии, – улыбнулась маркиза. – Ты спас девочку. Я теперь тебя уважаю, и потому ты лежишь и пока не убит этим горшком, хотя целиться удобно. Слушай, а признайся честно: это ты волком выл у меня под окном в полнолуние, три месяца назад? Единственная попытка оригинально поухаживать. Эти гады не умеют петь, но пытаются. А у меня музыкальный слух.
– Я выл, – гордо кивнул Лаур.
– Здорово вышло, похоже, молодец. Ну что еще добавить? Маги тебя собрали, так что не притворяйся трупом, вставай и пошли ужинать. Халат на кресле. Герцогу Марию я башку расцарапала еще на прошлой неделе. Он сказал, что больше у Ловида к тебе претензий нет, все улажено. Я в ночь уезжаю, дела. В качестве оплаты за мою доброту изволь ввести в свет моего родича – он приятный парень, но безнадежно наивен. Пригляди за ним до зимы, а?
– Обязательно, – охотно пообещал Лаур. – Ловко ты пристроила бездомного побитого маркиза к хлебному местечку.
– Только не думай, что еще и тихому, – погрозила пальчиком Оса. – Я обожаю интриги и скандалы, я в них купаюсь. Такая уродилась… Ох, бедная моя мама, как она это переживет, когда узнает?
Лаур начал сочувствовать маме Осы уже через пару месяцев. Он полагал, что вполне уверенно чувствует себя в столице и изучил ее скрытую жизнь. Но теперь осознал – ничего он не знает! Быть исполнителем или понимать, как построена игра, – это разные уровни лабиринта интриг. И он остался в особняке Осы надолго. Политика не прельщала маркиза, но ему очень хотелось выяснить, во что играет эр-герцог и кем сам он был до сих пор в игре. Потом пришло желание кое-что поправить и изменить.
Два года назад Оса исчезла, и вскоре ее объявили опасной преступницей. Лаур переживал, пока не убедился – жива, раз так тщательно ищут. И он успокоился, занялся своими делами. Пришло время женить младшую сестру, то есть снова искать деньги, ворошить старые знакомства и заводить новые.
С Амалией судьба свела его снова вроде бы совершенно случайно: герцогиня заехала в гости к подруге, у которой он как раз обедал. Поговорили, перекинулись парой ничего не значащих фраз… Однако же маркиз совсем неожиданно для себя обрадовался, что эта красивая и беззащитная женщина не попала в лапы Ловида. Капризная, несносная, обидчивая, но довольно искренняя и неглупая. Он не рассердился, даже узнав позже, что их встречу подстроили и что хозяйка особняка получила за это немалое вознаграждение от взбалмошной герцогини, заинтересовавшейся модным и трудноуловимым в последние годы маркизом. Грустно стало позже, когда в дверях нового, довольно скромного жилья Лаура появился старый герцог Марий. Сунул в руки деньги – много денег – и, не глядя в глаза, хмуро велел никогда более не морочить голову его внучке…
Жаль, Оса в бегах, она бы герцогу второй раз "расцарапала башку", чтобы научился нормально разговаривать с людьми. И предупредила старика об угрозе, нависшей над судьбой Амалии… Об истином смысле поездки на север – интриги, отдающей Амалию в руки эр-герцога полностью и бесповоротно. Он и сам пробовал предупредить. Увы, его не приняли, пришлось пытаться что-то сделать самому, если можно еще надеяться на изменения к лучшему… Он решил добраться до Поморья. И вот – выполнил свое решение.
Лаур кое-как отдышался и с тоской глянул на ворота Белояра, едва различимые в поздних сумерках. Еще брести полверсты, не меньше. Ночью в город не пускают, придется спать прямо здесь, у дороги.
Хорошо бы не опоздать. Герцог Марий догадался запретить внучке общаться с маркизом, имеющим дурную репутацию. И не воспротивился, когда ее буквально силой втянули в самою опасную и грязную игру Ловида – дележ власти в северных землях. Если ее отдадут за князя, это будет ужасно. Логримы умеют ломать упрямство самых стойких. Особенно здесь, вдали от весьма могущественного деда Мария, на территории, исконно близкой именно северному альянсу сил Империи.
Добравшись до ворот, Лаур с изумлением обнаружил, что их до сих пор не закрыли. У каждой створки стояли трое мрачных стражей, недоуменно глядя на красивую фигуристую женщину с огненно-рыжими волосами, цвет которых не угас даже в сумерках. Она стояла точно там, где должны были бы сойтись створки ворот, уперев руки в бедра и насмешливо изучая растерянных стражей, не решающихся хоть немного сместить створки.
– Славная госпожа Виса, умоляю, – прочувствованно, с надрывом вещал бас из-за ворот, – вы уж или войдите в город, или выйдите. Солнышко-то село…
– Я тоже могу сесть, – пообещала женщина. – Прямо тут.
– Мы будем закрывать, – неуверенно пригрозил бас.
– Вот ка-ак скажу: "Гори они зеленым пламенем", – задумчиво вздохнула рыжая.
– Почему не синим? – удивился голос.
– Если проблема только в цвете, я вас уважу, – рассмеялась упрямица и обернулась к Лауру: – Ты ползешь, как пьяная дохлая улитка. И если кто-то за воротами полагает, что улитки не пьют и ползают только живыми…
– Как скажете, так и ползают, – отчаялся голос.
– Лаур, да проходи уже, – посоветовала рыжая, удивляя маркиза своей осведомленностью. – Иначе они закроют ворота. Боярин в общем-то прав: не могу я жечь город. Я очень добрая ведьма, если меня не злить.
– Мы знакомы? – удивился Лаур, охотно минуя ворота.