Лоэль последний раз махнул людям знакомой и привычной Леснии – и побежал за стариком-охотником. Двигаться по чистому неторному и пока мелкому снегу – сплошное удовольствие. Не бежишь – летишь. Ноги, вспомнив, что они вообще-то достались эльфу, пытаются не спотыкаться и находить ровные площадки, избегая ям и древесных корней. Охотник двигается быстро и сноровисто, но все же он человек пожилой. От него даже неопытный эльф не отстанет. В конце концов, основам отец учил, просто вспоминаются они медленно и постепенно. Но это приятно – думать о папе и его науке. Полезной – зря так небрежно обходил ее молодой и глупый маг, – покаянно вздохнул принц, ныряя под очередную тяжелую ветку.
Любить зиму, сидя в долине Рэлло, – это детская забава. Лоэль начинал подозревать, что кругом неправ и до весны скажет сотню раз спасибо воеводе и женщинам заставы. Потому что спасен ими заранее от несметного числа проблем. Он никогда не видел зимы! В родной долине холода – экзотика и редкость. А на юге Ронига и сам снег радость, праздник… Вот и выходит: перстни от обморожения – затея наивных южан. Здесь иной климат и иная зима. Сапоги, именуемые унтами, куда надежнее и удобнее. Да и тулуп хорош. Пока меховой наряд едет в санках, но тут и морозов нет. Впереди, Лоэль счастливо вздохнул, его первая настоящая зима. Он выживет, спасибо воеводе и его людям. И научится любить снега по-настоящему. Потому что он – один из детей Орильра, и не менее упрям, чем отец. От своего не отступится. Будет трудно и даже безнадежно, но это не повод говорить, что погода в чем-то виновата.
Псы бежали ровно и быстро, кайга иногда повизгивал на них, одобрительно посмеивался. Южный шаман попался очень удачный, думал он. Молодой: еще не накопил такой гордости, что и не подступиться. Сильный – гнуса прогнал, большое дело. И довольно ловкий. Бежит пока не особенно ладно, но уверенно втягивается в ритм. Учится, на советы не обижается, слушает старшего с должным почтением. До родного становища – шесть недель быстрого бега. И спешить надо, потому что от льдов навстречу идут черная ночь без просвета и ее спутница стужа. Они любят возводить снежные сугробы-чумы, заманивая гостей в сладкий сон. И уже не отпускают их в явь.
Кайга снова довольно оглянулся – не отстает шаман. Может, и удастся добраться к реке как раз в срок, выйти на свежий еще лед и бежать там легко и стремительно. Собаки сильные, не зря он первый охотник рода. Вожак, однако, лучший на памяти старого, совсем разумный.
Через неделю старик вывел Лоэля к реке и объявил первую большую стоянку, от полудня и до нового дня. Тогда и удалось поговорить в первый раз толком. На бегу общение не складывалось, эльф пока в языке кайга понимал одно слово из пяти. Охотник знал леснийский почти так же "хорошо".
Вдвоем они сидели, свежевали мясо, пекли – и учились общаться. Лоэль схватывал смысл быстро, осваивал произношение и радовался нарождающемуся пониманию. Он пока совершенно не уловил, какая беда выгнала из дома охотника. Но хотя бы познакомился по-настоящему, назвал свое имя и получил в ответ прозвание охотника – Дянгу, человек тундры. Кайга никак не мог осилить произношение слова Лоэль, и принц предложил иное прозвище, принятое в долине, – Элло.
Утром, точнее, в серых сумерках, задолго до восхода низкого солнышка, нехотя выглядывающего на южной стороне небосвода, путники снова собрались в дорогу. Старый кайга теперь порой разговаривал, ненадолго устраиваясь отдыхать в санках. Обсуждал оленей, числом и силой которых меряется богатство всякого кайга. Описывал красоту Сигэ, младшей дочери вождя рода. Сетовал, что в этом году рыба ловится плохо…
И не упоминал более о беде.
Еще семь дней ускользнули, скрылись за спиной. Лоэль увлеченно изучал первые морозы, выбеливающие пар дыхания и щиплющие кожу. Пробовал заклинать на ходу, проверяя самые простые формулы из старых записей отца. Здесь, в краю снегов, зимняя магия отзывалась и работала куда ярче и охотнее, чем на юге. Это и понятно – для севера создавалась, родная диким снежным равнинам…
И опять отдыхали сутки, поставив малый чум. Охотник набил куропаток, сам приготовил их. Угощал, суетился, много говорил, радуясь, что его понимают все лучше и полнее. Лоэль слушал и думал.
Заканчивается пятнадцатый день пути. Эльф уже привык бежать и окреп, глаза освоились с многоцветием снега. Разум привык к тому, что для кайга снег – слово нелепое и незнакомое, слишком общее. Вместо него используется три десятка разных описаний для каждого состояния привычной природы зимы. Мягкий, рыхлый – одно, слежавшийся, сухой – иное, тонкая пыль поземки – третье… Лоэль учил их и постепенно осваивался, находил в многословии пользу и смысл.
Только о беде кайга не говорил.
И еще неделю шли, дважды пережидая метели. Сидели в чуме. Темный ветер выл, праздновал победу стужи над солнышком. Кайга кормил слабый костерок, бережно подкладывая "лакомство" по одной веточке.
– Скоро в нашу землю придем, однако, – довольно сообщил он. – Долго шли, но быстро. Ты хороший ходок, Элло. Через пять дней встретят нас у границы леса. Оленей возьмем и дальше пойдем еще быстрее. Хороших оленей. Бангай, самых сильных.
– Все ты говоришь по делу, – усмехнулся Лоэль. – Но беду свою прячешь, ни словечка о ней. Отчего? Я уже понимаю речь.
– Да, ты сильный шаман-нидя, верхний.
– Южный.
– У-у, твои слова иные, пусть так. Верхний. Но говорить о беде нельзя, тут место плохое. Вот услышат баруси, и худо нам станет. Болеть будем.
– Я ваших демонов не опасаюсь, – отмахнулся Лоэль. – Раньше узнаю, в чем беда, больше буду думать. Причину найду скорее.
– Ночь впереди долгая, – рассердился кайга, – куда спешить? Нехорошо, не умно! Время стылое, баруси сильны, да. К шаману придем, он в бубен станет бить, дямадов звать, барусей гнать. Тогда и поговорим. Ешь, отдыхай. Завтра стужа придет. Ты ее не знаешь, Элло. Трудно тебе придется бежать по первому времени.
Принц задумался. Надел тулуп, выбрался из чума и встал, оглядывая окрестности. Как это – стужа идет? Кайга прав, необычно в первый раз. Интересно и чуть боязно. Ему, наивному, казалось, что и сегодня весьма холодно. Но Дянгу твердит: тепло, удачное время, везет… Хотя в самую лютую зиму в Лирро – уютнее. Мороз там иной, мягкий и сухой. Здесь же с утра задул ветер от реки, тянущий стылую сырость с далекого океана. Белой коркой она осела на чум, поземкой легла на старый снег. И ушла, оставляя небо пронзительно-прозрачным и глубоким, как пропасть без дна. И вся эта пропасть – Лоэль ощущал теперь отчетливо – полна незнакомой, сухой и могучей стужи. Будет ветер, сказал охотник. Ветер сделает стужу еще страшнее.
В фиолетовых стылых тенях возились и мялись неясные блики, их кайга указал вчера и пояснил с опаской: следы барусей. Зрение эльфа остро, и Лоэль не счел демонов реальными. Тени – они тени и есть. Вся их сила в страхе. Придумает человек невесть что и сам себя губит. Он хоть и родился магом, но маминым ведьминским чутьем не совсем уж обделен. И в тенях зла не ощущает. Зато красота лилового снега удивительна. Цвета севера завораживают. Они плотные, яркие, незнакомые, но мимолетные, каждую минуту ползущие поземкой, изменчивые. Вчера вечером небо было зеленым, как старая бирюза, снег в тенях переливался малахитом. Невозможно? Но ведь было. А сегодня вокруг лиловые друзы аметиста.
Насмотревшись, Лоэль вернулся в душный чум, прокопченный и теплый. Охотно доел мясо куропатки, твердо пообещал встревоженному спутнику спеть надежную шаманскую ночную защиту от барусей. И, ничуть не смущаясь обмана, затянул любимый гномий боевой марш. Голосом его Творец не обидел. Одно плохо – баса нет, а для настоящего исполнения "Рева норников" он очень желателен. Но и так кайга остался доволен. Лоэль тоже. Он вспомнил, как этот марш пели на пару Жависэль с королем Иллора. С невытаптываемой, но вытоптанной до основания лужайки рычали мастера и простые гномы, Тафи приволокла в трактир настоящий большой барабан подгорников и лупила в него что было сил. Мама достала малый лук отца и дергала тетиву, дополняя дикий ритм гудением. В самых душевных местах она ударяла сковородкой по большому чугунному котлу… Никто в долине не спал. Что они тогда отмечали? Ах да, Лоэль воссоздал систему элементов по записям древних эльфов. Издал ее книгой и внедрил в обучение гномов. Тогда он полностью разделил алхимию, действующую на основе магии, и просто химию – новое строго научное направление. Это позволило сильно продвинуть теорию сплавов… Хотя, если вспомнить праздник, что в химии научного? Грохот был оглушительный. Самые стойкие и злобные баруси верст на сто вокруг разбежались бы и усердно попрятались!
Закончив петь, Лоэль нырнул в меховой спальник. Разок зевнув, усмехнулся: гномы правы, бессонница – удел бездельников и… Остаток мысли растаял в темном омуте забытья. Там было тепло, несмотря на стужу, окружающую сон. По лиловому снегу глубокой ночи бежал сиреневый призрачно-хрустальный единорог. Он мчался удивительно красиво, не как лошадь, а длинными грациозными прыжками косули. Но оставлял в глубоком снегу лишь едва приметные штрихи. Потому что летел над самой тундрой, как и полагается сказочному существу…
А еще единорогу очень понравился марш норников. Приглядевшись, Лоэль уловил: сильное тело движется в такт музыке. Не жалким потугам баритона принца, но тому настоящему звучанию – из его воспоминания.
Утром эльфа разбудил заботливый кайга, накормил, сам усердно вымазал лицо жиром. Вонючим и не особенно приятным, но Лоэль не спорил. Он уже смирился с тем, что, самонадеянно назвавшись магом зимы, ничего о ней не знает. Охотник опытен и дурного не посоветует. Ему виднее. Унты куда надежнее утепленных магией тонких сапог. И жир наверняка достойная преграда для стужи.
Собаки уже повизгивали и просились в бег. Их неунывающая жажда движения радовала и бодрила. Вдвоем путники быстро собрали нюк – покров чума, уложили в санки.
– Чувствуешь, как стужа дышит, Элло? – улыбнулся кайга. – Сильно, однако. Нижний ветер.
– Северный?
– Нижний. Трудно будем бежать, навстречу ему. Парку надень – хорошая, совсем теплая. Я для тебя вез, бери.
– Спасибо.
– Бежать надо, – с нажимом пояснил охотник. – Лыж вторых нет, моя ошибка. А тут скоро глубоко снег ляжет. Совсем худо будет, это баруси на нас злы, ты им пел, напугал. Не напали, однако… но они мстительные.
– Я могу еще спеть, и снег стороной пройдет, – предложил Лоэль. – Только не хочу зря тревожить природу.
– Нельзя, – согласно кивнул кайга. – Тут снег нужен. Ну двинулись, да? Ты молчи, говорить вредно: горло загубишь, петь не сможешь.
Заботу и опасения Дянгу принц оценил сразу же, глотнув сухой шершавый ветер и задохнувшись им. Пришлось наспех бормотать срывающимся голосом заклятие "щита", ослабляющего силу поземки. И второе, создающее своеобразный защитный воздушный мешок-воротник возле лица. Охотник получил такой же и остался доволен. Еще раз восторженно сообщил вожаку упряжки, с которым разговаривал и советовался по всем важным вопросам: толковый попался нидя-шаман! Если ему еще и бубен раздобыть, одежку подобающую… да и подучить чуток, избудет беду. Непременно!
Лоэль даже смутился от решительности спутника в превознесении его талантов. Пока причин для гордости победами нет. И самих побед – тоже…
Он бежал ровно, присматривался к порывистому усердию ветра, слушал звучные толчки полозьев по свежим застругам снега. Ловил на варежку завитки поземки и чуть закручивал их, привыкая к поведению здешних ветров. Маг зимы обязан понимать ветер, это одно из важнейших умений.
Северный, он же вроде бы – нижний, силен и упорен. Он пропитан чистым неразбавленным морозом. И хотя, с точки зрения мага, зла в нем нет – опасен. Он порожден стужей – силой, противоположной жизни и теплу. Почти пугающе близкой к самой смерти. Оттого и голос у ветра сложный, многозвучный. Есть в нем могущество, есть и мягкий, почти ласковый, искус – обещание большого знания. Вот только идти за этим знанием следует так далеко, что обратный путь заметет, попробуй его найди да одолей. Обратный – от запретного смертным берега граничной реки в наш мир, мир живых…
Низовая пурга неотступно гнала сухой мелкий снег, жалящий лицо сквозь магический щит, подобно гнусу. Зудела в ушах, толкала в грудь, норовила сбить шапку. Лоэль бежал и усмехался: еще пара таких переходов – и он сам начнет верить в барусей. Может, их следов и нет в тенях. Но голоса духов стужи звучат в ее свистящем дыхании. И духи эти – пусть и не злые – обитают на самой грани той реки, которую люди Леснии в своих Ведах предназначили для раздела миров живых и мертвых. Слушать их неподготовленному – опасно.
Даже он, маг четвертого круга, то и дело встряхивал головой, отгоняя нудный шепот. Когда нюк лег на колья, когда крохотный костерок затрещал живым голосом тепла, Лоэль впервые ощутил, как важно в ледяной ночи иметь укрытие от холодных голосов и глаз. Охотник заметил, довольно кивнул.
– Вот, теперь уже не помрешь, однако. Умнеть начал, барусей узнал. Гонять их пора. Вот, раскричались!
– Как вчера, петь?
– Хорошо, – охотно согласился Дянгу.
– А хочешь, я мамину песенку напою? Есть у нее коротенькая, про весну. Она другая, и магии в ней нет, в обычном понимании.
Иней, не студи неба окоем,
Щит зимы пробит солнечным копьем,
Сила холодов паводком уйдет,
Золотой пролеск стопит синий лед…
Лоэль улыбнулся. У мамы все ее странные ведьминские стихи – не особенно в размер, слова чудны́е, да и рифма порой вызывает большие вопросы. Зато он точно помнит, как это пелось дома. И повторить может с тем же самым неуничтожимым убеждением королевы Сэльви: любую беду можно осилить. И жизнь, как ее ни сжигай стужами, одолеет зиму, выдержит, развернется в полную силу новых зеленых листьев, да еще и краше прежнего.
– Ну тепло шаманил, однако, – сообщил свое мнение Дянгу. – Лучше вчерашнего. В тот раз, как нидя пел, горлом брал, а сегодня душой пел. Даже баруси не будут злы, им на то сил не хватит. Спи теперь. Завтра бежим, и еще два перехода, быстро. Там бангай берем – и в род старого Кэлху аргишим.
Планы кайга исполнились весьма точно. Охотник был опытным человеком. Он точно знал дорогу, хотя разве тут ее можно различить? И вел безошибочный учет переходам, которыми и измерял расстояние.
Единственное, чего он не мог учесть, это поведения и планов других людей. Само собой, отсутствие шамана в племени, где им следовало отдыхать, было истолковано как очередные происки коварных барусей. Лоэль спорить не стал – осознал: вызвали опытного знахаря к больному, и тот ушел вовремя, наверняка успеет и поможет. Что тут плохого? А "беда" – она с каждым переходом ближе, куда она денется! Разговоров о странной проблеме оба путника так привыкли избегать, что это казалось вполне правильно и нормально.
Бангай – ездовые олени, самые сильные и выносливые, – были получены без малейших проблем.
И снова путники поехали, точнее, "стали аргишить", важно поправил Дянгу, к стойбищу вождя Кэлху. Зима наступала решительно, укорачивая день с каждым восходом, приучая стужу уже не хрустеть, а сухо скрипеть снегом. Лоэль приметил, что сам снег изменился, и выучил еще несколько его имен. Еще он увидел первое сияние ночи, радужно расцвечивающее темное небо.
Эльф по природе вынослив, он быстро привыкает к необычным условиям жизни. Холода не донимали болью в горле, не портили голос. Принц подружился, насколько это возможно, со строгими ездовыми псами Дянгу. Охотник пару раз даже взгрустнул: того и гляди, признают дома его упряжку лучшей, подарят шаману. А как отказать, беда-то общая… И, смирив огорчение от весьма вероятной потери, стал учить Лоэля управлять псами, кормить их, обихаживать, запрягать. Попадут в чужие руки, так уж к умелому шаману, который их не погубит. И сам не погибнет. Упряжка – она ведь еще и стая, с ней надо уметь ладить.
Несостоявшийся отдых у шамана ускорил прибытие в род кайга. Гостя заметили издали, и, когда олени и собаки замерли у чумов, старый вождь уже стоял и ждал, обряженный в парадную расшитую парку. Очередная ночь, уже почти не прерываемая неприметным, тусклым и коротким, проблеском солнца, спустилась час назад. Все злее и упорнее задувал нижний ветер, обещая к утру небывалый мороз при чистом, хрустальном черном небе.
– Привел? – уточнил вождь, выслушав Дянгу, дав время пошуметь местному шаману, назвавшись. – Точно настоящий нидя, сильный?
– Однако, очень, – важно кивнул охотник. – Мало-мало знает зиму, но шел хорошо, и баруси его опасаются. Песни знает, шепот знает, стужу стращает.
– Хорошо! – решил вождь. – Ну Элло, новый чум тебе даю, на верхней стороне, хороший чум. Отдыхай. Силы надо копить, большой путь вы прошли, очень длинный. Жену тебе даю – Сигэ, мою дочь, бери. И вторую женщину даю, чтобы не угас очаг, чтобы стужа не добралась до тебя. Тоже хорошая девка, Сыру. Иди, они будут варить мясо, шить одежду и греть тебя. Завтра отдыхай, а потом будем говорить. Шаман Тимынтэ начнет петь, прогонит зло, и станет можно все сказать. Ну иди.
Лоэль важно поклонился, как научил его Дянгу. Сказал слова благодарности, смущенно оглядев "жен". Обе – молоденькие, симпатичные, усердно глядящие в снег у своих ног. Названная Сыру иногда нечаянно прикусывала уголок губы, дочь вождя вела себя побойчее, разглядывая из-под ресниц "мужа". Еще бы! Для местных он совершенно необычный, и лицо не плоское, и волосы светлые, и глаза непривычно серые, крупные, иначе разрезанные. Дома Лоэль считался довольно рослым, здесь выглядел самым высоким, прямо-таки великаном.
Женщины поклонились, Сигэ важно взяла повод оленя. Сыру пристроилась с другой стороны, вцепившись в тот же ремень. Признали "мужа" и берегут его имущество. Что есть у кайга важнее в жизни, чем его олени? В них все богатство, в них – сама жизнь…
Вежливые хозяева стойбища не пошли следом за гостем, так велел вождь. Чужой человек пока устал и должен отдыхать. Зато охотник – он свой, его можно и нужно толком расспросить. В большой общинный дом вошли все важные люди. Старики, шаман с помощниками, главы семей.
Лоэль шагал, не оборачиваясь и не любопытствуя. Селение невелико, зима длинна. Еще успеет наглядеться на каждого кайга. От младенцев до столетних стариков и старух…
Парадно украшенный пестрым мехом свеженький чум удалось рассмотреть издали. Эльф заинтересованно оживился. У самого входа стоял крепкий молодой кайга и держал в руке длинное копье с широким стальным лезвием, укрепленным на конце. Типичный такой нож-тесак ремнем примотан… Держит рукоять парень уверенно, стоит хмуро и решительно. Сигэ охнула и кинула быстрый взгляд на "мужа". Сыру споткнулась и села в снег.
– Это мой брат Дюпта, муж Элло, – вздохнула Сигэ. – Он сильно упрямый. Хочет тебя убить. Я пойду позову отца. Тогда глупого Дюпту выгонят, – куда мрачнее добавила она.
– Лучше разберитесь с оленями и грузом, – посоветовал эльф. – А мы сами поговорим, зачем нам твой отец?
– Дюпта сильный, он говорить не захочет, – расстроилась Сигэ окончательно. – Нет слов для тебя. И у тебя нет – для него. Будет пальмой колоть нидя-шамана. Совсем насмерть, да…
Лоэль фыркнул, услышав слово "пальма". Почти сразу сообразил – так зовется копье. Уж точно – не дерево! Кто, кроме него, слышал, что есть такое дерево…