Толпа толпой, а народу-то поубавилось. Может, еще не подошли? Когда я завертел головой, алас тряхнуло, словно корни земли обиделись на мое любопытство. Ближе к реке, за пару полетов стрелы отсюда, дымился разлом. В багровые отсветы, словно в кровавую топь, ныряли и сразу исчезали нижние адьяраи. Десятка два, клянусь! Вдоль опушки леса к ближним сопкам рысью уходил конный отряд айыы. Всадники-одиночки скакали прочь кто куда.
Уходили по-тунгусски, не прощаясь.
Похоже, после ужасной гибели Кылыса и отказа Баранчая кое-кто из женихов решил не позориться, а вернее, не рисковать. Хоть бы вы все поразъехались, наглецы! Я глянул на Нюргуна, сидящего в грязи, и в груди у меня зашевелилось смутное подозрение. Но добраться до головы ему помешали:
- Вот он, Халлаан-Хара-Мангастайа! Первым придет, ар-дьаалы!
Имя Грохочущему Грому дали не зря. Вороной - нет, угольно-черный, как чикойский соболь - конь Бури был под стать хозяину. Могучий, лоснящийся, словно облитый горячей смолой, он, казалось, вообще не имел шерсти, кроме густой гривы, где отблескивала вечерняя синева, и пышного хвоста. При каждом шаге Гром пританцовывал, струился, тёк, мерцал - грозовая туча, из которой вот-вот ударит молния. Белые отметины на копытах лишь усиливали ощущение полной, абсолютной тьмы, приходившей на ум при виде коня.
- Как коней гнать будем? - осведомился адьярай Суорун.
Начался галдеж:
- По Нижнему миру!
- По Верхнему!
- Средний! Только Средний!
- До Елю-Чёркёчёх и обратно!
- Сдурел, кэр-буу?! Какое тогда обратно?!
- Крюк через Третье небо!
- Четвертое!
В стороне от бурлящего сборища стоял великан Тонг Дуурай. Усмехался кривой ухмылкой, в споры не лез. Коня - или на ком Тонг ездит? - он не привел. Глядел на нас свысока, будто знал что-то, нам неведомое. Того и гляди, сплюнет сквозь зубы и процедит: "Сколько дураков собралось!" Точь-в-точь Айталын, только рожей страшен.
- В объезд Муус-Кудулу!
- Тихо!
И стало тихо. Перед нами воздвигся Зайчик. Лицо отмыто, волосы гладко причесаны. На плечах - новехонький длиннополый кафтан с серебряными кюнами-солнышками и бобровой оторочкой. На голове - высокая шапка с белым конским хвостом. На ногах - мягкие сапоги оленьей кожи…
Красавец!
- Мой отец, Первый Человек, повелел!
Повелел он, как же! Знаю я, каков дядя Сарын, если крепко запервочеловечится. Врешь ты, Зайчик, язык твой без костей, врешь и не краснеешь. Аж завидно - мне бы так! Я вспомнил рассказ Баранчая: причины-следствия, время-энергия… Это что же в мире свихнулось, каким таким новым энергоемким причинным местом нашего Зайчика по темечку приложило, что он из сорвиголовы-боотура степенным мудрецом заделался?! Мирит-урезонивает - это Зайчик-то! - и ведь получается, кэр-буу!
- …повелел: выбрать трех представителей от трех миров. Пусть они решают, где коням скакать! От Небес - Буря Дохсун, от подземных бездн - Бэкийэ Суорун, от Осьмикрайней - Юрюн Уолан!
Боотуры вновь принялись орать. Думаете, они возмущались? Дудки! Они нас приветствовали! И никто не возражал, вот ведь! Ох и Зайчик! Ух и Зайчик!
Отошли мы подальше, чтоб с советами не лезли, и давай решать.
5
Выбор пути
- Отсюда, - Буря махнул рукой, указывая вверх. Крылья его громко хлопнули, нагоняя ветер, - по восточному склону Первых небес.
Там, куда указал Буря, клубились облака, пестрые как грудка молодого тетерева. С облаками играли девять ветров, растаскивая добычу в разные стороны.
- Сиэги-Маган-Аартык? - спросил я.
Вспомнилось, как мы с Мюльдюном возвращались от дяди Сарына домой по этому горному проходу. Сколько раз я ездил по Сиэги-Маган-Аартык позже! Горячил Мотылька или дремал в седле, в зависимости от настроения… Вот, придется теперь Мотыльку без меня скакать. Без меня, зато в дурной компании. А что? Обычное дело. Любая компания соперников, даже если у них копыта и гривы - дурная.
- Да. Тебя что-то не устраивает?
- Погода. В Сиэги сейчас буря за бурей…
Буря Дохсун неприятно улыбнулся при звуке своего имени. Сверкнули белые, как снег, зубы:
- Боишься?
В памяти встал Сиэги-Маган-Аартык, грозный в эту пору. Ледяной ливень, или того хуже, снежный буран; зазеваешься - сшибет с ног. Нигде, кроме проклятого Сиэги, я не видел, чтобы во время бурана лупили молнии. Вой вьюги, мешаясь с грохотом грома, наводил ужас на отъявленных смельчаков…
- Нет, - сказал я. - Не боюсь.
Суорун кивнул. Кто рискнул бы спорить после моего "не боюсь"? Кто выставил бы себя трусом? Было ясно, что хитрец Буря хочет выиграть для своего коня преимущество: путь по родным местам сына Владыки Громов. Небось, конь - мастак скакать под молниями…
- Дальше, - довольный успехом, развивал мысль крылатый исполин, - выходим из Сиэги и гоним по берегу моря Сюнг. Море гнилое, слабаки там отвалятся.
- Почему? - удивился Суорун.
- Надышатся дрянью и повернут назад. Обходим Сюнг с юга, берем выше, по северному подножью…
- Куктуй-хотун? - хмыкнул Суорун.
Похоже, он хорошо знал мерзлую, обледенелую теснину Куктуй-хотун. Знал ее и я. В тех распадках, извилистых и тесных, зимой и летом продуваемых вьюгой насквозь, сложил голову не один путник.
- Да. С Куктуя берем выше…
- Нет, - перебил Бурю адьярай. Глаз Суоруна блеснул насмешкой. - Берем ниже. Самый умный, да? Проныра! С Куктуя вниз, в Нижний мир. Скачем по трясине Салбанык…
- Сдурел? - возмутился Буря. - Коней потеряем!
Я не ездил в окрестностях Салбаныка, памятуя рассказ Мюльдюна о том, как мой старший брат чуть не загубил свое ездовое облако в тамошних болотах. Блуждающие огни, говорил Мюльдюн, жгут хуже россыпи углей. А уж если засосало…
Адьярай зашелся оглушительным хохотом:
- Кто потеряет, а кто и найдет! От Салбанык едем к Муус-Кудулу. Перелетаем залив: слабаки отваливаются. А, Буря? Отваливаются слабаки-то? Вот теперь можно и вверх взять, по Кэхтийэ-Хан…
- На Пятое небо? - изумился я. - От Муус-Кудулу сразу на Пятое?! Ты видел те обрывы? Гребни? Они же непроезжие! Хочешь, чтобы твоему коню мертвая кукушка прокуковала?!
Скалы перевала Кэхтийэ-Хан украшали связки кукушечьих скелетов. Откуда бы они ни взялись, стоило птичьему черепу разинуть клюв и закуковать, как наирезвейший в мире конь сбивался с шага, спотыкался, падал в хохочущую пропасть.
- Договорились, - внезапно согласился Буря, и я замолчал. Двое против одного, спорить нет смысла. - С Пятого берем на Шестое, по выгонам удаганки Кюнгэдэй.
- Детишек не потопчем? - усомнился я.
- Что им будет? Они там все призраки - топчи, не топчи! С Шестого на Седьмое…
- По мысу Уйусу-Хан, - уточнил Суорун. Глаз адьярая затуманился: - Кумыс! Какой у них кумыс! Они его не из молока, из крови квасят…
Я ахнул:
- Твой конь пьет кумыс?
- При чем тут конь? Я пью кумыс, я! Дальше по восточному берегу Энгсэли-Кулахай…
- Оно стонет, - сказал я.
- Кто?
- Море. Все время стонет. Кони испугаются…
- Ничего, испуг лучше плети! С Седьмого на Восьмое, мимо железной горы…
Гора, вспомнил я. Облака под копытами: грязно-желтые, как песок. Ниже они белеют, расслаиваются. Гора растет из мглы. Склоны блестят на солнце. Багряные блики на гладких гранях. Мне десять лет, я моргаю, смахиваю слезы. Кровь колотится в висках…
Гора, и Нюргун в горѐ.
- И вниз, - твердо заявил я. - Оттуда вниз, сюда.
- Если сразу вниз, - Буря задумался, наморщил лоб, - это опять по Кэхтийэ-Хан. Кукушки, чтоб они сдохли!
- Они уже сдохли, - я стоял на своем. - Все, возвращаемся.
6
Уот, да не тот
- Сат! Сат!
Путь коням объявил Буря Дохсун. Сын Владыки Громов желал во всём быть первым, и мы с Суоруном не стали спорить. Только следили, чтоб Буря ничего не забыл, а главное, не переврал в свою пользу. Вмешательство не понадобилось: Буря блеснул и памятью, и честностью. А буйный нрав - дело обычное, среди сильных таких сто на сотню!
Поначалу я сомневался: запомнят ли кони, куда им скакать? Они, конечно, умные, перекованные, а все равно лошади… Потом я сообразил, что дядя Сарын Мотыльку рассказывал про путь к дому Уота, а Мотылек кивал. Ну да, дядя Сарын ему еще пластинку скормил, со значками. Так Мотылек, небось, и без той медяшки дорогу запомнил! Вот и сейчас: кони, змеи, арангасы притихли, замерли и слушали повнимательней иных боотуров. Не галдели, не ржали, не перебивали Бурю дурацкими вопросами.
- Стройся! - завершил свою речь крылатый.
Кони - пусть будут кони, ладно? - послушно выстроились в ряд, мордами на восток, в сторону едва видной отсюда горы Кюн-Туллур, с которой начинается ближайшая дорога в небо. Будь на конях всадники, строились бы втрое дольше.
- Готовы? Сат!
- Сат! Сат!
Земля содрогнулась. Табун взял с места в галоп, и какой-то зазевавшийся адьярай - буо-буо! - едва успел убраться с пути живой лавины. Впервые в жизни я был свидетелем гонок перекованных коней без седоков. Грохот копыт наверняка слышали в соседних аласах. Комья грязи черно-бурой стеной взлетели за крупами скакунов, опали, взлетели снова. Долина превратилась в штормящее море. Волны стремглав катились прочь, дробились, расшибались кипящими брызгами. Кто-то отставал, кто-то вырывался вперед…
Я успел разглядеть мотыльково-белого коня, прежде чем лава хлынула к горизонту, слившись в единое, быстро уменьшающееся пятно. Грохот превратился в рокот, шум далекого прибоя, еле слышный шепот. Силуэт Кюн-Туллур расслоился, затуманился. Гора обернулась колеблющимся маревом, затем ее очертания вернули себе прежнюю четкость. Кони ушли в небо, нам оставалось только ждать. Победитель придет с запада. Когда?
Я невольно поглядел на закат, и туда сразу же уставились другие боотуры.
- Мой Гром быстрый, но не настолько! - заржал Буря Дохсун. - Айда кумыс пить! Прискачет - увидим.
Часть женихов последовала за Бурей, остальные разбрелись кто куда. Оставшись в одиночестве, я постоял, глядя на темные зубцы гор, встряхнулся, гоня прочь невеселые мысли, и шагнул к Нюргуну:
- Есть хочешь? Пить?
Мой брат поднял голову. Глядел он не на меня, а на кого-то за моим плечом. Судя по взгляду, этот кто-то был повыше Юрюна Уолана, но не слишком. Я обернулся. Тонг Дуурай был большой, да, но великанскую стать адьярай утратил. Это его обычный рост, понял я. Таков Тонг, когда усыхает.
- Ты убил моего тезку? - спросил Тонг Дуурай.
- Какого тезку? - не понял я.
- Уота Усутаакы. Ты не знаешь, что у меня есть второе имя? В семье меня зовут Уот Усуму.
- Достойное имя, - я вспомнил огненный выдох Тонга. - Вы с Уотом схожи обличьем. Сперва я даже решил, что он воскрес. Ну, когда увидел тебя здесь…
- Ты бы хотел, чтобы он воскрес?
- Пожалуй, да.
- Ты такой кровожадный? Ты хотел бы прикончить его еще разок? Кстати, как ты убил его? Мечом? Рогатиной? Глядя на тебя, не скажешь, что ты мог справиться с Огненным Извергом…
Тонг - у меня язык не поворачивался назвать его Уотом - говорил спокойно, внятно, совсем не так, как горланил во время ссоры с Бурей. Если по правде, я бы предпочел, чтобы он оставался прежним, наглым и хвастливым великаном. Новый Тонг наводил на меня оторопь. И прыгать он не захотел, и коня на скачки не выставил… Зачем ты приехал в алас дяди Сарына, Уот-не-Уот? Ты что, вообще не намерен состязаться за руку Жаворонка?
- Я убил Уота олененком, - сказал я.
- Чем?
- Свистулькой. Я ее сломал, Уот умер.
- Врешь!
- Уот считал меня слабаком. Он был прав. Слабакам не нужен меч, нам хватает свистульки. Фьють-фьють, и враг повержен.
- Ну, как знаешь. Не хочешь отвечать, не надо. Чего ты смеешься?
- Когда я вру, это сразу видно. А когда говорю правду, ее считают враньем. Наверное, мне лучше молчать.
Тонг плямкнул чудовищной нижней губой:
- Молчать скучно. Когда еще кони вернутся…
- Как ты узнал, - я придвинулся ближе, - что Уота убили? Мы только вчера вернулись…
- Вы вернулись. Привели детей Сарын-тойона. Вы все живы-здоровы. Что из этого следует?
- Что?
- Что мой тезка не жив и уж точно не здоров. Иначе он не отпустил бы пленников. Вас трое, боотуров: ты, Кюн и этот… - Тонг глянул на Нюргуна. В ответ Нюргун набрал полную горсть грязи, сдавил так, что потекло между пальцами, и приложил мокрую ладонь ко лбу. Кажется, моего брата мучил жар. - Сперва я грешил на него. Притворяется, думал я.
- А теперь передумал?
- Да. Его болезнь… Раны тут ни при чем. Бейся он с Уотом, без ран бы не обошлось. Я в курсе, однажды мы крепко поцапались. Кюн? Сломанная рука? Кюн был пленником, Уот скрутил его, как мокрую тряпку. Значит, не Кюн. Остаешься ты.
- Я слабак, - напомнил я.
- И снова врешь. Ты кто угодно, только не слабак. Уот никогда не разбирался в людях. Мы тезки, но я другой. Ты мне не нравишься, Юрюн Уолан. Уезжай, а? Уезжай прямо сейчас, пока я не стал твоим врагом.
Я вздохнул:
- Не могу.
- Почему?
- Мой конь еще не вернулся. А пешком я далеко не уйду.
- Ждешь кого-то?
- Сказал же, коня.
- Я не о коне. Ждешь подмоги? Твой брат, знаменитый Нюргун… Он должен подъехать сюда? Это он убил Уота? Да?!
- Да, - внезапно произнес Нюргун. - Убил.
Тонг кивнул:
- Я так и предполагал. Он убил, а ты просто хочешь, чтобы я тебя боялся. В следующий раз, Юрюн Уолан, вырви слуге язык. Немые слуги лучше всего. Они не болтают лишнего.
- Почему ты не состязаешься? - спросил я. - В чем дело?
- Мой тезка убит Нюргуном. Вскоре Нюргун прибудет сюда, - Тонг улыбнулся. В глотке его тлели раскаленные уголья, наружу текли струйки дыма. - Кто бы ни стал победителем, между ним и невестой будет стоять твой брат. И ты еще спрашиваешь, почему я не спешу участвовать в состязаниях?
- А зачем ты заговорил о мной?
- Я надеюсь, что ты - умный малый. Что ты уедешь вовремя. Умные малые - редкость среди сильных, а мы с тобой поняли друг друга. Ты уедешь, Нюргун не приедет, и все кончится лучше, чем могло бы. Пораскинь мозгами, а? Иначе кто-то здесь точно раскинет мозгами…
ПЕСНЯ ТРЕТЬЯ
Эй, громкоголосые вы,
Гордые тридцать девять племен
Тревожных буйных небес!
Эй, прославленные
Тридцать пять племен,
Населившие Средний мир!
Бедоносные
Тридцать шесть племен,
Владыки подземных бездн!
Слушайте все меня!"Нюргун Боотур Стремительный"
1
Гром и молния
Мы с Нюргуном перекусили вяленым тайменем - запасы мяса у дяди Сарына иссякли, а подсаживаться к чужому костру не хотелось - и выпили по чашке жидкой кашицы из кобыльего молока с тертой сосновой заболонью. Не чувствуя вкуса еды, я то и дело поглядывал на запад, держал ушки на макушке, ловя далекий топот. Кругом веселились женихи - никому, кроме Юрюна Уолана, не было дела до коней, мчащихся по опасным просторам Трехмирья. Когда мы вернулись на поле, изуродованное копытами, к нам присоединилась Айталын: моей неугомонной сестричке, видите ли, надоело сидеть в доме под присмотром!
- Тебя же похитят!
- Кто? Эти дураки?
- А то раньше тебя умные похищали…
- Ар-дьаалы! Нюргун меня защитит!
Нюргун кивнул: защищу, мол. И мне ничего не осталось, кроме как взять сестру с собой. Она первая и услышала. Нет, не топот - ржание.
- Цыц! - велела Айталын, хотя мы с Нюргуном и так молчали. - Ну?
- Что - ну?
Да, ржание. Слабое, едва различимое. Ближе, ближе… С запада! Будь мои глаза камешками, я швырнул бы их в иззубренный горизонт без сожаления, лишь бы что-нибудь разобрать.
- Куда ты смотришь? - Айталын хмыкнула с отвратительным чувством превосходства. - Ты сюда смотри!
И ткнула пальцем в небо.
Стало ясно, почему нет топота. Я отлично помнил, как это - скакать по облакам. Они мягкие, все звуки гасят. Над западным хребтом клубились семицветные тучи, тянулись к нам длинными, распушенными на концах языками. Полоса угольной черноты, туго натянутая на рога острых пиков, светлела по мере приближения: свинец, волчья шкура, серый ноздреватый снег, млечная белизна. Там же, где края облаков подсвечивало солнце, блестел праздник: розовый и лиловый.
Они вынырнули из облачной дымки, и я не сумел сдержать горестный крик. Два коня. Два! И оба вороные! Мотылек, где ты?!
- Анньаса! - ударило в ответ, и я его увидел.
Мотылек несся первым. Белый на белом - я просто не сумел разглядеть его, слепыш землеройный!
- Давай, Мотылек! Давай!
Он мчался, летел, вкладывал в бег всю душу, две души, три. Вы не знаете, сколько душ у коней? Он приближался с каждым мигом, с каждым скачком, а позади Мотылька, не прекращая бега, схлестнулись в беспощадной драке два вороных жеребца. Один, пластаясь в галопе, блестел смоляным глянцем, другой - косматый, с широченной грудью - не отставал, теснил соперника корпусом.
- Ворон, - Нюргун встал рядом со мной. - Люблю.
- Где ты оставил Ворона? - спросил я. - В засаде, что ли?
Мой брат неопределенно махнул рукой:
- Там.
- Где - там?
- У мамы.
- Дома, что ли?
- Нет. У мамы.
- А мама где? Дома, на земле? Или на небесах?
Страшная картина явилась моему внутреннему взору. Нюргун отправляется в поход, спасать Айталын, и уходит он пешком, а мама верхом на могучем Вороне является к папе, по-боотурски требуя сбросить мне в паучий колодец один золотой волос, а лучше все золотые волосы, сколько ни есть, для надежности…
- Мама с Умсур, - объяснил Нюргун. - Ворон с мамой.
- Что?!
- Ну какой же ты дурак! - возмутилась Айталын. - Мама на Восьмом небе, гостит у Умсур. Ворона мы оставили им. Не прыгать же с конем в колёсики… Теперь понял?
"С Седьмого на Восьмое, - вспомнил я слова одноглазого Суоруна. - Мимо железной горы…" Сам предложил, адьярай, меня не спросил. И Буря сам согласился, никто за язык не тянул. Стало ясно, почему Нюргун на мои вопросы отвечал "там, у мамы", вместо того, чтобы назвать место. Для него, небось, память о железной горе хуже отравы…
- Это мой отец, - пробормотал Тонг Дуурай. Усохший, великан пятился от приближающихся коней. Взгляд Тонга был устремлен на Ворона, который только что рванул коня Бури зубами, не позволяя выйти вперед, и оглушительно заржал. - Проклятье, это не лошадь, это самый настоящий ворон. Это мой великий отец…
- Отец! - загалдели кругом. - Отец Тонга!
- Суор-тойон!
- Ворон-господин…