Ночью мне впервые приснился Нижний мир. Я дрался с Уотом, задыхался, а потом мы с вертлявой Чамчай добывали мясо. Еще я обнимал своего сына, Ого-Тулайаха, могучего боотура, и мы оба плакали. Сына я обнимал в Среднем мире и, кажется, это случилось гораздо позже, чем драка с Уотом. Я еще не знал, что эти сны надолго, может, навсегда.
Проснулся я в слезах, но, к счастью, успел быстро умыться, чтобы никто не заметил.
По дороге в школу я храбрился: подумаешь, школа! Обычное дело, ар-дьаалы! Справлюсь. Вот в Бездне Смерти было - ой-боой! А тут… Я глазел на дома, машины, людей, похожих на адьяраев, и адьяраев, похожих на людей. Большой же ты, ученый улус! Папа сказал, тут сто тысяч человек живет! Столько народа я даже представить не мог. На самом деле это не ученый улус, объяснил папа. Ученый улус - научный городок на окраине, и он меньше. Там сплошные умники: проводят исследования, ставят эксперименты. Вот там-то все и произошло. Вернее, произойдет. Или не произойдет.
Похоже, папа и сам запутался.
На ходу я пытался читать вывески. Вспоминал, как оно вообще - читать. Получалось через раз. Это, например, "Юридическая консультация", а это "Молочные продукты". А в иной вывеске скоро дыру взглядом проверчу - и ничего толкового, кэр-буу!
Идти оказалось неожиданно далеко. Где ты, Мотылек? Верхом бы я мигом домчался, и не только в школу. При мысли о Мотыльке я загрустил. Найти бы…
Когда мы пришли, папа отвел Айталын к первоклашкам и убежал по делам. Я надеялся встретить друзей из нашего небесного улуса - Кустура, Вилюя, Чагыла - но никого из знакомых рядом не было. Вернее, знакомые были, только я их почти не помнил. И нечего хмыкать! Подите, вспомните тех, с кем учились четверть века назад! И в лицо, и по имени…
То-то же!
На уроке родной природы меня вызвали к доске. Я сперва растерялся, а потом начал отвечать: пихты и сосны, ручьи и скалы, волки, лоси и лесные деды… Особенно учительнице понравился рецепт балхая. "Печенка? - спросила она. - Налимья? Размять и горкой на студень? Ты не спеши, я записываю…" Она поставила мне "отлично", только велела, чтобы я меньше сочинял про стрельбу из лука и Бездну Смерти. На физкультуре я тоже отличился: бегал, прыгал, мяч пинал. Говорил же, справлюсь. Подумаешь, школа!
Во время перемены ребята спросили, как я провел лето. Ну, я рассказал. Вы еще не забыли, что я очень честный? Виноват, конечно - увлекся, и мы опоздали на математику. Клевый фильм, сказали ребята. Дашь ссылку, где посмотреть?
На математике мое везение закончилось. Иксы, игреки…
Ночью мне не спалось. И совсем не потому, что в маминой спальне заорал маленький Нюргун - а орал он, доложу я вам, по-боотурски! Я и до того не спал. Ну да, я забыл вам сказать: прошла неделя, мама с Нюргуном вернулись домой из родильного дома. За эту неделю много чего произошло, а по большому счету - ничего особенного. Нюргун успокоился, мама его покормила, и он заснул.
- Нет, - сказал папа. - Не позволю.
- Ложись, - велела мама. - Тебе рано вставать.
- На этот раз не позволю. Пусть хоть ремни из меня режут.
Подслушивать стыдно? Ну, стыдно. Вот, уши до сих пор горят! Я лежал, глядел в потолок и плакал от счастья. Плакать тоже было стыдно, но не слишком. Если папа сказал, что не позволит, значит, так тому и быть.
Я знал, что̀ он не позволит сделать, и с кем.
- Ложись, - повторила мама. - Никто твое сокровище не отберет. А если попробуют, у нас есть Юрюн. Он за брата глотку перегрызет. Да и не рискнут они… Я тебе точно говорю, не рискнут.
- Почему? - спросил папа.
- Они нам верят. Прикидываются, что не верят, а у самих глаза по пятаку. Если верят, побоятся.
Дальше я не слушал.
Я люблю стоять у кроватки Нюргуна, смотреть, как он спит. Спит он, как вся мелюзга - хотелось бы, чтобы чаще. Здесь он младше меня, слабее, беспомощней. Не это ли имел он в виду, говоря мне с наковальни: "Ты сильный. Сильнее меня. Хочу быть таким, как ты"? С другой стороны, мы здесь все разного возраста, не того, к которому я привык: Айталын, Умсур, близнецы… В последнее время я ненавижу эти слова: "с другой стороны". Еще больше я ненавижу слова "в последнее время".
- Почему? - как-то спросил я у дяди Сарына. - Почему Айталын и на компьютере без проблем, и с мобильником "на ты"? Почему Мюльдюн скрипит, пыхтит, книжки только что не грызет, а справляется? Папа, Умсур… Что, один я дурак?
- Не один, - дядя Сарын дернул меня за ухо. - И не дурак. Все дело во времени, дружок. Во времени жизни. Сколько ты прожил тут, а? А там ты прожил в два с половиной раза дольше. Верно?
- Верно, - согласился я.
Хотелось рассказать дяде Сарыну про мои сны, но я побоялся. Если верить снам, там я прожил чуть ли не в десять раз дольше.
- Вот оно и перевешивает, дружок. Мешает адаптации.
- Врешь ты мне, дядя Сарын. А как же Айталын?
Дядя Сарын завел новую песню: момент самоосознания, замещение прошлого, ложная память, экстраполяция, психовозраст…
- Черт его знает, дружок, - наконец признался он. - Черт знает, а я нет. Ты забудь, что я тебе наболтал. Ерунда это, ерунда на постном масле. Одним вернуться - плюнуть и растереть, другим - как гору поднять. Может, все зависит от яркости переживаний?
Вот это я понял. Яркость переживаний? Этого добра у меня - хоть собак корми! Потому я и не мог до конца вернуться.
Не мог или не хотел?
- Ты кто? - спросил мальчик постарше. - Чего ты здесь ходишь?
Я пожал плечами:
- Юрюн. Просто так хожу.
- Юрю-у-у-ун…
Он толкнул меня в грудь. Я попятился, но сзади уже стоял на четвереньках другой мальчик, и я упал. Когда я встал, мальчики смеялись. Они еще смеялись, когда я протянул руку, но уже иначе. Кажется, они не сразу поверили в то, что видят.
Я сгреб в горсть куртку обидчика. Поднял на уровень своих глаз, легонько потряхивая. Для мальчика это оказалось высоко, слишком высоко. Он начал кричать и кричал все время, пока я с ним разговаривал. Его приятели тоже кричали, но издалека.
- Сильным можно завидовать, - объяснил я. - Сильных нельзя задевать. Да расширится твоя голова, слабый! Да будет стремительным твой полет!
И бросил его за забор.
Вечером к нам домой пришли его родители. Я думал, они явились защищать сына. Папа тоже так думал и приготовил целых две речи: обвинительную в их адрес и защитную - в мой. Речи не понадобились. Наш виноват, сказали родители. Он больше не будет. Он никогда не будет, ни при каких обстоятельствах. Не идиот же он, в конце концов! Вы, главное, скажите вашему, чтобы он… Нет, не надо. Скажите, что мы не имеем претензий. Или лучше мы сами скажем. Юрюн, мы не имеем к тебе претензий. Спасибо, до свиданья, заходите в гости.
Можно ли выложить запись в сеть? В какую сеть? Кто-то из ребят записал инцидент на телефон? Инцидент? Телефон?! Выкладывайте, я не против.
К ночи мне стало плохо. Я лежал пластом, весь мокрый, хоть выкручивай. Кости превратились в студень, мышцы в тряпки. Сильный? Муха сожрала бы меня без хлеба. Сердце колотилось так, словно у меня в груди завелась собственная черная дыра, желающая освободиться. Мама смерила мне температуру, охнула и выбежала из комнаты. Врачи приехали мгновенно; казалось, они дежурили под окном. С врачами примчались встревоженные умники. За нами бдительно следили, как за всеми, кто вернулся с просторов Осьмикрайней, и мое здоровье очень волновало умников. Как ни странно, они еще не знали о моем конфликте с мальчиком, который больше не будет. Вы еще помните, что такое конфликт? Спросите дядю Сарына, и он вам объяснит: это когда кулак о кулак. Выяснив, что произошло, умники всполошились и кинулись меня лечить. Я был первым, кто продемонстрировал ученому улусу, что значит быть сильным. Впрочем, спустя три дня я остался первым, но перестал быть единственным, и умники разделили свое внимание между всеми обозначившими себя боотурами, оставив меня в относительном покое.
Неделя, и я выздоровел.
Когда на меня случайно наехала машина с нетрезвым водителем, я отлеживался вдвое дольше. Что стало с водителем, я не знаю. Что стало с машиной, я видел, и мне это не понравилось. Наезд не причинил мне забот, все заботы родило мое превращение в боотура. Я уже понял, что мне суждено валяться гнилой шишкой всякий раз, едва природа сильного возьмет свое. И однажды я не встану вовсе, как загнанный конь.
Спрашиваете, откуда я это узнал? Ну, во-первых, я не такой дурак, каким кажусь. А во-вторых, когда Мюльдюна увезли в реанимацию… Нет, ничего. Он выкарабкался, он крепкий. Но врачи сказали папе, что второго раза Мюльдюн не переживет. Папа сказал это маме, мама велела не говорить мне, но папа не послушался. Он должен знать, возразил папа.
Папа суров, и это папа.
Сила - такая упрямая штука. Если где-то прибудет, где-то обязательно убудет. Нам, боотурам, для полноценных изменений не хватало силы, рассеянной в здешнем времени, а может, пространстве. Раньше, пока время горело в Нюргуне, а путь на небеса лежал через горный проход Сиэги-Маган-Аартык, у нас всего было в достатке, а теперь… Да расширится моя голова! - и я ем поедом сам себя. Да будет стремительным мой полет! - и, сильный, я беру силу в печени, хребте, становой жиле Юрюна Уолана. Усохший, я вынужден платить за это неподъемную цену. Если где-то прибудет…
Нарушение метаболизма, объяснил мастер Кытай. Нервное и физическое истощение. Нужно беречься, парень, если хочешь жить. Хочу, сказал я. Что вы тут делаете, мастер Кытай? Это ваша Кузня? Он засмеялся: "Кузня? А что? В какой-то мере кузня…" Кузнец притворялся, что мы незнакомы. Он очень плохо притворялся. Когда мы выбрались из его лаборатории, куда меня привели умники, кузнеца в холле ожидала жена с маленькой дочкой.
- Привет, Куо-Куо!
- Юрюн! - обрадовалась девочка. - Юрюнчик!
Кузнечиха дернула ее за рукав, и они быстро ушли. Меня позже часто таскали к мастеру Кытаю для анализов и тестов. Его семью я больше не встречал: наверное, прятались. Сам же кузнец все время шутил, щелкал меня по носу, угощал конфетами, и я понимал: боится.
- Я никому не скажу, - пообещал я, когда мы остались с глазу на глаз. - Честное слово! Если вы не хотите, я буду молчать.
- Эх, парень, - вздохнул кузнец. - Славный ты парень…
Никто не сохранил прежних талантов. Ни папа, ни Бай-Баянай - я встретил духа охоты в клинике у стоматолога - ни даже дядя Сарын, который утратил свои чудовищные веки и теперь смотрел на мир обычными, карими, безопасными глазами. Никто, кроме нас, боотуров. Думаю, если бы не мы, умники вообще не поверили бы рассказам вернувшихся. Но боотуры - это такие создания, кого просто так не спишешь со счетов. Очень уж мы сильные, даже если мы - аргументы.
Там же, в клинике, у меня состоялась еще одна встреча.
- Уот?
- Кэр-буу! Юрюн!
- Уот! Как я рад тебя видеть!
- Буо-буо! А я тебя уже видел!
- Где?
- В Кузне! Я в колыбели лежал, в железной, а ты по коридору шел. Дверь стеклянная, все видно…
- В колыбели?
- Ага!
Уота месяц назад грабили. Ну, хотели ограбить. Остановили, спросили закурить; один лихой человек-мужчина подкрался сзади и обрезком трубы: арт-татай! Над входом в отделение банка висела камера, она всё записала.
- Я без чувств свалился, - Уот развел руками. - Ну, потом. Меня и оправдали. Трубой ведь били, не газетой! Лежал, значит, лежмя, не видел, как мутант в броне эту восстанавливает… А, справедливость! Ты что, не помнишь, каков я в доспехе?
- Помню, - кивнул я. - Восстановил, да?
- Ну! А, буйа-буйа-буйакам! Полиция отстала, другие прицепились. На медосмотры гоняют…
- А здесь ты что делаешь?
- Зуб вставляю. Когда падал, выбил…
- Чамчай с тобой? Она тут?
- Зайдите к доктору, - велела медсестра.
Уот скрылся в кабинете. Я не стал его ждать. Если Чамчай где-то рядом, что я ей скажу? А если ее нет, так и вовсе говорить не о чем.
Я путаюсь в собственном возрасте. Мне десять лет, двадцать пять, семьдесят. У меня мама и папа; у меня жена, дети, внуки. Квартира и школа; табуны и стада. Это время, это всё время. Оно хитроумно, оно мстит мне за освобождение Нюргуна. Я вскакиваю на него, как на необъезженного жеребца, раз за разом, и время сбрасывает Юрюна Уолана в грязь. Я не очень понимаю, какую жизнь я прожил, какую вообразил, от какой пытаюсь отказаться.
Мне нельзя боотуриться. Я не могу постоянно оставаться усохшим. Здесь машины выскакивают из-за угла, а собаки гуляют без поводка. Сколько я болел после того, как в парке на меня кинулся зубастый адьярай на четырех лапах? Хозяйка сказала: "Икар ласковый! Он хотел с вами познакомиться…" И попросила снять Икара с дерева. Я снял, попрощался, возвратился в нашу квартиру и упал в прихожей.
Волосы у меня теперь не просто светлые - белые. Седые? Ну, значит, седые. Маме нравятся, и ладно.
Ночами я сижу на балконе, смотрю на звезды. В них горит время. Там, на небесах, хорошо, там всем хватает силы. Я знаю, я жил на небесах. Иногда я думаю, что главная беда заключена в теле. Мое тело тут, в ученом улусе, не приспособлено к жизни боотура. Что делать? Перестать жить?! Или стать большим, сильным, облачиться в доспех, а потом, как это делал Нюргун, снять доспех вместе с одеждой, сделавшись еще больше… Что дальше? Куда может завести меня этот путь? Что, если со следующим шагом мне удастся избавиться от тела? Освободиться от столба, к которому я прикован? Хотя бы лучом солнца, а вернуться домой, на небо?
Когда мне станет уж совсем невмоготу, я попробую.
- Пусть расширится твоя голова, - скажу я себе. - Пусть будет стремительным твой полет!
А что? Обычное дело.
Примечания
0
Здесь и далее: якутский героический эпос "Нюргун Боотур Стремительный". Воссоздал на основе народных сказаний Платон Ойунский. Перевёл на русский язык Владимир Державин.
1
Вульгарное выражение. Нервный вскрик при неожиданном испуге.
2
Мас-кырсы, или мас-тардыхы - вид борьбы. Соперники садятся друг напротив друга, упираются ногами в доску, руками берутся за общую палку и начинают тянуть.
3
Балхай - наваристая уха из головы, икры и потрохов налима. Едят, как похлебку, но чаще в виде студня.
4
Чиччик - прохвост.
5
Дёмхень - шиповник. Мать Юрюна путается в воспоминаниях, имея в виду королевну Шиповничек из сказки братьев Гримм.
6
Баранчай - Скороход (от слова "бар" - "иди").
7
Болбукта - орешник, также кедровник, кедровый стланик. Шире - кустарник вообще.
8
Возглас удивления. Чаще употребляется адьяраями; в устах Юрюна говорит о крайнем изумлении.
9
Кынкыйатта - страна в Нижнем мире, обладающая исключительно смрадным запахом.
10
Междометие, выражающее неожиданный испуг.
11
Нойон - господин, князь. Богдо (богдо-хан, богдыхан) - священный государь. Нойон-богдо - насмешка, презрительное обращение: "Эй, парень! Малый!"
12
Олонхосут - сказитель. Олонхо - сказание, эпос.
13
Айталын Куо - букв. "невыразимо прекрасная", божественная красавица. Вариант: Лунная красавица.
14
Подражание звуку осыпи, обрушения. Букв. "рухнуть с шумом".
15
Рыбу варят, очищают от костей, поджаривают. Разминают в крупу, заливают горячим рыбьим жиром.
16
Крупную рыбу, за исключением щуки и налима, разделывают в виде двух пластин филе, соединенных у хвоста. Посолив, вывешивают для копчения или вяления.
17
Тип стрелы.
18
Муус-Кюнкюйэ (Ледяная Вонючка) - горный проход, ведущий к кровавому морю.
19
Ар-дьаалы! - возглас, выражающий пренебрежение. В зависимости от ситуации и интонации также может выражать удивление.
20
Абахыран бют! - очень грубое выражение; в смягченном переводе: "Прекрати нести чушь!" Употребляется по большей части девушками.
21
Бездна Одун - Вышнее небо, глубина самого высокого неба.
22
Волшебная птица, облик некоторых удаганок Нижнего мира.
23
Куо Чамчай (Красавица Хвастливая), она же Кыс Кыскыйдан (Девка Визгливая) - сестра Уота Усутаакы и Эсеха Харбыра. В книге сливается в единый образ с другой сестрой указанных боотуров - удаганкой Ытык Хахайдан.
24
Звукоподражание ударам шамана колотушкой о бубен.
25
Имя Эсех Харбыр значит Хватающий Сгусток Крови.
26
Н. Козырев, "Причинная или несимметричная механика в линейном приближении" (1958).
27
Камлание - шаманский ритуал.
28
Ритуальный танец. Дробный ход, мелкие притоптывания ногами на полусогнутых коленях.
29
Истери́я (от др-греч. ὑστέρα - "матка"). "Бешенство матки" - согласно Платону, истерия связана со спазмами матки. Ошибочно считалось, что у мужчин истерии не бывает.
30
В данном случае возглас досады.
31
Острога, которой боги пронзают осужденных богатырей.
32
Кёс - "горшок для варки", в данном случае время варки мяса в горшке. Это время служило мерой для расстояний. По одной из версий, кёс равен прим. десяти километрам.
33
Муус-Кюнкюйэ (Ледяная Вонючка) - проход к месту битвы Нюргуна Боотура с Эсехом Харбыром.
34
Тюптэ Бурай - дух-хозяин прохода Муус-Кюнкюйэ.
35
Авун, меховая шапка тунгусов (эвенков) с обязательным опушением. Плотно закрывала лоб, уши и затылок.
36
Слово "саха" (самоназвание якутов) тунгусы произносили как "ёкё". Отсюда пошел русский вариант слова "якут" (первонач. ёкёт).
37
Эчийэ-эминэ-туомуйум! - у адьяраев возглас неистовых сетований по поводу бед и несчастий, постигших близких.
38
Стоит напомнить, что имя Нюргун означает "Самый лучший".
39
Стоит напомнить, что нойон-богдо - "небесный господин" - в обыденном разговоре используется как насмешка.
40
Прозвище тунгуса Сортола.
41
Береста, много раз вываренная в медном котле и раскатанная на доске.