- Стоит ли тратить один из немногих оставшихся в жизни дней на созерцание дрожащих разжиревших сенаторов. - Домиций недвусмысленно погладил свой солидный животик. - В своем доме я могу вести себя достойно, а там, при виде остальных, у меня непременно задрожат колени. И если боги не образумят меня, я тоже начну славить Максимина, надеясь заслужить себе прощение, прекрасно при этом понимая, что прощения не будет. Знаешь, Векций, я хочу написать по этому поводу трактат и назвать его: "Трусливые речи сенаторов во время заседаний сената". Сначала опишу мужественные поступки этих людей на поле брани и в обычной жизни и противопоставлю их тому жалкому лепету, который мы слышим из их уст в курии. Одно меня останавливает: зачем тратить последние дни на создание книги, которую непременно сожгут…
- Прекрати свои мудрствования, Домиций. Мы отправляемся в храм Согласия. Я родственник Траяна и не могу, как ты, сдаться на милость этого фракийского буйвола. - Векций чрезвычайно гордился родством с императором Траяном и при каждом удобном случае старался упомянуть о нем. Однако о родстве с Гордианами Векций в этот раз почему-то упоминать не стал. - Идем сейчас же! Я заготовил прекрасную речь и уверен, она подействует на сенаторов.
- Надеюсь, ты не предложишь всем удавиться, как это сделал несчастный Гордиан Африканский? Я предпочитаю более приятную смерть. Удушение всегда меня пугало.
Векций оставил его замечание без ответа.
- Можешь воспользоваться моими носилками, - сказал он.
Любимое место в римском доме Гордианов у Марка было возле картины, изображающей замечательный лес, принадлежавший деду. Широкорогие олени разгуливали на картине бок о бок с дикими лошадьми и лосями, сто кипрских быков паслись между могучими кипарисами. А нарисованные киноварью страусы расположились на залитой солнцем лужайке. Перед этой картиной всегда стояло ложе, покрытое пушистым шерстяным одеялом. Оно так и называлось - "ложе маленького Марка". Здесь он мог лежать часами, воображая, что и сам гуляет в этом диковинном лесу, гладя оленей по их упругой холке, и гоняется за страусами, а те бегут, грациозно и как будто нехотя переставляя длинные ноги, и их роскошные перья колышутся в такт каждому их шагу.
Он любил эту картину больше, чем настоящий лес, который не вызывал у него никаких фантазий, хотя там тоже были олени и страусы и в специальных клетках держали львов, медведей и тигров. Нарисованный лес обладал непонятной магической силой притяжения. Когда Марк лежал на своем ложе перед картиной, странные видения посещали его. Он никому не рассказывал о волшебных свойствах фрески, ибо опасался, что ему в лучшем случае запретят смотреть на нее, а в худшем - уничтожат.
На следующее утро после возвращения в Рим он уже любовался нарисованным лесом и с первого взгляда понял, что картина изменилась. Во-первых, пропали два оленя. Прежде один из них - патриарх с огромными ветвистыми рогами - стоял посреди лужайки в окружении молодых и робких собратьев. Несколько детенышей сновали прямо у его ног. Теперь этот олень исчез - на его месте зеленела трава и росли цветы. Не было и второго оленя - молодого, уверенного в себе красавца. Марк прекрасно помнил, что за головой второго был нарисован огромный дуб, и тело оленя его закрывало. Мальчику всегда хотелось рассмотреть корни дерева - ему почему-то казалось, что там должна быть лисья нора. И если олень сдвинется с места, то он, Марк, увидит нору с лисенком. Однажды, когда отец совершал жертвоприношение в храме Юпитера, мальчик даже попросил Громовержца, чтобы тот разрешил сделать оленю прыжок.
Когда рабы несли его с матерью в носилках домой, он все время их поторапливал. Бегом кинулся к фреске. Нет, Громовержец в тот день не исполнил просьбу ребенка - может быть, потому, что маленький Марк произнес ее едва слышно шевеля губами, а молиться полагалось вслух.
И вот спустя много лет Юпитер внял его словам - корни дуба стали видны. И под ними в самом деле обнаружилась нора, откуда высовывался крошечный лисенок удивительного пурпурного окраса. Но это запоздалое исполнение желания не обрадовало Гордиана. Во-первых, потому, что исчез олень, а он просил только, чтобы олень просто отошел в сторону. Во-вторых, ему не понравилась шубка лисенка. А в-третьих…
В-третьих, лисенок вылез из норы и произнес, насмешливо глядя на Марка блестящими черными глазками:
- Чего ты хочешь, Марк? Может быть, стать сенатором? Или даже Цезарем? Но стоят ли эти желания того, чтобы их исполнить? Что бы ты предпочел, если бы мог выбирать, - жизнь или смерть?
- Жизнь… - ответил Марк, не разжимая губ, но хитрый лисенок услышал его ответ.
- Глупое желание. Жизнь так суетлива. В ней нет строгости, которая есть в смерти. Выбери смерть, Марк Антоний Гордиан.
- Кто хочет моей смерти? - спросил Марк. - Максимин?
- При чем здесь этот грубый солдафон? - хихикнул лисенок. - Я хочу твоей смерти! Я!..
Марк выхватил висевший на поясе кинжал и изо всей силы ударил проклятого лисенка. Но он не убил его - зверек просто исчез… Марк закричал в ярости и проснулся…
Он понял, что заснул на ложе перед картиной. Несмотря на раскрытые окна, в комнате было необыкновенно жарко - чистая льняная туника на Марке, которую он надел после ванной, была насквозь мокрая от пота. А картина по-прежнему продолжала меняться. Олень так и не вернулся - Марк прекрасно видел корни дуба, впившиеся в землю, как пальцы огромной руки. Но норы под корнями не было. Пропал и лисенок. Зато кинжал вонзился в то место, где прежде находилась нора. Он вошел в штукатурку фрески по самую рукоять, и вокруг него не осталось трещин. Марк хотел его вытащить и не смог - кинжал теперь представлял одно целое с картиной, он был нарисован! Да так искусно, что казался настоящим.
В этот момент в комнату вбежал раб и, бухнувшись на колени, пробормотал:
- К вам посланец сената, доминус…
Раб, как и все в доме, ожидал скорой и неминуемой смерти своего господина.
- Ты боишься? - спросил Гордиан.
Раб молча кивнул.
- Не бойся. Я уже составил завещание. После моей смерти все рабы в доме получат свободу.
Тем временем вошел посланец сената. Гордиан предстал перед ним в одной тунике, с мокрыми от пота, прилипшими ко лбу волосами. Посланцем оказался сам сенатор Векций Савин, известный своим красноречием и энергией. Через Траяна он состоял с Гордианами в дальнем родстве. Марк мысленно усмехнулся, - было что-то издевательское в том, что родственник явился к нему с подобной миссией. Что ожидает Гордиана - милость или гнев? Милость - если ему позволят самому перерезать себе горло. Но такое милосердие приведет в ярость Максимина. Сенаторы наверняка поспешили приговорить его к изуверской казни, которая могла бы утолить лютый гнев императора. Марк почувствовал, как капли пота, на этот раз уже холодного, противно щекоча кожу, стекают меж лопаток. Нет, нельзя подавать вида, что он боится. Его отец и дед не умели властвовать как положено римлянам, но сумели достойно умереть. И он тоже должен… хотя бы это…
- Приветствую тебя, Векций Савин, - проговорил Гордиан и обрадовался, что голос его не дрогнул. - Какова воля отцов-сенаторов?
- Принято решение возвести тебя в сан сенатора, Марк Антоний Гордиан, - отвечал Векций с почтением. - Народ Великого Рима избрал двух новых императоров - Максима Пупиена и Бальбина, а тебя желает видеть Цезарем, их наследником. Ты должен немедленно явиться на Капитолий.
Поначалу Марку показалось, что Векций решил разыграть его. Потом понял - тот говорит серьезно. Ему вдруг сделалось смешно, губы запрыгали сами собой, и он едва справился с собою, до боли закусив нижнюю губу. Два посланных сенаторами вольноотпущенника внесли сенаторскую тогу с пурпурной полосой. Пока Гордиана наряжали, вольноотпущенник, один из тех слуг, которые всегда знают больше, чем сами господа, шепнул на ухо Марку:
- Избрать Пупиена и Бальбина предложил сам Векций. Они тут же отправились на Капитолий, чтобы принести благодарственные жертвы. Но собралась толпа и стала кричать, чтобы тебя назначили Цезарем. Ни народ, ни солдаты не любят этих двоих и согласны терпеть их, если ты будешь рядом. Теперь Пупиен и Бальбин сидят, осажденные, в храме Юпитера и ждут, когда ты, светлейший, прибудешь им на помощь. А Векций побежал за тобой, чтобы все выглядело так, будто он первый хотел твоего избрания.
- Как тебя зовут? - спросил Марк словоохотливого вольноотпущенника.
- Корнелий…
- Из тебя получится хороший обвинитель в суде, Корнелий…
- Я уже выступал дважды… - отвечал тот, скромно потупив глаза.
Марк сел в носилки Векция. Отряд преторианской гвардии сопровождал их к храму.
- Я бы не особенно доверял преторианцам, - шепнул Векций. - Почти все они на стороне Максимина.
- Кому же можно доверять, кроме самого себя? - спросил Марк.
- Тому, кто не способен меняться, - отвечал Векций.
- То есть никому?
В ответ сенатор промолчал.
Вокруг храма Юпитера Капитолийского бурлила толпа. У многих были палки и камни, и, судя по возбужденным крикам, почти все явились сюда изрядно навеселе. Пупиен с Бальбином напрасно пытались с помощью городской гвардии и юношей из сословия всадников проложить себе дорогу сквозь толпу. Но, услышав имя Гордиана, собравшиеся расступились и пропустили носилки к ступеням храма. Это походило на чудо. В сущности, у Гордиана не было никакой власти… Всего лишь имя, пусть известное и громкое, но все же не настолько, чтобы мгновенно очаровать толпу. Люди выкрикивали его имя и неистовствовали. Их восторг граничил с безумием.
"Они околдованы", - подумал Марк.
- Я умру за тебя, Гордиан! - кричал плебей в грязной драной тунике, отталкивая не менее фанатичного поклонника. - Да хранят тебя боги, Гордиан!
Марк вылез из носилок и поднял голову. Почудилось ему, что Минерва на фронтоне повернула голову в золотом шлеме и взглянула вниз, ее глаза испытующе смотрели на Гордиана.
- Ты видел? - шепнул Марк Векцию.
- Что? - Сенатор тоже посмотрел наверх, но мраморные боги вновь были неподвижны.
- Знамение… - Гордиан подумал, что ему в самом деле почудились и это движение, и этот взгляд.
Пока он поднимался по лестнице к золотым дверям храма, вслед ему вновь неслись крики:
- Марк Гордиан, боги дали нам тебя! Да хранят тебя боги, Марк Гордиан!
Новые императоры, два старика в императорском пурпуре, ожидали его на ступенях, отгороженные от бушующей внизу толпы ненадежным забором гвардейцев. Бальбин был стар. Максим Пупиен - еще старше. Чуждый военному делу Бальбин выглядел растерянно - на его полном лице с короткой бородой, больше похожей на десятидневную щетину, блестели мелкие капельки пота. Тога была испачкана жертвенной мукой - разъяренная толпа не дала ему произвести положенные жертвоприношения. Старый вояка Пупиен (говорили, что происхождения он самого низкого и отец его был простым тележным мастером) смотрел хмуро. Вообще говоря, он всегда сохранял печальное выражение лица, отчего его прозвали Скорбным, но сегодня у него был вид человека, присутствующего на собственных похоронах. Если бы сейчас Пупиен стоял во главе легиона и вел солдат против германских племен, он бы чувствовал себя куда увереннее. Толковать с толпой горожан было вовсе не по его части.
- Да здравствует Гордиан Цезарь! - неслось снизу, будто яростный прибой разбивался о ступени храма.
Юноша, почти мальчик, встал рядом с двумя стариками. Опора Рима…
- Тише, граждане Великого Рима! - воскликнул Бальбин.
Он славился своим красноречием. Но хороший оратор и хороший император - это не одно и то же. Толпа внизу встревоженно гудела, давая понять, что не намерена особенно долго слушать. То и дело как искры в тлеющем костре вспыхивало:
- Да здравствует Гордиан Цезарь!
- Граждане Великого Рима! Завтра Пупиен Август проведет игры в Колизее, как положено перед каждым походом, и после этого немедленно выступит против врагов Рима Максиминов.
- Боги да истребят Максиминов! Боги да сохранят Гордиана! - донеслось снизу.
- Оправдай их надежды, Марк Антоний Гордиан… И мои тоже… - раздался женский голос сверху.
Марк хотел обернуться, но сдержался, прекрасная зная, что там, за спиною, у него никого нет. Только покрытые золотом двери, ведущие в храм.
Глава 8
АКВИЛЕЯ
Владигор ехал равниной, изрезанной бесконечными рукавами огромной реки. Переезжая каменный мост, он поражался странному цвету воды - густому, зелено-желтому. Вода казалась плотной. Лишь белые спины огромных рыбин, то и дело выныривавших на поверхность, напоминали о том, что это вода.
За четыре дня пути Владигор спал только одну ночь, и то урывками. Но, еще не добравшись до Аквилеи, он понял, что опоздал, - на горизонте поднимались темные столбы дыма. Таверна, в которой Владигор надеялся если не пообедать, то хотя бы раздобыть вина и хлеба, оказалась пустой. Вместе с людьми исчезли и все съестные припасы. Хотя не похоже было, что солдаты успели здесь побывать, - скамьи стояли ровно, глиняные, покрытые красной глазурью кувшины и кружки теснились на полках, пустые амфоры аккуратно составлены в углу. Даже плетеный коврик, закрывавший вход, ведущий во внутренние комнаты, не был откинут. И все же хозяин и слуги ушли - будто не римская армия приближалась к порогу, а толпы диких варваров. Владигор обыскал все полки в таверне, пока в одном из кувшинов не нашел немного вина, а в корзине - заплесневелую лепешку и горсть фиников.
Покинув таверну, Владигор поскакал напрямик через поля, ориентируясь на столбы дыма впереди и стараясь держаться в тени деревьев. В любое мгновение он мог столкнуться с патрулем, высланным на разведку Максимином. Вскоре он заметил небольшой крестьянский двор, - дом был сожжен совсем недавно, над развалинами таяли тонкие струйки сизого дыма. Виноградники вокруг были вырублены, а в ручье валялся нагой обезглавленный труп мужчины. Владигор оставил здесь лошадь и двинулся дальше пешком. Сторожевые башни и стены Аквилеи уже были видны вдалеке. Не приходилось сомневаться - Максимин успел окружить город так, что и мышь не проскочит… Подобравшись ближе и засев в какой-то грязной канаве, Владигор наблюдал, как строят осадные башни. Здесь Владигор решил дождаться ночи, еще не зная точно, как он проберется в город. Уже к вечеру он услышал хлопанье крыльев, и на камень рядом с канавой опустился филин.
- Филька, ты! - радостно воскликнул Владигор.
Он не видел друга с тех самых пор, как они с Гордианом выехали с Тусской улицы на форум. Владигор уже начал опасаться, что с Филькой что-то случилось. В лучшем случае он мог просто заплутать в неведомом мире, а в худшем… Суеверный римлянин, видя влетающую в дом сову, спешит пригвоздить ее к двери в наказание за недоброе предзнаменование, которое несет с собой птица.
- Почему ты так долго скрывался?! - прошептал Владигор, опасаясь говорить громко, чтобы их не услышали. - Где тебя носило?
- Немного задержался в Риме, - отвечал Филимон, принимая человечье обличье. - После пребывания в провинции приятно подышать воздухом столицы… Зачем мне плестись за тобой четыре дня, если я могу пролететь это расстояние за одну ночь?
- Ну, и какие новости из Рима? Добрые?
- Право, не знаю… - вздохнул Филимон. - Я бы сказал - необычные… Сенат избрал в императоры двух древних стариков…
- Может быть, они мудры? - перебил его Владигор.
- Может быть. Но я пока этого не заметил. А им в наследники назначен… угадай кто?
- Гордиан?
- Именно… Мальчишка неплохо смотрелся на Капитолии в сенаторской тоге. И еще мне показалось… да нет, я видел точно… когда он поднимался наверх по ступеням храма, богиня ему подмигнула.
- Какая богиня? - живо спросил Владигор.
- Та, что на фронтоне в золотом шлеме рядом с Юпитером. Минерва. Покровительница мудрецов.
- Мне она тоже делала какие-то знаки, - заметил Владигор.
- Значит, она неравнодушна к молодым симпатичным мужчинам, - хмыкнул Филимон. - Хотя и считается, что она придерживается строгих правил…
- Ладно. Обо всем этом потом. Сейчас некогда. Я должен пробраться в город.
- Ничего не выйдет… Вот если бы ты был птицей, то смог бы перелететь через лагерь Максимина и опуститься в городском форуме, а так… Правда, я слышал легенду о Дедале и Икаре, которые сделали себе крылышки и…
- Тихо!.. - оборвал его Владигор. - Нас могут услышать. Крылья мне ни к чему. Все, что нужно, - это крепкая веревка, которую преданный друг сбросит мне с городской стены.
- А как ты минуешь лагерь Максимина, позволь узнать? - хитро прищурился Филимон.
- Кажется, ты забыл, что я владею чародейским искусством. Пройти сотню шагов, оставаясь невидимым, - для меня не так трудно.
- Будет еще лучше, если верный друг сообщит тебе пароль на эту ночь и доставит из лагеря Максимина шлем и доспехи, чтобы ты мог сойти за своего, прежде чем начнешь карабкаться на стену.
- В таком случае помощь этого друга окажется неоценимой, - с улыбкой отвечал Владигор.
Владигору пришлось долго дожидаться, пока Филька поочередно принес ему шлем, тунику и сандалии какого-то солдата.
- Это одежонка одного парня из третьей когорты Второго Парфянского легиона. Вторая центурия. Центурионом у них хитрюга Гавр, - раздобыл где-то мешок бобов и раздал тайком своим солдатам. С таким не пропадешь. Если захочешь изучать на практике жизнь легионера, поступай под начало к этому ветерану. Он своих в обиду не дает.
- А где доспехи и щит? - поинтересовался Владигор, облачаясь в принесенную тунику.
- Ты когда-нибудь видел филина, который бы нес в клюве щит в половину человеческого роста? Нет? Вот и я не видел… - И Филимон улетел к городской стене.
Было условлено: как только Филька раздобудет веревку и спустит ее вниз, он трижды прокричит. Услышав крик филина, Владигор поспешит к стене. Ничего лучшего они придумать не сумели. Приходи
лось рисковать. Первого патрульного Владигор миновал, сделавшись невидимым так, как учил его Белун. Второму он назвал подслушанный Филимоном пароль.
- Я был в похоронной команде, - сказал Владигор, предваряя вопрос патрульного.
- А, ты из тех идиотов, которые завалили родники трупами, - со злобой проговорил солдат. - Теперь нигде нельзя набрать чистой воды, чтобы сварить похлебку. Хотел бы я знать, что мы будем пить, если завтра этот городишко не сдастся.
- Вино…
Солдат расхохотался резким гортанным смехом:
- Ну ты и шутник, парень! Может, ты каждый день и хлебаешь, как Максимин, целую амфору, а я не видел вина уже месяц.
- Они сдадутся. Перетрусят и сдадутся, - отвечал Владигор фальшиво-бодрым тоном.
- Потише, - одернул разговорчивого патрульного его напарник, - если не хочешь, чтобы утром тебя нашли в палатке с перерезанным горлом, - и он осветил факелом лицо Владигора. - Из какой ты когорты?
Владигор стиснул кулаки. Если придется драться - надо бить сразу, чтобы ни один из постовых не успел издать даже вздоха, не то что крика.
- Третья когорта, вторая центурия, - отвечал Владигор.
- И что ты к нему привязался? - пробормотал первый солдат. - Видишь - наш.
- Почему он без доспехов?..
- Ха, ты думаешь, трупы удобнее всего таскать в полном вооружении?
Пользуясь перепалкой солдат, Владигор отступил в сторону. Первого он ударит в висок, а второго…
- Как зовут твоего центуриона? - не унимался дозорный.
- Гавр…
- Ну вот видишь… - почти обрадованно воскликнул первый.