- Не торопись… Это непростой песок. Присыпь им нужные расписки и бумаги, и в них появятся те цифры и слова, которые тебе необходимы. Видишь, как все просто. Если дело дойдет до суда, свидетели могут болтать все что угодно - никто не сумеет тебя уличить. Впрочем, я уверен, что дело до суда не дойдет.
Филипп хотел ответить, но не успел - странный посланец неведомого бога наклонился вперед и быстрым и ловким движением надел на шею Филиппу шнурок с круглым темным медальоном, будто удавку набросил на шею.
- Что это? - спросил Араб внезапно немеющим языком.
- Знак моего господина Зевулуса. И не пытайся его снять - это тебе никогда не удастся.
Незнакомец поднялся из-за стола.
- Как тебе новый начальник, Филипп? Говорят, он необычайно умен… Ха-ха…
Филипп не ответил - он отчаянно дергал за черный кружок, пытаясь сорвать его с шеи, но тот будто прирос к коже.
Незнакомец расхохотался мерзким лающим смехом и исчез.
В небольшом, но уютном перистиле, среди темной зелени кипарисов и кустов лавровых роз, были расставлены мраморные статуи - в основном прекрасные богини с задумчиво склоненными головками и мягко, по-змеиному изогнутыми телами. Когда Филимон поднимал голову, то всякий раз какая-нибудь мраморная девица ободряюще ему улыбалась. Густой плющ обвивал не только колонны, но и лестницу, ведущую на второй этаж.
Филимон в вышитой тунике - последнее веяние моды - расположился на ложе, потягивая вино из кубка и читая очередной свиток.
- А, князь! - Филимон почему-то не счел нужным даже подняться, приветствуя друга. - Смотри, какие роскошные кубки подарил нам с тобой Гордиан.
Кубки из голубого стекла, украшенные волнистыми золотыми и белыми змейками, были в самом деле великолепны. Один Филимон держал в руках, а второй стоял на столике подле ложа, наполненный разбавленным вином до краев.
- Ты пьешь сразу из двух кубков? - спросил Владигор.
- Ага. За твое и за свое здоровье… Послушай, нельзя ли нам как-нибудь, когда мы будем возвращаться, прихватить с собой эти кубки? А? Просто жаль их здесь бросать. Честное слово. Ведь их нам подарили, не так ли? Так почему бы нам не взять с собой свою собственность?
- Эту виллу нам тоже предоставили в личное пользование, - заметил Владигор. - Почему бы не прихватить и ее?
- Нет, - со вздохом отвечал Филимон. - Виллу, пожалуй, будет трудновато протащить через поток времени. А вот кубки и монеты - вполне. Кстати, мы можем, когда подойдет срок, дом продать и взять с собой немножко чистого золота.
- Этот город торгашей действует на тебя развращающе. Недаром говорят, что даже сенаторы занимаются ростовщичеством, несмотря на то что закон им это запрещает. Один Мизифей, кажется, бескорыстен.
При этих словах Филимон так и зашелся от смеха:
- Мизифей бескорыстен? Ты что, с неба свалился?
- Ну что-то вроде этого…
- Значит, ты ничего не знаешь! Гордиан женился на его дочери и сделал нашего бескорыстного Мизифея префектом претория. Он теперь командует доблестной императорской гвардией! Наверняка всю жизнь мечтал о подобной должности.
В первую минуту Владигор подумал, что Филимон шутит, - уж слишком неправдоподобно звучало его сообщение.
- Когда же была свадьба?
- Месяц назад. Невеста в красной накидке и красных башмачках была очаровательна. Обижаешься, что тебя не пригласили? Ну, верно, наш Гордиан не хотел откладывать свадьбу лишь потому, что ты, обещая отсутствовать месяц, задержался у марсов почти на полгода. Да не хмурь ты брови, князь, приляг на соседнее ложе да выпей со мной вина. Что нам еще остается? Мыться в банях, читать свитки в библиотеке - и так провести лет семь или восемь, когда наконец жрецы не соизволят объявить, что время Столетних игр наступило.
Владигор вырвал из рук Филимона кубок и швырнул его на мозаичный пол. Драгоценное стекло разлетелось на мелкие осколки.
- Ты с ума сошел! - воскликнул Филимон. - Такая красота!
- Прекрати скоморошничать! Я из кожи вон лезу - в прямом смысле этого слова, пытаясь сохранить для этих жирных свиней Рим. А они презирают людей и ценят человеческую жизнь не дороже горсти фиников. Что же в итоге? Каждый использовал меня в своих целях. Гордиан устраивает свои сердечные делишки, а Мизифей - ловко плетет интриги, изображая из себя радетеля Рима. Мне надоело все это. И если бы не предостережение камня, я бы в самом деле возлег на ложе, пил бы вино и наплевал на все на свете…
Филимон не отвечал - он обиделся.
- Ладно, хватит дуться. Я знаю, что ты здесь ни при чем, - примирительно сказал Владигор.
- Если по Правде и по Совести - как ты должен поступить? - Филимон хитро прищурил свои огромные светлые глаза и даже заслонился ладонью от света, чтобы лучше видеть лицо Владигора.
- Возьми себе мой кубок, - сказал Владигор и попытался нахмуриться, но вместо этого расхохотался:
- Ты все же пройдоха, каких мало.
- Теперь я вижу, что ты не забыл, что такое Совесть. Так что же поведал нашему мудрецу и чародею камень?
- Что спустя много лет в Синегорье появится некто, кто захочет создать огромную империю от моря до моря…
- Разве это не твоя мечта? - пожал плечами Филимон. - Не думал, что ты будешь так долго ждать.
- Погоди… не перебивай. И назовет ее Новым Римом.
- Надо же, стоит прогуляться между мирами в поисках приличных законов, и узенькая тропка тут же превращается в широкую дорогу, по которой шастает каждый, кому не лень. И что же этот наш новый римлянин собирается делать? Строить форум или бани? Или ставить на каждом углу нагих богов и богинь… или…
- Он будет выкалывать глаза, варить людей в котлах с кипящей смолой, травить дикими животными и устраивать по праздникам гладиаторские бои. Он зальет Синегорье кровью и превратит свободных людей в рабов. Он будет казнить за одно крамольное слово.
- Фи, как неинтересно…
- Нет, очень даже интересно. И самое интересное в том, что этот человек сбежит из Рима накануне его падения.
- Ага, чтобы он не сбежал, ты должен сохранить его избушку в целости и сохранности.
- Именно. Если надо, я мечом выстругаю из Гордиана Хранителя времени…
Он замолчал, ибо с изумлением понял, что именно это давным-давно входило в планы Мизифея. И сам он, грустно вздыхая и еще не ведая об откровениях камня, говорил о том же - о бессмертии Рима, о неизбежных попытках его возродить и об опасностях, которые таят эти попытки. Теперь Владигору не оставалось ничего другого, как в самом деле спасать этот самый Рим, спасать, уложившись в какие-то восемь лет, не обращая внимания на то, что Гордиан не хочет быть ни императором, ни Хранителем времени, и не думая об интригах Мизифея, и вообще ни о чем другом не думая…
В этот момент меж темной зелени кипарисов возникло круглое красное лицо вольноотпущенника.
- Тебя, Архмонт, хочет видеть Юлия Транквиллина Гордиана… - сообщил он, хитро подмигивая обоим синегорцам.
Владигор и Филимон переглянулись, и Филимон тотчас вскочил со своего ложа. Владигор ни разу не видел дочку Мизифея и теперь ожидал узреть перед собой какую-нибудь тучную и скучную особу, привыкшую с детства есть слишком много мучного и говорить томным голоском о достоинствах греческой литературы. Вместо этого пред ним предстала юная женщина, чья красота показалась ему почти совершенной. Ее темные волосы, пышными локонами спускающиеся спереди почти до плеч, сзади были убраны в узорную сетку, украшенную изумрудами. И хотя ее кожа была ослепительно белой, а губы красны, он не заметил каких-либо следов косметики на ее лице. Если бы не черные волосы, он принял бы ее за ту дерзкую красавицу, которая посещала его дом весной и которую Мизифей упорно именовал богиней. Хотя эта, пожалуй, выглядела более юной и менее заносчивой.
- Я узнала, что ты вернулся из путешествия, Архмонт, - сказала она с улыбкой. - И решила, что мне надо немедленно с тобой поговорить.
- Тебя прислал отец?
- Нет, я сама решила. Разговор пойдет о вещи, которая меня очень волнует.
- От чем же?
- О свитке, что привезен был из Тисдры среди прочих сочинений. Стоит его развернуть, как появляются предсказания, всякий раз новые и день ото дня все более мрачные. Думаю, тебе будет интересно взглянуть на этот пергамент.
- Спроси у богов, что означают сии пророчества, - отвечал Владигор.
- Боги никогда не объясняют людям свои знамения. Но ты - Ненареченный бог, и ты можешь многое знать.
- Кажется, весь Рим осведомлен о твоей новой должности, - заметил Филимон.
- Тебя, как и твоего отца, так волнует судьба Рима? - спросил Владигор.
Если она и сочла его вопрос дерзким, то не подала виду.
- Меня волнует судьба Гордиана, - отвечала она. - Каждую ночь он встает и потихоньку отправляется в библиотеку. Он вновь и вновь перечитывает загадочный свиток и не находит нужного ответа. Каждую ночь он возвращается назад все более мрачный и не может уснуть. Когда время дает трещину, сквозь нее, как ветер сквозь щель в стене, непрерывным потоком проникают в наш мир пророчества. А самые нелепые пророчества сбываются порой потому, что когда-то были произнесены и встревожили шаткие умы людей.
Ее слова поразили Владигора не меньше, чем ее красота.
- Хорошо, я помогу тебе, Августа… - пробормотал он в замешательстве.
- Не называй меня так, - прервала она его. - Гордиан еще не даровал мне этот титул.
- Но когда-нибудь дарует, - с улыбкой старого льстеца вставил Филимон.
- Когда-нибудь… когда у меня родится наследник.
Она повернулась, чтобы уйти, но ее мимолетный взгляд скользнул по мозаичному полу.
- Гордиан Август пришлет тебе новый бокал взамен того, что ты разбил.
И она ушла.
- Почему ты не сказал, что у Мизифея дочь такая красавица?.. - проговорил в задумчивости Владигор.
- Ты бы все равно не поверил. Теперь ты понимаешь, почему Гордиан торопился со свадьбой? - язвительно спросил Филимон и вдруг хлопнул себя по лбу. - А знаешь, что я подумал… Помнишь ту особу, что посещала нас весной?
- Не продолжай, - перебил его Владигор. - Боги не любят, когда смертные сплетничают о них…
- А по-моему, очень даже любят. Откуда иначе столько мифов? Ай да Мизифей… Мудрец - что ни говори! Странно только, что она его при этом не ослепила. Разве что он завязал глаза черной тряпкой…
Золотая статуя Фортуны стояла в спальне императора. Фортуна стерегла его сон. Пока равнодушная к людям, дочь Юпитера Всеблагого и Величайшего благоволила к Гордиану, но кто знает - придет срок и наступит день, когда богиня захочет благоволить к другому. Повернется колесо - и какой-нибудь уже не он, а солдат будет носить пурпурную тунику и спать в этом дворце, где сон никогда не бывает крепок. Завтра Гордиан собирался отправиться в свою загородную виллу, что располагалась на Пренестинской дороге, и переждать там жаркие, удушливые дни сентября. Может быть, потому, что он покидал императорский дворец, ему не спалось. Всякий раз, когда взгляд его касался поблескивающей в темноте золотой статуи, он вспоминал, как непрочна его власть. Перед смертью император должен передать эту золотую статую своему преемнику. Но так редко обстоятельства благоприятствовали тому, чтобы этот обычай соблюдался. Гораздо чаще император умирал под ножом, как баран. Максимин велел перерезать горло своему предшественнику. А спустя три года сам погиб при осаде Аквилеи. Тело незабвенного Элагабала - незабвенного из-за тех мерзостей, что он творил в течение своего безумного правления, - преторианцы бросили в клоаку - такой "чести" до него не удостаивался ни один император. Пупиена и Бальбина выволокли из комнат этого дворца, чтобы зарезать на улице, и говорят, что именно здесь, в спальне, погиб не так давно скряга Пертинакс. Бесполезно перечислять все имена - лучше вспомнить тех, кто мудро правил и мирно отошел в мир теней…
Архмонт хочет научить хранить время. Уж лучше научил бы его, как сохранить человеческую жизнь, которая стоит порой меньше одного квадранта, который платит бедняк за вход в роскошные термы. Этот мир… он великолепен, как плиты зеленого ну- мидийского мрамора, по которым ты вечно идешь жалким нищим в сандалиях с оторванными ремешками и в грязном плаще, даже если тебе удалось заполучить при этом пурпурную тунику.
Гордиан вновь вспомнил о странном свитке, хранящемся в библиотеке отца. Каждый раз он сообщает что-то новое, но всякий раз малоутешительное. Что, если попробовать развернуть его еще раз? Он покосился на спящую Юлию. Ее темные волосы были рассыпаны по подушкам, кожа в полумраке слегка светилась. Он был уверен, что она лишь притворяется спящей. Лежит, положив ладошку под щеку, как ребенок. Странное сравнение. Скорее это он рядом с нею чувствует себя мальчишкой. А она так рассудительна и умна - не по годам.
Гордиан выбрался из постели и направился в библиотеку. До рассвета было еще далеко, и отблеск светильника скользил по мраморной облицовке стен, по бесчисленным мраморным статуям. Стоявший на страже преторианец стукнул древком копья об пол, когда император прошел мимо.
Гордиан приоткрыл дверь и замер. В библиотеке кто-то был - на бронзовой подставке стоял горящий светильник, и две фигуры склонились над столом.
- "В юности он был разбойником. В молодости - солдатом. Ныне - командует другими. Опасайся его, повелитель, носящий третье имя…" - прочел один из этих двоих, и Гордиан узнал голос Мизифея.
"Был разбойником"… Тут же Гордиан вспомнил, что Архмонт, по его рассказам, довольно долго прожил среди речных разбойников. Неужели он должен опасаться синегорца, который столько раз спасал ему жизнь?.. Верить в это не хотелось…
- Кто это может быть? - Второй голос несомненно принадлежал Архмонту.
- Юлия права, слишком много предостережений.
- "Ныне командует другими…" Уж не ты ли это, Мизифей? - насмешливо спросил Архмонт.
- Твои подозрения неуместны, - заметил новоиспеченный префект претория. - Разумеется, эта должность не особенно мне подходит, но уж если я назначен, то буду и далее исполнять свои обязанности со всем тщанием. У меня множество замыслов, в том числе и насчет преторианской гвардии. Но пока я держу их в секрете. Как только Гордиан станет Хранителем времени и мы получим СВОЙ камень, боги провозгласят Гордиана и его потомков единственными законными правителями Рима, вот тогда я обнародую свои дерзкие проекты. Все свои десять свитков…
- Да, да, потомки Гордиана и Юлии будут править Римом, - закончил за него Владигор.
Мизифей поджал плечами:
- Здесь вовсе не тот расчет, о котором ты думаешь. Если бы Юлия хоть чем-то не подходила на роль супруги Гордиана, я бы первый воспротивился этому браку, но… Юлия - дочь Минервы. В назначенный час ее тайна будет открыта.
Дочь Минервы? Гордиану показалось, что он ослышался. Неужели Олимпийцы еще вспоминают о людях? Те времена давным-давно прошли. И все же… Так вот почему она так красива и умна!
Он толкнул дверь и вошел в библиотеку.
- Я знаю, кто сможет объяснить нам загадку свитка, - сказал он и, поймав вопросительный взгляд Мизифея, добавил: - Поездка на загородную виллу откладывается.
Глава 5
ПО СЛЕДАМ ЭНЕЯ
В пещере царила почти полная темнота. Факел в руке Владигора в третий раз погас, и теперь у них остался лишь странный светильник, который вручил им перед уходом Мизифей, дающий слабый зеленоватый свет. Все пространство пещеры наполнял едкий сернистый дым. Владигор замотал голову плащом, и Гордиан последовал его примеру, но все равно они непрерывно кашляли и отирали слезящиеся глаза. Уже давно они бродили по пещере, но так и не нашли нужной дороги. Перед ними ветвились все новые и новые ходы, смрад серы то усиливался, то пропадал. Изредка сверху или сбоку начинал сочиться тусклый, призрачный свет, непохожий на дневной. Он то появлялся, то надолго пропадал, и тогда путники продвигались вперед, полагаясь на светильник Мизифея.
Порой коридор сужался настолько, что им приходилось протискиваться, обдирая кожу с плеч и ладоней о шершавые влажные стены.
- Кажется, мы заблудились, - сказал Гордиан, когда они в очередной раз дошли до пересечения галерей.
- Если бы так просто было найти дорогу в Подземное царство, туда бы шастал каждый, кому не лень, - заметил Владигор, ставя светильник на каменный уступ.
Достав бурдюк с вином, он отпил немного, протянул его Гордиану.
- Вряд ли эта дорога особенно привлекательна для живых, - отвечал Марк. - Мало найдется желающих отправиться в берегам Стикса до срока.
В слабом свете светильника лицо Гордиана казалось зеленоватым, как у мертвеца.
- Мертвые часто уносят с собой немало тайн.
- Да, многим хотелось бы узнать, не припрятал ли где-нибудь любимый дедушка золотые монеты или серебро в слитках. А вот охотников отправиться за мудрыми мыслями днем с огнем не найдешь. Впрочем, мысль-то нельзя унести с собой. Стоит ее высказать, как она тут же становится бессмертной… Я давно это подозревал… - При этих словах Владигор улыбнулся, ибо в устах шестнадцатилетнего юноши эта фраза звучала по-особенному. Но в темноте Гордиан не заметил его улыбки. - Недавно, перечитывая свитки из отцовской библиотеки, я натолкнулся на эту же мысль у одного философа. Я хочу пригласить его в Рим и побеседовать с ним, как только мы вернемся назад…
- А если мы не вернемся?
- Ну, тогда все философские системы станут абсолютно равноценны.
В этот момент они оба заметили белую тень, которая неслась им навстречу, визжа и хватаясь за голову призрачными бестелесными руками. Очутившись рядом с сидящими, тень заметила их, отшатнулась, вскрикнула горестно и устремилась дальше. Владигор швырнул вслед ускользающему призраку заранее приготовленную заговоренную золотую нить, которая протянулась по полу пещеры, указуя слабым свечением искомый путь. Друзья вскочили и бросились в погоню. Тень петляла из одной подземной галереи в другую, но каждый раз безошибочно выбирала, в какой из многочисленных каменных рукавов нужно нырнуть. Сразу несколько призраков, вылетев из бокового коридора, чуть не столкнулись с живыми и, вопя от ужаса, кинулись в разные стороны.
Они вышли из пещеры на каменистую равнину, покрытую серой, безжизненной травой, на которой стлался голубоватый туман. Присмотревшись, Владигор понял, что это не туман, а бесчисленные людские тени скользят, стекаясь к извиву реки, туда, где, как черная точка на темном, виднеется ладья перевозчика. Владигор не знал, сколько времени они блуждали в каменном лабиринте, ища дорогу, но тот свет, что заливал равнину, не был светом дня или блеском луны. Он был холоден и отливал зеленым, как странный светильник Мизифея. Потусторонний свет. И Владигор подумал, что свой светильник мудрец (и хитрец - уж это-то надо признать) получил именно отсюда. Черные деревья, неподвижные и могучие, с неохватными стволами и корявыми узловатыми корнями, намертво вцепившимися в безжизненную землю, прятали в своих ветвях стаи летучих мышей и странных существ с мохнатыми серыми крыльями и студенистыми неподвижными глазами на голой морщинистой голове. С пронзительными криками эти твари сыпались на головы путникам, чтобы тут же отпрянуть в ужасе от живых людей. Воздух был проникнут сладковатым запахом тления и гниющей стоячей воды, который казался манящим ароматом для умерших и отвратительным смрадом для живых.