В первую минуту фраза Юлии показалась ему кощунственной. Вещи, которые его отец собирал с такой тщательностью, еще хранящие память о своем прежнем владельце, - все эти драгоценные стеклянные и хрустальные кубки, украшенные золотым узором, шелковые ткани, картины и статуи… Одна мысль о том, что он расстанется с ними, покрыла окружающее унылым серым налетом. Предложение Юлии выглядело почти оскорбительно.
- Мне слишком все это дорого, - проговорил он тихо.
- Тем благороднее будет твой поступок.
Она говорила обо всем этом так легко, будто речь шла о потере какой-то безделушки.
- Мне не нравится твоя прическа, - выговорил Гордиан сухо. - Я люблю, когда ты оставляешь волосы длинными спереди, а сзади собираешь их в сетку. Ту, которую я подарил тебе при обручении, - с двенадцатью изумрудами. - Волосы считались символом чувственности, и Юлия прекрасно поняла его намек.
- Я поменяю прическу, - ответила она кратко.
Гордиан вернулся в кабинет, негодуя то ли на себя, то ли на Юлию, и сказал секретарю почти равнодушно, будто говорил о чем-то незначительном:
- Объяви, что через три дня на форуме состоится распродажа моих вещей. Ткани, кубки, картины, статуи. Мне нужно набрать миллион золотых.
Мизифей, который в этот момент явился с докладом, хотел что-то спросить, но, взглянув на Гордиана, не сказал ничего.
На дороге в Пренесту находилась вилла, принадлежавшая Гордианам. Она славилась красотой и роскошью своих бань, тремя галереями и портиком, который поддерживали двести мраморных колонн - одни с зеленоватым оттенком, как морская волна, другие - белые, с красноватыми пятнышками овальной формы, третьи - розовые, на солнце отсвечивающие золотом. Четвертые были белы, как снег на вершинах Альп. С раннего утра к вилле потянулись повозки из Рима. Они подъезжали пустыми. Рабы, шлепая босыми ногами по мраморным ступеням, торопливо выносили из покоев золотые, стеклянные и серебряные вазы, чаши и бокалы, отрезы золотых и шелковых тканей, тащили серебряные ложа из триклиния и цитрусовые столы, каждый из которых стоил пятьсот тысяч сестерциев. Потом настал черед мраморных статуй. Огромную группу, изображавшую богиню Диану и преследовавшего ее Актеона, уже наполовину превратившегося в оленя, выкатили на деревянных катках. Следом вынесли статуи, которые прежде украшали роскошную купальню, - четыре прекрасные нимфы в объятиях волосатых, козлоногих и дерзко ухмыляющихся сатиров. Статуи смотрели на суетящихся рабов нарисованными глазами и привычно улыбались ярко-алыми крашеными губами. Каменных богов, нимф и сатиров оборачивали в солому и клали на повозки, накрыв поверху мешковиной. Последними вынесли картины, и тоже, обернув мешковиной, погрузили на повозки.
- Что ж это такое?.. - недоумевал раб-управляющий, глядя, как пустеют некогда столь великолепные залы. - Неужто Август будет смотреть на голые стены и возлежать на простых деревянных ложах, когда явится сюда отдохнуть?
- Я бы весь этот бездомный сброд, всех этих потерпевших от стихийного бедствия отправил на войну с германцами или персами - сразу бы и народу сделалось меньше, и не было бы нужды раздавать им деньги, - отвечал другой раб, розовощекий здоровяк с белесыми, коротко остриженными волосами и бычьей шеей.
В его ведении находились бани, почти не пострадавшие от этого добровольного мародерства, если не считать статуй. Даже серебряные краны остались на месте. Гордиан мог лишиться ложа и столов, но не купальни. Бани - это святая святых римлянина после храма, на них никак нельзя было покуситься.
- Хорошо, что нас он не собирается продавать, - грустно покачал головой управляющий. - А по мне, так уж лучше продал бы - совестно принимать хозяина среди голых стен.
- Да кому ты нужен? - засмеялся банщик. - Другое дело - я, меня непременно купит какая-нибудь любвеобильная матрона, такие падки на молодых.
- Мне Гордиан Август уже предлагал свободу, - с обидой в голосе сообщил управляющий. - Но я отказался.
- А вот если бы мне… - мечтательно протянул банщик.
- Копи деньги, - посоветовал старик. - Через пять лет будешь свободен.
- Вот еще! Гордиан мне свободу и так даст!
Глава 2
ФОРУМ ТРАЯНА
С утра народ стекался к форуму божественного Траяна, где, как объявляли вывешенные по всему городу доски, была назначена распродажа вещей императора. Первыми, как всегда, явились люди в драных туниках и плащах из некрашеной шерсти, которые, разумеется, ничего покупать не собирались, но не могли пропустить столь захватывающее зрелище. Десятки повозок еще засветло доставили сокровища на форум, и теперь они были сложены в нескольких арендованных для этой цели лавках. В тени портика огромной базилики Ульпия установили ложа для наиболее знатных и богатых покупателей, чтобы им удобно было наблюдать за торгами. Скульптуры большей частью уже распаковали и водрузили на постаменты, чтобы будущие владельцы могли вволю ими налюбоваться. Великолепные статуи прекрасно гармонировали с базиликой, с ее колоннами из белого, в пурпурных прожилках, мрамора, с завитками коринфских капителей, резными карнизами и барельефами фризов.
Несколько зевак неведомо как взобрались на крышу базилики и расположились на золоченой черепице. Самый отчаянный уселся возле квадриги, тянущей роскошную колесницу. Заметив успех своего товарища, двое других заняли колесницы по краям крыши - запряженные парой, более скромные. Остальные расположились прямо на мощенном каменными плитами дворе форума. Вскоре стали прибывать и будущие покупатели - сквозь толпу, подобно нарядным триремам, проплывали носилки сенаторов и всадников. Каждого толпа приветствовала на свой лад - кого веселыми криками, кого язвительными замечаниями. Лишь хмурого человека с выправкой военного, надевшего в этот день белую тогу, встретили молчанием.
Филипп Араб явился на торги вместе с женой - бледной, хрупкой женщиной с бесцветным лицом и такими же бесцветными волосами. Глаза ее были опущены, будто она тщательно разглядывала дорогу, боясь упасть.
- Ты ничего не собираешься покупать, доминус? - спросила она, по-прежнему глядя в землю, хотя рабы уже успели развернуть шелковые ткани, демонстрируя покупателям сочность красок и блеск удивительной материи.
- Еще чего… - фыркнул Филипп. - Наверняка все будет очень дорого. Клянусь Геркулесом, никогда не видел, чтобы такую дрянь брали за такие деньги!
В этот момент радостные крики огласили форум - прибыли носилки Юлии Транквиллины Гордианы. Она, в легкой белой столе и такой же белой накидке, заняла место в тени портика и тут же потребовала от писца список выставленных на продажу вещей.
Как раз в этот момент огромную, роскошную золотую чашу, украшенную сплетенными в любовной игре фигурками нимф и сатиров.
- Мерзость, - пробормотала супруга Араба. - Как может человек, которого подхалимы именуют "благочестивым", пользоваться такой чашей?
- Не волнуйся, я ее не куплю, - буркнул Филипп и приказал: - Иди, спроси у Юлии, явится ли Гордиан на торги или нет… - и добавил: - Если ты будешь достаточно изворотлива, я куплю тебе кусок шелка.
Жена Филиппа склонила голову и стала пробираться сквозь толпу, по-прежнему глядя в землю, но при этом прекрасно видя все происходящее вокруг.
- Приветствую тебя, прекрасная Юлия Гордиана, - воскликнула она, очутившись возле Юлии.
- Рада видеть тебя, Оталиция. Твой супруг пришел сюда что-нибудь купить?
- Он обещал мне кусок шелка. Но я не знаю, какой выбрать.
- Выбери шафрановый. Он самый лучший. И подойдет тебе.
- А какой взяла бы ты?
- Пожалуй - белый.
- О да, прекрасная Юлия Гордиана, белый цвет - это истинно твой цвет. Ведь ты прекрасна и чиста, как снежные вершины Альп.
Юлия поморщилась:
- Не льсти мне, Оталиция. Я прекрасно знаю себе цену.
- Я говорю то, что думаю. Только чистая сердцем женщина с такой легкостью расстается с подобными сокровищами. Наш обожаемый император - кладезь добродетелей. Отважился на столь щедрый шаг, дабы облегчить несчастия своего народа! Жаль, что его здесь нет. Граждане Рима могли бы поблагодарить Гордиана и пролить слезы благодарности… Надеюсь, что он скоро появится… и тогда…
Юлия бросила внимательный взгляд на склоненное лицо Оталиции.
- У тебя есть какое-нибудь дело к Гордиану Августу?
- О нет, я не смею… Хотелось бы лишь передать пожелания всяческих благ, да хранят его боги.
- Надеюсь, он оценит твою преданность и преданность твоего мужа. Ведь твой муж так же предан ему, как и ты? - Юлия смотрела в упор на Оталицию, но та по-прежнему не поднимала глаз, зато голос ее зазвучал еще вкрадчивее.
- О да, точно так же. Но мне бы хотелось лично…
- Если ты что-нибудь купишь на этих торгах, - сухо отвечала Юлия, - то выкажешь этим искреннюю преданность Гордиану Августу.
Она отвернулась, давая понять, что разговор закончен. Оталиция поспешно попятилась и исчезла в толпе. В этот момент вольноотпущенники сенатора
Векция под радостные крики зрителей забирали роскошную золотую чашу. Юлия нервничала. Она вообще не любила иды, независимо от месяца, - июльские почти точно так же, как мартовские. А в эту ночь ей приснился странный сон. Будто стоит она одна-одинешенька в тени базилики, а рядом с нею на каменных плитах лицом вниз лежит Марк и из-под левой руки его медленно растекается густая пурпурная лужица. Она точно знает, что это Марк, хотя и не видит его лица, она кричит, зовет его, но он не откликается, а ветер завывает на пустынном форуме, и гонит мусор, и поднимает тучи пыли… Юлия проснулась в холодном поту. Дурной сон - дурной знак. Она просила Марка в этот день не покидать дворец.
- Разве в Палатинском дворце редко убивают? - пожал Гордиан плечами.
Они не успели договорить, как прибыл гонец с известием о новых землетрясениях - целые города ушли под землю вместе со всеми жителями и домами.
Тем временем Оталиция вновь очутилась возле супруга.
- Ну и хитрая же тварь. Так и не сказала, придет он или нет… - шепнула она одними губами на ухо Филиппу. - И еще приказала непременно что-нибудь купить во время торгов. Недаром говорят, что ее мать - рабыня-гречанка. Мизифей взял эту шлюху прямо из лупанария.
- Попридержи язык, - одернул ее Филипп. - За такие слова ты можешь дорого поплатиться.
- Надеюсь, не ты донесешь на меня.
- Донесу. Если нас услышит кто-то третий. - Оба они, казалось, забыли, что дела об оскорблении величества больше не рассматриваются.
- Нас не услышат, - заметила Оталиция. - Все орут так, будто этот Гордиан уже сделался богом. Подумаешь, решил продать груду ненужного барахла, которого ни один благородный человек не станет держать дома. Марк Аврелий когда-то сделал то же самое. У этого мальчишки хватает ума лишь на то, чтобы повторять чужие поступки.
Филипп хотел сказать ей в ответ что-нибудь язвительное и осекся - всего в нескольких шагах от него стоял Гордиан. Он был в темном и грубом плаще простолюдина с накинутым на голову капюшоном, в тунике из некрашеной шерсти и солдатских сандалиях. В таком виде прежние императоры обычно отправлялись в притоны. На торги Гордиан должен был явиться, как минимум, в белой тоге, а лучше - в пурпурной, собрать дань положенных криков и приветствий, ту сомнительную накипь восторга, что так легко возникает и не менее легко испаряется с поверхности людского потока. Вместо этого он стоял среди жующего жареные сосиски плебса и наблюдал, как тучные богатеи раскупают сокровища его отца и деда, как чужие рабы тащат на загорелых плечах чернолаковые вазы с золотым рельефным узором, каждая из которых дороже тысячи рабских жизней, ибо пять поколений сменилось с тех пор, как они увидели свет.
- Оталиция, иди и купи какой-нибудь кубок. И не торгуйся, - приказал Филипп жене.
- Но ты же обещал мне шелк.
- Если бы ты узнала что-нибудь путное. А так - иди покупай кубок. - Он сунул ей в руку мешочек с монетами. - А лучше - пару! - крикнул вслед.
Женщина послушно стала проталкиваться вперед, чтобы принять участие в распродаже бокалов из прозрачного стекла, украшенных золотым узором. Лишь только Оталиция исчезла в толпе, Филипп вытащил из-за пояса короткий широкий кинжал.
Дело в том, что, проснувшись сегодня утром, он увидел на полу написанное кровью слово "Август", и рядом лежал кинжал с костяной рукоятью. Это было более чем знамение, это был прямой приказ. В атрии на полу валялась безголовая курица, а пальцы Филиппа были перемазаны засохшей кровью. Несомненно, приказ убить Филипп написал себе сам, но он не помнил, как это сделал и когда оторвал голову птице. А черный медальон Зевулуса раскалился и жег кожу…
- Если все исполнится, - прошептал Филипп, - я устрою в атрии алтарь Зевулусу и принесу ему в жертву курицу…
И вот он шагнул вперед и коротким и точным ударом, почти без замаха, всадил стоявшему спиной к нему Гордиану кинжал под лопатку. Короткая дрожь пробежала по телу юноши, и он упал навзничь, глядя стекленеющими глазами в небо. Капюшон откинулся с его лица, и… Филиппа с головы до ног проняло холодом - он ошибся! Это был вовсе не Гордиан, а какой-то плебей, явившийся поглядеть на распродажу и поразительно похожий на императора - те же юношеские, чуть припухлые щеки, те же густые ресницы и каштановые, коротко остриженные волосы. Но лишь когда лицо его с искривленным в предсмертной гримасе ртом и закатившимися глазами обратилось к Филиппу, тот окончательно понял, что перед ним другой человек.
Араб торопливо оглянулся, проверяя - не заметил ли кто-нибудь его удара. Но зевак интересовала только распродажа, и они не обращали внимания на человека в белой тоге, склонившегося над неподвижным телом плебея. Филипп подхватил убитого под мышки и оттащил в тень портика.
- Парню стало плохо, - шепнул он какому-то старику, который, шевеля губами, считал деньги, собираясь что-то купить.
Старик даже не повернул в сторону Филиппа голову. Араб шагнул в толпу, схватил Оталицию за руку и потащил ее к выходу с форума.
- Я купила кубок, взгляни… он, по-моему, неплох… Надо будет сказать об этом Юлии…
- Скорее! - прошипел Филипп.
И тут он вновь увидел Гордиана, на этот раз настоящего, - он был, как и его убитый двойник, в темном плаще. Теперь Филипп не мог бы ошибиться. Вряд ли найдется в римской толпе еще один юноша с такими же огромными голубыми глазами, печальными и лукавыми одновременно. Не было никакого сомнения - убитый был двойником императора. Парень рассчитывал получить за службу десяток сестерциев, но заработал лишь удар ножа в спину.
А кинжал был все еще спрятан в складках тоги. И приказание неведомого покровителя не выполнено. Черный знак на груди вновь стал разогреваться.
Араб попытался отодрать проклятый медальон, но ничего не вышло - знак Зевулуса прирос к коже. Филипп стиснул рукоять кинжала, и в это мгновение император заметил его.
- Филипп… Я рад, что ты пришел поддержать мое начинание… - сказал он, глядя куда-то мимо Араба, странным, неуверенным голосом - префекту даже показалось, что у него задрожали губы. - Ты что-нибудь купил?
- Да, да, мы купили кубок! - заверещала Оталиция, поскольку Филипп хмуро молчал. - Замечательный кубок!.. Восхитительный…
Гордиан кивнул в ответ и поднял руку, чтобы поправить капюшон плаща, - под складками темной ткани сверкнула позолота чешуйчатого доспеха. Несомненно, броня закрывала не только грудь, но и спину. Филипп подозрительно огляделся. Ага, вот и охрана - рядом с императором два здоровяка в таких же темных плащах, его личные гладиаторы-охранники.
Филипп повернулся и почти побежал прочь, за ним последовала испуганная Оталиция.
Если бы он напал на настоящего Гордиана, то кинжал бы сломался, ударившись о металл доспеха, и Филипп угодил бы в тюрьму. Значит, Зевулус хотел его погубить! Или некто другой подстроил все это? Кто знает, может, Зевулус так слеп, что не увидел опасности? А проклятый медальон на груди продолжал раскаляться, как будто хотел прожечь грудную клетку насквозь.
- Ты так и не взглянул на кубок, - с упреком заговорила Оталиция. - Я заплатила за него пятьдесят тысяч сестерциев…
Услышав подобную цифру, Филипп остановился как вкопанный, даже жжение в груди на мгновение ослабло.
- Что? Ты истратила все деньги?
- А что было делать? Гордиан ничего не продает по дешевке… - И она протянула Филиппу свою покупку.
Тот машинально взял кубок в руки. Выточенный из цельного куска янтаря, он светился на солнце густым медвяным светом. Филипп заглянул внутрь. На дне, раскинув мохнатые лапки, чернел замурованный в янтарь паук… То-то веселился владелец кубка, когда гость, осушив его, замечал на дне черную гадину и, не распознав, в чем дело, брезгливо морщился. Кубок явно стоил гораздо дороже уплаченной суммы.
- Ладно, женушка. В самом деле хороший кубок, - пробормотал Филипп и вдруг почувствовал, что проклятое жжение в груди отпустило.
Медальон остыл. Более того, он перестал по своему обыкновению прилипать к коже. Боясь поверить в случившееся, Филипп дернул за шнурок и беспрепятственно извлек из-под туники знак Зевулуса. Черный кружок тут же притянулся к янтарному кубку, будто внутри него содержалось нечто, весьма приманчивое для магической вещицы. Паук ожил, зашевелились мохнатые лапки, острое жало, высунувшись из янтаря, впилось в металлический кружок, как в жирную муху. У Филиппа от ужаса задрожали руки, он выронил кубок, и тот разбился о камни мостовой.
- Что ты наделал! - закричала Оталиция. - Пятьдесят тысяч сестерциев!
- Замолчи! - прорычал Филипп и, присев на корточки, принялся осторожно разбирать осколки.
Он поднял с земли донце с пауком, оно ничуть не пострадало и было очень похоже на идеально выточенный круглый медальон. Зато знак Зевулуса разлетелся вдребезги, а веревка, прежде настолько прочная, что не поддавалась даже лезвию кинжала, теперь рассыпалась в труху.
- А этот глупый божок Зевулус совсем не так умен, как хочет казаться… - пробормотал Филипп, сжимая в руке янтарный кружок. - Выходит, смертному вполне по силам с ним тягаться! Гордиан перехитрил его, отсрочив свою смерть. И Филипп перехитрит, наденет на себя пурпур, а Зевулус ничего не получит взамен.