Утром, развернув свитки с докладами, подготовленными для его выступления в сенате, Гордиан с удивлением обнаружил, что их шесть, хотя Мизифей говорил лишь о пяти, и один из них они долго обсуждали накануне - эдикт предлагал выбрать во всех провинциях представительства из уважаемых землевладельцев, жрецов и горожан для решения некоторых неотложных дел. Собрания эти должны были заниматься делами провинции, не обращаясь за всякой мелочью к Риму. Им давалось право контролировать действия наместников, а также снижать пошлины и налоги в случае неурожаев или других каких бедствий. Этим законом Мизифей чрезвычайно гордился. Сенат, разумеется, не мог не утвердить его, ибо, запуганный предшественниками Гордиана, редко осмеливался возражать императору. Гордиану же это решение Мизифея казалось слишком сложным и малоэффективным. Но он тоже не стал возражать, ибо допускал, что просто не понимает глубины задуманного Мизифеем. И вот теперь на столе его кабинета лежал совершенно незнакомый свиток, который Мизифей предлагал зачитать в сенате. Гордиан развернул его. Это была просьба открыть Сивиллины книги и прочесть предсказания пророчицы. У Гордиана было право делать лишь пять докладов - значит, от одного, приготовленного ранее, придется отказаться. Поколебавшись, Гордиан отложил свиток с проектом Мизифея об избрании провинциальных собраний - в момент всеобщих бедствий это предложение будет совершенно не к месту и вряд ли кто-либо оценит его мудрость, сочтя унизительной насмешкой гордого Рима над захолустьем провинций.
Гордиан испытывал искреннее сожаление - мудрые эдикты почему-то всегда принимаются в последнюю очередь. Или не принимаются вообще.
Владигор нагнал его возле развалин, заросших диким виноградом. Каменная башня прикрывала фиолетовой тенью маленькую, крытую тростником хижину. Владигор почувствовал близость неведомого врага сразу, как только домик мелькнул одной своей освещенной солнцем стеною среди зеленых кудрей винограда. Полузверь тоже почуял приближение врага, выбежал из своего убежища и остановился на окруженном цветущим кустарником дворике, - оскаленная шакалья пасть и мощный человеческий торс. Впрочем, Анубис, как видно, не слишком полагался на силу своих клыков - в одной руке его был меч, а в другой - острый нож. Возможно, что сначала он хотел снова обратиться в бегство, но тут же понял, что ему не спастись, и решил драться. Вряд ли это существо могло испытывать страх, оно жило другим - желанием угодить своему господину. Анубис стоял неподвижно и ждал, пока враг приблизится. Враг, который преследовал его столько дней и ночей. Владигор спрыгнул с коня, сжимая в руке меч.
- Думаешь сладить со мной, варвар? - оскалился Анубис. - Какая удача! Сегодня я отведаю на ужин свежей человечьей крови.
Владигор не отвечал, и это разозлило человека- зверя.
- Могу предложить тебе обмен… - пролаял Анубис. - Ты отдаешь мне свой камешек, а мой повелитель отправляет тебя обратно в Синегорское княжество. Он бог, и ему это под силу. Неужели ты еще не соскучился по своим лесам и дикарям?
Владигор по-прежнему молчал, шагнул к Анубису, и тот отступил.
Они сделали целый круг по двору. Владигор опасался пока нападать, не зная силы противника. А тот явно не желал драться. Он ждал, когда представится случай, чтобы по-шакальи улизнуть.
- Гляжу, не таков ты боец, как о тебе говорят, - пролаял Анубис. - Самозванец, вот ты кто!..
- Ты тоже… Вряд ли тебе поклонялся хоть один человек на этом свете…
- Что ты понимаешь в божественных делах, ты, ничтожный, родившийся человеком?
Анубис обиделся. Он, носящий прозвище египетского бога, уже и возомнил себя таковым, позабыв, что был всего лишь трупом убийцы, казненного и закопанного в песок без надлежащих обрядов. Воскрешенный темной силой чародея, он поверил в свою божественную ипостась.
Перестав кружить, Анубис бросился на врага, метя разинутой пастью Владигору в шею, мечом - в грудь, ножом - в живот. Удар меча Владигор отбил клинком и возвратным движением полоснул наискось, вспоров незащищенную грудь Анубиса от плеча к животу. Но тварь все еще была жива и тянулась острыми зубами к горлу противника. Второй удар заставил Анубиса рухнуть на колени. Когда же предсмертная судорога выгнула его тело и оно медленно повалилось на землю, то шакалья голова сама собой отделилась от шеи и покатилась по заросшему травой двору. Из ран хлынул черный гной, мясо отваливалось от костей пластами, и среди разлагающейся плоти блеснул металлический медальон. Владигор поднял его - это был тот же самый значок, который он нашел в могильнике Синегорья. Черный кружок, и на нем - козлиная голова.
Владигор отшвырнул проклятый знак, сорвал пучок травы и тщательно стер с лезвия меча следы крови. Вложив клинок в ножны, он понял, что смертельно устал. Непрерывная погоня последних дней, землетрясение и наводнение, ураганы и ливни, сменявшие друг друга, - все это оказалось утомительным даже для него. Однако он нашел в себе силы заглянуть в крошечный полуразрушенный домишко, чтобы оглядеть последнее прибежище посланца Зевулуса. Окна почти полностью заросли виноградом, и внутри царили сырость и полумрак. Кроме деревянного стола и скамьи, здесь ничего не было. На столе стояла миска с похлебкой красного цвета, а в углу валялась половина овечьей туши, уже изрядно разложившейся. Присмотревшись, Владигор понял, что в миске налита вовсе не похлебка, а кровь.
Владигор нашел в домишке глиняную табличку с нацарапанной надписью: "Благоприятный день - июльские иды…" Он не мог понять, что означает эта фраза, и на всякий случай прихватил табличку с собой.
Ему хотелось как можно скорее уйти отсюда, но сил хватило лишь для того, чтобы добраться до какого-то пастушеского шалаша. Владигор залез внутрь и провалился в сон. Он проспал почти двое суток, проснулся голодный и с ощущением, что в июльские иды должно случиться что-то страшное и непоправимое. Впрочем, волноваться было поздно - иды, то есть пятнадцатый день в июле, уже миновали.
Он двинулся к Риму. Было даже странно, что земля больше не колеблется под ногами. Во всей природе разлилось необычайное спокойствие - на деревьях не шевелился ни один лист, в дрожащем от зноя воздухе, как сумасшедшие, звенели цикады. Навстречу Владигору попалась повозка с людьми, возвращающимися из Рима. Они везли кое-какой нехитрый скарб и радостно переговаривались, обсуждая, как будут обустраиваться и хватит ли им того, что удалось купить, на первое время. Владигор остановил их и спросил, что творится в Риме:
- Хвала Юпитеру, теперь все будет хорошо, - отвечал хозяин повозки. - Вчера Гордиан Август принес в жертву Плутону десять черных, без единого пятнышка, быков и десять таких же черных овец, как повелели Сивиллины книги. И - видишь - земля перестала трястись в лихорадке…
Владигор усмехнулся - он уже привык, что все успехи подданных приписываются правителю. Возможно, в Синегорье кто-то вот так же в обиде кусал губы, слыша похвалу князю…
Он прошел по дороге еще сотню шагов и увидел скачущего навстречу всадника, вслед за которым мчалась вторая лошадь, но без седока. Всадник этот был Владигору знаком.
- Филимон! Что это ты - верхом… а не по-птичьи?
- По-птичьи я летал вчера и видел, как ты дрых в шалаше. Не стал будить тебя, бедного, понимая, как ты умаялся, - отвечал Филимон, спрыгивая на землю. - Вот и решил обеспечить тебя лошадью… М-да, это, конечно, не Лиходей, но конь неплохой… Поехали!..
- Погоди, - остановил его Владигор. - Скажи, ничего странного не случилось в Риме в июльские иды?
Филимон нахмурился:
- Ну, случилось многое… Во-первых, Гордиан торговал на форуме своей рухлядью и продал почти на миллион золотых. Когда на повозке, запряженной парой лошадей, увозили мраморную статую Дианы, он стоял в толпе и плакал. Клянусь Геркулесом, этот парень иногда меня удивляет. Потом… ах, да… Мизифей послал во время торгов трех двойников императора в толпу. Так вот - одного из них прирезали, да так ловко, что никто ничего не заметил. Труп бросили возле портика. Гордиан считает, что это простая случайность, а Мизифей, напротив, твердит, что Августа хотели убить. Но вот кто - неведомо.
- Он чем-то мешает Зевулусу… - сказал Владигор. - Но сам Зевулус не может появиться в Риме. По его приказу действует посланец.
- В Сивиллиных книгах записано, что императору угрожает некто с темной душой и влюбленный в пурпур. Как бывший халдей, могу сказать, что это самое расплывчатое пророчество, которое я когда-либо слышал. Людей с темной душой и жаждущих власти в любом мире пруд пруди… А как твои успехи?
- Я прикончил посланца Зевулуса.
- Трудно было?
- Достаточно. Но я уверен, что это отнюдь не конец, а начало…
Гордиан лежал в своем доме на ложе напротив фрески. Хорошо, что ее нельзя продать, - не выпиливать же часть стены и выставлять на продажу. А такого богача, который мог бы выложить кругленькую сумму за бывший дворец Гнея Помпея, выкупленный из казны предками Марка, в Риме не было. Когда-то Марк Антоний, счастливый любовник Клеопатры и несчастливый соперник Октавиана Августа, жил в этом дворце, но и он не смог за него заплатить, после чего был выдворен из роскошных комнат.
Поляна на фреске была по-прежнему пуста - все звери сбились к краям росписи, тесня друг друга, но черный с золотом орнамент, окаймлявший картину, не давал им убежать. Нора, черневшая под корнями дуба, сделалась теперь огромной. Рукоять кинжала Гордиана, превратившаяся затем в нарисованную, исчезла. А рыжий лисенок снова сидел посреди поляны и смотрел на Марка красными хитрыми глазами.
- Думаешь, меня так легко одолеть? - спрашивал он, высовывая розовый язычок и показывая острые зубы. - О нет, это только кажется, что я погиб. А на самом деле я целехонек. Видишь, все меня боятся.
- Я не боюсь.
- Нет, ты только лишь делаешь вид, что не боишься, а на самом деле сердце твое замирает от страха. И ты боишься не смерти - твоя смерть все время ходит так близко, что ее дыхание холодит затылок, - ты боишься другого - ответственности, того, что предстоит сделать. Ты боишься, что не сможешь стать Хранителем времени. А раз ты так думаешь, значит, и не станешь…
И лисенок, махнув хвостом, скрылся в норе.
"Картина не может разговаривать с человеком и не может меняться… Но если это так, то она неподвижна… а вокруг нее меняется время… тогда… я вижу нечто, нарисованное после… или в других вариантах истории, или даже в других мирах… Получается, что в этом месте, где стоит мое ложе, - находится воронка. Провал. И я - в центре него…"
- Марк! Марк! - услышал он голос над собой и открыл глаза.
Владигор изо всей силы тряс его за плечо.
- Что с тобой? Я зову тебя, а ты лишь мычишь в ответ и не можешь открыть глаза. Ты болен?
Гордиан растерянно кивнул и посмотрел на фреску. Все на ней было как прежде, если под словом "прежде" подразумевать не первоначальный вариант, а тот, с появившейся норой и всаженным в нее кинжалом, запечатавшим выход. Владигор своим приходом восстановил течение времени.
- Ты видишь эту фреску? - спросил Гордиан, кивнув на стенную роспись.
- Ну да, а в чем дело?
- Когда погиб мой отец, а я прибыл в Рим, она изменилась… она менялась чуть ли не каждый день до тех пор, пока я не вонзил кинжал в эту нору. Он слился с фреской, и изменения прекратились.
Гордиан поднялся и провел рукой по росписи. То место, где была изображена рукоять, на ощупь казалось немного выпуклым и холоднее, чем вся остальная поверхность стены.
- Я давно не был здесь… И вот… сегодня увидел, что фреска неузнаваемо изменилась, еще больше, чем в первый раз… но пришел ты, и все вернулось… не к истоку, но к середине.
- Не к середине, а к началу, - поправил его Владигор. - К тому моменту, когда ты начал превращаться в Хранителя времени.
Гордиан покачал головой:
- Я не мог остановить изменение фрески… Я еще не готов.
- Все не так просто. Ты держал ее в неподвижности, пока не появился посланец Зевулуса. Вывод довольно прост - пока Зевулус сильнее тебя. Только и всего.
- Это правда, что он сделался богом? - спросил Гордиан.
- Название ничего ему не дает - ты же видел, что тень твоего отца, которого величают божественным, скитается по берегу Стикса, - ответил Владигор и замолчал. Понял, что обидел друга.
Гордиан стиснул зубы.
- Можно было привести другой пример, а не напоминать мне, что я так и не смог отыскать останки моего отца для совершения обряда!
- Прости. Речь не об этом. Нам нужно как-то обуздать Зевулуса, дабы он не помешал нам сделать задуманное. Лучше расскажи о попытке убийства.
- Ты говоришь о зарезанном двойнике? Накануне Юлия увидела дурной сон - будто я лежу убитый на форуме божественного Траяна. Мизифей придумал послать в толпу моих двойников - он отыскал несколько человек, более или менее на меня похожих. А сам я надел под плащ доспехи. И со мной было двое моих личных телохранителей - в таких делах Мизифей не доверяет преторианцам. Но на меня никто не нападал. И никто не видел, как зарезали того парня.
- Он стоял в толпе, и никто ничего не видел?
- Никто. Мы даже не знаем, где это произошло, - из раны не вытекло ни капли крови, и на плитах не осталось никаких следов.
- Все это случилось в июльские иды?
Гордиан кивнул в ответ. Владигор нахмурился. Зевулус неведомым способом вновь приобрел поразительную силу. Не смея ступить на земли, подвластные Юпитеру, он действовал издалека, но от этого не становился менее опасен.
Глава 3
МИНЕРВА ПРЕДОСТЕРЕГАЕТ
Гордиан спрыгнул с лошади, бросил подбежавшему рабу повод и двинулся вдоль поля. Владигор следовал за ним верхом. Рабы несли корзины, наполненные кистями золотистого винограда. Гордиан подошел к плетеной ограде, отделяющей виноградник от соседнего поля, и остановился. Земля была рыхлой (с поля только что выкопали овощи), и по этой рыжеватой влажной земле ходил человек в льняной тунике и в растерянности ковырял землю палкой. За ним столь же бестолково бродили две женщины и мальчишка лет десяти. Вся семья - явно горожане.
- Смотри, - Гордиан кивнул в сторону бредущей по полю семьи, и лукавая улыбка возникла в уголках его губ. - Как они тебе нравятся?
- Что они тут делают? - спросил Владигор. - Выехали на прогулку?
- Это мой клиент с домочадцами. Я предложил ему взять вместо обычных выплат кусок земли и единовременную сумму на постройку домика. Он согласился. До него я предлагал это двадцати, а может, даже и тридцати клиентам, и все отказались…
- Не думаю, что дела у них пойдут удачно, - заметил Владигор. - Скорее всего, они разорятся, и ты получишь назад и свое поле, и своего паразита.
- Своего клиента, - поправил его Гордиан. - Не стоит пренебрежительно отзываться о полноправном гражданине, кто бы он ни был. К тому же этот человек показался мне деловым парнем, не бездельником - он даже завел себе маленькую мастерскую, но дело в том, что снять помещение в Риме чрезвычайно дорого. Возможно, на земле ему повезет больше. Я приставил к нему своего вольноотпущенника, чтобы тот помогал им в первый год и освободил на пять лет от арендной платы.
- Что за странная идея? - пожал плечами Владигор.
- Ты же сам говорил, что надо научить бездельников работать. А что может лучше приучить к работе, чем земля? Мои предки Гракхи хотели наделить всех римлян землей. Но их убили. Если всемогущие боги будут ко мне милостивы, я исполню то, чего они хотели много лет назад.
- Вспомни, чем это кончилось! - воскликнул Владигор. - Землю со временем опять скупили, и нищие вернулись в свои каморки и в очереди за хлебом.
- Сейчас иные времена - Рим почти не воюет, рабы дороги, и труд свободного может вновь обрести ценность. В Италии большую часть земли обрабатывают уже не рабы, а арендаторы - бывшие вольноотпущенники или свободные люди. Здесь главное - не сделать роковую ошибку властителя и не переусердствовать с налогами. Большие налоги могут погубить любое, самое могущественное государство.
- Какая мудрая мысль! Сам придумал?
- Нет, Мизифей подсказал.
Гордиан с минуту смотрел, как мальчишка, нашедший в земле брюкву, пропущенную рабами во время уборки, радостно верещит, вытаскивая желтый плод за вертлявый, ускользающий из рук хвостик. Вся семья тотчас разбежалась по полю и принялась азартно ворошить землю. Вскоре уже небольшая пирамидка овощей высилась рядом с оградой.
- Я предложил сенату закон, по которому все средства, поступающие в казну от налога на наследство, пойдут на закупку инвентаря и кредиты тем из горожан, кто захочет обрабатывать землю или завести свою мастерскую. И это кроме тех средств, которые по закону обязаны вкладывать в Италию сенаторы-неитальянцы.
- Новая идея Мизифея? - спросил Владигор.
- Нет, моя собственная… - отвечал Гордиан, и щеки его залила краска. - Мой отец написал поэму о своих предках Гракхах. Я не умею сочинять стихи. Я написал закон. И Сенат уже утвердил его. Ты бы видел, какие кислые были у них лица. Заседание проходило в храме Согласия, но даже это не настроило их на миролюбивый лад. Старики шипели, как разворошенное гнездо змей… Пожалуй, хуже они восприняли лишь закон, по которому гладиаторы должны сражаться только тупым оружием, и после двадцати боев их положено отпускать на свободу. Раненых отныне запрещается добивать. Контракт со свободными можно подписать только на эти двадцать боев.
Гордиан вновь едва заметно улыбнулся и бросил насмешливый взгляд на Владигора - именно синегорец потребовал, чтобы этот закон был предложен сенату. Они долго спорили, ибо Владигору хотелось, чтобы страшную забаву вообще запретили. Гордиан уже было уступил, но вмешался Мизифей и заметил, что при нынешних нравах населения в случае запрета появится иная кровавая потеха - может быть, добровольное состязание бойцов или варварских вождей друг с другом, - и назовут это новое развлечение не играми, а турниром. Неважно, как назвать, главное, что охотников посмотреть, как один человек убивает другого, предостаточно. Решили оставить бои в таком смягченном виде - все равно это был первый шаг на пути к запрету кровопролития.
- Надеюсь, МОЙ закон вернет мне популярность, которую я потерял благодаря ТВОЕМУ закону, - добавил Марк.
- Ты мужаешь прямо на глазах, - заметил Владигор.
- Нет, это не возмужание. Я еще не сделался самим собою, я все время повторяю чьи-то поступки. То по совету Сасония шляюсь по притонам, как Элагабал, то по совету Юлии распродаю вещи на форуме, как Марк Аврелий. Я не сделал ничего своего.
- Все впереди. Главное, что ты повзрослел.