- Преторианцы сначала пришли за мной. Трое из них погибли. Я один вырвался, семерых моих солдат зарубили преторианцы. Я попытался добраться до легата Второго легиона, но его палатку окружили гвардейцы. Я кинулся к тебе.
Так вот почему от Гавра пахло кровью…
- Но хлеб будет завтра…
- Значит, завтра солдаты вновь воспылают к тебе любовью и согласятся умереть за одну твою улыбку.
- А ты?
- Жизнь старого Гавра стоит гораздо меньше тысячи золотых, Гордиан Август… И мне понравилось, как ты насадил на колья персидское войско.
Несмотря на отчаянность своего положения, Гордиан улыбнулся. Он успел надеть нагрудник и вынуть из ножен меч, когда в палатку, как крысы в кладовую, полезли преторианцы. Филипп был среди них, но держался сзади.
- Что это значит? - спросил Гордиан у префекта претория.
- Это значит, что ты больше не император, - объявил Араб, щуря желтые глаза. - Полководец, который не способен накормить солдат, не может больше вести легионы к победе.
- Не ты ли как префект претория должен был позаботиться об этом?
- Я позаботился… - хмыкнул Филипп. - Зерно украли.
- Если ты это знал, то почему не предупредил меня? - В голосе Гордиана послышались твердые звенящие нотки - так звал он солдат, кидаясь в атаку на персидских катафрактариев.
- Какой смысл толковать о государственных делах с мальчишкой?.. - пожал плечами Филипп и повернулся к преторианцам: - Арестуйте его!
- Подождите! - опять возвысил голос Гордиан, и гвардейцы, готовые, казалось, повиноваться префекту, остановились. - Подождите, - повторил он тише и даже с усмешкой, как будто сложившаяся ситуация была лишь забавным недоразумением - не больше. - Давай вновь утром соберем солдат, я выступлю перед ними, успокою их… А тем временем пошлем несколько отрядов навстречу каравану с хлебом.
Один из преторианцев шагнул к выходу из палатки, но Филипп остановил его:
- Стой! Идиот! Если сегодня ты уйдешь, завтра нам всем перережут глотки! Не принимай меня за дурачка, Гордиан, - прошипел Филипп. - Неужели ты думаешь, что я позволю ученику Мизифея выступать перед толпой? Да ты любому задуришь мозги. Возьмите его и отведите в подвал крепости. Живо!
- А может, его прямо здесь?.. - хмыкнул Кодрат, поднимая меч.
- Нет, он мне нужен живым.
Кодрат замешкался - то ли не хотелось ему рисковать, то ли засомневался в искренности слов Филиппа, и Гавр, воспользовавшись заминкой, сделал неожиданный выпад, и полоснул его клинком по открытой шее. Кровь ударил из перерезанных вен, и Кодрат повалился на пол.
- Ах ты, мразь! - Филипп ударил Гавра кинжалом, тот пошатнулся, но не упал.
Тут опомнился от замешательства и Гордиан, - он заколол одного из гвардейцев и ранил в руку второго. Теснота палатки давала ему преимущество - преторианцы не могли нападать одновременно, и он, умело выбирая позицию, ловко защищался.
- Не волнуйся, Гавр! - крикнул он верному центуриону. - Мы их одолеем! Неважно, что их много - они как крысы. А мы с тобой как две ласки. Крысы умеют кусаться. Но они действуют толпой, а ласка охотится в одиночку!
Он с легкостью отбивал удары, но, вынужденный постоянно защищаться разом от двух или трех клинков, не успевал разить. Трое раненых и один убитый - не так уж много, если нападавших больше десятка. Гордиан понимал, что время не на его стороне - вскоре рука его нальется тяжестью и рано или поздно пропустит удар вражеского клинка. И тогда…
- Бедняга Мизифей, - проговорил он, - сказанное слово приходилось на каждый отбитый удар и следующий за ним выпад, если его удавалось чудом сделать, - был-так-умен. Но-был-в-уме-его-один-изъян-он-не-различал-предателей… Ты-отравил-его-Филипп…
Он попытался отыскать глазами своего врага, и эта оплошность дорого ему стоила - меч преторианца мгновенно вспорол ему бедро. Гордиан отскочил назад, отбил удар второго нападающего и в ярости всадил меч между железными полосками его доспеха.
- Хорошо, - проговорил он, уворачиваясь от нового удара, - что на мне красная туника - жаль было бы пачкать пурпур такой дрянной кровью…
В это мгновение три меча почти одновременно пронзили тело верного Гавра.
- Не волнуйся, Гавр, - пробормотал Гордиан, - Харон повезет нас с тобой в одной лодке. Эй, Филипп, не забудь положить мне под язык монетку, а не то моя тень не успокоится, и я буду являться к тебе каждую ночь… - Он шагнул вперед и покачнулся. Раненая нога начинала неметь, и он почти ее не чувствовал.
- Я добью его, - предложил один из преторианцев.
- Нет, он мне нужен живым… Непременно живым, - повторил Филипп. - Не хочу, чтобы сенат называл меня узурпатором. Напротив, мы даже можем обожествить его. Гордиан, хочешь быть третьим божком вместе с твоим дедом и отцом? А? Это я тебе обеспечу…
Еще несколько мгновений Гордиану удавалось отражать натиск бунтовщиков, но потом один из ударов пришелся по правому плечу. И, хотя он не пробил доспеха, но недавняя рана дала о себе знать - пальцы тут же онемели, и Гордиан выпустил рукоять меча. Обезоруженного императора повали на пол и связали.
- Зачем тебе императорский пурпур, Филипп? Хочешь вдоволь насытиться властью? Это никому еще не удавалось.
Филипп изо всей силы ударил Гордиана по губам.
- Таким, как ты, нечего делать в Палатинском дворце, - усмехнулся Филипп, и в желтых глазах его вспыхнули и погасли огоньки, - им самое место в вонючем подвале.
Двое преторианцев завязали императору рот, чтобы он не мог никого кликнуть на помощь, и вывели из палатки. Стоящие у ворот преторианцы сделали вид, что не видят, кого их товарищи выводят за стены лагеря.
Лагерь для солдата - почти что храм. Убийства лучше совершать за оградой.
Через час Филипп сидел в императорской палатке, облеченный в пурпурную тунику, и диктовал писцу послание к сенату:
- "Отцы-сенаторы, неблагоприятное положение в войсках, и в особенности голод, принудили меня принять на себя всю полноту власти. Несчастный Гордиан, и прежде не способный к управлению, теперь, после своего ранения и смерти префекта претория Мизифея, вовсе потерял голову. Сознавая свое бессилие, он стал умолять солдат оставить ему хоть крупицу власти, хотя никто пока не собирался отнимать у него титул и почести, памятуя о заслугах его отца и деда, божественных Гордианов, и речь шла всего лишь о командовании войсками. Но, к сожалению, он повел себя так неумно, вызвал безмерную ярость солдат и был тут же низложен. Я был вынужден принять титул Августа. Пользуясь безмерной любовью, которую наши славные воины испытывают ко мне. Я уговаривал их дать Гордиану под командование когорту, что соответствует его возрасту и военному опыту. Но разгневанные солдаты отказали ему даже и в этом. Дабы оградить низложенного императора от гнева голодающей армии, я велел вывести его из лагеря и поместить в Церце- зиумской крепости. Я позаботился о том, чтобы Гордиан ни в чем не терпел лишения, и решил как можно скорее отправить его в Рим, дабы вы, отцы-сенаторы своей властью разрешили возникшее недоразумение. Но, к сожалению, я не успел этого сделать. От тоски несчастный Гордиан заболел и вскоре скончался…"
Писец поднял голову и посмотрел на Филиппа, но ничего у него не спросил.
- "…и вскоре скончался… - повторил Араб и поправился: - наутро скончался…" Да, конечно же, наутро… - проговорил он в задумчивости и вновь продолжал диктовать: - "Я, горюя об утрате, обращаюсь к отцам-сенаторам с просьбой обожествить Марка Антония Гордиана"… Кстати, пока наш незадачливый вояка еще жив, надо отнести ему кувшин вина, а то он, верно, изнывает от жажды. - Филипп сделал знак темнокожему рабу, сидевшему в углу палатки.
Смуглое тело по-змеиному изогнулось, тонкая рука ухватила ручку глиняного кувшина. Колыхнулся полог, и раб исчез, посланный исполнить волю хозяина…
К полудню в лагерь привезли вино, бобы и хлеб. Теперь возле каждой палатки поднимался дымок - изголодавшиеся солдаты срочно готовили обед. В ярком солнечном свете пламя было невидимым. Воздух, и без того раскаленный солнцем, дрожал от жара многочисленных костров. Солдаты, не в силах дождаться, когда сварятся бобы, хлебали варево полусырым. Вечер сулил поголовный понос и лечение неразбавленным вином. Филипп, проходя между палаток, говорил с притворным сочувствием:
- Эх, солдаты, сколько вам пришлось натерпеться из-за этого мальчишки! Ну ничего, сейчас у вас есть возможность передохнуть…
- Будь здрав, Филипп! - крикнул какой-то ветеран.
Филипп одобрительно качнул головой, ничем не выказав своего раздражения, лишь бросил на ветерана выразительный взгляд.
- Будь здрав, Филипп Август! - рявкнул тот.
Несколько голосов подхватили.
- Будь здрав, Гордиан Август! - неожиданно крикнул солдат с обмотанными грязными бинтами головой.
- А ведь он сдержал свое слово… - сказал другой, да так громко, что, казалось, его голос разнесся по всему лагерю. - Гордиан обещал, что хлеб будет через три дня после того, как придем в Церцезиум… Вот как раз сегодня третий день!
- Верно! Верно! - нестройно подхватили другие. - Да какое вино велел привести! Не какая-нибудь кислятина! А платим за него ровно столько же, сколько платили за ту дрянь, которой потчевали нас прежде…
- Будь здрав, Гордиан Август! - пронеслось меж палаток, теперь уже уверенно, многоголосо.
Верхняя губа Филиппа задергалась - первый признак того, что Араб злится. Редкие черные волосы на макушке заблестели от выступившего пота. Но напомнить о том, что утром его провозгласили Августом, не посмел…
- Гордиан очень болен, - печально качнул головой Филипп, и в его голосе прозвучала почти неподдельная грусть. - Лекари делают все возможное, и я лично принесу жертвы Эскулапу, дабы наш дорогой Гордиан выздоровел.
- Недоумок! - крикнул кто-то из приверженцев Филиппа. - Мы не жрали из-за него столько дней!..
- Гавр говаривал: солдату не привыкать шагать на голодный желудок… - продолжал гнуть свое вояка в бинтах. - Главное, что сегодня сытно.
- А где Гавр? - подхватило сразу несколько голосов. - Что думает Гавр?..
Несколько самых больших крикунов отправились искать мудреца Гавра, как иногда именовали солдаты старого галла, честности которого и здравому смыслу доверяли многие. Араб поспешно ушел в императорскую палатку. А что, если Гордиан не выпил принесенное вино? Что, если он еще жив и здоров? Филипп уже пожалел о своем желании придать смерти Гордиана видимость естественной гибели от болезни.
Едва откинув полог палатки, Филипп увидел Зевулуса. Тот бесцеремонно уселся на раскладной стул с пурпурной подушкой, на котором полагалось сидеть только императору.
- Что-то не так? - осведомился он невинным тоном.
Араб спешно нащупал на груди янтарный кружок.
"Ты меня просто так не возьмешь, - подумал он, усмехаясь про себя. - Я свое получил. А вот ты ничего не получишь…"
- Как тебе нравится императорский пурпур? - спросил Зевулус. - Правда ли, что в нем прохладнее в жару и теплее зимой? Или еще не почувствовал волшебную силу этой тряпки?
- Я не хочу, чтобы тебя здесь видели преторианцы, - сказал Филипп сухо.
- Меня никто не увидит, кроме тебя. И как только ты отдашь мне ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ, я тут же уйду.
- О чем ты? - Филипп изобразил искреннее удивление.
- О камешке, который должен быть где-то в вещах Гордиана. Но его почему-то нет… Как странно… Где же он?
- Ты говоришь о печати императора?
- Я говорю о прозрачном камне… - Зевулус замолчал и, поднявшись, подошел вплотную к Филиппу. - Разве ты не получил мой приказ завладеть камнем?
- Приказ-то был, а вот камня не было, - раздвинув губы в улыбке, так, что верхние желтые зубы вылезли вперед, отвечал Филипп.
- Камня не было? - недоверчиво переспросил Зевулус.
Филипп почувствовал, что маг буквально ощупывает его взглядом, надеясь отыскать припрятанный волшебный камень. Но янтарный амулет тут же отрубал протянутые к хозяину магические щупальца. И как ни старался Зевулус, камня он обнаружить не сумел.
- Значит, камень в Риме… - пробормотал он.
- Ну разумеется, - вновь улыбнулся Филипп. - Как только я построю тебе храм, ты тут же можешь прибыть на поиски…
Зевулус бросил на него взгляд, полный ярости, и исчез, - лишь по земле растекся вонючий зеленый дым.
- Интересно, зачем этому пройдохе камень? - пробормотал Филипп.
Он даже подумал - не отправиться ли в крепость к Гордиану, чтобы выспросить у него про камень. Но решил, что идти уже поздно. Даже если мальчишка еще жив, то вряд ли он сможет ответить что- нибудь вразумительное.
Владигор несколько мгновений стоял не двигаясь. После яркого полуденного света подвальная каморка казалась погруженной во тьму. Наконец он сумел различить лежащего на полу человека. Полоска света, падавшая в этот каменный мешок сквозь узкую щель, называемую окном, едва позволяла различать очертания предметов. Здесь не было не только кровати, но даже мешка соломы или какой-нибудь шкуры - пленник лежал прямо на голом каменном полу. В камере стоял нестерпимый смрад, как будто это была не комната, а отхожее место.
- Марк!
Лежащий пошевелился и поднял голову.
- Архмонт… - в его голосе не было ни удивления, ни радости.
- Я знаю, что случилось. - Владигор наклонился над лежащим - смрад сделался еще нестерпимее, теперь помимо вони нужника он почувствовал еще и запах крови и пота. - Этот мерзавец Филипп отправлял хлеб в Эдессу вместо Нисибиса.
- Ошибка Мизифея… - пробормотал Гордиан. - Бедняга… Он ошибался только в людях… Он был так умен… Но, к сожалению, ум не спасает от яда…
- Послушай, ты серьезно ранен, но не волнуйся. Умею лечить и не такие раны… можно сказать, смертельные…
- Это не рана… воняет… не могу… ночью принесли… вина… с водой… а вскоре… меня как будто разрезало пополам… Непрерывный понос… смрад…
Владигор взял стоящий в углу кувшин - в нем оставалось еще немного темной сомнительной жидкости. Попробовал на язык. И тут же сплюнул. В вино не скупясь намешали яда. Если бы Владигор явился чуть раньше, Гордиана еще можно было бы спасти. Сейчас времени уже не было - низложенному императору оставалось жить несколько мгновений.
- Хранитель времени… не сохранил… свою собственную жизнь… глупо… глупо… Обиднее всего - знать, что мог сделать и не успел… Камень пропал…
Тело Гордиана выгнулось от нестерпимой боли. Ногти скребли каменный пол, испражнения смешивались с кровью, продолжающей течь из раны на бедре. Красная военная туника превратилась в вонючую тряпку.
- Я знаю, где камень… - прошептал Гордиан, замирая с раскрытым ртом. Взгляд его становился мутным, струился по лицу, скапливался на подбородке и капал на грудь. - Знаю…
- Где? - Владигор боялся, что умирающий не успеет ему ответить.
- У Филиппа. Это он украл камень после смерти Мизифея… Отравил Мизифея… как меня теперь… взял камень… Боги, как я был слеп… - Его затрясло, зубы выбивали отчаянную дробь. - Это не страх… - пробормотал Гордиан. - Чего бояться? Боли?.. Больнее, чем было, не будет…
Но он ошибался. Новая судорога скрутила тело, и от нестерпимого напряжения прямая кишка выпала наружу и шевелилась в хлынувшей крови, как живое существо. Владигор стиснул в ладонях голову Гордиана, пытаясь хоть немного притупить нестерпимую боль. Юноша вцепился холодеющими пальцами в руку синегорца, будто надеялся, что тот сможет удержать его хоть на одно лишнее мгновение в этом мире. Лицо умирающего сделалось белым, он оскалился, давясь булькающим криком. Десны были серы, а губы - бесцветны. Гордиан сделал попытку приподняться, но ноги беспомощно заскользили по мокрым от испражнений и крови камням.
- Грязь… - Голос Марка звучал отстраненно, как будто уже не принадлежал ему. - Юлий Цезарь перед смертью прикрылся тогой… расправил складки и умер… у меня… нет тоги… грязь как в клоаке… Элагабал умер в клоаке… все увидят мое тело в грязи… здесь… мерзость… уже не успеть… расправить… складки…. - Гордиан замолчал и смотрел своим остановившимся взглядом на Владигора. - Нет времени…
"Нет времени…" - мысленно повторил Владигор. Но почему нет? Реального, да! Но если замедлить его, как тогда, в пещере Сивиллы? О Боги! Почему он не подумал об этом, как только вошел в эту каморку?! Он должен успеть, непременно должен…
- Держись, Марк! - воскликнул он.
И вместе с его криком время остановилось. Не последовало следующего удара сердца и следующего вздоха. Кружащиеся в тонком луче пылинки замерли, как сотни крошечных светлячков. Владигор не знал, длится ли боль, когда останавливается время. Холод и жар накатывали волнами - попеременно. Владигор положил ладонь Гордиану на грудь, стал ощупывать тело, определяя наиболее пораженные места. Там, где внутренности были сожжены ядом, ладонь жгло нестерпимо, будто кожу лизало пламя костра. Но Владигор заставлял себя удерживать руку. Его энергия медленно переливалась в тело умирающего. Постепенно - а может быть, и мгновенно - как мерить протяженность происходящего, если времени нет? - пораженные органы стали регенерировать. Первым восстановился желудок, потом кишечник. Прямая кишка медленно втянулась обратно. Зажила даже рана на бедре - лишь тонкий, едва заметный шрам остался на коже. Тело исцелилось. Пора времени вновь продолжить свой бег…
И оно потекло своим чередом, повинуясь воле Хранителя. Как безумные, заплясали пылинки в луче. А камни крепости содрогнулись, и сверху посыпалась сухая штукатурка и пыль. Владигор, невольно прикрыв голову руками, склонился над лежащим другом. И тут он понял - что-то не так… Вернее - все не так… Он взглянул в лицо Марку. Тот лежал неподвижно, смотрел прямо перед собой остекленевшими глазами и… не дышал.
Где-то - Владигор не знал где - он совершил непростительную ошибку. Гордиан не просто умер - его душа затерялась во времени. А тело, измазанное испражнениями, покоилось в луже нечистот и крови. Владигор закусил губу, чтобы не закричать от отчаяния.
"А я думал, ты будешь рад нашей встрече…" - раздался над ухом, навсегда умолкая, сожалеющий голос Гордиана.
Владигор снял с умершего тунику и попытался обтереть тело. Но тряпка была столь грязная, что уже ни на что не годилась. Владигор выругался и огляделся. Он мог, конечно, выйти из камеры, пока не менялась стража, но вынести тело умершего было невозможно. С другой стороны, он не мог бросить тело Марка в таком виде. Римлянин должен умереть красиво. Патриций и император - красиво вдвойне.
Владигор вышел в коридор. Обездвиженный ударом синегорца охранник лежал, привалившись спиной к стене, возле двери в каморку. Во дворе у фонтана несколько солдат, занятые работами в крепости, наполняли амфоры водой. Владигор постарался принять вид деловой и озабоченный. Подошел и взял одну из амфор. Солдат покосился на него и сморщился, уловив неприятный замах.
- Пароль… - проговорил стоявший рядом с ним центурион.
- Церцезиум и Рим… - как ни в чем ни бывало отвечал Владигор. - У моего приятеля понос после обильного обеда…
- Быстро же его пробрало, беднягу, - сочувственно вздохнул молоденький паренек, чуть старше Гордиана.
- Марк, тебе грозит то же самое!.. - заржал центурион.
Услышав это имя, Владигор невольно вздрогнул.