- Есть кто-то, кого вы боитесь больше, чем суда и кары. Больше, чем меня и моих айлльу. Кто это, Ллау? Назови имя.
Рука ниттайца стиснула окровавленный платок.
Рэндо ждал.
- Я не могу, - прошептал Кинай. - Он…
И Ллиаллау осекся и зажмурился, будто ожидая удара.
Рэндо тяжело вздохнул и поднялся.
- Понимаю, - невесело сказал он. - Он должен быть достаточно страшен, чтобы ты отправился убивать меня. Но…
- Я могу, - без выражения, ясно и четко проговорил Аяри.
Рэндо обернулся.
В ледяных глазах айлльу, устремленных на ниттайца, была откровенная брезгливость.
- Я могу назвать его имя.
- Я тоже! - звонко раздалось чуть в стороне.
- Тайс? - полуудивленно сказал Рэндо. - И ты здесь?
- Аяри устроил такой шум. Я решил проверить, все ли в порядке, - второй айлльу легкомысленно пожал плечами, остановившись в дверях; он улыбался. - Когда ты спускаешь его с цепи, я места себе не нахожу, только и жду, когда он снова что-нибудь выкинет. Ему даже мышь нельзя доверить - он ее сожрет.
- Тайс, - едва слышно сказал Аяри. - Ты переходишь границу…
- Я могу назвать тебе имя, Рэндо, - игнорируя его, повторил Тайс. - Ты и сам его знаешь. Есть только один человек, которого они боятся больше. Человек, которого боится даже Аяри!
У Рэндо мурашки побежали по спине, когда он понял, о ком говорит Тайс. Сердце заколотилось, улегшийся было гнев полыхнул с новой силой, как костер, в который подбросили дров, но теперь причина ему была иная, и он готов был обрушиться на другую жертву.
- Еще слово! - почти рявкнул Рэндо демонам, - и сядете на цепь оба! Я не спрашивал вас!
Тайс зашипел, тряхнув волосами, но послушно умолк. Ноздри Аяри дрогнули.
Холодные пальцы Ллиаллау коснулись руки губернатора.
- Рэндо, - прошептал Кинай, - господин мой…
- Что?
- Если господин мой так милостив, - пролепетал вельможа, переходя на прежний благоговейный диалект, - если доброта его простирается так далеко, что он может верить жалкому Кинаю еще час… еще полчаса… то несчастный Кинай сможет показать одну вещь… нечто такое, что откроет господину ответ. Не могу сказать имя, господин мой. Только показать вещь.
Рэндо отвел взгляд. С минуту никто не смел прервать его размышления: все трое хранили молчание. Ллиаллау поник и смотрел в пол. Аяри точно грезил наяву, и глаза его казались стеклянными. Тайс, оскорбленный самой мыслью, что его могут посадить на цепь вместе с его неразлучным врагом, хранил мрачный вид, накручивая на палец одну из своих косичек.
"Сумасшедшие твари, - раздраженно думал Рэндо. - Он навел на них страху, разумеется, они его признают владыкой преисподней, не то что преступником. Да они просто не понимают, что говорят! Они же не понимают людей, тем более людей с континента. Они и здешних людей никогда не понимали. Нет, бесы бы их побрали! Я узнаю, кто на самом деле стоит за всем этим. Ллау мне скажет, в конце концов".
Когда ниттаец поднял голову и несмело глянул на Рэндо, лицо губернатора Хараи было почти светло.
- Я верю, - мягко сказал он. - Еще час. Покажи.
Человеческие лошади не бывают белой масти: белые лошади на самом деле - седые.
Белыми от природы бывают только хищные лошади айлльу.
Охотничья коляска губернатора, запряженная парой демонических коней, мчалась быстрее, чем паровик с мотором на Третьей магии. Рэндо правил, слушая редкие и короткие указания Ллиаллау. Вскоре яблоневые сады сменились заливными лугами, потом одно за другим замелькали села, переходящие в пригороды Ниттая. Айлльу, верховые, то скрывались из виду, то вновь появлялись. Серебряные волосы Аяри сверкали в лунном свете, рыжая грива Тайса казалась черной. За полчаса, которые заняли спешные сборы, коней успели накормить мясом, и теперь они шли на пределе скорости.
- Уже близко, - прошептал вельможа.
Рэндо глянул на часы: было едва заполночь.
Показался Ниттай. На самом деле коляска уже въехала в черту города, ухабистая дорога, которую обступали приземистые домишки, шла по Ниттаю, но освещен в ночи был только отстроенный после войны многоэтажный центр, и он-то виделся вдалеке скоплением огней.
Здесь, на окраине, если кто-то и не спал ночью, то, вне сомнения, спрятался, завидев демонов губернатора. Город казался вымершим.
- Налево, - сказал Кинай.
Тусклый одинокий фонарь, качавшийся над входом в часовенку, был виден издалека - в этих нищих местах он оказывался единственным источником света, кроме Луны.
- Здесь.
Лошади всхрапнули, остановившись. Айлльу спешились. Кинай постучал в двери, окликая какого-то господина Саойу.
Часовенка принадлежала местной религии. Рэндо по долгу службы, из личного интереса и еще потому, что был близким другом Наставляющей Сестры Ирмерит, хорошо знал островные верования и культы. Уже тысячелетие Метеаль через местных князей пыталась утвердить в качестве главной религии культ Царя-Солнце. К тому времени, как на острова пришла Уарра, затея эта во многом увенчалась успехом: горожане относились к старой вере кто с насмешкой, кто с отстраненным уважением. Среди селян же официальная религия так и не утвердилась. Пахари обожествляли природу и поклонялись могущественным духам - предкам, стихийным бедствиям, айлльу. Впрочем, для них айлльу и были стихийным бедствием…
Господин Саойу, наконец, вышел на зов вельможи. Как и предполагал Рэндо, это оказался жрец, хранитель часовенки.
Он был невероятно стар.
Жрец походил на обомшелый пень - обмотанный какими-то тряпками, хранившими остатки красок и вышивки, седой как лунь, нечесаный. Остатки волос на висках переходили в брови, а те - в бороду. Веки старика густо заросли бородавками и диким мясом.
"Он слеп", - подумал Рэндо.
- Ночь или день, не ведаю, господин Кинай, а благ вам всяких, - сказал он на одном из народных диалектов; губернатор понимал его через слово, но смысл улавливал.
- Сейчас ночь, господин Саойу, - сказал Кинай. - Простите, что беспокою вас. Окажите услугу. Я совершу пожертвование.
- Как могу, господин Кинай, как могу…
- Попросите духов, господин Саойу.
Старик покивал и вдруг тихонько засмеялся.
- Я слепой, - просто и доверительно сказал он. - Но ухом моим могу отличить шаги человека от шагов айлльу. Страшно мне. Зачем к скромной часовне пришли повелители наши?
"Повелители наши". Рэндо подумал, что теперь так именуют уаррцев, а прежде, выходит, повелителями звали айлльу… Да знает ли старик о завоевании островов? Ему не меньше девяти десятков лет, он мог ослепнуть задолго до того, как в море показались транспортные платформы под флагом империи. Как это странно и грустно - видеть человека, мир которого умер, а сам он еще живет…
- Молитва, - сказал Ллиаллау. - Молитва. Все мы пришли ради одной молитвы, господин Саойу. Вы знаете, какой.
- Да, - ответил слепец. - Да.
За часовней следил кто-то молодой и зрячий: она была чисто выметена и убрана причудливо. Где-то качались связки цветных камешков, где-то благоухали сушеные травы; поблескивали даже крупицы золота. Деревянные статуэтки богов и духов стояли вдоль стен. Рэндо знал, что эти искусно вырезанные изваяния здесь только для красоты: в обряде они не участвуют.
Само богослужение, на взгляд уаррца, выглядело так нелепо, как только возможно. Но пока жрец готовился к нему, раскладывая свои орудия на широком резном столе, Кинай Ллиаллау преклонил колени, и, к величайшему изумлению Рэндо, Тайс и Аяри последовали его примеру. Айлльу сами принадлежали к числу могущественных духов, которым служили в этом храме, и прекрасно знали об этом. Что могло стать причиной подобного почтения?.. Уаррец чувствовал себя почти неловко: он единственный стоял прямо среди склоненных голов.
"Ллау, что ты собираешься мне показать?" Впервые мысль была окрашена не мрачным стремлением знать ответ, а простым любопытством.
Ритуал в храме древней религии островов представлял собой… игру в куклы.
Действующие идолы выглядели в точности как детские игрушки, сшитые из ткани, набитые соломой и раскрашенные. У идолов были игрушечные деревянные дома, троны, мечи, все это жрец перемещал по столу с помощью священных щипцов, сопровождая действия пением, молитвами и звоном маленьких колокольчиков, что рядами висели над столом. Переливы колокольчиков были прекрасными, тоны их - неземными; музыка сообщала жалкому дикарскому ритуалу иную сторону, неожиданный смысл.
Господин Саойу пел на своем наречии, и губернатор не сразу различил слова молитв.
А различив - не поверил ушам.
- Да придет к нашему дому Высокий Харай и да возьмет нас под свою руку, - просил жрец. - Он, он оборонит нас…
Увидав куклу, губернатор едва сдержал смех - но нельзя было отрицать, что куклодел видел его и пытался изобразить в тряпичном идоле его черты. Кукла была больше прочих, с маленькими глазами, лицо ее постарались разрисовать так, как видели у уаррцев.
Потом появился враг.
- И да сгинет Желтоглазый! - решительно сказал господин Саойу. - Сгинет он, сгинет.
Нахмурив клочковатые брови, старик взял деревянными щипцами куклу, изображавшую злодея, поднял ее и с силой бросил о ритуальный стол.
Злодей был повержен. Набитые соломой конечности бессильно завернулись, нитяные патлы рассыпались по гладкой доске: жалкий вид имел он.
- Высокий Харай - вот кто оборонит нас от Желтоглазого!
Сказав это, старый жрец усадил куклу, изображавшую губернатора, на маленький трон в центре стола, и торжественно поклонился ей.
Злодей же лежал в ничтожестве.
У него были черные как уголь волосы и узкие, точно щелки, глаза, вышитые золотой нитью…
- Этого не может быть, - шепотом сказал Рэндо.
Тайс глубоко вздохнул и поднялся с колен. Оторвав взгляд от ритуального стола, Рэндо обнаружил, что Аяри уже стоит, с обычным своим отсутствующим видом. Оставаясь коленопреклоненным, Ллиаллау поднял голову, глаза его лихорадочно блестели; Рэндо понял, что сейчас островитянин возносит молитву уже не перед куклой-идолом, а перед живым божеством…
И бог повторил, чувствуя, как безумная усмешка растягивает губы, как кровь все быстрее бьется в висках:
- Этого просто не может быть.
* * *
Вечереет. Но еще не зажглись фонари, и стеклянные их бутоны похожи на льдинки в оправах из кованого железа. Черный металл кажется еще чернее на фоне снега, который падает и падает, свежий и тихий, заметая высокий город. Серебряные звезды церквей светятся под небом, затянутым облаками. Обледенелая мостовая покрывается скрипучим ковром.
Уже стал лед на реках. Совсем рядом - набережная Неи, и с нее доносится веселый гам: счастливые крики детей, катающихся на коньках, звуки шарманки, голоса разносчиков с пирожками и теплым питьем. Дворники, будочники и сторожа в господских домах закутались по самые глаза, теперь они похожи на неповоротливых чудищ. Мимо проносятся коляски, и от лошадиного дыхания идет пар.
Рэндо зябнет. Пальцы заледенели, не спасают форменные перчатки, и он прячет руки в карманы шинели, подымает плечи, зарываясь подбородком в шарф.
Маи жарко. Он родом с севера, из Меренгеа, и привычен к куда более суровым зимам. Его шинель распахнута, шарфа он не надевал вовсе, и Рэндо немного завидует другу.
Им по двадцать два года.
Еще вчера - курсанты, ныне же - лейтенанты инженерно-магических частей, они гуляют по Тысячебашенному, хохочут, задирают друг друга и встречных, пристают к хорошеньким торговкам, кланяются красивым священницам, забредают в трактиры, чтобы выпить чарку наливки и отправиться дальше… Маи успел подраться со студентами факультета высшей магии, которые вслух прошлись насчет тупых солдафонов, и теперь ему должны бочонок пива.
Впрочем, если Маи и получит свое пиво, то лишь через много лет, потому что завтра они с Рэндо отправляются на край света. На дальний, самый дальний Восток, за Улентари, за Нийяри, за Экемен, на тот берег Восточного моря, на сказочные острова, где обитают драконы, а глаза у людей непомерно огромны: вчетверо больше, чем положено природой.
Император решил, что Восточный архипелаг должен принадлежать Уарре.
Государь Аргитаи, прозванный Сияющим, сказал так.
Армейские некроманты разъехались по деревенским погостам - погостили, и хватит; на заводах в Меренгеа и Улентари делают скорострельные пушки и броневые платформы; дивизия за дивизией живые солдаты встают под ружье, и идут, идут к Восточному морю железные эшелоны. Янния, Тиккайнай, Ллиу, Аен, Хетендерана - сказочные земли, и имена их - песня, и нет сомнений в победе. Фельдмаршал Эрдрейари, не знающий поражений, ведет войска.
Рэндо и Маи, лейтенант Хараи и лейтенант Ундори, инженеры-маги, гуляют по Кестис Неггелу.
Маи ловит снежинки губами и улыбается.
Рэндо смотрит.
Стянув ненужную ему перчатку, Маи протягивает руку - совершенную руку потомственного дворянина, белую, длиннопалую - и ловит снежинку в ладонь.
- Видишь, какая она красивая? - спрашивает он.
Рэндо видит узкое запястье и нервные пальцы мага… снежинка в ложбине ладони действительно очень красива: удивительно крупная, точно нарисованная, геометрически правильная, с множеством лучей, ни один из которых не надломлен.
- Да…
- Это потому, что она формировалась в стороне от прочих, и ничто не мешало ее лучам расти. Для рождения красоты нужны одиночество и свобода… - так говорит Маи, и гордое лицо его становится почти мягким в задумчивости.
Рэндо смотрит.
Опомнившись, он отводит глаза. Нет, только не это, только не снова… Лучше уж думать, что просто завидуешь - завидуешь привычке к холоду, и тому, что особняк Ундори в столице выходит окнами на Данакесту, и тому, что Маи, дальний родич могущественных Князей Севера, зачислен в Отдельный знамен Мереи пехотный полк, и тому, что он так непозволительно, страшно, до сумасшествия красив… Завидовать постыдно, но это все-таки лучше, чем то, что в действительности чувствует Рэндо.
У Маи типичная внешность уроженца Меренгеа - ярко-черные волосы, ярко-белая кожа. Только раскосые глаза его не темные, как обычно у северян, а золотые, тигриные… Шинель Отдельного полка - черная, в отличие от обычной, серо-зеленой, которая не помогает сейчас согреться лейтенанту Хараи. В черной шинели, отделанной золотом, Маи так хорош, что не стыдно представить императрице. У него бешеный и веселый нрав, он отважен и высокомерен, не все его любят, но мало кто может устоять перед его напором, и словно опровергая собственный закон, в соответствии с которым одному человеку никогда не достается всей удачи, природа оделила Маи Ундори мощным магическим даром и научным талантом.
Рэндо нравится перебирать в уме достоинства друга. В конце концов перед его мысленным взором Маи становится похож на яркую вспышку, и восхищение ослепляет.
Многим удивительно, зачем блестящий Ундори всюду таскает с собой Хараи, добродушного хмурого здоровяка. Рэндо теряется в его тени. Профессора не находят ничего выдающегося в его аккуратных, тщательно оформленных исследованиях, его отличные оценки выставляются за труд, а не за талант. Разве только на полигоне, где грохочет боевая магия, Хараи оказывается в первой пятерке, наравне с Ундори, и это в глазах окружающих дает ему право быть рядом - быть другом Лучшего-Из-Нас.
Совсем недавно положение переменилось. Нет, чаши весов не поменялись местами - это невозможно. Они только чуть сблизились; но этого достаточно, чтобы сердце Рэндо горело от счастливой гордости, а Маи смущенно смеялся, не отрицая перемен.
Рэндо не завидует Маи.
Это Маи завидует Рэндо.
…Когда дед Хараи, родившийся в сословии землепашцев, услыхал, что внук отправляется на войну, слеза скатилась по его щеке. Полвека назад за неистовую храбрость на поле битвы первый Хараи получил три великие драгоценности: звание дворянина, землю и фамильный меч.
Солнцеликий.
Меч, которому немного было равных в Уарре; меч, изготовленный самим Лаангой. Лаанга и вложил его в руки израненного солдата, а потом исчез, посмеявшись над изумленными свидетелями. Заточенная в клинке мощь принадлежала Пятой магии - наивысшей и самой страшной.
Услыхав, что внук отправляется на войну, дед отдал ему фамильный меч, наказав верно служить государю.
Маи трясет от волнения, когда Рэндо позволяет ему браться за Солнцеликий; тонкие пальцы северянина пробегают по линиям заклятий на клинке, тигриные глаза расширяются, и он становится еще прекраснее…
Маи влюблен в меч Рэндо.
Рэндо влюблен в него самого.
Они идут куда глаза глядят, а глаза их глядят на Восток, и ноги несут нововыпеченных лейтенантов на вокзал. Рэндо предлагает посмотреть, с какого пути отправится завтра поезд, и по дороге они встречают отряд только-только обученных солдат. Они отправляются в Экемен, к морю; ждут поезда, рассевшись на скамьях, лестницах и на самом перроне.
Офицеры-маги переглядываются и улыбаются. Солдатики сытые и румяные, обмундирование у них добротное, вид веселый.
- Эй, солдатики! - окликивает Маи. - Куда путь-дорогу держите?
- Вестимо, барин, на край света, - рассудительно отвечает мужичок постарше. Он сидит на ступеньках, поджав ногу, и орудует толстой иглой, пришивая на шинель положенный в холода овчинный воротник.
- А не боитесь? Говорят, там, на краю света, чудища обитают.
- И-и, барин! Пошто шуткуешь? - смеется мужик. - Какие бы чудища ни были, а наши грознее будут. Дед мой, покойник, тоже воевать идет нонеча. Вот он сказывал: как артиллерия ударит, так всем чудищам сразу каюк приходит, через медвежью болезнь.
Соседи услышали его, и по платформе разнесся смех.
- А драконы? - допытывается Маи; глаза у него горят. - Неужто и драконов не боитесь?
- Вот драконов, признаться, барин, побаиваюсь, - вытаращившись, отвечает мужик. - Потому как ежели такую дуру на небесах медвежья болезнь прохватит, поди, наземному люду туго придется!
Солдаты дружно гогочут, с приязнью поглядывая на веселого офицера и бойкого собрата. Ждать скучно. Маи наслаждается жизнью, шутя с мужиками; Рэндо отступает в сторону и улыбается, глядя на него.
- А демоны? - говорит Маи. - Демонов не боишься? Тех, о которых в Легендариуме написано?
Мужик перегрызает суровую нитку, мимолетом вскидывая на молодого офицера насмешливый взгляд.
- Рескидди их не боялись, гоняли их в хвост и гриву, - рассудительно отвечает он. - О том и в Легендаре писано. Что ж мы, государевы воины, плоше баб белобрысых? Пускай хоть демоны валят - переможем!
Маи говорит что-то еще, шутит и сам смеется. Он взбудоражен предстоящим путешествием, война кажется ему приключением, он упивается собственной молодостью и силой. Заклятия, которыми расписано его лицо, пульсируют и светятся - такие огромные силы магии даны ему от природы. Маи притягивает, завораживает людей: солдаты на платформе, простые мужики, глядят на Ундори так же неотрывно, как Рэндо.
Стоя рядом с веселым Ундори, такой же сильный и молодой, с Солнцеликим на бедре, лейтенант Хараи чувствует себя совершенно счастливым.
И думает, что когда-нибудь сойдет с ума.