Осознав, что снова сравнивает мальчишку с тем, другим, Ставрас глубоко вздохнул, изгоняя воспоминания, и накрыл ладонь Шельма у себя на животе. Тот промурлыкал во сне нечто неразборчивое, вжался лицом ему в плечо, задевая кожу уже не только носом и лбом, но и губами, и непроизвольно стиснул руку, дыша все так же глубоко и ровно, щекоча его дыханием. Лекарь улыбнулся. Ну, как он мог от него отказаться? Как мог не запечатлеть?
Мур расхаживал по комнате на верхнем этаже мельницы и рассуждал, бурча себе под нос. Он редко это делал, лишь тогда, когда действительно беспокоился о чем-либо:
- Так, кажется, можно не волноваться. Наставления я своим парням завтра сделаю, так что не должны подвести, недаром я этих оболтусов два года в подмастерьях держу…
- Не хочешь уезжать? - перебил его вопрос Гини, сидящего на кровати и смотрящего в окно, через которое в комнату поникал холодный, нелюдимый лунный свет.
Кровать эту когда-то Муравьед для них обоих сколотил сам, устойчивая, не скрипучая, большая, такая как надо. Она занимала почти половину комнаты и приятно радовала глаз искусной резьбой на спинках. Вырезал Гиацинт, он вообще, как и большинство масочников, был личностью творческой, в свободное от работы время любил рисовать, сочинял стихи, которые соглашался зачитывать Муравьеду лишь под угрозой смертельной обиды. Был очень талантливым, как кондитер, все время придумывая из муки, яиц и сахара, казалось бы, не хитрых ингредиентов, нечто такое, что просто не могло ни поразить воображение. Мур часто думал, почему он все еще с ним? Не потому ли, что масочнику, пусть и со всеми его мирными талантами, просто некуда идти? Но Гиацинт всегда разубеждал его, стоило им оказаться достаточно близко, чтобы дотянуться друг до друга губами. И это было их особое, самое сокровенное волшебство.
- Не хочу, - замерев посреди комнаты, честно признался Мур. Он никогда не лгал ему и не собирался начинать сейчас, но сразу же добавил: - Но поеду.
- Почему? - не поворачиваясь к нему, ровно обронил Гиня.
- Потому что это важно для тебя.
- Но ведь я могу и ошибаться в выборе направления и… спутников.
- Тогда я ошибусь вместе с тобой. Но не оставлю.
- Иди ко мне, - Гиацинт повернулся к нему, улыбнулся и протянул руку.
- Фил, - тихо выдохнул Мур, лишь в такие моменты называя того не именем тотемного цветка, а тем, истинным, что даровали при рождении.
Шагнул к нему, уперся одним коленом в кровать, второй ногой оставшись стоять на полу возле нее, протянул руку и переплел свои пальцы с ним. Попробовал улыбнуться в ответ, даже зная, что это у него обычно не так уж получается. "Мордой лица не вышел для улыбок", подтрунивал он сам над собой. Но, даже зная это, всегда улыбался для Фила. Всегда.
Тот потянул его к себе, не отпуская взгляда, и Мур всем весом опустился на кровать. Та даже не скрипнула, ведь была сколочена именно для них двоих. Разве можно стать еще ближе, когда и так глаза в глаза, душа в душу. Проникая друг в друга, теряясь в нежности, задыхаясь от страсти, все такой же яркой и неистовой, как годы назад, как целую вечность, когда-то разделенную на двоих.
Они целовались, скользя руками по одежде. Стараясь, не глядя, пробраться под нее, расстегнуть, распутать, снять. Им удавалось, иногда удавалось сделать это, не разрывая поцелуя, иногда нет. Но спешить было некуда, впереди ждала все та же вечность, еще большая, чем та, что осталась позади. Они верили в это. Молчали, но оба верили, что всегда будут вместе. Потому что иначе и быть не могло. Фил выгибался и стонал, он всегда был громким, изнывая от желания. Мур улыбался в темноте, думая, что с полузакрытыми глазами Фил не видит. Но тому и не надо было видеть, он и без того чувствовал его улыбки, ласковые, нежные, всей кожей, и улыбался в ответ. И шептал его имя, обнимая крепче, и направляя его в себя, желая, наконец, стать единым целым. Превратиться в нечто большее, чем человеческое существо, нечто всеобъемлющее, как луг, лес, долина, цветущий яблоневый сад. Он всегда кричал от страсти, сгорая в его объятиях, а Мур шептал ему на ушко нежности, такие неуместные между двух мужчин, такие искренние, такие сокровенные. И мир превращался в землю, Землю Обетованную. Для двух изгоев этого мира большего и нельзя было желать. Да и не желали они ничего, лишь друг друга.
Шельм проснулся от рассветного луча солнца, легшего ему на щеку, зажмурился, открыл глаза и понял, что кого-то целует. То есть прижимается губами к чьей-то руке и чуть ли не облизывает, резко дернулся, когда дошло кого, но его не пустили.
Ставрас смотрел совсем не сонно и не отпускал его руку, которая оказалась под одеялом на его животе. Шельм за свою бытность шутом бывал во всяких ситуациях и всегда с легкостью выходил из них с неизменной улыбкой и без тени смущения на лице, а вот сейчас покраснел, как последний мальчишка, неопытный и робкий, и понял, что даже дыхание у него перехватило от смущения. В голове вспыхнула лишь одна мысль: "Ну, почему с ним!", но развить её ему не дали.
Ставрас отпустил его руку, которую Шельм даже не успел убрать с его живота, когда тот неожиданно обнял его и прижал к себе.
- Ставрас! - полупридушенно выдохнул он ему в грудь.
- Впусти меня, - попросил тот, не разжимая рук.
- Нет.
- Впусти. Я знаю, что обидел тебя. Мне жаль. Но это больно, Шельм, когда ты выталкиваешь меня, и я перестаю тебя слышать.
- А мне, по-твоему, не больно, когда ты меня с ним сравниваешь?! Когда пытаешься впихнуть в его светлый образ?!
- Не такой уж он и светлый, если честно…
- Да, пусти же!
- Сначала ты.
- Нет.
- Еще раз услышу, защекочу до смерти.
- Я не боюсь щекотки.
- Правда? - с усмешкой поинтересовался Ставрас и как-то очень уж уверенно скользнул руками под тунику Шельма, которую тот надевал ко сну. Прошелся твердыми пальцами по немного выпирающим ребрам на его боках.
Шут сначала замер, потом начал рваться из его хватки вдвое сильнее, возмущенно сопя, и чуть ли не рыча на него, но лекарь был настойчив, и легко заскользил ниже. Когда его пальцы добрались до живота, Шельм не выдержал и в сердцах бросил:
- Да, подавись ты! - и впустил.
"Спасибо, милый".
"Отпусти!"
"О, конечно, конечно…", Ставрас послал ему извиняющую усмешку и разжал руки, откидываясь на спину.
Шут сразу же оказался на своей половине кровати и даже подушку между ними умудрился выставить, как последний щит. Лекарь покосился на него насмешливо и немного грустно, и прежде, чем нахохленный мальчишка начнет громко возмущаться его самоуправством, спросил уже вслух:
- И что ты думаешь?
- О том, что ты тут меня тискать вздумал с утра пораньше?
- О том, что Радужный Дракон всего лишь могильщик?
Шельм замер, моргнул, а потом уставился на него с таким недоумением, что Ставрасу захотелось рассмеяться в голос под этим его взглядом. Горько рассмеяться. Он просто отвернулся и снова, как много раз до этого, уставился в потолок.
- Хранитель курганов звучало бы красивее, - задумчиво произнес шут и снова, явно еще недостаточно наученный горьким опытом, подобрался к нему под бок и, отбросив в сторону злосчастную подушку и вернув руку ему на живот, правда, на этот раз уже поверх одеяла, устроил голову на его подушке.
Ставрас подумал, подумал и согласился, накрывая его руку своей:
- Да, пожалуй. Так, тебя не смущает?
- А почему меня должно это смущать?
- Хотя бы потому, что в ваших человеческих сказках, я великий и могучий Радужный Дракон, а на деле…
- Великий и могучий бронзовый, волею судьбы ставший Радужным, нет?
- Ну, можно и так сказать.
- А что не так?
- Все так, кроме судьбы, пожалуй. Я же говорил, для нас она бессильна. Сам до сих пор не знаю, почему Он выбрал меня.
- Значит, посчитал самым достойным.
- После того, как я сам бросил своих детей?
Ставрас не собирался этого говорить, совсем не собирался. Он даже сам давно уже считал, что забыл об этом. Быльем поросло, съедено годами и одиночеством. Но нет, Шельм пробудил в нем не только воспоминания, но и застарелые, загнанные в непроходимые глубины, чувства. Сейчас это было чувство вины. Память о вечном одиночестве. О чем еще ему предстоит вспомнить с ним и сможет ли столь юное создание, как Шельм понять его и… принять? Ведь ему так хотелось, чтобы все же смог. Почему? Кто знает.
- Они тоже там, да? Твои дети…
- Да.
- А ты помнишь… какая кладка?
- Даже, если бы и помнил, не нашел бы.
- Почему?
- Я начал собирать все мертвые кладки в одном месте далеко не сразу и никогда не соблюдал их единство.
- В смысле?
- Сваливал, как придется. Мертвые драконьи яйца застывают и внешне становятся неотличимы от камней, правда, конечно, остаются яйцеобразной формы. Но такими могут быть и просто камни, без угасшей жизни внутри. То место, о котором говорили Гиня и Мур, больше всего похоже на сад камней, знаешь, те, которые устраивают на востоке?
- Угу, - отозвался Шельм отстраненно и провел раскрытой ладонью по его животу. Ставрас непроизвольно втянул его в себя. - Тебя это напрягает?
- Что?
- Это? - теплая ладонь шута сделало еще одно, на этот раз более настойчивое движение на его животе.
- Немного.
- Почему?
- Драконьи инстинкты.
- Ты вспомнил их, потому что сегодня во сне был драконом?
- Возможно.
- Не доверяешь мне?
- Нет. По-моему, даже слишком доверяю.
- Ты не рассказывал ему об этом?
- Кому и о чем?
- Августу о своих детях.
- Я ему вообще не рассказывал о курганах, потому что он никогда не был в моем мире. В других со мной да, был. Но не в этом.
- А почему меня ты привел туда почти сразу же?
- Я привел? Да ты сам пришел, я и опомниться не успел!
- Хм? Поэтому ты меня вчера отослал девок портить?
Да, Шельм всегда отличался проницательностью. Ставрас пристыжено вздохнул и коротко кивнул. Шут придвинулся еще ближе и на этот раз положил голову ему на плечо. Лекарю ничего не оставалось, как обнять его той рукой, на плече которой он теперь лежал.
- Мне нужно было посетить несколько новорожденных, а после хотелось побыть одному.
- Жаль. Я бы посмотрел, как ты даешь им имена.
- Тебе было мало одного раза?
- Ну, я же не знал тогда, что это ты. И вообще, был настроен скептически.
- А сейчас ты как настроен?
- Романтически.
- Мне можно начинать боятся?
- Чего тебе боятся? Не съем же я тебя. Хотя-я-я-я… нервничать, так и быть, можешь, не все же мне одному переживать! - Шельм поднял голову и улыбнулся ему.
Ставрас медленно провел ладонью по его боку к плечам, потом положил на затылок и запустил пальцы в голубые волосы. Зрачки в глазах шута странно расширились, он хотел что-то сказать, даже губы приоткрыл, но не смог. Взгляд желтых глаз с вертикальными зрачками завораживал. "Такие тоненькие, и как он только ими видит", мелькнуло в голове у шута до того, как он сам начал склоняться к ниже. Но, что он собирался сделать, Шельм так и не понял.
- Ну, и как ты это сделал?! - раздалось от порога.
Шельм моргнул, Ставрас вздрогнул и оба повернулись к вошедшему.
В дверях, нисколько не смутившись, застав их за чем-то непонятным, стоял дед Михей собственной персоной и смотрел при этом лишь на Шельма. Тот стушевался. Сел на пятки и провел рукой по лицу, прогоняя наваждение.
- Шельм? - позвал Ставрас, недоумевая, что еще вчера мог натворить мальчишка, чтобы в очередной раз вывести Михея из равновесия.
- Я привязал к ней нитку просто для того, чтобы точно знать, что с ней все в порядке. Вот и все. Я ничего в ней не менял, честно, - покаялся шут, решительно встречая взгляд драконоборца и меньше всего ожидая, что тот хмыкнет и довольно огладит усы.
- Я не про нитку, которую я на ней, кстати, так и не нашел…
- Конечно, не нашел. Как домой вернулись, я её снял, - пробурчал Шельм, чувствуя себя под его взглядом неуютно.
Ставрас сел, свесив босые ноги с постели и загородив шута широкой спиной, и вопросительно посмотрел на кардинала. Тот прошел в комнату, сел на один из сундуков у противоположной от кровати стены, и пояснил:
- У них в роду всегда силачи рождались, каких поискать, но всегда парни. А она вот, единственная, девкой уродилась. Но силы в ней немерено, даже у батьки её, почитай, поменьше будет. Я ему ребеночка-то в ученики взять обещал, когда она еще в утробе материнской почивала, а как родилась девчонка, растерялся. Ну, думаю, если дар в ней проснется, тогда и её учить буду. Чем она мужиков-то хуже? А она, как подросла, все девчонкой прикидываться стала. Нет, то есть, она и так…
- Такой как все, - кивнул шут.
- Да, именно. Но она-то не такая. Я сам не сразу заметил, она от меня все время скрывала, да и ото всех, даже от мамки с папкой. Вот узнал незадолго до вашего приезда, предложил ей в ученицы ко мне пойти, а она в слезы. Упросила, чтобы родителям не говорил. Ну, а я, старый дурак, согласился. Видел же, что мучается девка, вот и не смог отказать. Так вот, объясни мне, что ты без своих этих нитей такого ей сказал, что она с утра пораньше ко мне пришла уже в штанах, а не в сарафане, и заявила, что все решила и учиться будет, а?
- Просто поддержал, когда один хам её обидел. Кстати, я его еще отловлю, будет знать, как наших обижать, - признался шут, отведя глаза.
Драконоборец хмыкнул, поднялся:
- Ладно, вы тут умывайтесь и к столу. Хороший у тебя мальчик, Ставрасейригултирвиль, - и вышел.
- Это он сейчас что сказал? - протянул Шельм с диким подозрением в голосе.
- Полным именем назвал, - с неохотой признался Ставрас.
- А, - протянул шут. - Знаешь, твой предшественник был еще большим извращенцем, чем ты.
- С чего вдруг? - нахмурился Ригулти.
- Это же надо так ребенка обозвать, даром что драконьего!
- Ну, спасибо. Чем тебе мои-то имена не угодили?
- Тем, что просто не представляю, сколько надо выпить или какой травы накуриться, чтобы малышку-дракончика Элинильбисталь назвать или Дирлинлильтс, а?
- Вот полетишь в следующий раз со мной, сам называть будешь!
- Правда?!
- Посмотрим на твое поведение. Вставай уже, завтрак стынет.
- Да иду я, иду!
16.
В горнице, служившей общей столовой, они обнаружили и Михея, и Маришку. Та, действительно, изменилась. Все же, как сильно меняет человека одежда. Девушка была одета в узкие брюки из темной замши, полусапожки, наподобие тех, какие носил сам Шельм, и светлую рубашку с широкими рукавами и узкими манжетами.
- Красавица! - прямо с порога объявил шут, шагнул к ней и дружески чмокнул в щечку. Маришка зарделась и весело, совершенно естественным жестом, щелкнула его по носу. Шут сначала опешил, изумленно выгнув брови, потом расхохотался: - Ты просто прелесть, Мариш!
- А в сарафане, значит, прелестью не была?
- Ну, почему же, - оглядывая её с ног до головы, протянул шут. - И в сарафане тоже, но в штанах просто, оля-ля!
- Скажешь тоже, - окончательно смутилась та.
- Так, кончай девку смущать! - беззлобно прикрикнул на него восседавший во главе стола Михей. - К столу давайте.
- Ага, - широко улыбнулся ему Шельм и привычно плюхнулся на лавку рядом со Ставрасом.
Тот покосился на него. Шут собирался ответить насмешливым взглядом, но неестественно замер.
- Шельм?
- Я сейчас! - выпалил тот, очнувшись, и попытался сорваться с места.
Но Ставрас вовремя успел схватить его за локоть и не отпустил.
- В чем дело?
- Веровека бьют. Да пусти же! - И дернулся еще сильней.
- Сядь! - неожиданно рявкнул на него Ставрас и шут, словно попав под действие какого-то заклятия, с размаху осел на скамью. Драконий лекарь перестал хмуриться и, не отпуская его руки, уже куда спокойнее произнес: - Ты что же, всю жизнь собираешься решать за него все проблемы?
- А если они его…
- Что? Убьют? Не думаю. Обычная деревенская драка из-за девчонок. Ничего с ним не сделают, разве что ребра пересчитают.
- А если покалечат? - взволнованно вопросила Маришка с другой стороны стола.
- Ничего. Вылечим.
- Ты-то, что ли, лечить будешь? - все еще злой и насупившийся, шут явно желал уколоть.
Не получилось. Вместо лекаря ответил Михей:
- А ты думаешь, милок, почему его Драконьим лекарем кличут?
- Потому что драконов лечит…
- Это он сейчас их лечит, а когда-то людей лечил. И был Драконьим лекарем, потому что лекарь от драконов. Понятно тебе?
- Ты мне об этом не говорил! - возмутился шут, повернувшись к Ставрасу.
Тот пожал плечами:
- Ты не спрашивал.
На этом разговор посчитали законченным и принялись за еду. Вот только Шельм все время отрывался от тарелки и застывал, словно прислушиваясь. Дед Михей в такие моменты прятал улыбку за усами, а Ставрас весело с ним переглядывался. Маришка же, все это прекрасно видела и лишь шипела в сторону деда: "Конспираторы! Заговорщики!", и прочие нелестные слова. А потом Ландышфуки неожиданно откинулся на стену, возле которой стояла их со Ставрасом лавка, и довольно улыбнулся.
- Ну, как он там? - спросил Маришка.
- Отлично! - весело объявил шут. - Противник повержен, наш герой возвращается с победой!
Ставрас с Михеем снова переглянулись и вернулись к еде. Веровек и правда, вернулся побитым, но довольным. И даже наливающийся под глазом синяк его не смущал. Ввалившись в горницу, он сразу же плюхнулся на лавку рядом с Шельмом и начал быстро накладывать себе на тарелку разную снедь.
- С боевым крещением тебя, братец! - похлопав его по плечу, радостно возвестил Шельм.
- Угу… фпасифо… - прошамкал тот, польщено.
И больше от еды не отвлекался, пока не насытился. К тому времени все остальные уже поели и просто сидели за столом. Ставрас беседовал с Михеем о возможных последствиях заговора масочников, который, похоже, все же имел место быть. Шельм с Маришкой к ним прислушивались, но в разговор вступать не спешили.
- Ну что, поучишь меня сегодня? - неожиданно нарушил неспешность беседы вопрос королевича, адресованный шуту.
- Ты о чем? - не понял Шельм.
- О магии, конечно. Ты же обещал.
- А, это! - кивнул Шельм. - Ну, давай, поучу.
- Что, прямо здесь? - неожиданно подала голос Мариша.
- А почему нет? - пожал плечами шут, но на Михея, как на хозяина дома, все же глянул.
Тот одобрительно кивнул. Тогда Шельм пихнул в бок Веровека, чтобы он его пропустил, вышел из-за стола и пересел на лавку у противоположной стены комнаты.
- Идите сюда.
Веровек сразу же подошел, а вот Маришка, похоже, не поняла, что он и ее тоже позвал.
- Так ты же, вроде, совершеннолетняя? - вопросил шут, глядя на нее.
- Ну… да, - замялась девушка.
- Значит, можешь уже магии учиться. Так что, иди сюда.
- Но ты же масочник, а дядя… - кротко взглянув на Михея, пролепетала она.
- А почему нет? - откликнулся тот. - Я, как понял, ничему запредельному он этого молодца не учит, так чего же и тебе бы не поучиться, дочка? Может, и правда, смекнешь чего.