- Это у вас она не приносит! У меня принесет! Я ей и бассейн с морской водой приготовила, и ракушки набросала, дворец золотой на донышко поставила. Чего ей еще-то пожелалось бы? Так вот, пусть и мои желания исполняет! Мне не деликатесом ее привезете, а чтобы в живом виде! Деликатесов у меня пруд пруди!
- Так ведь и на деликатес не наловилась! Никто не помнит о таком чуде. Одна старуха да старик ее, так он умер, и старуха про рыбоньку с трудом поминает, говорит в глаза не видала, от старика только слышала…
- Да как же не помнит, если все помнят, что царицей была?! Что же, сама себя старую на престол возвела или народ ее в люди вывел? Ты мне зубы не заговаривай! Иди, иди!
Ее Величество проводила взглядом уползающего задом посыльного.
- Как править таким государством с таким недееспособным народом? - удрученно произнесла она, ни к кому не обращаясь. - Ведь никакой радости не может народ такой дать! Что ни день, то новая беда. Я терпеливая, но не каменная. Если приказано, будь любезен исполнить, из-под земли достань! А ты что молчишь, муженек дорогой?
Его Величество улыбнулся, хихикая. В золотую рыбку, которая решила бы все проблемы, он верил, но с трудом. Но раз жена решила, что она ей нужна, так тому и быть. Самому бы не помешала.
- Радуюсь, что я не на его месте… Умеешь ты народу объяснить. Век живу, век учусь! Запрошу у послов помощи. А если препоны станут чинить, подумаем, что можно сделать. Но, право слово… - Его Величество с сочувствием посмотрел на Ее Величество.
- Что? Я слишком много хочу? Маленькую, малюсенькую золотую рыбешку, которая бы выполнила два моих желания! Я ж не собираюсь стать владычицею морскою, если только три-пятнадцатое государство еще своим сделать… Тогда три.
Но Его Величество снова покачал головой осуждающе.
- И все же, я все-таки начинаю вас ревновать к золотой рыбке! Может, лучше лампу желаний поискать? Говорят, не хуже.
- Да, есть и четвертое желание, чтобы мой муженек почаще заглядывал в мою спальню! В конце концов, я живой человек, хочется чтобы обняли, поцеловали, приласкали! А о лампе я подумаю. Тоже вариант.
- Вот те раз! - изумился Его Величество. - А я то думал как раз наоборот, что дела у тебя на первом месте, а я как бы мешаю!
- Это какая гнида опять мозги твои промыла? - огрызнулась Ее Величество, не умея найти подходящего слова, чтобы выпрямить извилину мужа в нужном направлении.
Ее Величество покраснела, припомнив, что сама от проклятой отворотила всякую мужскую особь, которая могла на нее позариться. Не удивительно, что та фригидностью заболела. Индивидуально, надо будет Кота Баюна подключить, как вернется, пусть обрисует ей мечту, и оборотня или проклятого посадить на мужа, пусть позовут. Но как-то так, чтобы болела, а нос воротили. Она повеселела. Может, хорошо, что не в костре ее пока жарят, сколько глюков обнаружилось на исправление. Права была Матушка, торопливость к добру вела.
- Мне всегда нравилось ваше присутствие в моей спальне, Ваше Величество! - мягко произнесла она, томно вздыхая всей грудью. - Чтобы как в сказке очутились, рядышком, друг другу в глаза глядючи, молча посидели - и выполнили долг свой супружеский!… - Ее Величество мечтательно провела по груди, недавно увеличенной на два размера. И тут же взяла себя в руки. - Так что будем делать с теми благородными ворами? Мужики справные, правильное в них сидело и сидит. Сколько своровали, на столько поднялись. Так бы потратил народ, а они в дело, в оборот… Я бы послабила, глядишь, воля им милее покажется. Ведь бывает такое, сидишь, и чего только в голову не придет - мысли так и роятся, как пчелы в улье. И так бывает охота всему белому свету Благодетельницей стать, чтобы не только в государстве нашем. Ведь у разбойников самая что ни на есть голова, чем же она моей-то хуже?!
- Известное дело, и я о том же! - отозвался Его Величество. - Нельзя вольному человеку дать наказание по всем законам, не пережить ему расставание с вольными своими помыслами. Ведь я законы пишу, чтобы учить человека, а не убить его. Вырывать погибающего из сетей, сужающих кругозор, да надолго, лет на пять, - вот спасение! А как еще народу объяснить, что так-то брать чужое нехорошо, если только малым соблазняется глаз? И начнет он мечтать о вольных просторах, привыкнет к мыслям широким - и уже никто не заставит думать рожденную птицу обратно узенькими щелками. Выпадет из гнезда и полетит по просторам отечества. Тут заводик, там государственным мужем стал… Права ты, - согласно кивнул Его Величество, - не станет яичко золотым, если предложить за него цену некому. Только голый народ начинает поднимать себя самого до нужного уровня. Смотрю на мужей - кем были, и кем стали! Главное, чтобы не забывали, кто крылья им дал.
Его Величество посмотрела на мужа с одобрением. Вопреки ее подозрениям, голова у него была на месте, хоть и заносило порой. Уж слишком она торопилась судить. Сидеть в песцовых мантиях в жарко натопленной тронной зале было некомфортно. Пожалуй, следует дать наказ, чтобы топили поменьше, и так выйдет экономия, которая добродетелью станет в глазах народа.
- Я думаю, правильно будет решение твое, каким бы оно ни было, - поощрила она Его Величество, сделав знак, чтобы следующие посетители уже вошли в залу.
- Мы им помилование выдадим, - сказал Его Величество о заранее принятом решении, наклонившись к ее уху. - На исправительный срок. И что они все время попадаются? - недовольно и горько добавил он. - И ведь хоть бы раз заступился кто, кроме меня! А скольких государственных мужей содержат! Мы вот вроде немного платим чиновникам, а они за место свое держатся, не оторвешь, и работают на благо государства…
Его Величество с осуждением и сочувствием покачал головой в некоторой задумчивости, подсчитывая доход, который приходил в казну как подать и процент за помывочные мероприятия. Деньги обычно были такими грязными, не разглядишь, своя валюта или чужая, номерные знаки на банкнотах не просматривались. И ведь кто-то же бросал их в грязь! А все говорят, что денег у народа нету. А еще налоги, которые капали в казну, когда отмытая валюта становилась чистой, как слеза. Держать при себе такие деньжищи было несподручно, то инфляция, то деноминация, вкладывали во все что можно и нужно.
- Если они на дороге столько собрать умеют, может, определим их на государственную службу? Пусть бы в казну сразу и собирали. А то жалование платим кому ни попадя, а казна все одно весит меньше жалования!
- Хорошая мысль, - задумчиво произнес Его Величество. - Казначея и сборщика податей потом пристроим потом куда-нибудь. К привычной-то работе они не приспособлены. Сдается мне, обворовывают нас. Вот откуда у них столько добра? По отчетам не придраться, а глаза другое зрят. С другой стороны, службу государственную несли. Им бы губернию какую, пусть еще поучаться.
- Или депутатами от народа, пусть замалюются, бумага все стерпит, а если жалобу накатают, дальше нас не уйдет, некуда, - пожала плечами Ее Величество. - Внушение сделаем, чтобы не обворовывали нас и народ наш. Наша казна народная, но не до такой же степени, чтобы всякий себе карманы набивал. Стране без них богаче! - она взглянула строго на представших перед нею разбойников и секретаря, который сидел чуть ниже ее и чего-то писал в длиннющем свитке. - Все слышал? - обратилась она к секретарю. - Запиши Указ да народу передай: мол, мы, Наши Величества, раскрыли заговор против народа нашего. Казначей - казнокрад, сборщик податей - дегенерат, все мыслимые и немыслимые бедствия народные от их некомпетентности. Обчищали казну и вывозили за пределы царства-государства, а посему повелеваю…
- Повелеваем! - поправил жену Его Величество.
- Пусть будет по-твоему, - согласилась она. - Не суть важно! Повелеваю извести гнид с лица земли, как вошь поганую. И назначить на место казначея… Подойди-ка сюда, - подозвала она одного из разбойников. - Как зовут-то тебя?
- Пантелей Вороватый. Так меня в народе окрестили, - скромно представился грубоватым голосом солидностью обиженный человек. Был он мелковат и глазки у него бегали туда-сюда, туда-сюда, будто стрелял он ими, присматриваясь к имуществу Ее Величества.
- Знает, как добро считать, - отметила Ее Величество про себя, кивнув на него Его Величеству. - Пана Телея Вороватого… Вроде и звание есть, но звучать имя твое должно, - она прикусила губу и задумалась, - Имя поменять не сложно, если знаешь к чему приставленному быть. А посему звать будем тебя Пан Телей Воровский. Пана Телея Воровского на должность главного казначея. И…
Она уставилась на второго разбойника, которые уже как бы разбойниками не были, получив прощение.
- По батюшке или по матушке, Ваше Величество? - поклонился тот.
- Как есть, оболтус! - всплеснула Ее Величество руками. - Да как же это можно-то под двумя именам жить?!
- Так, Благодетельница Матушка, из цыганских евреев я, так положено у нас. Если одно имя опорочат, второе укроет от позора!
- Да ты что! - удивился Его Величество, присматриваясь к новому казначею и сборщику податей.
Смутные сомнения начали ему подсказывать, что, может, он поторопился. Но сделать со слугой своим волен был в любое время всякое, чего бы не пожелалось, а шанс дать - это святое. За это, может, Бог помилует, если какое наказание должно выйти. Ведь если не судить, то не судим будешь.
- По батюшке я Барон Обер Удо Нитки, а по матушке Душегуберман. Но можно просто: "Веревку и мыло не заказывали?" Я привык. Куда бы не пришел, в народе все так и кличут: Веревку и Мыло не заказывали…
- Что же это за народ такой! - возмутилась Ее Величество. - Если к ним пришел человек, пусть с таким именем, как Веревка и Мыло, высмеивать его?! Не заказывают они! Закажут, заставим! - пригрозила она. - Цыганские евреи? Что-то не слыхала я… Я смотрю, удал ты и крепок, черные кудри вьются, и брови, как крыло вороново, нос не наш в профиль, будто с тебя древние статуи ваяли. Мы, пожалуй, поговорим с тобой в другом месте и в другое время…
- Из тех, Матушка Благодетельница, которые за Моисеем пошли, да так в пустыне и отстали. Как взошел он на гору за письмецом от Бога Нашего, собрали мы народное злато-серебро и отлили скульптуру Бога Нашего. Спасемся - думали мы, народ благой, народ избранный Моисеем по слову Бога Нашего. Во славу же Бога отливаем! - но тут лицо цыганского еврея стало пасмурным. - А Моисей, как с горы вернулся, сам не свой стал. Письмецо от Бога порвал. Скульптуру ногами запинал. Кричит: всех убью, всех, паскуд, порежу! И требует, чтобы прошло по стану войско и убивали бы всех, кто не в войске. За истину, - кричит, - за святую землю, которую еще не получили, а уже и меня, и Бога прогневали! Тьфу, царя на вас! Тьфу, царя на вас!
- Больной он у вас что ли умом был? - удивился Его Величество.
- Больной не больной, а все к тому шло. Он ведь нас на святую землю свою вел, а разве была она у него? Ведь не видал ее сам, а народ смутил. Что, плохо нам жилось в Египте-то? Ведь и хлеб был, и дома у каждого не по одному, и при землице дом стоял. Ну, побивали нас, бывало, палками, так ведь и своих били. На то вельможные паны поставлены были фараоном, чтобы народу не трудолюбивому леность в голову не ударялась. Богато мы жили, нам фараоновы подданные завидовали и все время пальцем тыкали: мол, вот, идет чужой народец, а мы тут как рабы перед ним кланяйся. Ведь сколько золоту собрали, что поднять не все смогли. Давали нам египтяне в долг, знали, отдавать есть чем. И умыкнули золотишко по слову Моисееву…
Мы потом это золотишко Моисею и отдали на всякие его прихоти, до которых народу ну ни в жизнь бы не догадаться. Палатка у него была самая что ни на есть богатая, охраняли ее со всех сторон, даже изнутри. Собрал все золото, напаял себе сундуков и светильников…
Мы бы вернулись, но как обратно в Египет голым-то вернешься, ведь все спросят и за всех сразу! Гнались за нами… Весь народ Египетский, который золотишко одалживал…
Вот так и получилось, что или в рекруты, или побирайся по пустыне. Да много ли в ней найдешь? Даже Господь нас, Матушка, пожалел, послал нам хлебную крошку, как слезу свою горючую. Белая она у него, и гниет быстро. Стоит набрать про запас, как наутро в палатке такая вонь стоит, и черви начинают ползать…
- Ну, если это яйца мухи или какого другого насекомого, то, пожалуй, должны ползать поутру. Мухи в тепле быстро нарождаются, - Ее Величество слушала рассказ с прискорбью, сокрушенно качая головой.
Его Величество был тоже любопытен, он слушал рассказ о трагических событиях невесело.
- Как же можно без царя-то? - удивленно произнес он. - Сам царем захотел стать! Все сделал, чтобы не поворотил народ назад! Спаситель Наш вот так же Ирода решил спихнуть с трона. Но наш-то хоть службу сослужил. Доказано уже, что пока богатством не разжился, на царство не сади себя. Народ во всякое время над собой самого богатого ставил.
- Да мы это уже поняли! Но не сразу. И вот как стал он статую пинать, пока суд да дело, забрали мы статую с собой и унесли подальше. А потом подумали: чего добру пропадать? Скоро ли ее в пустыне найдут? Ведь не прав он и Бог не прав, если не зрят в скульптуре народную любовь. Продать да хоть бы поесть по-человечески. Лет на пять нам ее хватило. Ели досыта, пили и в долг давали под проценты. А уж когда, если что, стало нам куда вернуться, - решили мы нагнать своих да посмотреть, чем все закончится. А вдруг, подумали мы, и вправду есть такая земля?! Но когда пришли на то место, ушел народ. Мы туда, сюда, да разве сыщешь? Пустыня-то, ой, Матушка, большая, а мы в ней какие маленькие!
- Ну и правильно сделали! Чего добру пропадать? - одобрила Ее Величество. - А вера ваша какова теперь?
- Самая простая: все мы братья и сестры. В разумных пределах, - скромно ответил новый сборщик податей. - Все народились от двух идиотов, которые Рай просрали. Но кто-то поумнел уже, а кто-то несет в себе ген недостойный, которым недостойных наделяет Бог Наш, Отец Всевышний. Так и сказал: "не все вразумлены будут на житие долгое и радостное".
- Да-да, - согласилась Ее Величество, - слава Богу, что пронесло уродиться с таким геном! Здравый рассудок - вразумление от Бога. Не каждому дано. Из нашего, значит, будете народа, это хорошо. А то приставляем к казне кого попало, - она вздохнула с облегчением. - А что вам еще известно о Боге Вашем? Вы вроде как не Спасителя Нашего Спасителем называете, а Того, который вам помойку прислал. Его Спасителем называете?
- Как не назвать, Матушка? Называем, коли помощи от ждем. Ведь не всем проклятие, а токмо человеку глупому и ненужному! Не во многих видит муку, а только горе всем, кто противиться воле Его. Огонь и серу изрыгнет на голову отверженному и на земле, и на небе. Ведь как сказал хорошо: "не услышит вол ухо свое, пока не оборвет его мычание рука хозяина крепкого. Утром боль, вечером радость. Вечером боль, утром радость". Нам, Матушка, радостно сознавать, что стают волы к вечеру нашей пищей, которых заколаем с утра. Или утром похлебку едим, заколая вола в вечор. Ведь пока разделаешь, пока разделишь, пока взвесишь, пока приготовляется, как раз день и проходит! Горевать не надо, всяк перед Ним!
- И много у вас такой мудрости? Воистину мудро, хоть и мудрено, - согласился Его Величество.
- Много не много, а применима к нам мудростью оставленная слава Господня. Ведь вот не зря просил не забывать про Пасхудный день. Пока справляем, говорил, печься будут души ваши у Меня, уж Я о ней позабочусь! И не будем знать ни нужды, ни горя, если обрежемся от плоти духа нашего, и получим во владение землю, где течет молоко и мед. Разве ж нет у нас земли, которая нас накормит и напоит? Разве нет раба, который вспашет землю? Пока живы, просил, стройте жертвенники и приносите мне в жертву агнца вашего, которого дал вам, и будут вам приносить дары. У каждого у нас есть такой агнец, который нам не угоден, так отчего же Богу-то не отдать, если за довесок, хоть и проклинают они нас, воздает Господь не им, а нам? И не дает Имени Своего никому, кроме нас, избранных… Как же не любить Его, самого Благодетельного Бога на свете? Уважаем!
- Мудрено, но суть правдива! Нравиться мне всякое искание. Знание слова Господнего - сила! - одобрила Ее Величество. - А что же, Христос Наш вам не по нраву?
- Да, речи Его мудрены и искушение для всякого неискушенного в вине лозы виноградной, что вызревает на поле нашем во имя и для пользы долгих лет наших. Христос Ваш… Да как же будет пророком в отечестве, если знаем его как облупленного? Из наших же, из цыганских евреев. Умен был, все примирить старался человека и нас, Божьих избранников. Уважаем. "Не давлением, не силою, - любил повторять, - царство отними, а силою вразумления! Пообещайте сделать наследником на землю душу вашу да не поберегите ее. И будут дни ваши долгими в Царстве Божьем, а души ваши в Царствии Небесном. И будете в Божьем иметь Небесное, минуя смерти первой и, возможно, второй. Покайтесь над душами вашими - и вот оно, Царство Небесное, приблизилось. Ибо сочтены дни у Бога Нашего, Батюшки, и не проникнуть нам в игольное ушко. Но кто запретит богатому дать надежду блаженному, ибо не Бог уже, а душа считает дни, ожидая обещанного. Надежда проклятого - кровь земли, которая насыщает и делает нас живыми. И отвечают люди, поднося нам подарки хлебные и прочей потребности. Кто душу спасает, тот ничего не поимеет, кто не спасает, тому все достается - вся земля, в которой, может, и не растет ничего, но и то хорошо, что положить есть куда" Как не уважать, если открыл Истину так, что всякое противное глазу нашему видит свою неправду? Кто-то ж должен был взять на себя грех свободолюбивого народа, чтобы мог он расправить крылья и не тяготится заботой о своих нуждах, утвердив его в мысли, что все хорошо, что хорошо человеку.
Ну ни на столько не изменился с тех пор! - избранный показал маленькую щелку меж пальцев. - Сомневаются иногда новоиспеченные братья и сестры, стоит ли душу-то не поберечь?! И напомнит Йеся своим примером, что кто о душе печется, себя не бережет, а кто душу кладет за братьев и сестер, тот проживет, может, еще дольше, чем он. И умом человека пораскинет, что не хлебосольно у Батюшки в Аду, а Рай никто не доказал, но хлебосольно в Царствии Божьем, когда оно от края до края человеку принадлежит. И что, если Бога иметь над собой, не надо заботиться о том, что есть, и что пить - принесут и дадут, ибо услышат глас вопиющего, который приготовляет стези. Плывет в руки добро, успевай сундуки подставлять, душа муки терпит, так ведь положено, на то и мученица! Зато человек нежит себя, и ответа держать не надо, когда душой за все заплачено, все грехи кровью и плотью искуплены. И у нашего нового брата или сестры все сомнения сразу же и отпадают сами собой…
- Да, великое дело сделал Человечище! Значит, жив еще… Поклонитесь ему от нас! Милости прошу в гости! Встретим по-человечески! - вздохнула Ее Величество. - А Магдаленушка, что же, тоже жива еще?
- Жива, царица небесная, жива! Она как матушку его похоронила, да Маньку на тот свет спровадила, так оба имени себе взяла. Она теперь и матерь ему, и жена, и сестра! Манька у него возмущалась, тоскуя смертельно, скорбя, да не спасовал. А Иуду предателя извели мы в ту же ночь. Всех сдал, паршивец! Слишком умен был, все считал паскуда, кто, да чего, да сколько, не переставая удивляться. Так понял Йеся - предатель. Людей тогда не много было, но много, больше, чем сейчас - в силе…