Латиса открыла глаза. Его лицо разглаживалось, застывало, превращаясь в каменную маску. Становилось тем, кем он итак, по мнению всех являлся. Неужели… она тоже станет так о нем думать?
Неужели такое страшное преображение могло произойти всего лишь из-за нескольких необдуманных слов? Ее… слов. Зеленые матовые глаза, в которых плещется смех… И теплая рука на голове. Ее… выбор.
'Доверилась. Отдала свою жизнь', - думала Латиса. А ведь и правда… отдала. И забрать не может. Да и по правде со времен побега с Гатиры это единственный раз, когда здравый смысл вопит, как на пожаре, но она упрямо считает, что отступать нельзя, некуда отступать. Почему-то выходит, что вокруг нет ничего ценного, кроме этого измученного тайта, в котором прямо сейчас, прямо на глазах умирает все человеческое и, честно говоря, даже неважно, чем закончиться их история, главное, что она уже началась.
Латиса вздохнула полной грудью, словно собралась нырять в глубину. И… приняла свой выбор, на этот раз вполне осознанно. Словно подобрала с пола пещеры странный камешек и даже не стала думать, обычное ли это стеклышко или самый что ни на есть драгоценный камень. Какая разница, если в любом случае собираешься оставить его себе и из рук не выпускать, даже чтобы перед кем-то похвастаться? Никакой.
Латиса не стала ждать, чем закончится война Шалье с самим собой, протянула руку, прижимая к его щеке.
- Нет, - сказала невозмутимо, будто не имела никакого отношения к словам, которые недавно произнесла. - Я хочу пойти с тобой. Ты держишь мою жизнь и можешь делать с ней, что угодно, даже в жертву принести. Все равно пойду.
И потом уже она его обнимала, укладывая ладонь на голову, прижимая к себе. И, кстати, ей понравилось.
Ночью Шалье за Гууаром почти не наблюдал. Яриц сидел в тот же месте, в такой же позе, не замечая ветра, осыпавшего его мелким мусором. Судя по просмотренным записям, ночью Гууар уходил в хижину спать. И два раза вставал, чтобы поесть. Проснувшись, пошел на берег, насобирал камней и раковин, вернувшись, очистил от травы квадратный кусок земли, обложил его камешками и поместил в углу раковину. После некоторых раздумий Шалье решил, что это нечто вроде календаря. То ли Гууар собрался отмечать, сколько времени находится на острове, то ли - сколько дней будет медитировать и размышлять.
В поселениях все было на редкость тихо и степенно. Все занимались своими делами, женщины - готовили еду, чинили одежду и даже старая особь, недавно исполнявшая роль жрицы, теперь сидела у хижины, разбивая большие куски раковины на мелкие, чтобы после сделать в них дырки и, нанизав на крепкую траву, собрать бусы.
Вполне вероятно, затишье наступило из-за приближающегося сезона рождения, когда беременные особи уходят в воду, где рожают детенышей. Шалье вызвал на экран сводку погодных условий, начиная с даты прошлого сезона. Температурных перепадов не было, как и причин опасаться повторения того единственного раза, когда они с Ранье напортачили с погодой и весь сезон над материком носился холодный ветер, затормаживая непривычных к холоду яриц, движения которых стали напоминать кадры замедленной съемки. Не это было самым странным - когда пришло время детенышей, 95 % рожденных оказались самками. Они тогда долго раздумывали над произошедшим и даже решились провести эксперимент на территории одного из самых маленьких поселений. Предположение оправдалось и при повышенной температуре рождались, в основном, мужские особи. С тех пор у них было табу на изменение любых климатических условий, слишком большая вероятность раз и навсегда нарушить тепловой баланс, разрушив тем самым систему воспроизводства яриц. Температура с того раза держалась на нужном уровне и единственный их промах никак не сказался ни на климате планеты, ни на жизни самих яриц. Ранье считал, это чистой воды везение.
Шалье безо всякого беспокойства ушел спать. Сны ему, правда, снились такие же, как прошлой ночью. Но убегать от них он больше не стал и к завтраку вышел.
Утром Латиса проснулась оттого, что сильно чесалась голова и руки. Вроде вчера только в душе была, на всякий случай отправилась в ванную и тщательно вымыла голову еще раз. Не помогло, завтракать мешало навязчивое желание почесать нос или кожу под волосами. Потом пришел Шалье и она стойко решила не обращать на свою странную чесотку никакого внимания. И все равно совершенно непроизвольно запускала иногда пальцы в волосы или машинально терла кожу за ушами. Когда она сделала это в пятый раз подряд, Шалье насторожился. Ничего не сказал, но каждый раз, когда Латиса тянулась к волосам, еле заметно напрягался. Постарался отвлечься.
- Ты решила, когда будешь готова идти в пещеры?
- Не знаю… А когда лучше пойти?
Шалье вспомнил раковину в календаре Гууара. Если остальные будут такого же размера, на размеченном куске земли поместятся еще три. Правда, большая может обозначать только первый день какого-то временного отрезка, но в любом случае - у него не меньше трех дней.
- У меня еще примерно три дня свободны. Если я все правильно… рассчитал, завтра или послезавтра можно будет сходить. Подождешь? Она вроде тебя сейчас не достает.
- Ага, ее не было с тех пор, как… люди улетели, - рассеяно ответила Латиса и провела ногтями по руке от локтя до ладони. На коже остались четыре яркие розовые полосы. Шалье вздрогнул, будто она поцарапала его самого.
Вскоре Латиса по привычке ушла спать. Вот только в этот раз сон не шел, она даже включила какой-то фильм из своей коллекции и заново пережила путешествие к неизведанным планетам, крушение корабля и тяжкую борьбу с дикой чужеродной природой не привыкших к полевым условиям людей. Когда подоспела помощь, в живых оставался только мрачный квадратный мужчина-герой и спасенная им юная красавица.
В последних кадрах герой, прищурившись, выглядывал в иллюминатор и зрителю становилось совершено ясно, что так просто он смерть своих товарищей не оставит, а значит держись серая вязкая субстанция, превратившая их в мумии, высосав из живых тел все соки.
Вторую часть фильма, посвященную ужасной мести, Латиса посмотреть не успела, так как все-таки заснула.
Гууар сидел на прежнем месте. Во всех поселениях - тишь и благодать, только в одном месте образовалась толпа, бегущая спасать троих детенышей, в пылу игры угодивших в нору слизкого длинноноса. Хорошо хоть в пустую, Шалье с улыбкой смотрел на суету и крики, разведенные женскими особями, которых мужчины отгоняли короткими грозными рыками и воинственными жестами. Опасности никакой не было, но всем видом ярицы старательно показывали, что готовы к ее неожиданному появлению.
Вскоре детеныши были вытащены, наказаны, прощены и, как ни в чем не бывало, продолжали носиться между низкими хижинами.
Включив языковой анализатор, Шалье отправился в Информаториум, на поиски всей существующей информации по человеческим жертвам Темной богини.
Информаториум находился сразу за зданием Совета. В такое время вокруг ошивалось множество народа, по большей части Младшие, из которых Шалье почти никого не знал. Идя ко входу, он высматривал Аеллу и даже не мог решить, чего именно хочет - встретить его или, наоборот, чтобы тот ему не попался.
Сегодня работал Виталис. Было время, когда они собирались втроем, вместе с Ранье и просиживали часами, пытаясь придумать, как безопаснее провернуть очередную операцию, направленную на спасение вымирающих яриц.
Потом, когда это неожиданно перестало быть просто игрой, Виталис был в числе тех, кто пытался его остановить. Шалье вдруг улыбнулся, вспомнив стрелялки на орбите, когда он в одиночку вынес всех роботов, посланных захватить и разрушить его аппаратуру. Виталис всегда был умен: попытался, проиграл и сразу отошел от силовых попыток навязать свое решение. В отличие от Карасана, впрочем, настолько безобидного, что Шалье даже тогда совершенно не принимал его в расчет. По большому счету, от всего этого противостояния один только Ульрих пострадал, но кто же его просил впадать в ярость и пытаться напасть на Шалье вживую? Попытку убийства ничем не оправдаешь, более того, она оказалась весьма кстати, и с тех пор Шалье никто не пытался мешать в открытую. Да и некому - Ульрих в изоляторе, а он единственный, кто был готов ради своих возвышенных идей на многое. Если бы Шалье интересовал сам процесс, Ульрих давно бы был на свободе - злой и с развязанными для продолжения войны руками. Но Шалье интересовал только результат.
- Тихого пути, Шалье. Воплощенная предупредила, что ты придешь, - первым начал беседу Виталис. Шалье отметил: вот и еще один, для кого эта история осталась в прошлом. Стала забытым, незначительным эпизодом, одной из множества остальных мелочей. Настолько мелкой, что он разговаривает безо всякого раздражения, как ни в чем не бывало.
Виталис уже подготовил все известные живые записи по Темной богине. Хотя, что там могло быть полезного? Кроме Таиси, была только одна жертва, времен четырехвековой давности, когда тайты еще пытались поддержать свой род, воруя человеческих женщин. Одна из привезенных девушек оказалась психически нездоровой, нашла маленький резак и убила пятерых, после - ранила саму себя. Также явилась жрица, сообщив, что богиня желает смерти раненой на алтаре. Не имелось никакой информации, было ли у этой истории продолжение в виде появления рассерженного духа, мешающего кому-либо жить. Упоминалось только, что ответственный за выбор доставленных в тот раз женщин пошел тогда под суд и эта была первая за несколько веков смертная казнь.
Потом метод признали неэффективным, поддерживать беременность оказалось чрезвычайно сложно и результат себя не оправдал: первое же поколение детей ничем не отличалось от чистокровных тайтов и выросшие женщины все так же не желали жить. С тех пор и вплоть до появления человеческой экспедиции люди у тайтов не появлялись.
Виталис старался, как мог, пересмотрел все возможные документы, но больше ничего не нашел. Шалье внимательно выслушал его пояснения и сожаления о невозможности помочь чем-то большим, самолично убедился, что все сказанное - правда, просмотрел записи о времени, когда возили женщин и, наконец, собрался уходить.
У выхода его остановил голос Виталиса, сразу расставивший все по местам.
- Шалье… Ульрих уже достаточно наказан, подпиши прощение, - с трудом выговорил Виталис. Просить за кого-то всегда непросто, особенно у того, кто к мольбам равнодушен. И все же Виталис просил. Вот вам и забыл… Вся это его доброжелательность - всего лишь попытка убедить в своей безобидности и добиться желаемого: в данном случае, свободы Ульриха.
- Не сейчас, - не оглядываясь, ответил Шалье. Он не хотел видеть лицо бывшего, пусть не друга, пусть просто приятеля, но все равно человека, который когда-то увлеченно поддерживал их с Ранье планы. Не хотел ему отказывать.
- Когда?
- Когда исчезнет сама причина нашего с ним несогласия.
- Тогда… навести его.
Навестить? Шалье задумался. Чем Ульриху поможет его визит? Сможет, наконец, высказать все, что копилось в нем годы, проведенные в изоляторе? Неужели до оправданий опустится? Это было бы неприятно, Шалье не хотел бы видеть его… побежденным, сломленным. Так с какой стати ему посещать Ульриха, своего одностороннего врага и несостоявшегося убийцу?
- Я тебя прошу, - четко пояснил Виталис.
Шалье подумал еще раз. С сегодняшнего утра все вокруг складывается по правилам белой полосы: Гууар, спокойный сезон рождения, Латиса - слишком хорошо, чтобы длится долго. Всего лишь короткая передышка и чем красочней она будет, тем сложнее придется потом, но без таких моментов жизнь по большому смыслу теряет всякий смысл.
Передышку… заслуживают все.
- Обязательно навещу на днях, - уверено сказал Шалье и совершено искренне добавил. - Буду рад его повидать.
Кожа зудела невыносимо.
Латиса морщилась, сонно отмахиваясь от чего-то невидимого, мешающего спать, но как можно спать, если чешется одновременно все?
Есть, впрочем, все равно хотелось. Опустив ноги на шершавый пол, Латиса улыбнулась приятной щекотке в ступнях и решила не обуваться. Как ни печально, одеваться все же пришлось, ведь Шалье не оповещал о своих планах заранее, так что было не ясно, явится он сегодня или уже нет. Если б точно знать, что его не будет, можно было бы порасхаживать голышом. Секунду помечтав, Латиса с сожалением потянулась за одеждой.
Она почти заканчивала ужинать, когда он все-таки пришел. Не из комнат, а от центрального входа, значит, куда-то ездил. Латиса поздоровалась, передернув плечами от надоедливого зуда между лопаток.
Шалье есть не стал, уселся напротив, оглядывая сразу всю и задержав внимание на босых ногах.
- Что?
Тогда он с трудом отвернулся.
- Я узнал, как лучше говорить с богиней. В твоем случае никаких правил нет, так как ты человек, но все равно - просить ни о чем нельзя, следует просто рассказать в общих чертах, что именно делала Таиси и после смерти… и до нее. Если богиня решит вмешаться, а Таиси сейчас целиком и полностью принадлежит ей одной, мы сразу узнаем. Не боишься?
И, с совершено неожиданным весельем, широко разулыбался. Латиса не смогла понять, откуда такое чрезмерно задорное настроение, вплоть до лихорадочно блестящих глаз. Провела рукой по шее, пытаясь унять зуд, поморщилась. Все раздражало, особенно стакан с противной серебряной жидкостью, который еще предстояло выпить. В горле першило и пить не хотелось.
Шалье поймал ее полный сомнения взгляд.
- Пей, - глухо сказал.
Все равно ведь не отстанет, обреченно подумала Латиса. Жидкость казалась гуще, чем обычно и, когда закончилась, Латиса испытала облегчение. Недолгое…
Через несколько секунд кожа просто загорелась. Она буквально подскочила и понеслась в ванную, забыв обо всем остальном, с единственным желанием - охладиться.
Шалье медленно закрыл глаза но, тут же, с досадой поморщившись, открыл обратно, потому что там, в темноте, его поджидали остатки ночных видений, никак не желающие растворяться.
Одежду она сбросила, казалось, одним движением, прямо на темные пластины пола, и впервые за все время понеслась включать душ, ни разу не оглянувшись по сторонам.
Вода действительно принесла облегчение. Правда, Латиса отчего-то долго кашляла, сплевывая, а потом умывалась, чувствую под пальцами что-то слизкое. Спина чесалась сильнее всего остального и тут как нельзя кстати пришлась длинная мочалка из туристического комплекта.
Зуд проходил, и теперь даже можно было разглядеть стены цвета темного шоколада и голубые крошечные лампочки на потолке, повторяющие такой же, как в спальне, узор. Над головой сверкала целая россыпь точек, свет был не очень ярким, сразу включить большие лампы Латиса не успела, а теперь уже было лень выходить из-под щекотного потока воды. Переключив воду на более теплую, она привычно провела ногтями по руке. Кожа слезла огромными рваными клочками, прозрачными и легкими, как целлофан. Следующую минуту Латиса визжала так, что не могла даже думать. Однако с рукой было все в порядке, обычная рука, не считая пленки, подобной той, что бывает после солнечного ожога. Медленно оплывающая под струями воды, она казалась чем-то ненормальным, каким-то явным признаком смертельно опасной болезни. И еще почему-то вспомнилась змея, сбрасывающая кожу целиком, от этой мерзкой мысли просто затошнило.
Шалье она увидела, только когда тот схватил ее за руку, рассматривая, из-за чего поднят такой крик. Осторожно провел ладонью, легко стирая остатки прозрачной пленки. Потом по второй руке, потом по шее к ключицам.
- Что это? - повторяла Латиса непослушными губами.
Ниже, к груди. Потом молча отдернул руку и отошел на шаг назад, держа за одну ладонь.
И… загорелся.
Латиса даже испугаться не успела. Когда попыталась отдернуть руку, уже понимала, что ей не больно и дергала скорее по инерции.
И вот уже его руки снова лежали на плечах, ниже, к локтям, ладоням, снова шея, к ключицам.
Он что-то со мной сделал, поняла Латиса.
На груди его руки замерли. Впервые посмотрев в настоящее лицо Шалье, окруженное легкой синевато-серебристой дымкой, Латиса просто задохнулась от горящего в глазах откровенного желания. И про все забыла.
Через секунду она уже упиралась спиной в выложенную мраморными пластинами стену.
Латиса мало что помнила. Шалье даже не разделся, она что-то расстегивала, потом его руки на бедрах, поднимающие вверх и ткань кафита, через которую она вцепилась в него так крепко, что пальцы сводило. И тяжелое дыхание, которое становилось все громче, пока не заглушило и шум льющейся сверху воды, и ее собственные глухие стоны. Они оказались именно такими, какими слышались ему по ночам.
Потом Шалье отнес ее в спальню и только тогда разделся.
Ночь получилась очень длинной. Но главное - одна на двоих.
Глава 10
Проснулась Латиса в одиночестве. Задумалась над этим вопросом, рассматривая россыпь точек на потолке, неожиданно сложившихся в некое подобие вихря-воронки, которая, угрожающе закручиваясь, несколько агрессивно пыталась загипнотизировать и засосать внутрь.
В прямом смысле слова отмахнувшись от видения, она переключилась на полученные ночью от Шалье пояснения касательно изменений своего кожного покрова и слизистых, что 'является процедурой вполне стандартной для людей, проживающих в обществе тайтов'. Вчера ей было не до сведения простых фактов, но, получается, люди тут проживали и раньше, причем 'люди' во множественном числе. Пояснения Шалье давал невнятные и весьма неохотно, а в ответ на предпринимаемые Латисой попытки начать ссору действовал одним и тем же методом, натиску которого невозможно было противостоять долго и приходилось его прощать. Потом она злилась снова и требовала дать обещание больше никогда не делать с ней ничего подобного без предварительного уговора, он моментально соглашался и обещал, хотя было видно, что это пустые слова, но при первых же признаках кипения Латису тут же окатывало потоком ласки и любое сопротивление в расчет ни принималось. Хотя, какое там сопротивление, Латиса не выдерживала и десяти минут подобных извинений и снова прощала…
К тому времени, как они заснули, больше никаких грехов за Шалье не числилось.
Так что можно начинать отчет сначала. К примеру, малодушный побег ранним утром с поля боя! Не стоит даже брать в расчет, что время давно уже перевалило обеденное, а тайтам для восстановления сил требуется всего несколько часов. Покапризничать - дело святое, особенно когда есть перед кем, Латиса не так часто себе подобное позволяла, но уж тут разошлась не на шутку.
Выходя из комнаты, приняла до невозможности надутый вид, с коим и уселась перед панелью, с показушной нервозностью щелкая кнопками пульта.
Шалье появился через минуту, будто в коридоре караулил, заказал обед и только потом уселся рядом, не придавая никакого значения произошедшим с ее лицом изменениям и, скорее всего, даже их не замечая. Напрасно прождав несколько минут, Латиса поступила, как все женщины, чьи капризы игнорируют: сказала как можно насмешливее, только в процессе поняв, что именно несет и все-таки смягчив фразу улыбкой.
- Сильно же ты изголодался без женского общества!
Шалье оглянулся быстро и почти удивленно.