Сенобит выдернул меч из пола. Воздел его, собираясь расправиться со следующей жертвой, ибо нет на свете людей, которые видели Рапа при жизни, и не должно таких существовать.
Где-то далеко - скорее всего, не в этом мире - тревожно ударил колокол.
Их разделяла пара шагов. Два жалких шага отделяли Даймона от смерти, и в тот момент он настолько устал, что был готов принять неизбежное. Но вдруг с улицы донеслось утробное завывание. Тяжелые катера Союза приземлялись на лужайке перед фермой. И уже послышался топот спрыгивающих на землю солдат Союза и лязг передергиваемых затворов.
Услышав звуки, Рап не тронулся с места. Короткое мгновение он еще раздумывал, стоит ли делать эти два шага, чтобы убить обнаженное человеческое существо, прижавшееся к полу с ужасом в глазах. Потерять секунды, а следом показаться еще большему числу людей, с которыми у него нет времени разбираться. Недопустимо, чтобы они знали, что Рох посетила столь важная персона. Слишком рано людям это знать. Они примутся с утроенной тщательностью расследовать события в Гарнизоне и, возможно, отыщут то, чего отыскать не должны. А сенобиту сейчас требовалась тайна. Пускай недолгая, на два-три дня, но именно сейчас. А затем это будет неважно, потому что планета перейдет в руки орков…
И он ушел. Ушел туда, откуда появился. В зеркало. Шагнул и растворился в нем, оставив Даймона в одиночестве. Словно не было никого в комнате. Никогда не было. Словно страшные следы оставила неукротимая бесплотная сила, подобно урагану ворвавшаяся в дом.
Влетевшие в каминную комнату бойцы специального отряда наблюдали воистину ужасающее зрелище. Кровь, человеческие останки, а возле них - нагой и грязный юноша, лицо которого залито слезами.
Представшая их глазам картина не растрогала солдат. Они уже знали, что молодой Зверолов причастен к смертям в Орудийном форте, а потому не сомневались, что и в этом преступлении повинен он - ведь в комнате больше никого не было! И солдаты приняли на веру первую мысль, которая пришла в их головы. И ужаснулись гадкому лицемерию юноши.
Среди них был молодой солдат, с которым Даймон столкнулся в Хранилище Грабба и в которого парень метнул обойму. Именно он первым поднял ствол реактивного ружья.
- Продажный змееныш! Это он убил священника и старину Дьюка!!
Даймон смотрел на лица солдат и не видел в них ни капли сострадания. Более того, молодой, с разбитым лицом, направил на него автоматическую винтовку и был готов спустить курок. Видя, что спасения нет, в полном отчаянии юноша бросился туда, где находился единственный выход.
Он бросился в зеркало.
И зеркало не отвергло его, а приняло. Раздался хлопок, свет померк в глазах, и Даймон провалился в темную пустоту неведомого пространства.
А на бесконечно далекой планете Рох, в доме Звероловов, солдаты вдавили спусковые крючки. Очереди реактивных пуль устремились вслед сбежавшему юноше и раскололи зеркало. Стеклянные лоскуты посыпались на пол. В них, кроме стен, теперь отражались и живые существа. Мрачное чудо завершилось. Колдовская сущность зеркала разрушилась, и оно превратилось в самые обыкновенные осколки.
Путь назад для Даймона был отрезан.
Между входом и выходом был секундный интервал, в течение которого Даймон оказался в необозримой пугающей Пустоте. Здесь не было ни цвета, ни света - раздавался лишь заунывный далекий звук, похожий на мужской хор, тянущий единственную ноту. Даймон не ведал, что это за Пустота, но успел ощутить под собой глубину вселенских пространств, тысячи массивных звезд и невероятные расстояния, через которые перешагнул одним махом, как через трещину в земле. Он с ужасом подумал, что может и не достигнуть выхода, что его нога провалится, а обнаженное тело полетит в пропасть, уподобившись попавшей в недра циклопического мироздания пылинке… А в следующий миг вывалился из зеркала и распластался на шлифованном каменном полу.
Он поднял голову, чтобы оглядеться. Страшный убийца должен находиться рядом, он вошел в зеркало десятью секундами ранее. Вместо того чтобы бежать как можно дальше, Даймон отправился следом. Но иного выхода не было. На Рохе его ждала смерть. Здесь, впрочем, тоже, хотя он успеет сделать несколько глотков чужого воздуха.
Он лежал на краю скального обрыва, а перед ним насколько хватало глаз раскинулось то, что в первый момент показалось огромным залом. Тяжелый бугристый свод пестрел огнями, синие квадраты пола уходили за горизонт. И только когда он моргнул, когда случайный морок испарился, Даймон понял, что именно предстало перед ним. И захлебнулся от ужаса.
Не было никакого зала. Он видел бескрайнюю равнину, небо над которой заслонили тысячи звездолетов, вооруженных, смертоносных, с пылающими опознавательными знаками. Поверхность равнины до самого горизонта покрывали синие полчища орков, разрезанные тонкими линиями между подразделениями. Они стояли неподвижно, не издавая ни единого звука, точно мертвые, лишь мрачные знамена покачивались на слабом ветру. Кое-где поднимались резные каменные столбы. Даймон взглянул на ближний, который находился от него метрах в двадцати, и ужаснулся. Отвратительные каменные рожи и черепа, громоздящиеся друг на друге, были политы стынущей человеческой кровью.
Бесчисленные армады смотрели на него, на скорчившегося юношу - жалкого, пыльного, чумазого, исхлестанного ветвями, с кровоподтеками на голых плечах. Орки застыли, словно ожидая чего-то. И в следующее мгновение он понял.
Над притихшей равниной грянул повелительный и проникновенный голос - призывающий и повелительный. Юноша повернул голову и увидел неподалеку еще одну скальную кручу, на которой, воздев руки, стоял сенобит. Даймон сразу вспомнил картинку, которую показывал букинист, а в голове всплыло имя. Климентий. Мозг и уста Темного Конструктора. Второй помощник Зверя, именно он обращался сейчас с речью к бесчисленным войскам.
Слова чужого языка были непонятны, но орки в синих доспехах слушали затаив дыхание. Из ностальгической печали голос Климентия извлекал страсть и ненависть. Вскоре интонации увлекли Даймона, потянули за собой и вонзились в сердце. В одно мгновение тело покрылось мурашками, а из глаз покатились слезы, но это было не все. Раздавшийся следом призыв вознес эмоции на самую вершину, и полчища взорвались громовым ревом. В экстазе Даймон вскинул руку и закричал вместе со всеми, его слабый крик влился в рев толпы, душа разрывалась от желания броситься в бой во имя произнесенных, пусть даже непонятных, слов. Он кричал в поддержку, вполне осознавая, что громады войск готовы ринуться на его родину, в Верхние миры.
…Колкий чужой взгляд, буравящий затылок, вырвал из плена слов и заставил Даймона обернуться. Позади него вытянулся длинный ряд зеркал, каждое из которых было подобно тому, что стояло в доме Звероловов, - с оправой из магматических пород, расписанное фантастическими узорами. Перед зеркалами возвышалась фигура в темной мантии. Капюшон отброшен на спину, в опущенной руке страшный меч, конец которого касался пола, а на лезвии еще пламенела кровь отца Даймона. Увлеченный напутственной речью Климентия, юноша совершенно позабыл об опасности, которая исходила не от полчищ орков. Она была здесь, рядом, в образе демона с изуродованным лицом.
Черные глаза Рапа пронзительно смотрели на юношу.
В этот раз Даймон не мешкал. Он действовал стремительно. Спасли инстинкты, которые развил в нем отец за время долгих тренировок, - своеобразная частичка Ротанга, оставшаяся в сыне, а может, рука помощи, протянутая из мира мертвых.
Пока ужас не заставил его безвольно приползти к сенобиту, Даймон бросился к зеркалам. В том, из которого он пришел, тело отражалось, а это значило, что оно закрыто для перехода. Из глубин мозга поднялось слово "запечатано". И юноша выбрал соседнее, не только потому, что оно находилось ближе. Наверху его тяжелой рамы на полированной табличке темнел силуэт дерева с развесистой кроной.
Даймон метнулся к этому зеркалу. Ртутная плоскость беспрепятственно впустила его. Он зажмурился и… вывалился на слоистые крошащиеся камни. Не оглядываясь, тут же вскочил, потянув за собой увесистый камень.
Не раздумывая, Даймон ударил. Лист амальгамированного стекла со звоном рассыпался на осколки. Теперь путь назад отрезан. И в мир, небо которого загородили бесчисленные звездолеты. И к Рапу. И уж подавно к ферме Звероловов и прошлой жизни.
Олег Синицын
ПАРАДОКС ПОД ЗАБОРОМ
В жизни я не попадала в более глупую ситуацию. Идешь со своим парнем выпить по чашке кофе в маленьком кабачке, шагаешь по дорожке, усыпанной осенней листвой, думаешь о вечернем сериале, а из тополиной рощи вдруг выскакивает совершенно незнакомый субъект и надрывно голосит:
- Вот, значит, как?!
В первый момент я не поняла, кому предназначена реплика. Даже оглянулась.
- Что же ты отворачиваешься! Уж и видеть не хочешь? Вот тогда сомнения и отпали. Я еще раз посмотрела на незнакомца. Короткое пальто, немного выступающая нижняя челюсть, глаза черные и смотрят с несвойственной многим прямотой. Я бы назвала парня симпатичным, если бы он не был в стельку пьян. Да, он был пьян. Это без труда читалось - по косвенным признакам - щеки пунцовые, слова вязкие… Из прямых признаков была ополовиненная бутылка водки, которую он держал в одной руке. А в другой - вы не поверите! - держал за шкирку котенка. Полосатого и пушистого, с расставленными лапами и огромными зелеными глазами, которые, очевидно, раскрылись еще больше оттого, что хозяин стянул кожу на загривке. Эти глаза испуганно озирали окраину пятого микрорайона, они до ужаса напоминали глаза моего Аниськина, к руке которого я прижималась. Вечно какой-то шуганый и затравленный взгляд, да и характером он настоящий ребенок - тридцать лет тепличного созревания и выкармливания мамой. Можно отбросить сомнения: черноглазый незнакомец обращался ко мне. Разыгрывал передо мной сцену ревности, вот только вижу я его впервые в жизни!
Все случилось неподалеку от моего дома. С одной стороны раскинулся парк, который незаметно превращается в лес, где еще бегают зайцы. А с другой - стена пятиметровой высоты, наверху которой вьется кольцами почерневшая от коррозии колючая проволока. Стена сложена из красного кирпича еще в девятнадцатом веке, а потому отличается от современного зодчества особой крепостью. За ней прячется, какой-то секретный объект. Комплекс зданий, целый квартал - то ли завод, то ли лаборатория. Эту стену я помню с детства, всю жизнь она со мной. Правда, в последние годы мне кажется, что нет там никакого секретного объекта. И ограда эта стоит только потому, что коммунисты не могли сломать, хотя пытались после прихода к власти…
- Извините, вы кто? - опасливо спросила я у незнакомца, крепко прижимая к себе руку Аниськина, ища в ней защиту, хотя надеяться особенно не на что. Аниськин уже сейчас делает все возможное, чтобы походить на того испуганного котенка, который болтается в щепоти незнакомца.
Он не из госпиталя и не институтский однокурсник. Школьного одноклассника вспомнить труднее, но таких черноглазых у нас не было. Возможно, мы ходили в одни и те же ясли, но тогда по какому праву он обращается ко мне, как обиженный любовник?
"Потому что он пьян! - внезапно пришла в голову спасительная истина. - Этим все объясняется. Простой и логичный вывод. Перепутал меня со своей девушкой".
- Вы кто?! - с сожалением передразнил он. - Уже позабыла, как меня зовут? Я ждал вчера, а ты не пришла. И вот, оказывается, теперь гуляешь с каким-то хмырем!
- Это неправильно! - возразил Аниськин со свойственной ему академичностью. - Я не хмырь, а кандидат биологических наук.
Незнакомец фыркнул.
- Простите… но где мы встречались? - спросила я.
- Все, это конец, - обреченно произнес он и сделал ко мне несколько неровных шагов.
Я испуганно отстранилась, но угрозы в его действиях не была. Черноглазый парень запихнул котенка, под мышку - снаружи осталась только маленькая головенка, - освободившейся рукой достал что-то из внутреннего кармана и сунул в мою руку.
- Вот перстень, который ты мне дала. И прощай! Навсегда!
И он ушел обратно в темную рощу, которая незаметно превращается в лес, где еще бегают зайцы. Ушел вместе с бутылкой водки и котенком, зажатым под мышкой. Я облегченно вздохнула. Хорошее это слово "навсегда". Особенно приятно его услышать, прощаясь с назойливым незнакомцем. Я раскрыла ладонь и обнаружила в ней тяжелый черный перстень, сделанный, кажется, из обсидиана. Вправленный камень был кровавым и мутным, на плоской полированной поверхности вырезаны три дуги, соединенные в трехлучевую звезду. Линии невольно притянули взгляд, я проследила их путь и поняла, что они образуют хитрую "бесконечность", которую в древности изображали кольцом, а сейчас повалившейся восьмеркой.
Такой гнетущий перстень на руке будет смотреться ужасно. Он больше подошел бы мрачной колдунье, шепчущейся с душами умерших, чем современной женщине, пусть и выпускнице мединститута, которая, правда, тоже знает о мертвецах не понаслышке.
Подняв глаза, я наткнулась на суровый взгляд Аниськина.
- И как ты собираешься объяснить визит этого индивидуума, Вера? - спросил он с вызовом, причмокивая проваленной нижней губой.
- Никак. Я впервые его вижу, - ответила я откровенно. - Ага, так я и поверил, что первый встречный смазливый Б. парень разыгрывает перед тобой сцену из Шекспира, а затем возвращает перстень с драгоценным камнем! Со второй попытки он вырвал руку из, моих объятий, развернулся и ушел по дорожке. Так я осталась одна в тот вечер, а все из-за какого-то остолопа с котенком. Вернувшись домой, заперлась от матери на кухне; поставила кофейник на плиту и села на табурет возле окна. За стеклом, призрачно отражающим уют домашнего очага, виднелись мохнатые контуры сосен на фоне темного неба. Стала думать об Аниськине. Завтра позвоню ему на работу. Идиот он, конечно, из-за такой ерунды скандал устроил. Но мы с ним полтора года вместе, он для меня единственная вменяемая партия, я для него просто единственная… Вместо Аниськина в голову почему-то назойливо лез черноглазый незнакомец. Я снова начала терзаться вопросом, где мы могли с ним встречаться, а потом поймала себя на мысли, что невольно вспоминаю его лицо. Томные раздумья закончились тем, что забытый кофейник оповестил о себе воинственным клокотом и шипением струек, ползущих по хромированному боку.
Когда пришло время, долго не могла уснуть. То ли от черного кофе, то ли от воспоминания о черных глазах. Что-то будоражило в них. Устав лежать, я включила ночник и в придушенном синем, как грозовое небо, свете стала разглядывать перстень. Судя по внешнему виду - вещь ценная. Нужно вернуть его парню.
Примерила на руку. Нет, в самом деле выглядит ужасно. Пробегая взглядом по линиям бесконечного трехдужника, думала и думала. Интересно, впервые вижу взрослого парня с котенком. Кирюха вот не любит животных и боится их, а я очень даже люблю, но у меня аллергия, поэтому держать дома нельзя. Приходится лишь иногда довольствоваться поглаживанием бабушкиной Муры.
Проворочалась полночи, когда уснула, не помню. Утром поднялась на звон будильника - взлохмаченная, с ломотой в голове и пугающими маленьких детей красными глазами.
Из госпиталя несколько раз звонила на кафедру биофака, но коллеги с преувеличенной деловитостью несогласованно врали, что Аниськин отсутствует по делам. После пятой попытки я повесила трубку и поклялась не звонить ему неделю. Может быть, сдалась бы раньше, но через два или три дня я неожиданно столкнулась с черноглазым незнакомцем.
Это случилось почти на том же месте, возле стены. Солнце уже зашло, затейливые плетения голых ветвей на фоне темного неба казались тяжелой кованой решеткой над моей головой. Парень стоял неподвижно и задумчиво взирал на парковую темноту, из расстегнутого на груди пальто выглядывала голова котеночка.
Бутылки с водкой при нем не наблюдалось.
- Привет! - сказала я с некоторым напором.
Он узнал меня сразу. И в первый момент испугался, затем пробормотал смущенно:
- Здравствуйте.
Мне вдруг стало неловко за его смущение.
- Знаете, - сказала, - извините за тот день. Возможно, я каким-то действием задела вас или обидела. Но, уверяю, я этого не хотела.
- Нет, нет! Вам не за что извиняться, - оборвал он. - Причина во мне…
- Все-таки до того раза никогда не встречались с вами.
- Да уж. Никогда. - Он усмехнулся, затем смущенно замолчал, а я не нашла, что еще сказать. Стояла, раскачивая сумкой взад-вперед и украдкой поглядывая на него.
Трезвый он очень даже ничего. Прямой и открытый взгляд визитная - карточка парня. А есть еще неправильный излом губ, притягательный этой неправильностью. Я невольно начала сравнивать его губы со втянутой Кирюхиной нижней губой: у Аниськина вечно такой вид, словно дососал горошину витамина С до кислоты.
- Скажите, а зачем вы носите с собой котенка?
- Я его выгуливаю.
- Кошка же не собака. Зачем ее выгуливать?
- Не знаю. Это мой первенец, мне его подарила племянница, у них недавно кошка разродилась. У меня нет книг о воспитании кошек, зато есть Бенджамин Спок, который остался от моей старшей сестры. А в Споке четко прописано, что дети должны дышать свежим воздухом. Каждый день, по нескольку часов.
При этих словах мне вспомнилось, как он выгуливал котенка в прошлый раз.
- Можно? - спросила я.
- Да, конечно.
Я погладила котеночка по головенке - не ладонью, а кончиками пальцев. Он попытался достать до меня лапкой, но затем передумал и нахохлился от удовольствия.
- Сколько ему?
- Только глаза открыл на этой неделе.
- А как зовут?
- Людвиг… То есть это меня Людвигом зовут… вот. Необычное имя, правда?
- Вовсе нет, - ответила я. - Моего дедушку тоже Людвигом звали. Он из поволжских немцев. Я, правда, его плохо помню. - Это мягко сказано, дедушку я вообще не помню. Только образ. Он потом куда-то исчез, мама долго мялась, но все-таки ответила, что дедушка от нас ушел. Не родной он был.
- А вас-то как зовут?
- Вера.
- Мне кажется, мы все-таки встречались, Вера. Но не в этой жизни.