Темнело. Вокруг расползлись сумеречные тени. В лиловое небо выплыл желтый полукруг месяца. Дорога, ведущая по склону холма, становилась все менее и менее заметной. Альфред Меннинг приуныл. И дернул же его черт купить этого говорящего жеребца. Нет бы, взять самое обыкновенное животное. А он решил покрасоваться. Думал, что рыцарь на волшебном скакуне будет привлекать всеобщее внимание. Дамы будут махать ему вслед кружевными платочками. А рыцари завистливо хмуриться и тоскливо поглядывать на своих тупых, неразговорчивых лошадей. На поверху, все оказалось куда как прозаичнее. Дамы и рыцари мирно почивают в своих домах, а он застрял в этих проклятых холмах между Татхемом и Танжером. Похоже, придется ему здесь ночевать.
Словно прочитав его мысли, конь хмыкнул:
- Эй, ты, чего сидишь-то? Слезай! Спать пора. Темно уже совсем. А в темноте и рыбки, и птички спят. И лошади, между прочим, тоже. Или ты хочешь, чтобы я вместе с тобой на бок завалился?
"Ох, и правда, отходить бы его кнутом, - мечтательно подумал Меннинг, - вот было бы удовольствие. Посмотрел бы я тогда, как он заговорил! Небось, умолял бы меня простить его за наглость".
- Мда, местечко для ночлега, конечно, ты выбрал не самое подходящее, - заметил конь, оглядываясь кругом.
- Я выбрал?! - задохнулся от возмущения Меннинг.
- Чего бы тебе, хозяин, не отъехать, скажем, во-он к той рощице? Там и травка, кажется, посвежее… Поели бы свежей травки, а, хозяин?! - Конь заржал, прядя ушами - всем своим видом он выражал бурное веселье.
"Издевается", - понял Меннинг, но на дороге оставаться не хотелось - еще переедут ночью телегой, он дернул коня за повод и повел его к роще.
- Давно бы так, а то молчи - ничего не говори, тупое животное. Ты ко мне по-человечески, а я к тебе по-нашему, по-лошадиному. Можешь, ведь, быть хорошим парнем, когда заставят.
Всадник в ответ промолчал, хотя на языке так и крутились самые разнообразные ругательства.
- Чего молчишь-то? Обиделся на меня что ли? Зря ты это. Я, ведь, только стараюсь тебя убедить, что мы, лошади, тоже любим, когда с нами по-хорошему. А ты там раскричался, раскомандовался, понимаешь. Я хозяин, а ты моя собственность! Нельзя так, нехорошо… О, пришли. Да, вот тут травка сочная. О, отличная травка… Просто отличная. Попробуй. Не хочешь?! А что так?! - конь противно заржал, продолжая издеваться.
Альфред Меннинг спешился. Вглядываясь в оскаленную морду, он думал о том, как приедет в Танжер и продаст эту тупую скотину в ближайшую мясную лавку. Продаст за пару медяков, только чтобы его поскорее разделали, зажарили и подали на стол. То-то он заверещит не своим голосом, когда узнает, что его ожидает, то-то затараторит. Денег, конечно, жалко, но честь дороже. Негоже дворянину оставаться в долгу у какой-то там говорящей лошади.
- Чего это у тебя лицо такое зверское стало, ась?! - конь даже траву жевать перестал. - Ты что, задумал что-то нехорошее, а, хозяин?!
- Нет! - буркнул Меннинг и улегся в траву.
- А кто сумки с меня снимать будет?! Самому-то удобно, поди, а мне каково с сумками на горбу травку жевать?! - услышал он немедленно. - Что за эгоист, нет, вы только поглядите на него, и еще делает вид, что его это не касается.
- Ладно, - Альфред поднялся на ноги и принялся откручивать седельные сумки. Затем кинул поклажу в траву. - Так лучше?!
- Несомненно, - с достоинством заметил конь. - И ничего на меня так поглядывать исподлобья. У меня от таких взглядов мурашки по шкуре. Будешь так на меня смотреть - сбегу от тебя и все дела. Меня к себе любой рад будет принять, потому что я экземпляр уникальный.
- Ладно, - повторил Меннинг, представляя, как обрадуется мясник, когда он сдаст этот уникальный экземпляр ему за бесценок.
Ночевать под открытым небом Альфреду было не впервой, но сейчас почему-то ему было ужасно неудобно. В спину упирались жесткие кочки, по ногам ползали какие-то букашки и еще налетели комары и все время жужжали, мешая заснуть…
Альфред Меннинг проснулся оттого, что ему привиделся страшный сон, будто разговорчивый конь узнал о планах хозяина и собирается его прикончить. Вот конь достал меч и ножен и, сжимая рукоять копытами, приставил острое лезвие к горлу спящего. Рыцарь открыл глаза и едва не вскрикнул от неожиданности. В упор на него смотрело чумазое, перекошенное злобой лицо. В руке неизвестный держал длинный нож. Острая сталь застыла под подбородком дворянина. Стараясь не шевелиться, Меннинг сглотнул.
- Шо парень, пожил свое! - прошипел разбойник и коснулся лезвием беззащитного горла Меннинга. От этого прикосновения дворянин вздрогнул.
Три других разбойника копались в его вещах, доставали из седельных сумок тряпки, провизию и разные безделушки, которые он купил на базаре Татхема для красотки Дженни. Конь стоял, не двигаясь, молчал, только испуганно таращился на хозяина.
- Проклятье, да тут одно барахло, - выдохнул другой, - что-то последнее время не везет нам с добычей. Ну хватит уже. Режь ему глотку, Жаба!
Альфред Меннинг зажмурился. В его голове пронеслись за единое мгновение тысячи мыслей. Что не успел получить новые сапоги у скорняка, хотя заказ уже оплачен, что Дженни решит, будто он ее обманул и остался в Татхеме у какой-нибудь своей подружки, что меч с пояса бесследно исчез, и что во всем виноват проклятая говорящая скотина, которая, похоже, приносит несчастье…
- Эй-эй-эй, погодите-ка, - протянул конь, и разбойники как по команде обернулись.
- Не понял! - рявкнул один из них. - Это шо такое?!
- Это ничего, что ты такой непонятливый?! Я тебе поясню. Это я с вами разговариваю, - конь покивал, чтобы разбойникам окончательно стало понятно, что это именно он, а не кто-нибудь другой беседует с ними.
- Ух ты, говорящая лошадь! - протянул Жаба, те отнимая ножа от горла Альфреда Меннинга. - Слыхал я как-то раз про такую диковину. Не думал, шо мне когда доведется ее увидеть.
- Вот видишь, как тебе повезло, - возвестил конь, - а ты, верно, думал, что вся твоя жизнь - сплошные несчастья и разочарования. Так стоит ли в такой славный день, когда ты, наконец, увидел кое-что стоящее, лишать кого-то жизни…
- Не знаю… - выдавил Жаба.
- А я знаю, не стоит, - конь подошел ближе к лежащему на земле Альфреду Меннингу, и к застывшему над ним разбойнику с ножом: - Вы только поглядите на этого типа, - он кивнул на своего хозяина. - Вы, наверное, думаете, что он хороший человек. Я вас разочарую. Это жестокосердный, гадкий монстр. Еще недавно он угрожал отходить меня кнутом. И за что. За то, что я не соглашался по его указки нестись галопом в горку, потому что ему, дескать, нужно было поспеть к постоялому двору к ночи. Помимо всего прочего, он отъявленный лошафоб. Короче говоря, этот дворянин - вовсе не душка, а такой же отвратительный урод, как вы.
"Ну, все, - подумал Меннинг, - сейчас мне перережут горло. Насладился-таки триумфом красноречия напоследок, подлая животина"…
Все произошло с такой скоростью, что Альфред Меннинг даже ничего понять не успел. Конь вдруг ударил разбойника с ножом копытом передней ноги в голову, потом прыгнул в сторону, развернулся и лягнул одновременно двух других, так что они взвились в воздух и улетели на добрых двадцать шагов. А последнему говорливый жеребец впился зубами в плечо.
- А-а-а-а! - закричал тот, стараясь оторвать от себя волшебное животное.
Конь разжал челюсти, и разбойник поспешил прочь, на ходу выкрикивая грязные ругательства.
Меннинг схватился за горло, опасаясь, что оно перерезано, но лезвие ножа, к счастью, оставило на коже лишь неглубокий порез.
- Ну что, хозяин, живой?! - поинтересовался конь, он приблизился и склонил голову.
- Жи… живой, - выдавил рыцарь, еще не пришедший в себя после чудесного спасения.
- Вот и славно, - кивнул конь, - как я их раскидал. Здорово, а?!
- Д-да, неплохо, а где ты так… где ты?…
- Где я так драться научился?! Ну, я же боевой конь. Я разве тебе не говорил, хозяин? Помнится, мы здорово повоевали в свое время с сэром Геральдом, пока он не наполнился гордыней по самое горло и не стал присваивать все наши победы себе, жалкий червяк - хвастунишка. Пришлось мне его сбросить в яму с нечистотами. То-то смеху было…
- Фуф, - Меннинг поднялся на ноги и поднял с земли меч. Разбойники вытащили у него оружие, пока он спал.
- Ну и крепкий у тебя сон, хозяин, - заметил конь, - я еще подумал, как этот тощий в сущности человек может так громко храпеть. Не иначе, как совесть у него чиста. Или он очень хорош в деле владения мечом, раз совсем не боится созвать на свой храп всех окрестных разбойников.
Поскольку в этот раз он оказался не на высоте, а конь спас ему жизнь, Альфред Меннинг решил промолчать. Не рассказывать же сейчас коню, что он и впрямь искусный фехтовальщик и если бы у него была возможность проявить себя, то он показал бы мерзавцам, на что способен потомственный дворянин…
Солнце показалось из-за холма, осветив рощу и ленту дороги, взбирающуюся на холм, яркими лучами. Начинался новый день. Меннинг сложил разбросанные вещи в седельные сумки, привесил меч к луке и забрался в седло. Он благодарно потрепал коня по уху.
- Спасибо тебе, дружище!
- А вот этого не надо! - конь раздраженно затряс головой. - Уши мои не трогай. Не люблю! Понял?
- Хорошо, не буду, - согласился всадник, - ну, поехали что ли?!
- Поехали, - откликнулся конь и сразу припустил рысью. - Когда я отдохнувший или после хорошей драки, то бегать могу сколько угодно, и без всякого принуждения. Понимаешь меня?
- Понимаю, - подтвердил Меннинг, - ты со мной по-человечески, и я с тобой по-лошадиному.
- Во, действительно, понял, - обрадовался конь, - но можно, кстати, и наоборот… Я с тобой по-лошадиному, а ты со мной по-человечески. Ага?
- Ага, - откликнулся всадник.
- Слышь, хозяин, я тебя спросить хотел? - обратился жеребец к Альфреду Меннингу, когда они уже были по другую сторону холма. - Ты это, ну… на меня больше не обижаешься за вчерашнее, ладно? Вот, все говорят, что иногда бываю невыносимый. Это неправда, конечно, жуткая. Вранье, попросту говоря. Но мало ли что. Ты мог меня неправильно понять, или еще что-нибудь…
- Я не обижаюсь, - ответил Меннинг.
- И продавать меня не будешь?
- Нет! И даже больше того. Когда приедем на постоялый двор, получишь ведро овса…
- И только-то? А выпить чего? - Конь перешел на галоп. - Я, знаешь ли, очень пристрастился к спиртному, когда жил у Арчибальда Харварда. Окружающие называли его пропойцей, а, по-моему, он был очень веселым и душевным человеком. К сожалению, потом он пропил и титул, и родовое поместье, ну и меня, конечно, в придачу. Но надо отдать ему должное - меня он пропил в последнюю очередь.
- Ну, хорошо, получишь светлого эля, - пообещал Альфред Меннинг, представляя, как будут удивлены конюшие…
- Светлого э-э-эля? - протянул конь. - Я, знаешь ли, вино все как-то больше употребляю. От эля у меня изжога. А вино полезно для лошадиного кровообращения.
- Ну, хорошо, будет тебе вино.
- Хозяин, - конь покашлял, - а не мог бы ты для меня тогда еще подыскать парочку породистых кобылок? Мне хватило бы одной ночи с красотками наедине, чтобы потом в течение целой недели чувствовать себя превосходно… А то вино и без кобылок. Ну, ты меня, наверное, понимаешь…
- Ладно, - Меннинг потрепал коня по шее, помня о том, что уши он просил не трогать, - сделаю все, что от меня зависит. Получишь кобылок! - Он хмыкнул.
После этого обещания конь ненадолго умолк.
- Хозяин?! - прервал он молчание.
- Ну, что тебе?! - начиная раздражаться, проговорил Меннинг.
- А ты не злись, не злись… Я вот тут думаю о новом седле… Это уж больно натирает спину.
- Ладно! - сказал Меннинг. - Будет!
- А остальное, ну там повод, удила…
- Хорошо…
- Видел однажды лошадку, а на ней такая бархатная попона…
- Да! - буркнул Меннинг.
Тишина и на этот раз длилась недолго.
- Как ты думаешь, хозяин, нет ли на постоялом дворе брадобрея, мне кажется, я так сильно оброс, неплохо бы мне сделать какую-нибудь модную прическу, завить в гриву синие ленточки, какие-нибудь красивые веревочки подвязать. Ну, ты же понимаешь?! Я, ведь, настоящий боевой конь!
- Нет! - отрезал Меннинг, пребывая в сильнейшем раздражении. - И вообще, я только что подумал. Не будет тебе нового седла, вина, светлого эля, попоны и кобылок. Получишь овса - и будешь спать в стойле, как все нормальные лошади. Понятно?
- Поня-а-атно, - протянул конь, - вот она человеческая благодарность. Я, значит, спасай его жалкую жизнь - рискуй собственной драгоценной шкурой. А он вон как себя ведет. Ну что же, не сказал бы, что я сильно удивлен, ничего другого от вашей породы ожидать не приходится. Все вы - проклятые лошафобы.
Дмитрий Казаков
КОРОНАЦИЯ
Нет четкой грани между богами и людьми: одни переходят в других.
Фрэнк Херберт
Наступило утро. Солнце, желтенькое, словно вымытый лимон, вынырнуло из сине-зеленой пучины моря на востоке, и замерло в бирюзе неба, словно спрашивая: рады ли мне?
Золоченые львы на Приморских воротах гордо оскалили пасти, приветствуя светило, и блики гуляли по острым клыкам. За воротами просыпался Терсис, город Тысячи домов, известный на всех берегах великого моря.
Приветствуя рассвет, Амир, верховный жрец Баала, бога-покровителя города, вышел на восточную террасу храма. Сегодня особый день, и начать его тоже следует по-особому. С террасы открывается вид на ряды домов с плоскими одинаковыми крышами. Ветер доносит ароматы цветущих по весне деревьев.
Прямо перед храмом простирается священная площадь, вымощенная мрамором, розовым, как кожа новорожденного. На него нельзя ступать грязной ногой, святотатца ждет жестокая кара.
Но в священное утро благородную чистоту пятнало нечто, на первый взгляд, напоминающее кучу грязи. Присмотревшись, Амир ахнул. Так и есть, Хассир, главный городской пьяница и дебошир! Напился и лежит в луже собственных испражнений, как нечистое животное свинья. Явно не проводил ночь в посте и молитвах, как положено перед Коронацией. И где только вино берет, святотатец!
Вскоре жрец во главе небольшого отряда храмовых стражников и слуг вышел на площадь. Ее надо очистить, и как можно скорее!
От Хассира разило, словно из выгребной ямы. В ответ на удар тупым концом копья он замычал, и попытался отмахнуться:
- Вставай, любезный, - прошипел Амир. Верховному жрецу запрещено браниться, о чем он в этот момент сильно пожалел.
Повторный удар возымел действие. Выпивоха приподнялся, и повернул опухшее багровое лицо к стражникам. Маленькие голубые глаза смотрели мутно:
- К-кто здесь? - язык пропойцы изрядно заплетался.
- Убирайся отсюда, быстро! - сказал Амир, зажимая нос. - Сегодня же Коронация, праздник Баала!
- А плевать я хотел на вашего Баала, - щербато улыбнувшись, ответил Хассир. - И на Хренацию тоже…
Выговорив это, он вновь рухнул на мрамор, смачно пустил ветры, и хриплым голосом заорал:
Ох, не жди меня, жена!
Не вернусь домой!
Я купил себе вина!
Ой-ой-ой!
"Ах ты, сын собаки и осла!" - выругался про себя Амир, а вслух скомандовал:
- Тащите!
Стражники с гадливыми минами подхватили Хассира под руки, и поволокли, словно мешок с отбросами. На вопли "Я - человек, и звучу гордо!" они внимания не обращали. Слуги кинулись затирать дурно воняющее желто-коричневое пятно.
- Сдайте его в городскую темницу, - крикнул вслед стражам жрец.
Утреннее происшествие Амир почти сразу выкинул из головы - не до того. Сегодня - Коронация, или, по-простому говоря, выборы нового правителя. Месяц назад отошел к праотцам Нассур Человеколюбивый, да предоставит ему Баал на небесах триста шестьдесят пять девственниц! Трон пустовать не должен. Но преемника может выбрать только сам бог-покровитель, для чего Коронация и предусмотрена. Избранник бога станет его рукой, языком и волей, и под его правлением процветать будет Терсис, город Тысячи домов.
"Человек да правит!" - рукой самого бога высечено на алтаре, что воздвигнут в храме более тысячи лет назад. За долгие годы, за многие Коронации, на опыте смертей сотен претендентов, жрецы составили примерный список черт, которыми, по мнению Баала, должен обладать Человек.
Это обязательно мужчина, не моложе двух, и не старше трех дюжин лет. Должны отсутствовать: лысина, горб, отвислое брюхо, косоглазие, хромота, щербатость, большие родимые пятна. Короче говоря, любые намеки на уродство. Отчего-то Баал не любит кудрявых и рыжих, равно как глупых и злых.
Кроме отрицательных признаков выделили и положительные: семь родинок в виде созвездия Короны на теле, равносторонние треугольники из родинок, сильно выраженная шишка на затылке, что дает магическую власть, и золотистый ободок вокруг зрачка.
В течение месяца, со дня смерти прежнего правителя, и до момента, указанного звездочетами, как наиболее благоприятный для Коронации, велся поиск кандидатов.
Через храм прошли сотни молодых мужчин, из которых осталось семеро. Если не повезет - шестеро погибнут, при удачном раскладе живы останутся все.
В главном зале храма прохладно и темно. Лишь у боковых проходов горят факелы. Из глубины святилища пахнет благовониями.
Изгнав из головы суетные мысли, Амир подошел к смутно различимой во мраке статуе бога, и опустился на колени. Молитва его была короткой: "О, Баал, Создатель Мира, Отец Богов, Сокрушитель Демонов, да пройдет Коронация спокойно и благочинно!"
И тут верховному жрецу послышался совершенно неуместный в храме хриплый смешок. Молитвенное настроение куда-то исчезло, и Амир завертел головой, пытаясь понять, где смеются?
Но смех стих, и ничего более не нарушало тишину. В некоем смущении жрец поднялся, и, поклонившись богу, зашагал к боковому проходу. Дела не станут ждать.