Но на секунду взглянув на девушку, я почувствовал прилив чего-то темного и могучего, непреодолимого и сильного, чего-то, что сказало мне: красавицы вроде этой - полная и безусловная собственность мужчин.
Но и в тот раз я выбросил эти мысли из головы.
- Я не понимаю тебя, - сердито проговорил я.
Лола не подняла головы.
- Я обращался с тобой с добротой и вежливостью. А ты продолжаешь вести себя как рабыня.
- Я и есть рабыня, господин, - ответила она.
- Я не знаю, чего ты хочешь. Мне следовало бы привязать тебя к решетке, чтобы урты тобой полакомились?
- Пожалуйста, не делай этого, господин, - проговорила Лола.
- Это шутка, - ответил я, ужаснувшись тому, что она приняла мою угрозу всерьез.
- Я думала, ты так и сделаешь, - мягко сказала девушка.
- Кстати, о шутках. Какую великолепную шутку мы сыграли сегодня над нашими тюремщиками!
- Что, господин? - не поняла она.
- Они поместили тебя ко мне, чтобы я мог издеваться над тобой, а я все-таки не сделал этого. Я обошелся с тобой мягко и вежливо, с добротой и уважением.
- Да, господин, - отреагировала Лола. - Великолепная шутка.
- Очевидно, у тебя проблемы со сном. Я тоже не хочу спать. Если желаешь, мы можем поговорить, - предложил я.
Она опустила голову и молчала.
- Хотела бы ты, чтобы я рассказал тебе о женщинах моего мира, которые прекрасны и свободны? - спросил я.
- Они счастливы? - задала она вопрос.
- Нет… Но и мужчины тоже несчастливы, - торопливо добавил я.
- Без сомнения, некоторые мужчины и женщины твоего мира должны быть счастливы.
- Некоторые, я полагаю, - ответил я. - Я хочу надеяться, что это так.
Я не видел большого смысла рассказывать ей в деталях о всеобщем страдании моего мира, мелочности и неудовлетворенности его жителей. Если судить о цивилизации по уровню радости и удовлетворенности ее населения, большинство цивилизаций Земли следует считать неудачными. Интересно отметить, с большим уважением рассматриваются цивилизации, оказавшиеся просто катастрофичными в плане обыкновенного человеческого счастья.
- Ты в безопасности, - сказал я Лоле. - Я не унижу тебя, обращаясь с тобой как с женщиной.
- Разве это унизительно, когда с тобой обращаются как с женщиной? - не поняла она.
- Предполагается, что унизительно.
- О! - не поверила рабыня.
- С ними следует обращаться как с мужчинами, - объяснил я. - Иначе они чувствуют себя оскорбленными.
- Понимаю, - сказала Лола задумчиво.
- Стало быть, это правда.
- Но я - женщина, - произнесла она.
- То, что ты думаешь об этом, не имеет значения, - ответил я.
- Понимаю.
Я замолчал.
- Мне бы показалось оскорбительным, если бы ко мне относились как к мужчине.
- Зря, - возразил ей я.
- О! - отреагировала Лола. - Но разве мужчины и женщины не разные?
- Статистически, конечно, между ними существует глубокая и очевидная разница, психологическая и физическая. Но можно найти некоторых мужчин, которые очень женственны, и некоторых женщин, весьма мужеподобных. Таким образом, существование женственных мужчин и мужеподобных женщин доказывает, что на самом деле мужчины и женщины одинаковы.
- Не понимаю, - призналась Лола.
- Я сам этого не понимаю, - усмехнулся я.
- Если можно найти мужчину, который похож на женщину, и женщину, которая похожа на мужчину, разве это не предполагает, что мужчины и женщины различаются?
Я промолчал.
- Если бы можно было найти урта, который был бы как слин, - продолжала она, - и слина, который был бы как урт, разве это показывало бы, что урты и слины - одно и то же?
- Конечно нет. Это было бы абсурдно, - заявил я.
- В чем разница? - задала она вопрос.
- Я не знаю. Должна быть какая-то, - ответил я.
- О! - Она продолжила: - Разве женственный мужчина и мужеподобная женщина, из-за того что они сравнительно редко встречаются на свете, не только не скрывают очевидной разницы между мужчинами и женщинами, но, наоборот, благодаря своей относительной уникальности более ярко подчеркивают разницу между ними? Я почувствовал растущее раздражение.
- Контрасты со временем будут уменьшаться, - сказал я. - В моем мире теперь образование направлено на маскулинизацию женщин и феминизацию мужчин. Женщины должны стать мужчинами, а мужчины должны стараться быть похожими на женщин. Вот ключ к счастью.
- Но женщины и мужчины разные. - Она выглядела уставшей и раздосадованной.
- Они должны вести себя так, словно между ними нет разницы, - объяснил я.
- Но что же тогда произойдет с их природой?
Я пожал плечами.
- Их природа не имеет значения. Пусть головы формируются при помощи досок. Пусть ноги стягиваются тесной тканью…
- Но не придет ли время воплей? - спросила Лола. - Время ярости, время поднять нож?
- Не знаю. - Я пожал плечами. - Будем надеяться, что не придет.
Я не знал, что неудовлетворенность приводит к агрессии и деструктивности. И вовсе не выглядит невероятным предположение, что неудовлетворенность моего мира, особенно мужской его части, может вызвать безумие термоядерной войны. Вытесняя агрессивность, ее, вероятно, направят на внешнего врага. И когда-нибудь курок будет спущен. Прискорбно, если последним прибежищем для мужчин, желающим доказать себе, что они мужчины, станет кровавая бойня современного технологического конфликта. Тем не менее я знал мужчин, жаждущих этого безумия, - оно разрушило бы стены их тюрьмы. При этом, скорее всего, сами они погибнут… Но может, хотя бы перед лицом смерти эти мужчины смогли бы вернуть себе мужество, от которого они прежде отказались? Мужское начало нельзя отрицать вечно. Чудовище будет освобождено или уничтожит нас.
- Должна ли я понимать, - спросила Лола, - что земляне не бросают женщин к своим ногам?
- Именно так, - ответил я. - С женщинами обходятся весьма почтительно. С ними обращаются как с равными.
- Бедные мужчины, бедные женщины, - проговорила Лола.
- Я не понимаю тебя, - удивился я.
- Ты бы сделал любовницу-рабыню своей ровней?
- Конечно.
- Тогда ты обманул бы ее надежды переполниться чувствами. Ты помешал бы ей исполнить то, что заложено в самых глубинах ее природы.
Я молчал.
- Если ты не будешь мужчиной, как сможет она стать женщиной?
- Ты считаешь, что женщина - рабыня? - с презрением спросил я.
- Я была в руках сильных мужчин и отвечу - да!
Я был ошеломлен.
- Ты ошибаешься! - закричал я. - Ты ошибаешься!
Я ужасно испугался тогда, что если то, что она сказала, - правда, то внутри меня может быть хозяин. Но если женщина опустится передо мной на колени и попросит надеть на нее ошейник, разве я не испугаюсь замкнуть ее прелестное горло жесткой хваткой железа? Разве не стану я бояться овладеть ею, принять могущественную ответственность господства? Была ли у меня сила и крепость, смелость быть хозяином? Не боялся ли я, что окажусь неспособным контролировать, укрощать и покорять такое сложное, прекрасное животное?
Нет, я наверняка, краснея и пугаясь, поторопился бы поднять ее на ноги, пытаясь смутить и пристыдить за то, что проявила свою чувственную природу. Мне пришлось бы подстрекать ее быть мужчиной. Если бы она была мужчиной, то я мог бы со спокойной совестью оставить женщину в ней неудовлетворенной.
- А ты глупый, - сказала она.
Меня разозлило это, но я напомнил себе, что я - человек с Земли и женщины могут злить и оскорблять меня, сколько им угодно, с полной безнаказанностью. Если бы им не разрешали этого делать, как бы они смогли уважать нас?
- Я не удивляюсь, что женщины равны таким мужчинам, как ты, - заявила она. - Мне кажется, Джейсон, что ты, весьма вероятно, равен женщине.
Я молчал.
- Ты - презренный раб, - сказала она.
- Тебе бы понравилось быть равной с мужчинами, - сказал я ей.
- Женщины мечтают не о равенстве, а о хозяевах, - ответила она.
Я сердито сел спиной к стене.
- Унизительно носить ошейник в этой камере, - заключила она и легла на одеяло, повернувшись ко мне спиной.
Она не подумала закрыть свое прелестное тело. Каждый дерзкий, соблазнительный изгиб ее тела был выставлен передо мной презрительно, насмешливо. Это было оскорбление рабыни, наносимое слабому рабу, которого она не боялась.
Мои кулаки сжались. Волна гнева накрыла меня. Я представил, как подскакиваю к Лоле, резко бросаю ее на спину и начинаю хлестать по щекам ладонью и затем безжалостно насилую ее, напоминая, что она всего лишь рабыня, брошенная мне на ночь…
Но я не сделал этого. Я контролировал себя.
Я ведь пытался поладить с ней по-хорошему!
Мой взгляд остановился на хлысте, лежащем на скамье. Я представил, как использую этот хлыст на ее красивом теле, пока она не запросит пощады. Лола поняла бы только пинки или удары хлыста. Это те аргументы, которые могут убедить женщину. Мне не удалось найти с ней общий язык, несмотря на то что я был внимателен и вежлив и обращался с ней благородно и с уважением. Я обращался с ней как с равной, а в ответ получил насмешку и презрение!
Я почти ничего не понял из того, что произошло. Она высмеяла меня, а я обращался с ней как с товарищем, пытался увидеть в ней личность.
- Ты собираешься бить меня хлыстом? - спросила она.
- Конечно нет, - ответил я.
- Я так и думала, - сказала она и, перевернувшись, легла на спину, уставившись в потолок.
Увидев ошейник у нее на горле, я снова сел у стены и, встревоженный, задумался. Лола не поняла, что такое джентльмен. Она привыкла только к дикарям с Гора. Я был слишком хорош для нее.
- Ты не кажешься благодарной, - сердито сказал я.
- За что я должна быть благодарной?
- Тебя отправили ко мне для наказания, - ответил я. - А я не наказал тебя.
- Как умны были мои хозяева, - с горечью проговорила она. - Должно быть, я сильно не угодила им.
- Я не понимаю!
- Я наказана самым жестоким образом.
- Я не понимаю, - повторил я. - Я не наказывал тебя.
Внезапно, удивляя меня, Лола перекатилась на живот и ударила маленькими кулачками по одеялу. Она начала истерически плакать. Я не мог понять ее.
- Что случилось?
Она вскочила с одеяла и с жалобным видом, всхлипывая и рыдая, подбежала к решетке. Прижалась к ней своим прелестным телом и, вытянув руки сквозь прутья клетки, закричала в пустой коридор:
- Хозяева! Хозяева! Выпустите меня! Пожалуйста, выпустите меня!
При этом Лола ударяла по решетке своими крошечными, красивыми руками.
- Выпустите меня! - умоляла она. - Пожалуйста, выпустите меня, хозяева!
Затем сломленная, рыдающая Лола опустилась на колени к решетке, склонив голову, держась за прутья руками.
- Выпустите меня отсюда, хозяева! - плакала она. - Пожалуйста, выпустите меня отсюда, мои хозяева!
Но никто не ответил на ее крики. Лола стояла на коленях у решетки, опустив голову, и шептала:
- Выпустите меня. Пожалуйста, выпустите меня, хозяева…
- Я не понимаю тебя, - сказал я.
Она продолжала плакать.
- Я не понимаю, - повторил я, - я не наказывал тебя.
- Ты знаешь, в чем было мое наказание? - плача, спросила она.
- Нет.
- Оно было в том, что меня поместили с тобой, - ответила она и опустила голову.
Я вернулся туда, где до этого сидел, и опустился на солому. Она, всхлипывая, осталась у решетки. Там же, позже, Лола заснула. Я прислонился к стене, испытывая гнев. Заснуть не удалось.
8. Я ОПОЗОРЕН. Я ПОКИНУ ДОМ АНДРОНИКАСА
- Залезай, - сказал Продикус.
Грон с голой грудью стоял позади него, опершись на эфес большого, длинного, изогнутого меча.
- Подожди, - приказала леди Джина.
Я стоял на коленях перед квадратным железным ящиком, отделанным белой эмалью изнутри. Одна из его стенок лежала на плитках.
Я напрягся. На двух сторонах ящика красной краской была нарисована печатная буква "Кеф". "Кеф", конечно, является начальной буквой не только в слове "кейджера", наиболее употребимом для обозначения рабыни, но также для слова "кейджерус", что обозначало раба-мужчину. Ящик вполне подходил для раба-мужчины. Это было ясно и по размерам ящика - он превышал размеры тех, что обычно предназначены для рабынь. Эти ящики также метятся красным по белому, но буквы на них пишут курсивом, который применяется на клеймах для женщин.
- Прошлой ночью, Джейсон, мы бросили тебе рабыню, - произнесла леди Джина и тряхнула распущенными хвостами своей плетки.
Я не поднимал головы.
- Мне было интересно посмотреть, что ты будешь делать с ней. Тогда я полагала, что в тебе сохранилась хотя бы частичка мужского начала.
Дрессировщица внезапно взмахнула плетью, и я вздрогнул.
- Теперь я вижу, что в тебе ее нет!
Она снова ударила меня, и хвосты плети обожгли мою спину. Я не смог удержать слез и заплакал не столько от боли, сколько от разочарования, отчаяния и стыда. Я знал в глубине сердца, что заслужил наказание.
- Можно сказать, моя госпожа? - с мольбой попросил я.
- Говори, - разрешила леди Джина.
- Я землянин, - попытался объяснить я. - Мы доказываем свое мужское начало, отрицая его. Тот, кто ведет себя в меньшей степени по-мужски, демонстрирует подлинное мужество.
- Ты веришь в это? - спросила леди Джина.
- Нет, госпожа, - с горечью сказал я. - Не верю, меня просто научили так говорить.
- Люди, которые гордятся тем, что отвергают свое мужское начало, обманывают себя. Возможно, таким образом они защищаются от осознания того, что на самом деле у них попросту нет мужского начала, которое следует отрицать.
Я не поднимал головы. Мне было известно, что мужчины отличаются один от другого. Некоторые, возможно, действительно лишены мужского начала. Для таких проще всего изощряться в притворном отрицании его. Отдельные мужские особи - полагаю даже, достаточно многочисленные - не испытывают сильных потребностей и сексуального голода. Жизнь не готовила их к осознанию потребностей, желаний и страстей. Конечно, они не знали, что у более глубоких и мощных натур более глубокие желания и страсти. Эти желания и страсти подобны краскам, которых они не могут видеть, звукам, которых они не могут слышать, словам, которые должны навсегда остаться за пределами их понимания.
Но может быть, я ошибался? Может быть, в мужчинах остались еще черты бродяги и охотника? Возможно ли навсегда забыть трепет пойманной окровавленной добычи в руках или жгучее желание откинуть голову и завыть на луну в ветреную ночь?
- Как же человек может знать, есть ли у него мужское начало, если он никогда не выражал его? - язвительно поинтересовалась леди Джина.
- Я не знаю, госпожа.
- Пусть те, кто проявлял свою мужскую природу, решают сами, хотят ли они отрицать ее?
Я ничего не сказал на это, потому что не знал, что значит - по-настоящему быть мужчиной. Я боялся мужской природы. Предположим, я обрел мужественность. Как, вкусив однажды мясо, кровь и победу, смог бы я подавить обретенное право первородства?
Мужчины не должны быть мужчинами. Я знал это и не поднимал головы.
- Раб! - с насмешкой произнесла леди Джина.
Я стоял на коленях, со стальным ошейником дома Андроникаса на горле перед открытым ящиком для рабов. Наверху он имел два ряда колец, каждое крепилось на краю верхней крышки, через которые продевались длинные шесты для переноски. Позади, за Троном, стояли рабы-переносчики, огромные, мускулистые мужчины в ошейниках. Двое из них держали шесты, похожие на пики.
- Подними глаза, раб Джейсон, - приказала дрессировщица. - Посмотри вокруг себя.
Я огляделся.
- Как к тебе относятся, прелестный раб?
- С презрением, госпожа, - ответил я.
- Верно, - подтвердила леди Джина.
Это была правда. Даже рабы презирали меня, землянина, стоящего на коленях.
- Опусти голову, раб, - велела мне леди Джина.
- Слушаюсь, госпожа.
- Ты годишься для того, чтобы быть рабом, - презрительно сказала она.
- Да, госпожа, - подтвердил я, не понимая, почему она сердится. Казалось, я разочаровал ее. Но что свободная женщина хотела от того, кто был только рабом?
Внезапно, закричав от ярости, леди Джина принялась стегать меня плетью. Наконец, спустя некоторое время, она утомилась. Спрятав кнут за пояс, леди Джина приподняла за волосы мою голову.
- В тебе есть мужчина, Джейсон? - спросила она.
Я промолчал.
Дрессировщица улыбнулась.
- Засуньте раба в ящик, - приказала она.
Я заколебался.
- Ты повинуешься?
- Да, госпожа, - ответил я.
- Тогда - повинуйся.
- Слушаюсь, госпожа.
На коленях я заполз в ящик, с трудом поместившись в нем. Металлическая дверь закрылась. Запоры встали на место. Я прижался к стенкам железного контейнера. Слева и справа, на уровне глаз, в этих стенках оказались пятнадцать маленьких отверстий около полудюйма в диаметре, расположенных тремя горизонтальными рядами, по пять штук в каждом.
Я услышал, как два длинных шеста продели через ряд колец на крышке ящика.
- Доставьте его на рынок Таймы, - услышал я голос леди Джины.
- Будет исполнено, госпожа, - ответил Продикус.
Ящик подняли в воздух.
Опустив голову, я заплакал. Я был человеком с Земли. Я был рабом.
9. Я - ТОВАР, НАПРАВЛЯЮЩИЙСЯ НА РЫНОК ТАЙМЫ
- Понюхай девушку, господин, - насмехалась рабыня.
Меня перевезли на рынок в ящике для рабов. Он был поставлен на камни рядом с лоханью, из которой поили закованных в цепи невольников. Мы находились на краю пространства, похожего на городскую площадь. Я отпрянул от отверстий в стенке, когда коричневая репсовая ткань, закрывающая восхитительно округлый низ живота рабыни, внезапно коснулась моего носа.
Она бесстыдно потерлась об отверстия, и я на самом деле почувствовал запах грязи и пота и горячий сырой запах женщины.
- Понюхай меня тоже, господин, - сказала другая рабыня, одетая в такую же коричневую репсовую ткань, и в свою очередь потерлась об ящик.
- Уберите свои грязные, вонючие маленькие тела! - зарычал Продикус.
Обе девушки засмеялись и, повернувшись, быстро и легко убежали прочь. Они казались восхитительными, в коротких туниках, с ошейниками. У одной туника была разорвана до талии с левой стороны. Они не стали дожидаться кнута Продикуса.
- Раб! Раб! - закричал маленький ребенок, стуча по металлическому ящику.
- Раб! Раб! - подхватил его товарищ.
По очереди они колотили по ящику. Внутри шум был болезненным. Затем дети убежали куда-то играть.
- Господин!
Я позвал человека, который проходил мимо, и прижался лицом к отверстиям.
- Скажите, пожалуйста, господин, - обратился я. - В каком я городе?
Прохожий плюнул в отверстия. Я быстро отпрянул назад и вытер щеку. Теперь я понимаю, что он был добр, потому что не велел избить меня. Я проявил большую дерзость, осмелившись заговорить с ним. Некоторых рабов убивали за такие поступки.