- Времена конфликтов, смут и кровавых войн - вот что более вероятно.
- Может быть, - согласилась она. - Я полагаю, что всегда найдутся несгибаемые бунтари, которые не позволят растоптать свое мужское начало.
- Разве такое будущее не предрекает варварства?
- Варварство или прием гостей на лужайке - ты сам мог выбирать, - улыбнулась леди Джина.
- Любой здравомыслящий человек наверняка выберет прием гостей на лужайке, - пробормотал я.
- Это правда?
- Не знаю.
- Я бы выбрала варварство. Прием гостей - такая скука!
- Женский пол живет при варварстве не слишком хорошо, - заметил я.
- Мы живем лучше, чем ты думаешь.
- Но вы едва ли свободнее рабов, - заметил я.
- Нас это вполне устраивает, - ответила она.
Я молчал. Дрессировщица сердито посмотрела на меня.
- Как глупо, я веду беседу с рабом, - презрительно произнесла леди Джина и повернулась к девушкам, которые, конечно, ничего из нашего разговора не поняли, потому что не знали английского.
- Почему, госпожа, вы говорили со мной так откровенно? Ваш метод оказался бы более эффективным, если бы я ничего не знал о нем. Вы как будто предупреждали меня о своих намерениях.
Не глядя на меня, леди Джина сказала: "На Горе не ломают рабов так, как ломают мужчин на Земле".
Она что-то приказала девушкам, и они быстро увели меня прочь от моей хозяйки. Лола тащила меня на цепи, а Тела подгоняла плетью сзади.
Скоро должны были начаться мои уроки горианского языка. Я старался не смотреть на прелести моих учительниц, так как знал: меня накажут, если я взгляну хотя бы на одну из них по-мужски.
Я не должен позволять себе сексуальных чувств. Я обязан безжалостно контролировать себя и четко понимать, что я - раб.
Затем мне пришло в голову, что с моей стороны заглядываться на их красоту попросту неправильно. Они не виноваты в том, что попали в рабство. Так же как и я. Несмотря на красоту и лоскуты вместо одежды, на клеймо и стальной ошейник, они - живые люди, такие же, как и я, и заслуживают уважения. Я не должен пялиться на них, как это делают биологически сильные, агрессивные самцы. Необходимо видеть в них личности. Тогда с моей стороны это станет свидетельством уважения к ним, а также моего благородства, моего понимания, моей совестливости и нежности. То, что я подавил свои чувства, свидетельствует не о трусости, а скорее является признаком смелости и отваги. Теперь я достаточно силен и достаточно смел, чтобы контролировать и побеждать себя. Как я хорош в этой роли! Меня надо не презирать, а скорее поздравлять и хвалить!
Возможно, горианцы не оценили бы моей жертвы, не осознали бы, насколько я благороден, но в одном я уверился: женщины моего мира пришли бы в восторг. Удовлетворенный, я подчинился рабыням, признал в них хозяек.
Нельзя позволить жителям этой планеты отнять у меня мое собственное "я". Что именно является моим "я", мне хорошо было известно, поскольку этому меня научили на Земле. Мне не думалось, что мое "я" помешает моему рабству.
5. Я УЧУСЬ НАЛИВАТЬ ВИНО. МЕНЯ НАКАЗЫВАЮТ. Я УЗНАЮ О РЫНКЕ ТАЙМЫ
- Наливай, Джейсон, - приказала леди Джина.
- Да, госпожа, - ответил я, покинул ряд стоящих на коленях рабов и приблизился к столу, неся сосуд с вином. За столом, сведя колени вместе, как подобает свободной женщине, восседала Лола. Кусочек репсовой ткани, наброшенной на плечи, изображал на ней платье с вуалью. Около стола, в кожаной одежде, с хлыстом в руках, находилась леди Джина. Я почтительно приблизился к Лоле и встал на колени перед ней.
- Не угодно ли вина, госпожа? - предложил я.
- Угодно, раб, - ответила она.
- Ты сегодня хорошо выглядишь, Джейсон, - отметила леди Джина.
- Спасибо, госпожа, - ответил я.
Теперь я носил короткую шелковую тунику, белую, с красной отделкой. Мои волосы отросли, я носил их зачесанными назад и повязывал белой лентой. Когда-то в юности я ходил с такой прической.
Я провел в тюрьме, по моим подсчетам, пять или шесть недель. Прежний мой тяжелый железный ошейник теперь заменили на более легкий, отделанный белой эмалью. На нем имелась выгравированная надпись. Я не мог прочитать ее, потому что оставался неграмотным. Мне сказали, что надпись гласит: "Верните меня для наказания в дом Андроникаса".
Я не думал, что мне стоило опасаться поимки вне тюрьмы, и даже не знал местоположения дома Андроникаса. Однажды меня избили за то, что я спросил об этом. Мне разъяснили, что любопытство в рабах не приветствуется.
Новый ошейник хоть и много легче прежнего, но тоже имел кольцо для поводка.
Лола смотрела на меня с презрением. За моей спиной, в шеренге рабов, одетых в шелка и ленты, слышалось легкое движение. Рабам не понравилось, что хозяйка выбрала меня. Они ревновали.
- Еще раз, Джейсон, - сказала леди Джина. - Более мягко, более почтительно.
- Не угодно ли вина, госпожа? - снова спросил я.
- Угодно, раб, - повторила Лола.
- Хорошо, - одобрила леди Джина. - Теперь наливай.
Я осторожно налил вино в чашу перед Лолой.
- Ты наливаешь слишком быстро, раб, - сказала Лола.
Я посмотрел на леди Джину. Мне казалось, я все сделал правильно.
- Прихоть хозяйки - это главное, - кивнула леди Джина.
- Простите меня, госпожа, - обратился я к Лоле.
Она посмотрела на меня самодовольно.
- Спусти тунику до талии, - приказала она.
Я выполнил приказ.
- Удар для неуклюжего раба, - велела Лола рабыне по имени Тела.
Та сняла плеть с кольца на стене и, встав позади, ударила меня по спине. Тунику спустили до талии, чтобы не забрызгать ее кровью.
- Простите меня, госпожа, - прошептал я.
Какой высокомерной выглядела Лола, представляясь свободной женщиной! Она стояла на коленях за столом, почти нагая, за исключением лоскута на бедрах, кусочка ткани на плечах и стального ошейника, надетого на ее прелестную шею.
У нее такая волнующая грудь… Какой же сукой оказалась эта рабыня по отношению ко мне! Она злилась на меня во время тренировок гораздо сильнее, чем от нее требовалось. Частенько по ночам меня переполняла боль от ударов ее плети. По сравнению с ней Тела казалась деловитой и рациональной и обращалась со мной не более сурово и презрительно, чем с любым другим рабом, попавшим в ее власть. Я не понимал, за что Лола так люто ненавидит меня и почему относится ко мне с таким невероятным презрением. Она не упускала ни одной возможности унизить или ударить.
Я старался не обращать на нее внимания. Я силился уважать ее, тысячу раз за день напоминая себе, что она - личность. Причем она была мелочной и злой не только со мной. Ее не любили в тюрьме ни рабы, ни охранники.
Я знал, что Лола - личность. И все-таки трудно было не видеть в ней рабыню. Временами я даже подозревал, что леди Джина проявляет недовольство Лолой.
- Он посмотрел на меня! - закричала Лола, повернувшись к дрессировщице и торжествующе показывая в мою сторону.
Это было правдой. Я действительно смотрел на нее. В этой тюрьме, питаясь простой и здоровой пищей, занимаясь постоянными тренировками и упражнениями, находясь в горианской атмосфере, я начал чувствовать возвращение моей сексуальности. Конечно, я боролся с этим. Но иногда мне казалось, что бесполезно мучить себя зря. Зачем все это? Что плохого в том, чтобы быть мужчиной?
- Двадцать ударов! - закричала Лола, обращаясь к Теле.
Тела вопросительно посмотрела на леди Джину.
- Хватит одного, - сказала та. Лола побледнела.
- Не забывай, Лола, - проговорила леди Джина. - Ты не свободная женщина. Не становись надменной.
- Слушаюсь, госпожа, - испуганно пробормотала Лола.
Мне было приятно видеть страх рабыни.
- Можешь применить дисциплинарный удар, - сказала Теле леди Джина.
Удар был произведен. Я вздрогнул. Тела, будучи женщиной, не могла ударить кнутом слишком больно. Женщина не в состоянии наказать мужчину кнутом как следует. С другой стороны, мужчина может ужасно наказать женщину, если захочет этого. Впрочем, я знал: ни один настоящий мужчина не захочет так поступить.
- Вылей вино обратно в сосуд, - велела леди Джина, - и снова налей его в чашу.
- Слушаюсь, госпожа, - ответил я и спустя мгновение снова налил вино в чашу для Лолы.
- Ты слишком медленно наливаешь, раб, - произнесла она.
- Простите меня, госпожа, - ответил я.
Однако Лола не приказала Теле ударить меня опять. Когда я отодвинулся, Лола качнулась вперед и рукой уронила чашу на маленький стол.
- Неуклюжий раб, - с ужасом закричала она.
Я испугался.
Лола взглянула на леди Джину.
- Смотрите, что он сделал! - кричала она.
Я посмотрел на Лолу с внезапной яростью.
- Ты разве не раб, Джейсон? - поинтересовалась леди Джина.
- Простите меня, госпожа, - торопливо обратился я к Лоле, - я сейчас же все уберу.
- Поторопись, раб, - торжествующе молвила она, - а я пока подумаю, каким будет твое наказание.
В ярости я отошел к стене, поставил сосуд с вином, взял тряпку и воду и быстро вернулся, чтобы вытереть стол.
- Неуклюжий раб! - прошептал мне один из рабов, стоящих на коленях в шеренге.
Вытерев разлитое вино, я убрал воду и тряпку и снова опустился на колени перед Лолой.
- Голову вниз, - приказала рабыня.
Я наклонил голову.
- К какому наказанию я приговорю тебя? - задумалась она. - О, придумала! Возвращайся в свою камеру и сними одежду. Там тебя закуют в цепи. Сегодня тебе не будет ни еды, ни одеяла. Заодно скажи страже, что тебе причитается двадцать ударов… - Помолчав, Лола задумчиво добавила: - "Змеей".
Я посмотрел на нее, не поверив своим ушам. Люди иногда умирают под ударами "змеи".
Рабыня презрительно улыбалась мне.
- Хватит с него и пяти, - веско произнесла леди Джина.
- Очень хорошо, пять ударов, - кивнула Лола.
- Поблагодари свою госпожу и выполняй приказ, - проговорила дрессировщица.
- Спасибо, госпожа, - сказал я Лоле.
- Беги, беги, раб Джейсон, - ответила надменная рабыня.
Я поднялся на ноги и выбежал из комнаты.
- Тандрук, - услышал я голос леди Джины за спиной, - ты следующий! Налей вина, Тандрук!
Я лежал на камнях своей клетки, обнаженный, в крови, с закованными руками и ногами. Я с трудом мог шевелиться. Я получил пять ударов "змеей", с которой умело обращался мужчина.
- Джейсон!
С трудом поднявшись на колени, я посмотрел налево. Там, по другую сторону решетки, стояла леди Джина.
- Почему ты не сказал, что это Лола пролила вино? - спросила она.
- Так вы знаете, что это сделала она?
- Конечно. Ее маленькая рука хоть и быстра, но не настолько, чтобы ускользнуть от моих глаз. А твои руки не могли уронить чашу.
- Мне не хотелось, чтобы вы наказывали ее, - ответил я.
- Хорошо! - произнесла дрессировщица. - Я вижу, ты учишься. Хочешь приберечь ее для себя, чтобы потом, если представится возможность, самому отмерить ей наказание? Молодец! Ты учишься быть мужчиной.
- Я никогда бы не стал наказывать ее, - ответил я. - Я землянин. Женщина не наказуема, независимо от того, что она делает.
- Как же вы тогда контролируете своих женщин? - удивилась моя собеседница.
Я пожал плечами.
- Мы их не контролируем.
- Вы, мужчины с Земли, вполне заслуживаете жизни, которую ведете, - засмеялась леди Джина.
- Госпожа… - обратился я к ней.
- Я слушаю.
- За что Лола ненавидит меня?
- Ты отличаешься от мужчин, которых она знавала, - ответила леди Джина. - Она находит тебя презренным и жалким. Ты не видишь в ней рабыню.
- Но ведь она - живой человек, - попытался объяснить я. - У нее есть чувства.
- Конечно, у нее есть чувства, - перебила леди Джина, - у нее есть глубокие, возбуждающие, сильные чувства женщины, которая осознает себя рабыней. Ты отвечаешь этим чувствам?
- Нет, конечно нет, - сказал я.
- Типичный землянин, - улыбнулась леди Джина.
- Я даже не предполагал, что Лола испытывает такие чувства.
- Практически все женщины - рабыни, - сказала дрессировщица. - Они жаждут хозяина. Это гораздо глубже ваших мифов и политических изобретений, несмотря на всю их рациональность.
- Как вы можете так говорить? Вы же сами - женщина!
- Посмотри на меня, Джейсон, - проговорила она. - Посмотри на мою силу, мою жестокость. Я не такая, как другие женщины. Я практически мужчина, но по жестокой игре природы заключенный в женское тело. Это болезненно, Джейсон. Вот почему, наверное, я так ненавижу и женщин, и мужчин.
- Я так не думаю, госпожа, - заметил я, - на самом деле вы никого не ненавидите.
Она озадаченно посмотрела на меня, а затем произнесла:
- Думай что говоришь, если не хочешь быть отхлестан и заклеймен.
- Слушаюсь, госпожа, - ответил я. - И все-таки мне кажется, вы - женщина и по виду, и по доброте.
- Остерегайся, раб! - предупредила леди Джина.
- Простите меня, госпожа.
- Усвой хорошенько, Джейсон, что женщины - рабыни, стремящиеся к своему хозяину.
- Они - свободные личности, - настаивал я.
- Ты упорно воспринимаешь женщин в качестве бесполых и униженных существ. Этим ты препятствуешь самому себе в познании и понимании женщин. Употребляя эти представления, ты упускаешь богатство и глубину чувств, их сокровенное женское начало, и никогда не будешь в состоянии удовлетворить полностью их биологические потребности. Ибо они включают в себя потребность рабски подчиняться сильному мужчине.
- Ложь, ложь! - Я кричал. - Ложь! Ложь!
- Мне жаль, что я расстроила тебя, Джейсон, - проговорила леди Джина. - Я этого не хотела. У тебя был трудный день. Без сомнения, мне не следовало бы говорить с тобой так, как я иногда делаю. Но порой по каким-то причинам я забываю, что ты - землянин и раб. Я промолчал.
- Для раба ты слишком крупный и сильный, Джейсон, - продолжала она. - Возможно, поэтому я иногда упускаю из виду, что внутри ты мал и слаб.
- Требуются смелость и сила, чтобы казаться маленьким и слабым, - сердито ответил я.
- Возможно, - ответила леди Джина. - Я не могу знать этого, я не маленькая и не слабая.
Я опустил голову.
- Интересный взгляд на проблему, - заметила дрессировщица. - Возможно, глупец имеет мудрость, чтобы быть глупцом. А трус имеет храбрость быть трусом.
Я взглянул на нее с тоской.
- Достаточно грустно быть глупцом и трусом, - продолжала она. - К чему обращать в добродетель эти жалкие пороки? Разве ты не можешь понять, что тебя воспитали в морали, изобретенной слабыми, чтобы подрывать и подавлять сильных? Разве общественная польза такого изобретения не очевидна? Разве ты не можешь понять, что мораль, призванная уродовать и подавлять сильных, настраивать их против самих себя, является идеальным инструментом для возвеличивания маленьких и слабых? Пока сильные терзают себя и разрываются на части от чувства отчаяния и вины, маленькие и слабые, пролезая всюду без потерь, продолжают беспрепятственно осуществлять свои жалкие идеи!
- Нет, нет! - выдохнул я.
- Отдохни, Джейсон, - сказала дрессировщица. - Завтра тебя будут оценивать работорговки с рынка Таймы.
- Что такое рынок Таймы? - спросил я.
- Ты довольно скоро узнаешь это, - ответила она, - ложись, Джейсон.
- Слушаюсь, госпожа, - пробормотал я и улегся.
Леди Джина какое-то время стояла, глядя на меня.
- Лоле не следовало пытаться втягивать тебя в свои проблемы. Рабыня перешла границы, - вдруг сказала она. - Я крайне недовольна ее поведением. Лола стоит у опасной черты. Я думаю, она становится слишком наглой, слишком заносчивой. В следующий раз, если она хоть в малейшей степени доставит мне неудовольствие, я подвергну ее наказанию.
Я взглянул на дрессировщицу со смущением.
- Мы не на Земле, Джейсон, - напомнила она, - Мы наказываем рабов, если они плохо себя ведут. Конечно, иногда мы наказываем их, даже когда они ведут себя хорошо.
- Но почему, госпожа?
- Потому что они рабы.
- Понятно, госпожа.
- Теперь отдыхай.
- Слушаюсь, госпожа.
- Кстати, Джейсон, я хвалю тебя за твои успехи в горианском языке. У тебя есть способности.
- Спасибо, госпожа, - проговорил я.
- И твое тело при помощи упражнений и диеты выглядит просто отлично. Ты набрал вес, но смотришься отменно, потому что его дают мышцы, а не жир.
- Спасибо, госпожа, - ответил я.
Мышечная ткань, безусловно, и тяжелее, и более компактна, чем жировая. Это объясняет парадокс увеличения веса тела с одновременным внешним похудением.
- Ты крупный, как мужчина-горианец, Джейсон, - заметила дрессировщица. - На самом деле ты даже крупнее многих из них. Очень жаль, что ты годишься только для рабства.
- Да, госпожа, - согласился я.
- Засыпай теперь.
- Слушаюсь, госпожа.
6. ЛЕДИ ТАЙМА
- Интересно, - произнесла женщина. - Многообещающе.
Я невольно задрожал, когда холодная кожаная плетка с хвостами, скрученными вокруг рукоятки, пошла вверх по моему правому боку.
- Мы зовем его Джейсон, - сказала леди Джина, стоящая позади.
Мои руки, поднятые над головой, крепились к кольцу в освещенной факелом комнате с низким потолком. Я стоял обнаженный.
- Хорошее имя, - ответила женщина, - но мы можем назвать этого тарска как угодно.
- Конечно, - согласилась леди Джина.
Слева, в одну линию со мной, стояли еще более двадцати рабов, обнаженных и закованных. Нас рассматривали женщины-работорговцы в покрывалах и платьях. Их было пять.
- Открой рот, - приказала мне одна из них.
Я открыл рот. Она запустила внутрь, под верхние зубы, большой палец. Платья и покрывала, надетые на женщинах, поражали элегантностью и сияли как шелк.
Преобладали оттенки голубые и желтые - цвета работорговцев. Когда изящный рукав платья поднялся вверх, я увидел на левом запястье тяжелый, с металлическими заклепками браслет из черной кожи. Женщина оценивала меня проницательным взглядом темных глаз, жестоких, беспристрастных, безжалостных. Похоже, она была такой же властной, как и моя дрессировщица. Я старался не встречаться с ней глазами. Она пугала меня. Я знал, что такие женщины могут весьма строго обойтись со мной. Они не будут снисходительны к жалким мужчинам, попавшим к ним во власть.
Женщина засунула руки мне в рот и открыла его как можно шире, чтобы можно было лучше рассмотреть зубы. Затем, взяв меня большим и указательным пальцем за подбородок, повертела моей головой из стороны в сторону.
- Не плохо, - отметила она и, отступив назад, приказала мне: - Подними голову!
- Слушаюсь, госпожа, - ответил я.
Женщины осматривали нас так, как мы, будучи рабами, того заслуживали.
- У этого хорошие бедра, - заметила одна из них.
- Недурные, - подтвердила другая.
- Смотритель! - позвала первая.
- Я здесь, - отозвалась леди Джина.