- Кин, мы всего-лишь упустили пиратов. Вместе с ними парочка отъявленных головорезов. Тот, за кем мы гнались захлебнулся в реке. Это, может, много, но что они сделают нам, если только и делали, что бегали от нас?
Оридонец остановился и упер свой хмурый взгляд в брезда.
- Конклав не интересуется делами пиратов и головорезов. Тот, который утонул… ты говоришь, что утонул - ты это наверное знаешь? Видел его труп? Нет? Цуру приказали выслать за этим людомаром целую армию. Мою армию. Ты думаешь, что меня взрастили для погонь за парочкой разбойников?! Или, думаешь, Цур сделал это от нечего делать? - Кин фыркнул. - Этому людомару, - продолжал он, - удалось без особых трудностей пройти из одного конца Владии в другой. Так словно это не есть оридонская земля. Чернолесье благоволит ему. Старые боги Владии благоволят ему. Об этом зле говорил Фод. Старые боги Владии вернулись во Владию. Это и есть то, чем взволнован Конклав. - Кин перевел дух. Его лицо приняло прежнее выражение.
- Что мы будем делать, привеликий?
- Я не знаю. Идти обратно мы не станем. Возращаться в Эсдоларк я не хочу…
- Хм… мне там понравилось.
- Мы вернемся к Немой лощине. Мне нужно видеть Цура и говорить с ним. Грядут большие перемены.
Каумпор Быстросчет из Фийоларка
- Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте!
В просторную комнату, помимо крика, залетал радостный весенний ветерок, не выхолаживший тепло, но приносящий приятную свежесть. Он играл тонкой материей, которой были занавешаны окна, шуршал в углу кипой одеял и подушек, из которых торчали две маленькие ножки; заигрывал и перебирал веточками растений, высаженных в широком горшке-подоконнике.
Из другой комнаты донесся скрип полов и недовольный старческий голос.
- Чего разорался-то? Ранехонько, вроде… ранехонько!..
Женщина тяжело переступала с ноги на ногу. Раздались скрип и хлопки, с которыми соседи закрывали ставни.
- Ранехонько…
- Закрывайте ставни-и-и! Ставни закрыва-а-йте! Достопочтенная… низкий поклон. Ставеньки заприкройте. Вот так… Мое почтение.
- Мое почтение и вам. Закроем-закроем… Ранехонько, вроде бы. - Голос старухи стал глуше. Видимо, она высунулась в окно.
- Владыка око сопрятал за стеною городской. Сигнал то для меня. Значит, пора, достопочтенная.
- А нам видно еще Владыку-то, почтенный.
- Так хоромы у вас, достопочтенная Теллита, не хуже холларкских. Вы ставеньки на первом этаже прикройте, а на третьем - я уж прогляжу, стало быть. - Голос угодливо хихикнул.
- Спасибочки тебе, достопочтенный Пулнис, так и поступлю…
- Теллита, чего сегодня на рынке слыхала-то? - ожила за окном улица голосом соседки.
- Ничего особливого не слыхала. - Это был всегдашний ответ, после которого начиналась оживленная болтовня. - Буррта, говорят, окосела…
- Это какая? - присоединился еще один женский голос.
- Холларковой жены родня по матери…
- Первой али второй жены?
- Даива - это какая?
- Вторая…
- Вот ее-то родня по матери.
- Даива - это первая, вторую зовут Мукера.
- Перепутала ты все…
- А чего окосела-то?
- Пала во время выезда. Колесо у тележки подломилося. Пала она. Головой о землю приложилася.
- Боги-боги-боги… теперь-то что?
- Говорю же, окосела!..
- Закрывайте ставеньки…
- Заглохни ты, Пулнис, оглушил уже. Не глухие мы. - Цыкнули на ночного сторожа. - Теллита, а теперь-то чего будет?
- Не знаю.
- На рынке чего говорят?
- Сходи да послушай.
- Не могу я, ноги совсем отяжелели после родов. Завтречка заходи, поглядишь. Еле ворочаю ими.
- Я тоже зайду…
- И мне, если можно, отвори…
- Заходите, гостями будете. Не откажу. Всем дверь отопру.
- Вспомнила! Вызвали мага какого-то прямо от долины брездской.
- И что?
- Что, что? Ждут!
- Ай! Съехали мы. Чего коня упустил? Как выбираться будем? - Куча одеял в углу комнаты вздыбилась и из нее поднялось заспанное женское личико. Оно с удивлением осмотрелось вокруг, по-детски хлопая ресницами, подумало немного, скривило ротик и с непередаваемый по тяжести стоном упало на подушки.
- Приснилось чего? - спросил сидевший за столом холкун.
Он был молод, неплохо сложен, но уже отличался тем, что всегда наличествует у серьезного человека. Его красиво вышитую нательную рубаху топорщил книзу внушительный живот. Каумпор склонился над несколькими табличками, которые лежали перед ним на столе, и осторожно помечал что-то в них острой длинной костяной палочкой.
- Приснилось, - проговорили из-под одеял. - Мы с тобой выехали в Прибрежье. Там дом у нас, вроде бы. Великие воды я видела. Синие-пресиние! - Под одеялами разнеженно потянулись и блаженно выдохнули. - Красота неописуемая. Я даже воздух чувствовала. Овевал меня и пахло так вкусно. Всеми цветами, которые знаю. Но ты вдруг надумал возвращаться. Я ругаться с тобой принялась. Очи Владыки прямо над нами, а ты уж домой заторопился. Накричал на меня и поспешил в Фийоларк, но не доехали. Конь твой стороной пошел да дорогу потерял. Перевернулись мы… ой! - Женщина подскочила так, словно ее ткнули раскаленной иглой в приличествующее место. - А чего это мне такое приснилось?!
Каумпор повел плечами, продолжая что-то писать. Затем его костяная палочка заскользила по другой табличке. После снова вернулась на первую, прошлась по ней точечно. Холкун вздохнул, откинулся на спинку стула и нахмурился. Одними губами он прошептал неопределенное, нет.
- Спроси у Теллиты, - бросил он в тишину у себя за спиной, продолжая вглядываться в таблички.
- Каумпор, сынок. Ставни не запирай, - проговорили из другой комнаты. - Пулнис сказал, что не заметит.
- Хорошо, матушка. - Холкун отер небольшую в ладонь длиной бороду, аккуратно расчесанную и уложенную, и снова склонился над табличками.
- Айлла! Айлла, где ты есть?
- Здесь я, матушка. - Женщина окончательно вылезла из-под одеял, поежилась и выпорхнула из комнаты. - Приснилось мне…
Дальше Каумпор не слушал. Цифры в его табличках никак не сходились. Второй сезон кряду торговля в его лавках неуклонно затихала. Эти изменения были небольшими, но устойчивыми. Это его и тревожило больше всего.
Фийоларк, как и все холкунские города основным занятием держал производство черных кристаллов. Сами холкуны называли их треснями, потому что то, что получалось в конце производства называть кристаллом язык не поворачивался. После целого года обработки в руке оказывался камень изрубленный словно бы ударами тяжелого топора. Горели тресни плохо, а потому чтобы согреться покупать их нужно было в неимоверных количествах.
Дом Каумпора располагался на т-образном перекрестке. Одном из перекрестков, которые разделяли собой кварталы городских гильдий.
Сам холкун вот уже много лет входил в торговую гильдию и по праву считался потомственным конублом. Его прадед был дремсом и от него в доме до сих пор сохранились шкуры диковинных зверей и странное дремсское оружие. Прабабушка Каумпора всю жизнь прожила в Фийоларке. Тогда он, говорят, стоял много южнее прежнего места и был маленьким городком.
Путь самого холкуна в торговую гильдию начался тогда, когда отец всучил ему мешок со всякой всячиной и пустил по улицам ее продавать. Даже и теперь Каумпор с содроганием вспоминал, через какие мучения ему довелось пройти, прежде, чем его язык стал достаточно мягким, чтобы договориться с любым холкуном и пасмасом.
Едва двенадцатая зима сошла с полей перед городом, молодой холкун совершил свой первый выезд в заполье - так холкуны называли все земли за стеной своего города.
Безбрежный простор - до этого Каумпор ни разу не покидал город - пленил его, очаровал и раздразнил. Первая поездка закончилась полным провалом. Он набрел на пасмасский кабак и спустил там все деньги, какие должен был потратить на найм пасмасов.
Выволочка от отца и дядьев навсегда запомнилась не только его мозгу, но и другим частям тела. Этот случай был единственным необдуманным поступком за прошедшую жизнь. Возможно, тот единственный день был его однодневной юностью, когда он позволил себе быть беспечным.
В первые зимы после захвата Владии оридонцами жилось очень тяжело. Отец хватался за любую работу. От этого и погорел, хотя семья едва сводила концы с концами. Он умер, когда Каумпору не подошла еще и пятнадцатая зима, оставив на своем старшем сыне жену, его мать, и пятерых младших братьев и сестер.
Период между смертью отца и возвращением из первого длинного путешествия по Трапезной тропе, когда дела их семьи наконец-то поправились, холкун помнил плохо. В его памяти это время запечатлелось бесконечной чередой серых однообразных дней, когда на душе было плохо, а на сердце тяжело; когда мир казался жестоким и мизерно маленьким, все вокруг серым и мутным.
С тех пор Трапезная тропа, по которой холкунские торговцы доставляли в свои города пищу из других городов, стала для Каумпора единственным торговым путем. Он не брался больше ни за одно другое начинание. Полностью сосредоточился лишь на поставках продовольствия. Изучил Трапезный тракт вдоль и поперек. Знал все шайки, промышлявшие на нем. Не раз общался с воинами охранных отрядов, мало отличавшихся от разбойных шаек. И платил, платил, платил.
Платить приходилось за все: за пользование трактом и тропой (одна дорога называлась двойственно, но за каждое название причитался налог - холкуны так и называли его "налог на название"), за остановки в подорожных трактирах, за хранение груза, за выпас быков и коней, за проход, проезд, прополз в обе стороны, за благосклонность и "закрывание глаз", за недовольство и "открывание глаз" - за все!
Путь был долог и опасен, но какое-то время Каумпор мирился с этим. Тракт давал ему пропитание
Однажды он объединил капиталы со своим лучшим другом, Лормом. Они попытали счастье на тракте и едва не разорились. Взаимные обиды были преодолены путем мордобоя. После этого пришло осознание отсутствия вины каждого и наличия глупости каждого.
Второй торговый поход по тракту стал приносить постоянно повышающуюся прибыль. В их компанию вступили еще несколько друзей и знакомых. Наученные горьким опытом, оба: и Каумпор и Лорм обусловили их вступление неучастием в торговых предприятиях, на что все без исключения с удовольствием согласились.
То было время, когда день через день в ворота города въежала траурная зелено-синяя повозка, везя домой очередного убиенного торговца. Разбойники лютовали. Был неурожай.
Каумпор всегда подмечал волю богов, даже если эта воля выражалась в делах или на телах других холкунов. Он не только последовал примеру других конублов и нанял охрану, но и сам пришел к холларкским палатам и попросился на обучение традиционному холкунскому бою.
Всю зиму он упорно занимался боем на пиках, метанием копья, а также обучался управляться традиционной холкунской палицей. За это время он сильно похудел, но занятий не бросал.
С приходом весны его голову посетила примечательная идея. Впервые за двадцать пять лет своей жизни он поехал не по Трапезному тракту, а по Дубильному. Никто и не подозревал, что причиной такой резкой смены курса стали слова иногороднего торговца, оброненные им в присутствии Каумпора.
В трапезной, что у Птичьего рынка, до слуха холкуна донесся жалобный говор. Невдалеке от него, в углу трапезной сидели два конубла. По замечательным выражениям их лиц наметанный глаз Каумпора сразу распознал перед собой должника и кредитора.
Иногородний торговец жаловался, что по Дубильному тракту торговля встала. Что стада поизвели на еду и что торговать нынче нечем, а потому и отдавать долги тоже нечем. Фийоларкский торговец слушал его с тем оттенком понимания, который наблюдается на лицах людей, видящих перед собой вконец оголодавшего соседа при полном осознании того факта, что у них самих дома осталось немного хлеба. Он отирал голову и понимающе кивал.
- Никогда ведь на землях наших голода не было, - сокрушался иногородний. - За что же боги наслали на нас такое! - Он понурил голову и мотал ей в немом горе.
Дубильный тракт оказался для Каумпора весьма прибыльным. Ехал он по нему не из-за товаров. Он искал торговых стражников, оставшихся не у дел. Положение его торговой гильдии было не столь бедственным - холкуны всегда были хорошими едоками. Но Трапезная тропа стала привлекать множество сторонних едоков, искавших возможности полакомиться за чужой счет.
Холкун потратил почти все свои сбережения на найм торгового войска. Его возвращение в родной город было тягостным от дурных мыслей, правильно ли он поступил; не обманут ли его "бесхитростные" воины; не вернут ли их назад разъезды саараров. Борода, которая наконец-то отросла на ширину ладони, покрылась сединой. Пот ни с того, ни с сего прошибал его при первой мысли, что деньги, которые он копил столько зим, могут быть снова утеряны. И опять ему припоминалось бедственное положение, в котором он начинал свое дело.
Формирование первого большого каравана заняло довольно много времени, но по весне его выступление из города сопровождалось всеобщими гуляньями. Никогда еще целая гильдия не выступала из города в полном составе. Караван охраняли более тысячи воинов. Более нельзя было и подумать о том, чтобы напасть на торговцев.
Тот год, прошлый год, принес Каумпору баснословную прибыль. Он и сам не ожидал, сколь много денег может принести воинское сопровождение торговых караванов.
Лорм согласился взять на себя заботу о торговых делах общества и неплохо справлялся с ними, но боги вторглись в их совместное предприятие и снова осложнили его.
Лорм погиб в межродовой стычке. Он был зарезан своим двоюродным братом, с отцом которого что-то неподелил его отец. Обид, обвинений и нападок было столько, что правда была погребена навеки под их наносами.
Потеря лучшего друга, с которым они прошли плечом к плечу через многое, тяжело далась Каумпору. Лишь благодаря общему делу он не позволил себе сникнуть или впасть в уныние. Дела шли и требовали непременного к себе внимания.
Холкун взял себе в друзья другого торговца, но дела не заладились. Эту разлаженность он и преодолевал, сидя за столом у окна третьего этажа в своем родовом гнезде у т-образного перекрестка.
Все настойчивее стучалась ему в сознание мысль, что от одного из дел придется отказаться. Передать его другому торговцу. Но дело, омытое потом, слезами и кровью его и Лорма было уже личным занятием, было частью его самого. И расставаться с ним было сродни тому, чтобы вырезать из груди кусок собственной плоти.
Внизу на лестнице раздались торопливые шаги. Так мог бежать только Ирпор - следующий по возрасту брат Каумпора. Ему было всего двадцать три года, но Каумпор уже начал готовить его к сложному торговому ремеслу, хотя, по мнению холкуна, тот был слегка импульсивен.
- Карларк восстал, братец, - влетел он в комнату и остановился, тяжело дыша. Его удивило, что Каумпор не повел и бровью. - Слышишь ли?
- Да, я слышу. Что из того?
- Восстал… Карларк.
- Если это все, иди.
Ирпор растерянно огляделся, словно находился в каком-то ином мире.
- Тебя это не интересует?
- Меня это интересовало позавчера. Сегодня уже нет.
- Почему?
- Прикажи матушке накрывать на стол, братец. Поедим, а после поговорим, коли у тебя к этому большой интерес.
****
Двухколесная колесница остановилась подле каменного здания высотой в четыре этажа богато составленного из разноцветных монолитов и украшенного деревянной, костяной и иного рода изразцовой резьбой.
Облицовка блестела на солнце так ярко, что слепила глаза. Это было новшество холкунских городов. Их последняя мода. Украшение домов каменно-древесной облицовкой было дорогим удовольствием, однако Аснар мог себе это позволить.
Один из трех самых богатых конублов Фийоларка позволял себе не только это. Лишь у него во всем городе имелся собственный сад и небольшое озерцо. Таких роскошеств не было даже у холларка, но это никого не удивляло. И без того всем было известно, кто на самом деле правит городом.
Между тем Аснар вовсе не походил на конубла, образ которого на Синих равнинах прочно ассоциировался с непомерно разжиревшим холкуном, готовым всякого обхитрить и объегорить. Наоборот, это был высокий по-военному сложенный олюдь, руки которого были привычны и к палице, и к топору, и к мечу. Природа не полностью отвернулась от него - небольшое пузико свисало-таки вниз, но оно совершенно не портило общее благоприятное впечатление от его внешнего вида.
Окладистая густая борода опускавшаяси ниже середины груди уже успела засеребриться, но глаза висевшие прямо над ней смотрели живо, умно и по-юношески.
Каумпор слез с колесницы: в меру украшенной, в меру усиленной броней - в меру дорогой, подошел к вратам, претворявшим собой вход сразу на высокое крыльцо, поклонился дому, поклонился родовому божку и только после этого проследовал внуть.
В больших палатах стояло умеренное жужжание, какое всегда слышится, когда во внушительных размерах комнатах собирается несколько десятков человек. Даже степенное говорение и перешептывание превращаются в таких случаях в довольно громкий гомон.
- Мир дому твоему, Аснар. Благополучия животу этого дома. - Холкун поклонился хозяину, а после и хозяйке. Ему ответили вежливыми поклонами.
- Приветствуем тебя, Каумпор. Без брата ли? Почему? - обратился к нему Аснар. Его приветливое лицо, оставалось, тем не менее, жестким.
- Без него. Оставил его. Дела.
- Сам пришел и за то благодарим.
На этом приличия были соблюдены и Каумпор прошел внутрь палат
Посмотреть в них было на что. Помещения утопали в мехах, коврах и золоте. Драгоценные камни обильно покрывали почти каждую вещь, стоявшую на многочисленных сундучках, ларцах, полках и столах. Все это ослепительное великолепие было выставлено напоказ с одной целью - поражать и похвастать.
Каумпор усмехнулся. Раньше он бы развесил уши и открыл рот от удивления. Да, то были великие времена. Хотя и тяжелые - вспоминать страшно, но интересные. Теперь он безразлично скользнул взором по богатому убранству палат и повернулся к столу, уставлявшемуся разнообразными яствами.
Поесть бы он не прочь. С утра не ел. Вернее, с ночи. Холкун осмотрел себя. Сегодня он ступил первый шаг в сторону снижения убытков: он высек что было сил мальчишку, осмелевшего до того, что начал воровать с его складов телегами. Сейчас ушлый молодец валяется где-нибудь в канаве за городом и оплакивает свою судьбу.