Борис привел спутников в Успенский собор. В соборе работал музей; в каждом притворе имелась экспозиция "быта": крестьян, рабочих, помещиков, купцов. А по центру, в высоких стеклянных витринах - выставка местного фарфора - пышные барочные, строгие классические сервизы, а среди них - жемчужина выставки: тарелка, на белом донышке которой выведено бордовыми буквами: "1927 год. Догнать и обогнать!"
В одном из притворов горели хрустальные паникадила, звучал густой баритон и толпились люди - будто шла служба. Майка привстала на цыпочки, увидела из-за спин священника в золотом стихаре и двоих на коленях перед ним. В музее венчали. "Ли-ихо…" - растерянно подумала Майка, но потом заметила в службе что-то ненатуральное и, уже совсем безразлично решив: "Кино снимают", догнала своих.
Они спустились в крипту, где с низкого потолка свисали на длинных штангах белые матовые шары люстр, а у входа грозная табличка предупреждала: "Ламп головой не трогать!"
- Пойдемте, дамы, раскоп покажу, - махнул рукой Борис и, ловко увертываясь от коварных ламп, зашагал по коридору, мимо вмурованных в стену надгробных плит. Майка почти не отставала, а вот остальные замешкались. Неожиданно Борис остановился. Майка ткнулась носом ему спину.
Борис медленно провел рукой по золоченым буквам плиты, странным каким-то, не латинским и не славянским.
"Здесь покоится дон Ивар, князь Кястутис
1457 - 1492
Господи, упокой его душу!" - внятно, будто пробуя на слух, прочел он.
- До-он? - поразилась Майка. - Как он сюда попал? А собор-то! - вдруг спохватилась она. - Собор-то в шестнадцатом веке построили!
Борька рассеянно пожал плечами.
Электрический свет на мгновение вспыхнул ярче, дрогнул и вовсе потух.
- Холера, - прошипела девчонка, снова ударившись носом о Борькину спину.
Борис сжал Майкину руку, чтобы не боялась, и тут в конце коридора замерцал неясный отблеск и послышалась музыка.
Музыка была грустна и холодна, и похожа на звон осеннего ручья, в котором плавают желтые кленовые листья. Музыка приближалась вместе со светом факелов, и от нее хотелось бежать.
Факелы держали четверо в широких красных балахонах, идущие впереди. Еще восемь несли за ними на плечах широкий плоский щит. На щите, завернутый в красное, укрытый поверху бело-лиловым стягом, лежал человек. На голове его блестел золотой обруч, а сбоку покоился меч. Сквозняк колыхал стекающий со щита шелк. Сзади двигалась процессия с приспущенными хоругвями тех же алых и бело-лиловых оттенков. Музыка билась и грохотала между сводами. Майка, взвизгнув, попятилась, запнулась о прислоненную к стене плиту, и угодила пальцами в открытый проем. Борис молча яростно дернул рыжую в темноту, по коридору и вверх по лестнице.
В соборе тоже оказалось темно, только в нефах мерцали свечи. Собор отчего-то показался Майке очень большим и глухим, пах копотью и сырой штукатуркой. Девушка машинально обернулась и, разглядев алтарь, приоткрыла рот.
- Опоздал, братец?
От колонны отделилась и подплыла к ним, держа горящую свечу, красавица в платье темно-синего с зеленью бархата. Волосы ее были собраны под блестящую жемчужную сетку. Майка с трудом узнала в красавице Ритку. А когда узнала, оглянулась на Бориса и оторопела. На нем была замшевая серая куртка с прорезями на рукавах, в прорези виднелся зеленый шелк, замшевые же штаны были заправлены в высокие сапоги со шнуровкой, к кожаному поясу привешен короткий меч в ножнах с узорчатой оковкой.
- Это карнавал, да? - пискнула Майка и услыхала разгневанный Риткин голос:
- Ты кого приволок?! Это же совсем не та!
Майка оглядела себя, желая проверить, чем им нехороша.
Пожалуй, Ритка права, подумала она вяло. На рыжей была широкая, явно с чужого плеча, кожаная куртка и потертые узкие штаны. За поясом оказался короткий кинжал с обломанной гардой. А по босым ногам тянуло сквозняком.
Глава 8.
1492 год, 16 мая. Настанг
- Ну, не-ет! Я это не надену! - презрительно изрекла Майка, поднимая на растопыренных руках лиловую с черными кружевами тряпку. Нелепую и, вдобавок, ужасно огромную. - Я в этом утону! И вообще, по-вашему, я дура - в комбинашке по городу бегать?!
- Это не комбинашка, - вяло уточнил Борис. - Это салоп моей бабушки. Последний писк ольвидарской моды.
- Чего-о?
- Тлетворное влияние Запада.
Грета вырвала у Майки шелковый "салоп" и гневно швырнула на кресло.
И сказала Майке, что если та не желает одеваться пристойно и в культурном обществе, то сейчас они позовут пару лакеев и кучера, чтобы те Майку обуздали и передали швее с рук на руки.
- Я сама пойду, - сказала рыжая, прикидываясь испуганной. - Швея не такая мегера… как некоторые.
- Вы подумайте!.. - бывшая подруга обхватила подлокотники кресла, в котором сидела. - Она еще рассуждать тут будет! Дрянь безродная… Делай, что велят!
- Не ори на ребенка, - скучным голосом посоветовал Борис.
Он устроился в кресле напротив сестры, согнувшись и закрыв лицо руками. От Борьки ощутимо попахивало вином. Майка подумала, что сейчас Грета раскипятится, как холодный самовар, и заранее обозлилась. Она вообще плохо понимала, что сделала этим двоим, чтобы они так на нее взъелись. Но интересоваться хотелось как-то не очень.
Майка сумрачно стояла среди груды платьев, дожидаясь, покуда что-либо выяснится в пылу скандала. Но Гретхен молчала, только недобро щурилась. Тогда Майка зловредно запинала злополучный лиловый "салоп" в общую кучу.
- Так кого там все-таки хоронили? - вздохнула она.
- Князя Кястутиса, - черноволосая широко и странно перекрестилась: два плеча - живот, и ткнула пальцем в Бориса, - дружка вот его разлюбезного.
- Не отвлекайся, - мрачно изрек Борис. - Займись судьбой младенца.
Грета неохотно позвонила. И прежде, чем Майка успела вступиться за попранное достоинство, дверь открылась. В нее вошли не обещанные лакеи с кучером, а довольно объемистая тетя. Придирчиво оглядела Майку, хмыкнула: "Эту, что ли?", - взяла девицу за плечо и подтолкнула к двери.
Смежная с кабинетом комната оказалась гардеробной, плотно заставленной шкафами из светлого дерева. В промежуток между шкафами был втиснут туалетный столик со всеми принадлежностями и высоким в позолоченной оковке зеркалом.
Майка несильно стукнулась головой о развесистые рога, висевшие с внутренней стороны двери и украшенные парой замшевых шляп с мягкими перьями.
- Осторожнее, дона, - проворковала пухлая тетя ласковым голосом. - Из чего шить будем?
- А что есть? - если уж одеваться за чужой счет, то так, чтобы нанести Гретке побольше убытку.
- Гербелийский шелк, бархат из Утрехта, магдальская тафта…
Да-а, подумала Майка, если изучать географию по названиям тканей… Гербель - это в Африке?
- А что дороже?
- Алтабас из Варкяя, пятнадцать довгей за сажень.
- А это много?
Швея закатила глаза.
- Вот из него и будем, - сказала Майка мечтательно, воображая Греткино лицо в момент узнавания сего прискорбного факта. Ну, что Майке сшили платье из этого самого алтабаса, пятнадцать довгей за сажень. Толстуха понимающе улыбнулась и до половины скрылась в глубоком нижнем ящике одного из шкафов, после чего оттуда, как из цилиндра фокусника, стала выползать длинная и широкая лента фиолетовой с золотым блеском пушистой ткани, а швея временно потеряла возможность говорить.
- …тебя, дурака, не дожидаясь! - торжествующий вопль Греты пронизал дверь, заставив Майку заткнуть уши. Майка даже потряслась, что дверь такая толстая, а Грету слышно. - Для тебя же старалась, дурак бла-ародный!
- Как ты о чести рода печешься… - выговорил Борис тяжело, и девице показалось, сейчас он скажет про Гретхен что-то такое, чего Майке, по молодости лет, слышать совсем не положено. Но он лишь выругался.
- Не в конюшне, - сумрачно заметила Гретхен. - Эй, оставь цветы, не тебе дарены.
Майка представила, как Борька обдирает лепестки, и хихикнула: любит - не любит…
- Опять господа Смарда ссорятся, - заметила швея прежде, чем набить рот булавками и взяться за ножницы. - Становитесь к зеркалу и не вертитесь.
Майка показала своему отражению язык. И решила ничему не удивляться, потому что и так всего было слишком. Ну, подумаешь, параллельное пространство! А то и вообще сон ей такой снится.
А господа Смарда продолжали препираться о цветах.
- Да-а? - неприятно веселым голосом удивился Борис. - А кому они дарены? Может, девчонке? Как-никак дочь претора.
- Ща, разогнался!
- А кто тогда?
- А мне откуда знать, с кем ее мамашка спала? Была бы ему дочь, появилась бы в надлежащем виде. И в тапках… туфлях. Переход не ошибается!
- Ага, божественная безупречность… Это прокурор не ошибается, а переход - запросто.
Тут рыжую начали драпировать в тот самый варкяйский алтабас, и она временно отвлеклась от интригующего разговора.
- …обо всем я знала: и о том, что клинок у Ингевора отравлен, и о том, что ты помешать не успеешь. Вот только с девчонкой промахнулась.
- Жаба!
Борис высказался кратко и веско, на мгновение заставив сестру заткнуться. Швея попыталась вставить свои пять копеек, но, по счастью, ее рот был полностью запечатан булавками. Чему Майка несказанно радовалась, так как очень уж ее беседа занимала.
- Ругайся сколько хочешь, Болард, - тоном великомученицы изрекла Грета, - но я обязана была тебя спасти.
Скрипнуло кресло, и голос Борьки с сарказмом произнес:
- Какая трогательная забота… Если ты так уж близко принимаешь к сердцу мои дела, то, может, подскажешь, что теперь с Майкой делать. А то взяли заложницу…
Девица поперхнулась. "Это кто заложница? Это я заложница?!"
Ей захотелось вбежать в кабинет и выцарапать господам Смарда глаза.
Обоим.
Но рыжая запуталась в тканях, и толстуха успела поймать ее за пояс:
- Куда?! Мы еще только начали.
Тут швея начала распространяться, что работает на баронов Смарда уже сорок лет, и дон Александр Смарда, и дон Болард Смарда, и дядья его всяких девиц в этот дом приводили, но таких строптивиц еще не было, и что любовница барона должна быть послушной, "с карахтером ангелическим…"
- Пусти-и! - Майка цапнула болтунью зубами за руку и выскочила из гардеробной, захлопнув за собой дверь.
- Явление Христа народу, - изрек Борис, разглядывая ее встрепанные волосы и покрасневшее лицо.
- Я - любовница, я - заложница… А ты… а ты…
- Дон Болард, барон Смарда, рельмин Ингеворский к услугам доны, - он встал и низко поклонился, заметая воображаемой шляпой паркет. Гретхен поджала узкие губы.
- Садись! - Борис затолкал Майку в кресло, а потом коротким приказом выставил любопытную швею. - Поговорим в тесном семейном кругу. Кстати, рекомендую: дона Гретхен, баронесса Смарда.
Грета презрительно наклонила черноволосую голову. Майка приоткрыла рот: интересно, сам Борис это выдумал, или помогал кто? Болард напряженно молчал, глядел в окно. Майка тоже на всякий случай туда глянула. Ничего особенного за окном не было: мокрая зелень тополей и вязов, а за ними, размытый в пелене дождя, мутно блестел шпиль какой-то церкви. Или костела. Или еще черт знает чего. Тут Майке вспомнились недавние слова Боларда, все эти титулы и странные имена…
- А мы… где?
- А это мой дом в столице, - Болард гостеприимно повел рукой. - К слову, столица зовется Настанг. Видишь ли, дона Майка… - церемонно продолжил он и скривился: сочетание "дона Майка" звучало очень уж нелепо. И впрямь, какая из девчонки дона… Так, дитя горькое. А он, Болард, ясное дело, скотина. Ей бы сейчас на речке жариться…
- Какой сейчас год? - неожиданно и совершенно некстати осведомился он у Гретхен. Та покрутила пальцем у виска:
- Девяносто второй, если благородному дону отшибло память.
- Тысяча четыреста, - уточнил он, ничуть не смущаясь, и снова повернулся к Майке: - Так вот, ты себе уясни, девчонка, что это все - не сон и не бред, но ты здесь надолго вряд ли застрянешь. Как только Переход откроется - милости просим…
- В смысле - пошла вон? - уточнила Майка.
- Да кому ты нужна здесь, кто с тобой возиться будет? Братец мой полоумный? Так его самого скоро…
- Заберут куда следует, - радостно подхватил Болард. - Зря надеешься, Марго, не заберут.
- Ты что, уголовник? - удивилась Майка. - Надо же, а с виду приличный человек…
Гретхен выразительно хмыкнула.
- Понимаешь, детка, - сказал Болард проникновенно, - наши отношения со здешней Церковью как-то не сложились. Местные попы не разделяют моих религиозных убеждений.
- Дело не в убеждениях, - возразила Гретхен холодно. - И ты это знаешь. Жил бы себе спокойно, как порядочным баронам полагается, не лез бы куда не надо…
- Это как же полагается? - переспросил Болард ядовито. - Это на охоту ездить, с принципалом водку жрать и девок брюхатить?
Гретхен потупила глаза и сделала вид, что краснеет. Рыжая перевела недоумевающий взгляд с одного на другую. Ей показалось, что спорят они вот так не впервые и совсем забыли о Майкином существовании.
- Нет, мы будем белыми и пушистыми, мы будем лезть не в свои дела и еретиков с креста стаскивать. А потом нас дракон сожрет, как святого Ивара…
- Заткнись, - тихим голосом сказал Болард. Край его рта мелко дергался.
- И не подумаю. - Гретхен встала и, сложив на груди руки, заходила по комнате. Платье ее колыхалось и шуршало в такт шагам, и всякий раз, когда Гретхен проходила мимо Майки, ту обдавало холодновато-терпким, просто немыслимым каким-то ароматом.
- С какой стати, спрашивается, я должна молчать, если мой брат, барон, нобиль в пятнадцатом колене…
- В шестнадцатом, - поправил Болард сухо.
- В шестнадцатом, - миролюбиво согласилась Гретхен. - Связался черт с младенцем… А честь дома и сестры…
- Тебя, пожалуй, опорочишь… - проворчал Болард задумчиво.
Помолчал и неожиданно объявил: - Ну ладно, с обсуждением твоего морального облика мы повременим. Займемся лучше судьбой несчастного ребенка.
- Какое счастье! - восхитилась Майка. - Я бы умерла без вашей заботы!
- Ну, умереть мы тебе, положим, не дадим, - пообещал Болард. Что-то он еще говорил - про то, что здесь Майке совсем не место, что мать будет волноваться… Девчонка не слушала. Смотрела в окно, на злосчастный этот крест, пытаясь понять, зачем это он такой странный, без навершия, и высчитывала, как бы так сделать, чтобы домой ее не отправили. Или отправили, но не сразу. Все равно ведь каникулы. Как раз и платье дошьют, и все девицы в классе увянут от зависти. Так что фигушки, не выйдет у Борьки ее выпроводить. Ни за какие гавришки.
- Через два дня Переход закрывается, - услышала она как во сне. - Как хочешь…
- Не хочу, - заявила Майка.
У Боларда вытянулось лицо.
Густо-синяя вспышка осветила кабинет, и сразу за ней сухой раскат грома встряхнул оконные стекла, мебель и хрустальные подвески жирандолей. Любопытно, подумала Майка рассеянно, изобрели здесь громоотвод или еще нет? Все зависит от того, решила она, есть ли у них свой… этот… Франкенштейн… нет, кажется, Франклин… А то ка-ак в церковь сейчас шандарахнет… Молнии святые места лю-убят… А может, это и не кресты вовсе, безголовые, и вместо Франклина тут ксендз в сутане. Впрочем, скоро выяснилось, что святым местом является как раз особняк барона Смарды. Молния ударила в каминную трубу, заставив Гретхен ненадолго заткнуться, Болард же с проклятьями бросился затаптывать тлеющий ковер.
Залюбовавшись сиим достойным зрелищем, Майка сперва не поняла, что проорала Грета. А потом сердито сообщила, что в няньке не нуждается, особенно, в такой, как достойная Борькина сестрица.
- Спасибо, утешила, - выслушав, мрачно проговорил Болард, а баронесса Смарда скривилась: всегда ее "уважаемая" семейка с юродивыми якшается: Дигна - с Налью, Болард с…
- Интересно, интересно, интересно… - промурлыкал братец тоном зайца из популярного мультика. Понравится ли матушке, что Грета ее по имени величает? И вообще, не ей, Грете, которой было тогда от горшка два вершка, вмешиваться во взрослые дела. Мятеж там, например, из-за какового пришлось благородному баронскому семейству искать на Земле убежища. Или в отношения Ингевора и его почтенной супруги, Майкиной родительницы…
Грета подскочила.
- Р-родительница! - и добавила что-то насчет княгини и конюха… Болард желчно усмехнулся: из Греты баронесса тоже была так себе.
- Я - это я, - отрезала сестра невозмутимо. - А вот байстрючку куда девать? Не воображай, что она мне тут нужна.
- Назад. К матери.
- К какой матери?! Застрелили Наль вчера. По приказу Претора.
Майка закричала.
Глава 9.
1492 год, 17 мая. Настанг
Болард споткнулся в темноте и схватился за стену, и тут же что-то ткнулось ему в грудь, и зазвенело по камням, заливая ледяной водою ноги. Болард переступил в луже, отодвинул носком сапога кувшин, и сказал:
- Ой, как интересно! - придержав Майку за плечо, чтобы не сбежала.
- Пусти!
- Ты что орешь?
- Пусти, Борис! - пропыхтела Майка, силясь вырваться.
- Ну уж нет. Зря я, что ли, за тобой бегал? - он уцепил девчонку под локоть. - Ну, пойдем к нему.
- К кому? - ненатурально удивилась Майка.
- К князю.
- Отвяжись от меня! Нету тут никаких князей!.. Ой…
Не отпуская Майки, Болард поднял кувшин.
- Ладно, - фальшиво вздохнул он. - Я и сам не заплутаю.
И насильно потащил девчонку вдоль по коридору. Потом уверенно свернул, спустившись на две высеченные в песчанике ступеньки, и вошел в каземат. Там горела плошка, прикрытая горшком, лучик выбивался из-под приподнятого края. Болард снял горшок и задумчиво остановился с ним и с кувшином посреди каземата.
- Хоро-ош… - услыхал насмешливое.
Болард поставил посуду на пол и обернулся на голос. Князь лежал на охапке травы, покрытой алым полотнищем, до груди укрытый белым верблюжьим одеялом. Он казался старше своих тридцати с чем-то лет. Сощуренные глаза с невозможно белого лица с ненавистью следили за Болардом.
- Неплохо устроился, - усмехнулся барон, присаживаясь на край постели.
Глаза князя сузились еще больше, но он смолчал.
- Не трогай его, - сказала Майка Боларду.
Ивар медленно повернулся к ней:
- Зачем ты его привела?
- Я сам пришел! - с вызовом сказал Болард.
- Выследил…
- Я за одеяло беспокоился. Пропади оно - меня Гретка живьем сожрет.
- Так забирай - и катись!
Князь поморщился от Майкиного визга:
- Уходи.
- Я не тороплюсь, - Болард пожал плечами.
- Это становится… привычкой…
Ивар привстал, красный траурный шелк скользнул из-под локтя, и Болард внутренне содрогнулся, сохраняя на лице такое довольное и сытое выражение, что Майке захотелось запустить в него кувшином.
- Ты лучше лежи, - Болард придержал князя за плечи. Тот дернулся под его руками.
Барон медленно отнял руки.
- Хорошо, - сказал он. - Злись. Пожалуйста. Сколько угодно. Что бы я ни сказал сейчас в оправдание - ты не поверишь. Плевать, не надо. Но помощь от меня прими.
- Пошел ты! - князь отвернулся, тяжело дыша. Болард наклонился к Майке: