Светлана Дильдина
Сильнейшие
Глава 1
Зверь впился взглядом в одну точку, жесткие усы подрагивали, хвост изгибался, выдавая волнение хищника. Припав на передние лапы со втянутыми когтями, он ловил запах добычи. Некто вкусный и маленький шел сюда, аромат его был отчетливо слышен среди запаха почвы и прелой листвы, и зверь - бурый энихи - приготовился заранее. Но добыча свернула в сторону, а потом и вовсе помчалась назад, мелькая между стволов. Хищник последовал за ней, быстро, бесшумно. Он был голоден и стар, а здесь - чужая земля. Убить добычу, съесть сколько сможет и убраться невредимым, вот и все, о чем он мог бы мечтать, обладай энихи разумом.
Близ реки стена деревьев размыкалась, в ней появлялись просветы, а за ними порой - целые поляны. Красновато-бурые молодые листочки на высоких ветвях тонули в буйной массе темно-зеленой листвы различных оттенков. Птицы перекликались на разные голоса, не заботясь о том, что происходит внизу, яркие, перепархивали от одного ствола к другому, и ветви находились в беспрестанном движении - от птичьих тел, ветра и раскачивания, дрожания деревьев, которым словно наскучивало стоять на месте.
Ребенок и не подозревал, что вызвал интерес у старого хищника. Он возился в зарослях ежевики, откуда вылез, перемазанный соком, а потом принялся собирать цветы. Огромные вьюнки - с детскую ладонь величиной, розовые и синие. Скрученные стебли поддавались плохо, а мальчик не хотел нарушить их прихотливое плетение, и старался отрывать стебли как можно аккуратней.
- Мама! - крикнул он наконец, почти вспархивая с места и устремляясь к большой поляне невдалеке. Женский голос ответил ему, ветерок донес запахи человечьего жилья и металла, и разочарованный хищник понял, что упустил добычу. На сей раз.
- На! - протянув матери пестрый лохматый букет, мальчик отделил от него несколько цветков.
- А это Киуте, да? Я потом отдам?
- Да! Ты же весь в соке, Тевари! - она целовала малыша и смеялась, проводила ему по носу цветком вьюнка.
Высокий мужчина окликнул ее, улыбнулся при виде растрепанного ребенка. Черные длинные волосы мужчины были стянуты в хвост, одежда из шкур делала человека похожим на принявшего человечий облик поджарого хищника. Нес детеныша дикой свиньи; сбросил на траву, принялся ловко снимать шкуру большим ножом с волной изогнутым лезвием. Татуировка на левом плече - болотный тритон - казалась живой, шевелила лапами. Человек повел рукой над хворостом, сложенным для костра, встряхнул кистью раз и другой, подержал ее неподвижно - и ветки занялись, а скоро появилось настоящее пламя, округлое, синеватое поначалу. Стало устраиваться поудобнее, разрастаясь и потягиваясь.
- Мы как дикари живем, правда, Тахи? - вновь рассмеялась молодая женщина, отпуская малыша поиграть. Тот мигом юркнул в кусты, и, судя по треску, с упоением кого-то ловил.
Тахи с усмешкой оглянулся. Радужка его глаз - фиолетовая - отливала золотом в свете костра, придавала взгляду диковатую насмешливость. Точка на мочке уха - давно заросли дырочки для серег, не для леса подобные украшения.
- Молись, чтобы дикари не нашли нашу стоянку. Костей не оставят.
- Они же… не могут съесть нас!? - прозвенел голос Киуте, и сама она показалась из хижины-шалаша - маленькая, одни глаза на треугольном лице: вылитый кама-лемур.
- Могут… если одолеют. Наверное, точно не знаю, - признался Тахи. - Но все равно - я убью любого, кто попытается сунуться к нам. И тебе, Киуте, советую делать так же.
Советую, не велю, отметила молодая женщина по имени Соль. И словно теплые лепестки сердца коснулись - значит, способны южане поступиться своим самолюбием ради других.
- Держи! - протянула подруге несколько стеблей, оставленных мальчиком на траве. - Тевари тебе хотел отдать.
- Пусть сам и отдаст, не огорчай его! - Киуте присела рядом, положила ладонь на живот. Огляделась, чуткой настороженностью еще больше напоминая лесного зверька. Кажется, вот-вот и уши ее вздрогнут, повернутся в сторону опасности. Но сама она улыбалась.
- Тихо так…
- Ничего, появится маленький, станет громко!
- Страшно. Он будет кричать… а звери услышат.
- Не бойся. Тевари же вырос… А мне спокойно, - произнесла Соль, в свой черед оглядываясь по сторонам. - С ними… с тобой.
Огромная фигура покачивалась на краю поляны, словно и впрямь медведь переминался с лапы на лапу. Не было нужды в карауле, но Утэнна исправно нес возложенную самим на себя службу. Охранял пятерых, из которых двое вряд ли нуждались в его защите. А скоро будет охранять шестерых… Тахи, заканчивая разделывать поросенка, покосился на заметно пополневшую талию Киуте. Хоть бы роды удачно прошли, целителей тут нет. Разве Соль, перенявшая от матери навыки некоторые и знание трав.
Прохладно скоро будет, и сыро. Рад бы подарить своей избраннице дом, где полы застланы мягкими шкурами, где растения с широкими листьями поднимаются в кадках прямо среди комнат; рад бы дарить ей золото - серьги со множеством мелких подвесок, украшенные камнями, которые так любят северяне, обручи и ожерелья… Нет, золото не пойдет к бледным ее волосам. Ну, пусть будет серебро… Усмехнулся - и серебра не будет. Вот она, Соль, в рубашке-безрукавке из оленьей кожи. Красивая…
На отца с визгом и смехом налетел малыш, держащий в руке огромную ярко-зеленую ящерицу.
- Когда я отучу тебя тянуть руки ко всему, что попало! - Тахи еле сдержался, чтобы не отвесить сыну оплеуху. - Может быть ядовитой, сколько раз повторять!
- Но она добрая! - мальчик протянул отцу ящерицу на раскрытых ладонях. Та и не думала убегать. На сей раз это была безопасная тварь. Тевари как-то притащил далеко не столь безобидную… Потом Соль его от горячки лечила.
Притянул ребенка к себе, взъерошил пышную шевелюру. Забавный мальчишка, и лес его, в общем, не трогает, словно стыдится обидеть. Может, и правда, так проще - ко всему подходи с добром и любовью, и тем же ответят?
Усмехнулся собственным мыслям: здесь - можно, а на юге сразу съедят, и ни малейшего угрызения совести не почувствуют. Да и на севере. Возведут бесцветные глаза к небу, сделают бесстрастное лицо - "так угодно Мейо Алей". А правда одна. Выживает сильнейший.
Из-за спины огромного Утэнны показался Къяли, по сравнению с южанином выглядящий подростком. Как всегда молча бросил возле костра охапку веток черноголовки, отгонять мошкару.
- Я видел следы энихи, - проговорил Къяли, подходя к Тахи. - Большой; на кусте шерсть осталась - бурая.
- Хорошо.
- Скажи мальчишке, пусть далеко от лагеря не отходит. Не могу я с ним строго! А то у него кузнечики в голове, согласится и тут же забудет.
Тахи закончил разделывать тушу. На слова Къяли так и не ответил. Сын ничего не боится - порой Тахи казалось, что он не слишком умен. Но Соль возражала - кого ему бояться? Он знает только нас пятерых, и все любят его. Может, когда появится второе дитя, Тевари поймет, что значит опекать младшего, неразумного.
Горький дым черноголовки окутал поляну. Не слишком приятный запах, зато не досаждает мошкара. А траву хола, из которой южане настой-защиту готовят, искать пытались, только не растет она здесь.
Къяли вытер начавшие слезиться глаза, поднял их, провожая взглядом серого гуся, тяжело махавшего крыльями. На север летит; тут вот-вот дожди начнутся, а там суше. Къяли следил за гусем, а Тахи - за молодым северянином.
- Скучаешь. - Не спросил, подтвердил невысказанное.
- Пустое! - Къяли наклонился, принялся подбирать лежащие возле костра веточки.
- И Киуте скучает.
- Да хватит уже!
- Вас убьют, если вернетесь? - И, помолчав, - На юге бы точно убили.
Къяли не отозвался, скрылся в хижине. Потом вновь появился, но так и молчал до ночи.
А ночи пока стояли звездные. Дожди начнутся - неба не разглядишь за тучами. А пока - огромное, остро блестящее. Может, кто забавлялся, иглы в небо кидал - и пробил черный полог во многих местах? Но почему тогда срываются росчерки звездные? Может, и вправду слетают в горы. Солнце в горах играет, словно дитя, а уж звезды и подавно - плещутся в озере Тиу.
Тевари под боком ворочался, никак не мог уснуть. Словно на шишки лег или на ежа, хотя постель его на деле была - из сухой травы, покрытая одеялом из беличьих шкурок, и мошкара в хижину не проникала.
- Ты что? Сколько можно? - шепотом спросила Соль, сердясь немного, и беспокоясь - не заболел бы.
- Мне страшно. Там зверь ходит!
- Зверь? - Тахи мгновенно сел, прислушался. Потом откинул полог, пытаясь почувствовать, уловить запах - глазам не доверял, мало ли что скажут тени.
- Он голодный, - сообщил малыш шепотом, и сам облизываясь невольно. Смешно это выглядело, только старшим не до того было. Тевари - дитя леса. Раз сказал, значит, что-то и впрямь есть.
Зверь, подумала Соль. Ты мой! - прижимала сына к себе. Через упавшие волосы хмуро, с вызовом блестели глаза. Смотрела на лес, казавшийся ей непроницаемо-черным, несмотря на светлую ночь. Хищники друг друга едят, как же им не захотеть поживиться беззащитным ребенком! "Никому не отдам!"
Видела бы ее мать - любимицу, не способную обидеть и стрекозу.
- Спи… Он не нападет на лагерь. "Кольцо" Къяли удержит его, испугает.
- Оно такое слабое…
- Хватит. Завтра пойдем, посмотрим следы, - Тахи откинулся назад, на мягкое ложе.
- Тахи… - шепнула Соль.
- Мм?
- А Утэнна глаз не сомкнет, наверное. Сторожит…
- Спи.
Утро влажное туманом укрывалось, словно нарочно, чтобы не дать людям разглядеть следы среди густой травы, или иные отметины. Но Къяли заметил несколько шерстинок, которые жадно сцапал репей: бурая шерсть энихи. Совсем рядом от лагеря, ближе, чем вчера Къяли шерсть обнаружил. Тахи отобрал у репья добычу, повертел шерстинки в пальцах, задумался. Энихи - опасный зверь. Большой, бесшумный и ловкий. И очень сильный. Одно хорошо - коварства в нем меньше, чем в медведе, к примеру. Слишком на свою силу надеется.
Къяли взял короткое копье - с ним управлялся лучше всего. Со смущенной улыбкой взглянул на Тахи - все еще чувствовал себя мальчишкой, хотя давно уже стал умелым охотником. Утэнну оставили охранять женщин - от него польза была в переноске тяжестей, да и везде, где требовалась сила и неутомимость. Ну, и чуткость изрядная - потому и хорош на страже. А на охоте он разве что глыбообразным телом зверя напугает, больше толку не выйдет. Так и не научился жизни в лесу. Немолод уже, что поделать.
Тахи и Къяли кружили вдоль границ лагеря, постепенно расширяя круги. То тут, то там находили следы пребывания зверя - то отпечаток лапы, то шерсть, то остаток кроличьего пуха - сожрал в момент, кролик ему на один зуб.
- Он с нами играет, - одними губами проговорил Къяли. Напарник только брови свел, и качнул головой: нечего голову забивать. Зверя надо убить, а не заморачиваться. Умный зверь, вот и все.
Даже старый энихи, даже больной умел быстрым быть и бесшумным. Къяли ждал его слева, а бурое тело бросилось из кустов справа. Къяли едва успел уклониться. Тахи метнулся к нему из-за ствола квебрахо, бросил дротик. Не промахнулся, но зверь развернулся, едва коснувшись земли, и продолжил бежать с дротиком в шее.
Къяли ударил копьем, но зверь вырвал копье из его рук, так оно и осталось в боку торчать. Оскалился - зубы желтые, полустертые. Но и такие кость раздробить могут.
Молния слетела с ладони Тахи, невидимая, но черная. Кожа ощущала, и деревья притихли испуганно - черная…
- Уфф… - выдохнул Къяли, глядя, как стихают конвульсии зверя.
- Это нихалли, - Тахи вытер лоб, сложил вместе ладони.
- Плохо, - вздохнул Къяли, осматривая мертвого хищника. - Может снова придти…
Он знал, кто такие нихалли. Оборотни разные бывают. Кана - те, что открыто принимают облик зверей. Не рождались они среди эсса. Огня маловато, смеялись южане. А есть еще нихалли, скрытые оборотни. Про них знали и север, и юг. Вроде спит такой человек, а душа его из тела выскальзывает и отправляется искать себе пропитание или просто бродить по окрестностям в обличье зверя или же птицы. А умер человек - и осталась его душа навсегда в зверином теле. Оттого и злы большинство из них.
Къяли тронул кончиками пальцев веки энихи, потом его жесткие торчащие усы. Волосы, перед началом охоты собранные в аккуратный узел, наполовину рассыпались.
- Я всегда думал, можно ли узнать нихалли, когда он вроде как человек, - проговорил молодой северянин, внимательно прислушиваясь к ощущениям внутри себя. - Пытался… Да я и сейчас ничего не чувствую. Он ушел? Или умер? Или все-таки зверь?
- Просто помни о нем, и все. Остальное тебе зачем?
Къяли с улыбкой поднял глаза:
- Я хотел бы понять… можем чувствовать души… а животное отличить не умеем? Ведь между всем связь, Тахи. Между росинкой и энихи, тобой и облаком…
Южанин поморщился, оперся на скрюченный ствол. Снова спросил:
- Зачем?
- Хотя бы… познать мир.
- Вы не познаете, вы в собственных тенях путаетесь. Помоги донести тушу - сделаем из шкуры одеяло Киуте, ей нужно тепло.
Къяли невесело улыбнулся. Сдержанный, на самом деле застенчивый чуть не до дикости, он так и не сумел преодолеть собственное смущение, пусть и жило их тут - шестеро на всю округу. Собеседника ему не хватало. Киуте… любимая, она понимает - но она айо. Она видит другую грань мира, куда ему не дано заглянуть самому. Это ли не высшее, что дано человеку - слияние воедино двух граней? Словно пожатие рук. Но так хочется найти и того, кто может поговорить с тобой на подлинно одном языке…
- Энихи, - прошептала Соль, увидев бурую тяжелую шкуру. - Это мой сон… - И крепче прижала к себе сына. - Нихалли он или кто иной, я не позволю причинить тебе вред!
Мальчик удивленно вскинул глаза на нее:
- Какой сон, мама? - молодая женщина опомнилась. Не рассказывать же ребенку, что видела во сне, будто на него кинулось огромное тело, выпуская на лету когти из мощных лап? Или не на него? У мальчика того были светлые волосы… а рыжие или нет - не понять…
Южанин проговорил, услышав ее слова:
- Если это нихалли, он снова придет. Не бойся - звери подчиняются строгим правилам, куда строже, чем люди. Крупного зверя не будет долго, пока не прознают, что свободна территория. А мелкий не так опасен. Изловим.
Если бы Тахи принялся ее утешать, Соль не поверила бы ему. Решила бы - не хочет тревожить. Но он говорил лениво, и сам, кажется, не опасался за сына. Уверенно говорил.
- Скажи, как нихалли узнать! - попросила молодая женщина. Солнце высоко поднялось над поляной, и снова казалось спокойно в лесу - да и привыкла, за несколько весен.
- Повадки на звериные не похожи, и держатся хоть осторожно, а все ближе к человеку, чем зверь.
- И в глаза посмотри, - подал голос молодой северянин. - Человечьи…
Тахи только головой мотнул, отчего собранные в хвост волосы хлестнули по плечам.
- Глаза они и есть глаза, чего там…
- А колокольчики тоже смотрят, когда я иду мимо, а орхидеи жмурятся! - подал голос ребенок, вызвав улыбки женщин.
Дожди зарядили на много-много дней. В хижины не затекала вода - Тахи распорядился построить их на каменном фундаменте, и в свое время до полусмерти загонял Къяли и даже Утэнну, пока искали подходящие камни и переносили их в лагерь. Сам тоже работал, не покладая рук - и старшинство его никем не оcпаривалось, да и кто мог оспорить?
Дождь - с неба стекали реки, не капли. Все запахи забивал запах воды. Если бы не Тахи и огромный южанин, в хижинах было бы нельзя жить из-за сырости. А эти двое создали лагерь уверенно, подняли его на руках, словно отец ребенка: без материнской нежности, но со спокойной силой.
Связанные пучки травы, покрытые широкими перистыми листьями, составили прочную крышу. Две хижины распорядился ставить Тахи - одну отвел для себя, другую - Утэнне и молодой северной паре. Мало его заботило, как уживутся.
- За дождями - Время Нового Цветения, - задумчиво говорила Соль, время от времени чихая и вытирая слезящиеся глаза - дымоход не удалось устроить, а дыру в крыше делать было нелепым. Вот дым от очага и ползал по хижине. - А потом еще и еще дни… А потом родится дитя у Киуте.
Опускала ресницы - перед внутренним взором вставал город, частью сложенный из камней, частью высеченный в камне. Словно соты горных пчел, аккуратные домики с плоскими крышами, друг подле друга, множество уровней и переходов, а меж ними - широкие площади. Селения на уступах, далеких и близких плато - высоко, там, где летают орлы, и на равнинах внизу. Равнинах, поросшей высокой травой, а порою и тростником со стеблями толщиной в два пальца Соль - и сочной мякотью сердцевины, из которых в Тейит готовят хмельной напиток…
Река бурлила, переполняясь небесной водой, и всерьез грозила выйти из берегов. Но это не пугало - поляна с хижинами располагалась заметно выше.
Черный ибис порой подлетал к поляне, сидел на ветке, несмотря на дождь, и смотрел. Нихалли и есть, говорил Тахи, лениво наклонялся и бросал камень или кусок толстой палки в птицу. Та с шумом разворачивала крылья и улетала.
Больше ничто их не беспокоило, разве что - дичи было мало. Хорошо, неподалеку обосновалась толстая йука с выводком. Мясо детенышей, нежное-нежное, прямо таяло во рту. Рыба зато хорошо ловилась, ее вялили в дыму очага и складывали в надежное хранилище из камней, завернутую в листья пахучего папоротника - от муравьев.
А потом вновь солнце проглянуло, и словно пар пошел от поляны, так быстро сохла трава.
Следя за ребенком, босым, с перепутанными длинными волосами, одетым в немудреные штаны из оленьей кожи, Соль вздохнула, сказала своему избраннику:
- Видела бы его моя мать. Это же маленький дикаренок. Она всегда старалась, чтобы я знала много, а я только сказки ему рассказываю.
- Ну, расскажи правду, - откликнулся Тахи.
- Разве поймет? - Соль прильнула к нему, уткнулась носом в сильную руку. Уютно… если закрыть глаза и не видеть нависающих над поляной деревьев, совсем хорошо. - Я представила как-то, что родилась в лесу и никогда-никогда не видела того, что там дальше. Чему бы я верила?
- А я знаю, что там, за лесом! - неожиданно выпалил мальчик. Оказывается, он все слышал, чуткий и любопытный. Подбежал и уселся рядом.
- Да ну? И что же? - Тахи положил ладони сыну на плечи, улыбаясь.
- Там большой-большой лес, а потом тоже лес, только синий, а потом еще красный! И еще речка есть, такая сладкая, как ягодный сок! Только очень далеко идти надо.
- А дальше?
- Дальше… - мальчик на миг призадумался, потом просиял:
- А дальше такая огромная пещера, там живет много зверей. И медведь у них главный. Они пьют сладкую воду, а еще катаются на больших-пребольших листьях!
- Тахи, ты чему смеешься? - Киуте высунулась из хижины. - Тахи?
- А люди? - через силу спросил ребенка отец, - Люди есть?
Мальчик снова задумался на мгновение, и вдохновенно ответил:
- Да! Они живут на небе и летают на светляках, и сами светятся. А к зверям ходят в гости.
- Я не могу, - простонал Тахи, стирая невольные слезы смеха. - А ведь и правда…