Первоначальное опьянение собственной властью давно уже схлынуло. Эти полтора месяца в Лин-Абиссе он был слишком занят, плетя паутину взяток, угроз и посулов, которые обеспечивают достигшим его нового ранга их безопасность. И он обнаружил в себе задатки командира, которыми, как он хвастался, он обладал. Та ночь в саду стала ночью его второго рождения. Он вошел в доверие к человеку, которого ненавидел, разговаривал с этим человеком так, как будто чтил его, как будто сам был Висом. И это было так. В том темном саду он стал Висом.
Сидя в шатре короля, он вновь прокручивал в памяти эту сцену - всего лишь во второй раз. Первый был в угаре опьянившего его успеха, сразу же после этого разговора, когда его охватило радостное возбуждение пополам с паникой. Теперь он спокойно вспоминал обвинение Амрека: "У нас с тобой один отец" и то, как бешено подпрыгнуло и заколотилось его сердце в этот безумный момент полного смятения. Ибо, на миг забыв о своем равнинном происхождении, он подумал, что и его безвестный отец тоже мог быть Висом, любым Висом - даже и королем.
Теперь его забавляли размышления о том, что следовало благодарить за его внешность - возможно, какую-нибудь интрижку одного из его прародителей, ставшую явной, как это иногда случалось, несколько поколений спустя. Значит, та заравийка все же оставила ему кое-какое наследство - королевскую кровь.
Амрек, его король и покровитель, сидел, глубоко задумавшись. Новости из Корамвиса раздосадовали его. Совет потребовал, чтобы он предоставил своей невесте путешествовать в одиночестве, а сам без промедления отправился на границу Дорфара с Таддрой, диким горным краем, источником постоянных раздоров и набегов. Там снова назревали беспорядки, и Повелителю Гроз следовало отправиться туда, явив свою недремлющую власть, а не ворковать со своей возлюбленной в Зарависсе. Так обстояло дело. Он был верховным правителем континента, но все же был обязан подчиняться своему Совету. А ему не хотелось покидать свою красноволосую невесту, Ральднор видел это. Так значит, он действительно любил ее? Ральднор, наблюдая за ней издалека, признавал, что ее красота была поразительной, но она казалась статуей, куклой, двигающейся, пусть и очень грациозно, на шелковых ниточках. Ему ни разу не доводилось приблизиться к ней настолько, чтобы услышать, как она говорит, но он мог представить себе ее голос - безукоризненный, но совершенно безо всякого выражения.
Внезапно, глядя на непроницаемое темное лицо короля, Ральднор задался вопросом: "Я позволил этому человеку дать мне все до последней малости, чем я владею; испытываю ли я к нему столь же непримиримую ненависть, как и прежде?" Белый призрак немедленно возник под крышей шатра, но не смог полностью материализоваться. Ральднор утратил половину своей крови, половину своей души. Двойственность его корней наконец-то разрешилась, и выходца с Равнин полностью затмил тот черноволосый человек, что сидел сейчас рядом с королем. Теперь ненавидеть было трудно, и бледная девушка, приходившая к нему по ночам, все так же являвшаяся ему, даже когда он проводил ночь на шелковых простынях Лики, стала лишь тягостным сном, утратив свой первоначальный смысл.
"Если бы сюда ворвался убийца, пытающийся лишить Амрека жизни, с внезапным изумлением подумал он, - я убил бы его".
- Что ж, Ральднор эм Сар, - нарушил молчание Амрек, - возлагаю ответственность за эту процессию на тебя.
- Это огромная честь для меня, милорд.
- Честь? Да ты с твоими Волками умрешь со скуки в пути. Но моя кармианка - береги ее для меня. Помни, я не беспристрастен. Если она попросит луну, достань ее с небес для моей Астарис.
Он поднялся и положил руку Ральднору на плечо. Это был жест понимания, не собственничества. Королю было легко с ним, а ему - с королем. И эта странная непринужденность между ними возникла с самого начала, с самой их первой встречи.
- Вы можете положиться на меня, - сказал Ральднор, зная, что каждое его слово - правда. - Когда Ваша Светлость отправляется?
- Завтра, как рассветет.
Один из светильников замигал и погас. Глядя на него, Амрек подумал: "Вот в таком же шатре мой отец умер на равнинах. Бледная женщина с желтыми волосами убила его и оставила свою метку на моем теле еще до моего рождения. Это всегда казалось мне важным. А сейчас не кажется. Интересно, почему? Это дело ее рук, моей кармианской колдуньи? Я как будто вижу все сквозь прохладное темное стекло. Я поклялся стереть эту желтую мразь с лица Виса, но теперь я вижу одни лишь тени, а не демонов…"
Он глянул на Ральднора.
- Значит, я передаю все в твои руки. Да радуйся, что я не увез тебя от твоей женщины.
Тело Лики лежало перед ним на черных простынях, распластанное, точно звезда. Тонкая полоска лунного света проникла сквозь щелку в шатре и высветлила ее кожу до сияющей белизны.
- Похоже, ты никогда не спишь, - прошептала она.
- Мне больше нравится лежать и смотреть на тебя.
- Амрек до сих пор позволяет тебе держаться с ним так же непочтительно?
- Думаю, Амрек догадывается, кто помог мне найти его в саду Тханна Рашека. От какого любовника ты тогда возвращалась?
- От мужчины, которого бросила ради тебя. - Она некоторое время лежала молча, потом сказала: - Так Амрек едет в Таддру. Значит, моя госпожа станет еще более капризной. Я уверена, что она не в себе; иногда она ведет себя, как лунатичка. Она говорит такие странные вещи…
Лики всегда отзывалась об Астарис в таком духе.
- Ты слишком строга к женщине, которая дает тебе кусок хлеба.
- Ах, до чего же неоригинальное заявление! Какое предательство твоих крестьянских корней, - колко сказала Лики.
Но через некоторое время, когда он принялся ласкать ее в темноте, она говорила ему уже совершенно другие вещи.
Перед рассветом над холмами пронеслась гроза. Он проснулся, выбравшись из затягивающей его бездны сна, и какой-то миг не мог вспомнить, где находится. Перед ним сидела темнокожая девушка, расчесывая волосы, и она обернулась к нему, сверкнув в тусклом предутреннем свете похожими на бездушные драгоценные камни глазами.
- Астарис тоже видит сны, - сказала она резко. Время от времени говорить ему резкости было в ее характере, в особенности когда он был уязвим, как сейчас. Она знала о преследующем его ночном кошмаре, хотя и не о его содержании.
- Так значит, принцесса обсуждает с тобой свои сны?
- Ах, нет, конечно. Но она как-то раз оставила у кровати лист бумаги, и на нем был очень подробно записан ее сон.
- И ты, разумеется, все прочитала.
- А почему бы и нет? Там было написано: "Мне снова снилась белая женщина, рассыпавшаяся в прах". Вот и все. Я очень хорошо это помню.
Он почувствовал, как по спине у него пробежал холодок, а волоски на шее встали дыбом. Он резко сел.
- Когда это было?
- Отпусти мое плечо. Ты делаешь мне больно. Это было день или два назад. Не помню. Значит, теперь ты хочешь не меня, а Астарис?
Он стряхнул с себя ледяные мурашки и толкнул ее на кровать.
- Сейчас я покажу тебе, кого я хочу, маловерная сучка!
И попытался избавиться от этого невероятного ощущения страха в ее медных объятиях.
Прощание состоялось на рассвете - приватное прощание между королем и его невестой и публичное между палаток. Войска стояли навытяжку, Волки тоже не ударили в грязь лицом.
Ральднор был в некотором роде пьян, когда просил разрешения создать свой отряд среди Драконьей гвардии - его противников - но зато после этого достаточно трезв. Он подбирал себе людей со всей серьезностью - а капитанов и с более чем серьезностью, и не из гвардии. Пребывание в дружине Катаоса научило его не только бойцовским приемам. Он выискивал своих рекрутов в обычной армии - зеленых новичков, молодых и неопытных. Им очень льстило быть отличенными от общей массы; несложно было подогнать этих новобранцев под его требования и произвести на них впечатление. Ибо он, как и Ригон, пользовался определенной репутацией, но в отличие от своего учителя использовал ее с большим толком. Они видели, как он управляется с мечом, топором и копьем, а когда Котон, попавший в отряд из Колесничных Войск, обучил его обращению с этим хрупким дорфарианским средством передвижения, они увидели, что он ко всему прочему еще и прекрасный возничий. Своих ветеранов он отбирал очень умело. Как и Котон, они были солдатами, достигшими высот в своем определенном ремесле, но только в нем одном; ограниченными людьми, вполне довольствующимися сытной едой и высокой платой, которую он им обеспечивал, и не испытывающими недовольства его все более и более длинной тенью, покрывавшей их. Ибо за довольно краткое время своего пребывания в Лин-Абиссе он провел с Амреком немало часов и сумел добиться поразительно многого. Когда-то его жизнь была неторопливой; теперь же он наверстывал все те потерянные бесполезные годы.
Повелитель Гроз в сопровождении небольшой свиты своей гвардии и слуг проскакал по холмам, миновав Мигшу, и скрылся из виду. Было еще слишком раннее время года, чтобы их путь отмечал шлейф густой пыли, а на пути процессии Астарис попадалось немало грязи.
Принцесса вновь обрела свое одиночество и наслаждалась им. Она ощутила, как в ответ на грусть Амрека в ее душе, удивив ее, шевельнулось какое-то материнское чувство, но даже это слабое переживание стало для нее утомительным. Она ощутила его тоску, но все же непроницаемые барьеры ее души не рухнули, отгораживая ее от него точно так же, как и от всех остальных. Он так сильно зависел от нее. Она испытывала странное чувство близости без интимности, понимания без знания, слепое соприкосновение сквозь многочисленные слои газа. А когда он уехал, она почувствовала себя лишенной даже той малости, которой она достигла с ним. Совершенно внезапно он снова стал для нее незнакомцем. Но этот незнакомец утомил ее.
Они миновали Мигшу, продолжая двигаться на север. Она сидела на всех празднествах, точно кукла, и рано уходила к себе. В коконе собственных ощущений она не замечала, что новый Дракон-Лорд Амрека временами очень внимательно наблюдает за ней, ибо, как и всегда, вряд ли замечала хоть что-то вообще.
На улицах прекрасных городов Зарависса девушки кидали им первые цветы, дождем осыпавшие процессию и сминавшиеся под ногами солдат, копытами вьючных животных и колесами повозок. Запах этих смятых, раздавленных цветов стал для Ральднора, ехавшего во главе своих Волков, символом всего путешествия через Зарависс - он да еще взгляды женщин, прикованные к его лицу.
Теплыми влажными вечерами женщины приходили к воротам гарнизона, облаченные в самые роскошные наряды, требуя удовольствия развлекать его. Часовые дразнили их, спрашивая, не устроят ли посетительниц они сами, и в конце концов утешали отвергнутых. Что-то из прошлого Ральднора восставало против этого, вызывая у него омерзение. Все висские женщины были шлюхами, дочерями Красной Луны. Легкие победы, которыми он поначалу упивался после годов непопулярности у женщин Равнин, уже начали приедаться. А эти меднокожие женщины были ревнивицами, что он частенько замечал и за Лики.
Они ступили на землю Оммоса, и здесь тоже в нем властно заговорило его прошлое.
Тесная земля с тесными городами, которой управляли жестокие и извращенные законы. Невеста Амрека не дождалась здесь почестей, ибо была всего лишь женщиной, сосудом для еще не рожденных мужчин. Процессия жила в своем собственном метрополисе, каждый раз разбивая лагерь. Они остановились лишь однажды, в Хетта-Паре, столице - подчинившись требованиям этикета. Угар, король, чем-то неуловимо напомнил Ральднору Йир-Дакана; это было неизбежно. Ральднор смотрел на пышные пиры, танцовщиц с огнем, на бесчисленных Зароков с огненным брюхом, хорошеньких жеманных мальчиков с хмурым лицом. Здесь его осаждали не женщины, а мужчины. Его передергивало от отвращения, но в числе прочего он научился и сардоническому такту.
В Хетта-Паре он спал очень скверно.
Во вторую и третью ночь в столице он поднялся и отправился по сумрачным открытым верхним галереям дворца, раскинувшимся под небесами, утыканными небывало огромными звездами. Он думал об Орклосе и об Аниси. На несколько коротких мучительных секунд он снова стал степняком. Наконец-то он понял здесь, среди камней Оммоса, какими жалкими должны были казаться Аниси ее жизнь и красота.
А потом он увидел нечто, что показалось знамением - непонятным, но могущественным.
Отделенная от него многочисленными стенами и пропастями, женщина с кроваво-красными волосами стояла на своем балконе, окутанная ослепительной снежной белизной. Астарис в плаще из цельной шкуры безупречно белоснежного волка, преподнесенной ей лордом Катаосом, который купил этот мех через посредника на рынке Абиссы.
Ральднор содрогнулся.
Он отвернулся и пошел по коридорам обратно. Она казалась ему призраком. И он не мог забыть, что им снились одни сны. Аниси стала странным мостом между ними.
В его отсутствие к нему в постель пришла Лики и лежала, ожидая его в своей полной надежды сексуальности. Он пожелал ее лишь потому, что она была под рукой.
Потом, лежа рядом с ним в темноте, она сказала:
- Мне кажется, во мне твой ребенок.
Избитость ее заявления вывела его из себя.
- С чего ты взяла, что он мой?
- Он не может быть ничьим другим, Ральднор, любовь моя. С другими я принимала меры, чтобы не зачать. Кроме того, я была верна тебе. А ты? Ты можешь сказать то же самое?
Он ничего не ответил. Многие висские женщины рожали детей без мужа, но все же он чувствовал в ней желание привязать его к себе своим материнством, показать другим женщинам, что он заронил в нее частицу себя, как будто он специально выбрал ее для этой цели.
- Ты злишься, - упрекнула она его. - Ну, теперь уж что сделано, то сделано. Я рассказала ей. - По ее тону он понял, что она говорит об Астарис. - Она посмотрела на меня очень странным взглядом, но вообще она всегда странная.
Через три дня караван переправился через реку и вошел в Дорфар.
В тот день солнца сияли ослепительно. Под добела раскаленным металлическим небом он различил землю, похожую на женские темные волосы, расчесанные гребнем голубых гор. К его собственному удивлению, сердце у него неожиданно забилось быстрее. Как ни странно, у него было такое ощущение, что он уже когда-то видел Дорфар.
Корамвис глубоко взволновал его. Какая-то часть него противилась этому впечатлению. Но все же из всего прочитанного он знал, что во всем Висе не было города красивее его. Не было города, который сравнился бы с ним по архитектуре, по изяществу, по блеску, по количеству легенд, окружавшему его.
На дороге их встретил гонец.
- Вал-Мала, мать Повелителя Гроз, приветствует свою дочь Астарис эм Кармисс.
И это были все приветствия, которые ей было суждено получить, пока Амрек был в Таддре.
Как и с городом, Ральднор ожидал и хотел чего-то иного. Он рисовал себе Вал-Малу в свете того, что о ней говорили: женщина средних лет, подверженная приступам ярости и склонная к невероятной жестокости, распутница и злодейка. Он представлял себе дракона в женском обличье с лицом, расчерченным морщинами возраста и злобы.
Его Волки проводили Астарис и ее спутников во Дворец Гроз. Так он впервые увидел Вал-Малу.
Она была вдвое его старше, но ее богатство и тщеславие продлили ее молодость. Она сияла роскошной, ослепительной красотой. В сравнении с Астарис ее красота могла бы показаться несколько вульгарной, но, напротив, рядом с Вал-Малой кармианка сильнее, чем когда-либо, казалась восковой статуэткой. На королеве Дорфара было ярко-алое переливчатое платье, а по обеим сторонам от ее трона были прикованы длинношеие алые птицы с пышными хвостами.
Особенно Ральднора поразила одна вещь, несмотря даже на то, что он слышал об этом: бледность ее набеленной кожи.
- Астарис, с этого момента тебе предстоит стать моей дочерью.
Она не потрудилась скрыть свою неприязнь, и ритуальные слова только подчеркнули ее. Она обняла кармианку с брезгливостью, будто заразную. - Мы отвели тебе помещения во Дворце Мира.
Это было оскорбление. По залу пополз шепоток. Этот дворец, а не захудалый Дворец Мира, должен был бы стать домом будущей супруги короля. Но король отсутствовал.
Астарис ничего не сказала. Ральднору только сейчас пришло в голову, насколько ее неподвижность может выводить из себя. Ему удивительно было видеть двух этих поразительных женщин, сошедшихся в смертельной схватке, которая была совершенно неинтересна одной из них.
Дворецкий попытался разрядить ситуацию, прошептав что-то на ухо королеве. Та тихонько ответила ему что-то, и он побледнел.
В этот день Ральднора преследовали непонятности. Когда они проходили сквозь ворота Дворца Мира, он почувствовал, как будто какая-то черная птица пролетела над его разумом. Котон, его возничий, ткнул большим пальцем в застарелые черные полосы на стенах.
- Видите, Командир? Это часть дорфарианской истории. Вы слышали о женщине с Равнин, Ашне’е, той желтоволосой ведьме, которая убила Редона?
- Я слышал о ней.
- Солдаты пришли, чтобы схватить ее, и обнаружили ее мертвой. Вслед за ними во дворец ворвалась толпа, и они вытащили тело на улицу и спалили его на Площади Голубок. Эти черные отметины оставили горящие головешки, которые они несли.
К горлу Ральднора подступила тошнота. Котон ничего не заметил.
"И такую же участь он готовит для них всех, для всех жителей Равнин, этот человек, которому я продал душу", - подумал Ральднор.
Между деревьями мелькнула светлая чаша дворца.
И он узнал его. Узнал бледный оттенок камня, проникающий за окна шелест листьев. Внутри - что там? Он в леденящем безумии рылся в своей памяти. Мозаичный пол - картины с пляшущими танцовщицами - и на самом верху башни комнатка… Нет, откуда он может все это знать?
Но когда он вошел внутрь, он увидел расстилавшийся перед ним пол. Комнату на вершине башни он искать не стал, ибо одна мысль о ней наполнила его зловещим страхом.
- Там, наверху, - сказал Котон, - та комната, где лежала она, женщина с Равнин. Там они нашли ее мертвой.
В покоях принцессы появилась незнакомая женщина. Она была высокой, с кислым выражением лица, а ее волосы безжизненного оттенка черного дерева были упрятаны на затылке в золотую сетку.
На вопрос Лики она ответила с сухой улыбкой.
- Я Дафнат, главная придворная дама королевы. Я пришла посмотреть, в чем нуждается ваша госпожа.
Она без лишних слов принялась за работу, и ее взгляд был таким же пустым, как и ее слова. Как только она ушла, Лики передразнила ее, сморщив лицо и сжав груди руками.
Дафнат была закорианкой, странной хранительницей красоты королевы. Лики предположила, что Вал-Мала держала ее не столько за таланты камеристки, сколько за острый слух и неприятный характер.