- Ты ведь ведешь свой караван через перевал в Таддру, теперь, когда беспорядки улеглись? У меня есть для тебя пассажирка. Придворная дама. Одна из фрейлин принцессы Астарис. Кармианка.
- К чему мне в караване лишний рот?
Человек в плаще поменял позу, и его плащ каким-то образом чуть приоткрылся, а под ним блеснула серебряная молния - эмблема Амрека. После этого Бандар прекратил пререкания.
Это было очень опасное поручение - пробраться по закоулкам дворца, сначала в одиночестве, потом с этой… с этой придворной дамой. Да уж. Он сразу понял, кто она такая, стоило лишь ему увидеть ее волосы. Сначала он сходил с ума от страха. Но как только они оказались на достаточном расстоянии от Корамвиса, его охватили иные чувства. К тому времени до него уже дошли слухи о ее неверности. Бандар и его жена, закрывшись с принцессой в своем фургоне, перекрасили ей волосы в черный цвет. У глупой бабы, скорее всего, не хватило мозгов понять, в чем дело, но чтобы быть уверенным в ее молчании, он велел ей поклясться в том, что она будет держать язык за зубами, именем одного из десятка тысяч божков, в которых она верила. Теперь Бандар точно знал, какое сокровище приплыло ему в руки, и его ценность превышала стоимость мешка с золотом. Она безропотно покорилась судьбе, эта Астарис. Того, кто вывел ее из дворца - интересно, неужели это действительно был Амрек? - больше не интересовала ее судьба, а она… она, похоже, жила в каком-то безразличном сне. Наверное, потрясение оказалось для нее чересчур сильным. В любом случае, за такую красотку на базаре в Таддре должны отвалить кучу денег. За недостатком воображения он переименовал ее в Силукис, в честь своей матери-искайки, сочтя такое имя огромной честью для этой девки. Как бы то ни было, она послушно откликалась на него, как будто ее собственное имя ничего для нее не значило.
Переход через горный кряж занял целый месяц, и ни разу они не наткнулись на разбойников. Видимо, люди Повелителя Гроз на какое-то время уничтожили все их шайки. В общем, путешествие было благополучным.
В то утро, когда повозки спустились в Таддру, в горах было жарко и ясно.
Это была мрачная земля - влажные черные джунгли и душный зной почти без солнца. Когда-то Рарнаммон построил здесь город, но теперь от него остались одни развалины. Теперь у каждой области был свой собственный правитель или королек, каждый из которых притворно служил Дорфару и Закорису и грызся со своими соседями. Это была земля, где вполне можно было заблудиться и больше никогда не найтись. Воистину мрачная земля.
Они добрались до местности, называемой Тумешем, где вырос довольно крупный и уродливый город из темных приземистых домишек, до боли напоминающих своих обитателей. Тумеш был богатым по меркам Таддры городом, поэтому Бандар мог рассчитывать продать здесь свои товары - в основном, украшения и женщин - ибо драгоценные металлы, камни и красота были в Таддре большой редкостью.
Они остановились на рыночной площади, и в фургон, пыхтя, забралась тучная старуха. Она раздела Астарис и нарядила ее в платье из розовато-лилового газа и медные браслеты, а в черные волосы воткнула бумажные орхидеи. Астарис подняла руку и коснулась волос, слабо улыбнувшись. Она думала о Ральдноре и о краске, которая скрывала его тайну, как и ее. Толстуха, решив, что девчонка совсем спятила, закудахтала на нее и вытолкнула на площадь.
Посередине красовался помост с навесом. Астарис загнали под него вместе с дюжиной других девушек, которые кто плакали, кто глупо улыбались. Ее окружение трогало ее не больше, чем мимолетный туман, ибо она думала только о нем. Это было ее горе и ее утешение. Она жила лишь прошлым.
- Смотри, Бандар, - предостерегла купца толстуха. - За эту не стоит слишком долго торговаться. Может, она и красотка, но явно не в себе, и они это заметят. Да еще и ребенок у нее скоро будет.
Последнее утверждение вызвало у Бандара любопытство. Интересно, это ребенок Амрека или ублюдок Сарита? Ладно, какая теперь разница. В цветастом платье ничего было незаметно, да и скорее всего она все равно его потеряет. Она казалась слишком тощей, чтобы выносить ребенка, а ела, хвала небесам, как птичка.
Торги начались около полудня.
Первой ушла парочка девчонок-иллумиток, шмыгающих носом, а следующей купили красотку из Марсака. Бандар уже начал тревожиться. Он вывел свою пленницу вперед и принялся расписывать ее достоинства толпе. У них что, глаз нет? Такое лицо, такие ноги, такая грудь… а скромница какая. Видали ли они когда-нибудь такую смирную и изящную женщину? Да она создана дарить блаженство!
Но покупатели, к его огромной досаде, все еще не решались. Ему никогда не приходило в голову, что она может быть слишком прекрасна, слишком совершенна, чтобы вызывать влечение.
В конце концов к помосту пробрался здоровый громила, растолкав толпу. Он был высоким для таддрийца и крепко сбитым, но под его спутанными волосами поблескивала золотая цепь, а плащ был сшит из добротной материи.
- Эй, сэр. Я вижу, вы знаете толк в красоте…
- Хватит голосить, купец. Я беру ее. Вот тебе три бара.
- Э, нет, господин мой, так не пойдет. Эта девушка стоит куда больше. Только поглядите на эту прямую спину. Подумайте, каких крепких мальчуганов она сможет вам нарожать…
- Три бара - мое последнее слово. Больше тебе все равно никто не даст.
Цену действительно никто не набавил. Бандар уже начал подозревать, что этот верзила из бандитов, залегших на дне в Тумеше и живущих на то, что успели накопить, после набега Амрека. В конце концов, позорно сдавшись, он продал свою невольницу и получил ничтожную цену.
- Как ее зовут?
- Силукис. - буркнул Бардар.
- Селухис, - повторил верзила, коверкая имя на свой таддрийско-закорианский манер.
Бандар, теперь оскорбившийся еще и за мать, толкнул девушку к верзиле и, пряча в карман три серебряных бара, мысленно пожелал им обоим подцепить друг от друга какую-нибудь заразу.
Его звали Слат, и он промышлял разбоем, как и подозревал Бандар, а также нанимаясь на службу к многочисленным лордам Таддры. Девчонку он купил потому, что она напомнила ему старые фрески на стенах разрушенного города Рарнаммона, где он время от времени отсиживался, когда в других местах становилось слишком уж горячо. Он был романтическим злодеем, и к тому же импульсивным, и понял, что сделал ошибку, купив ее, как только привел ее к себе в дом.
Но все же он не пожалел для нее вина и мяса, к которым она едва притронулась, а потом отвел в свою спальню. Но в этом деле она оказалась столь же никчемной, как и во всем остальном. Слат любил женщин с огоньком - чтобы повизгивали, ну или хотя бы чтобы у них хватало ума притвориться.
- Да уж, хорошо же ты даришь блаженство, клянусь Зардуком! Теперь придется тебе потрудиться.
Он понизил ее. Она чистила очаги и носила воду. Через три дня он выпорол ее за небрежность. Она оказалась дурочкой, а его ловко провели. Она даже не кричала и не плакала под розгами. Он задумчиво оглядел ручейки крови, струившейся по ее атласной спине. Она оказалась совершенно никчемной, годной лишь на то, чтобы на нее смотреть. Тогда, если уж учить ее хлыстом толку все равно не было, стоило обдумать другую возможность - не исключено, что ее купит какой-нибудь таддрийский лорд. Она будет неплохо смотреться у обеденного стола в каком-нибудь небольшом королевстве - красивая игрушка короля. Слат отложил хлыст и послал одного из своих подручных за целебной мазью.
В этих джунглях жил один лорд, во многих милях к северу. Слат был бы не прочь наняться к нему, если у него была нужда в людях. Он не любил долгое безделье, и, потом, у него была определенная репутация в своем кругу, которая могла сослужить ему неплохую службу. Как он слышал, этот лорд был великим завоевателем, человеком сомнительного происхождения, как и, похоже, все лорды Таддры, который построил свою власть на золоте, сместил своего королька и после этого завоевал еще пять соседних королевств. Подобная личность обещала неплохую поживу. Его влияние росло год от года.
Слат путешествовал не налегке, а со слугами, чтобы продемонстрировать свой высокий ранг. После четырехдневной скачки они добрались до одной из безымянных речушек Таддры и на плотах поплыли в густой сумрак влажного леса.
На этот раз Слат устроил Селухис на своем собственном плоте, под навесом, и следил, чтобы ее хорошо кормили. Она сидела, точно статуя, не шелохнувшись, и почти ничего не ела. С того, самого первого раза он и пальцем ее не тронул. Он холил и лелеял мерзавку, но тем не менее ожидал, что та, будь она проклята, все равно подурнеет. Но она как-то ухитрилась сохранить свою невероятную красоту. Она будто и не ощущала влажной жары, а как-то раз он видел, как бабочка спокойно сидела у нее на запястье почти час. И вообще, она вызывала у него непонятную тревогу, и он не мог дождаться, когда же отделается от нее.
По реке они плыли пять дней. На шестой им преградили дорогу. Слата, который как-то купил в разрушенном городе один пароль за свой нож, проводили с оплетенной лианами пристани на вырубленную в джунглях дорогу.
К вечеру они добрались до стен большого таддрийского города, к которым жались грубые шатры из шкур и деревянные хижины. Вечерние сумерки разбавлял свет костров, на которых готовилась еда, а по грязным уличкам носились собаки и толпились женщины. В дальнем конце города возвышался дворец Правителя, величественное каменное здание с тремя башнями.
Астарис подняла голову, чтобы взглянуть на него. Казалось, оно что-то значило для нее, хотя она так и не смогла, как ни силилась, уловить это в сумерках своего сознания. Некоторое время назад она ощутила какой-то странный проблеск, какое-то беспокойство в своем мозгу, как будто он снова был с ней, снова был жив. Но этого не могло быть. Она почувствовала, как он ушел от нее, и поняла это. Ральднор. Поэтому иллюзия его возвращения мучила ее, как мучает боль в давно зажившей ране, для которой нет причины и которую ничем не уймешь.
В заросшем саду у подножия дворца рубиновые цветы клонили к земле тяжелые чашечки, а рубиновые птицы спали, спрятав головки под крылышки. Один из цветков раскрыл свои лепестки и упорхнул в лес.
Это был старый дворец, построенный без особых затей, зато на века. Потолок главного зала поддерживали массивные, но незатейливые, безо всяких украшений, колонны, а в крыше зияло отверстие для дыма над очагом, поскольку никакого камина не было.
Слата радушно приняли, отвели ему и его слугам пару сквозистых каморок и пообещали устроить после обеда аудиенцию у лорда Хмара. Слат не стал терять времени и весь предобеденный час прогуливался среди цветастых занавесей и рычащих собак, ненароком задавая вопрос то там, то сям. Когда подали еду, он очутился за одним из низших столов, а пища была простой, но обильной. Однако же никто не притронулся к еде до тех пор, пока лорд не уселся за своим высоким столом.
Слат внимательно оглядел его наметанным глазом. Хмар был худощавым, необыкновенно изысканно одетым мужчиной средних лет. Он ел с изяществом, совершенно не свойственным лордам Таддры, и, похоже, ожидал от сидящих за высоким столом того же; и впервые за последний десяток лет Слату пришлось вести себя за едой очень осторожно. У Хмара было очень странное лицо. Оно казалось выточенным из коричневой отполированной кости, слишком тонкое для таддрийца, и совершенно ничего не выражающее - за исключением его глаз. Они были узкими, и в них вспыхивали опасные искорки. Они словно ни на миг не прекращали искать что-то, как будто он ожидал кого-то увидеть в этом зале, какого-нибудь гостя, который мог появиться в любой момент. Слату они показались глазами человека, живущего в постоянном страхе или в невыносимой тревоге.
О нем ходило много разговоров. Слат слышал, что Хмар несколько раз заявлял, будто бы он - сын богини.
В общем и целом, Слату в лорде Хмаре понравилось два момента. Если он чего-то опасался, то сильный и безжалостный человек, способный защитить его, придется ему очень кстати; а при его утонченности он не мог не оценить рабыню этого человека.
Потом он заметил женщину, стоявшую за спиной у Хмара.
Смуглокожая таддрийка, невысокая и широкобедрая, с жесткими черными волосами, заплетенными в две косы ниже пояса. Ни одной женщине в Таддре и Закорисе не позволено сидеть в присутствии ее господина, за исключением Верховной королевы короля Ханассора. Но одно то, что она стояла рядом с ним, свидетельствовало о ее высоком ранге.
- А кто та девушка сбоку от лорда? - поинтересовался он у соседа.
- Не твоего поля ягода. Ее зовут Паньюма, она наложница лорда вот уже пять лет.
Слат хорошенько пригляделся к ней. Она была из породы тех женщин, что нравились самому Слату, несмотря на мрачный надменный взгляд. Но на ее сандалиях и в косах мерцали золотые монетки, и она наполняла кубок лорда с видом собственницы.
- Аппетитная крошка, - осторожно заметил Слат, зная, что все сказанное им может дойти до ее ушей и что он может позволить себе быть дерзким, но не непочтительным. - Но разве лорд Хмар не может завести себе еще женщин? В этом нет ничего необычного.
- О, она у него не одна. Есть еще целый десяток, если не больше, насколько я слышал. Даже несколько этих тощих долговязых баб с юга. Но он не выставляет их напоказ. Паньюма - единственная женщина, которую видят рядом с ним.
Позже, когда Слата вызвали к лорду, он отправился к нему с легким сердцем. Разговор был кратким и по существу дела. Слат держался молодцом и предвидел, что в дальнейшем покажет себя еще лучше. В предстоящих походах продвижение обещало стать быстрым, а Хмар, судя по всему, оказался именно таким, каким ему представлялся. Слат подавил отрыжку из уважения к изящным манерам и внутренне ухмыльнулся при виде этих нервозно бегающих глаз. В конце концов он упомянул и о своей головной боли, девушке знатного происхождения, которая могла помешать ему в его службе.
- Разумеется, лорд Хмар, я без колебания вышвырнул бы ее, если бы не ее несравненная красота. Я увидел ее по чистой случайности на одних торгах… - И он принялся рассказывать, как сразу понял, что она сестра какого-нибудь аристократа из разорившейся семьи, и как заплатил за нее пятьдесят баров.
Хмар взглянул на него, и его беспокойные глаза на миг остановились.
- Мне уже рассказали о твоей девчонке. Если хочешь продать ее мне, приведи ее сюда, я посмотрю, что могу за нее предложить.
Потрясенный такой легковерностью, Слат позвал своих слуг, стоявших у двери, и Селухис поспешно привели в зал. Ее уже вымыли и приодели в платье из тонкого алого шелка, а от ее кожи исходил пряный аромат циббы.
Ее глаза поднялись и застыли на лорде Хмаре.
Слат поразился. Впервые за все время в ее лице промелькнуло что-то живое. На миг показалось, будто между Хмаром и девчонкой пробежала какая-то искра - разбойник уловил на обоих лицах узнавание.
- Да, - отрывисто сказал Хмар, но в его голосе звучала странная дрожь. - Можешь сказать моему человеку за дверью, чтобы отдал тебе пятьдесят баров.
Слат, которому уже было не по себе, ожидал, что придется торговаться; но столь безропотное согласие стало для него вторым потрясением. Суетливо кланяясь, он попятился к двери, оставив свою рабыню ее новому хозяину.
У нее было такое чувство, что, проплыв многие мили по безликому океану, она вдруг увидела в море какой-то ориентир. Не несущий ей ничего хорошего, ни радости, ни покоя - ибо все это для нее осталось в прошлом - но нечто странно узнаваемое. Она не понимала, откуда знает его. Она и не знала его, как знают человека. Она узнала его так, как любая вещь узнает свою смерть, и с таким же отчаянием.
Он сказал сдавленным голосом:
- Она здесь. Я чувствую, что Она здесь. Как Она может быть здесь из-за тебя, висская женщина?
По этим его словам она поняла, что и он тоже чувствует свою смерть - и его смертью была она. Они были смертью друг друга.
- Так тому и быть, - сказала она ему.
Он вздрогнул, потом, казалось, снова овладел собой - за исключением бегающих глаз, которые, вместо того, чтобы обегать комнату, теперь внимательно оглядывали ее.
- Ты вызываешь у меня страх. Это должно быть забавно. Ты никто. Рабыня. Падаль. Все то, чем ты когда-то была, уничтожено. Так это и происходит с нами со всеми. Когда-то и я был не тем, кто есть сейчас. Теперь я Хмар, сын богини, король-Правитель шести муравейников Таддры. Паньюма! - внезапно выкрикнул он, и практически мгновенно занавеси приоткрылись и в зал скользнула маленькая смуглая женщина в поблескивающих сандалиях. Она в упор взглянула на Астарис, и на ее ширококостном лице не отразилось ничего. - Паньюма, - негромко велел Хмар, - уведи ее и приготовь.
- Да, господин, - сказала Паньюма. Вид у нее был как у злобной няньки, потакающей избалованному ребенку. Но Астарис даже не хотела противиться тому, что должно было свершиться. Таддрийка взяла ее за локоть и повела прочь по длинной древней лестнице.
Последние металлические пятна заката уже слиняли с вечернего неба.
Женщина одела ее в черное платье, расшитое золотом, и вплела ей в волосы драгоценные камни. Ее шею, запястья, пальцы и уши увешали золотом. Астарис ощутила странное холодное покалывание в тех местах, где золото касалось ее кожи.
В золотистых сумерках Паньюма провела ее по пустынным коридорам к гранитной стене. В полу скрывался механизм, с которым таддрийка явно была хорошо знакома. Камни расступились, открывая полутемную галерею. Паньюма быстро толкнула ее в отверстие, и двери со скрежетом сомкнулись между ними.
Это было святилище мертвых.
Здесь почивших Правителей хоронили так, как с незапамятных времен было принято предавать земле висских королей. В просторных резных ящиках хранили их кости, поверх которых кучами были навалены серебряные кубки и бронзовые мечи, а повсюду вокруг в застывших позах стояли их воины, ссохшиеся в своих латах в черные мощи со стеклянными кристаллами, поблескивающими в пустых глазницах. В воздухе висели пыль и тяжелый запах древних бальзамических смол.
Но в дальнем конце галереи горел светильник, а на ложе сидел Хмар, поджидая ее. За спиной у него виднелась шеренга из десяти женщин с золотом на шеях и пальцах и фиолетовыми камнями в волосах. Астарис в один миг поняла сразу три вещи. Эти женщины были живы, но не шевелились и не шевельнутся никогда в будущем, и ей предстояло стать одной из них.
- Я вижу, ты понимаешь, - сказал ей Хмар. Он поднялся и подошел к ней, и в руке у него была золотая чаша. - Тебе предстоит стать даром моей матери. Я надел на тебя ее золото и камни, а теперь ты станешь такой же неподвижной, как она. Она преследует меня в темноте. Я разгневал ее. Но она все равно любит меня, моя матушка Анак. Любовь и страх. Вот, возьми чашу. Выпей. Это яд из джунглей, но он не причинит тебе боли. Живая смерть. И она принесет тебе бессмертие. У тебя нет выбора.
Когда она, улыбнувшись ему, протянула недрогнувшую руку за чашей, он побледнел. Она снова напомнила ему о той, другой женщине, которую он знал много лет назад и которую звали Ашне’е.
Астарис осушила чашу. Все еще улыбаясь, она спросила его:
- Сколько мне ждать?
- Недолго, - сказал он.