- Вот этому они приносят в жертву своих детей, - пробормотал Орван.
Все они послушно ответили на вызов Орклоса - даже Ральднор. Он и сам не знал, зачем здесь находится, разве что для того, чтобы еще раз увидеться со вчерашней девушкой. Когда они проходили через эти ворота в залитый светом вестибюль, он смотрел, как она идет совсем рядом с Расом. Эта близость разозлила его точно так же, как и то, что она закрыла от него свой разум, ибо он ощущал его, остро ощущал ее близость, но лишь так, как ощущают что-то надежно запертое - например, закрытую на засов дверь.
Кем эти двое приходятся друг другу, мучил его вопрос. Определенно не любовниками, хотя Рас явно обожает ее - или более уместным было бы слово "боготворит"? И в мозгу у него промелькнул образ Раса, смиренно довольствующегося преклонением колен перед алтарем и даже не задумывающегося о том, чтобы прикоснуться к своему идолу, и еще одного мужчины с темной по-висски кожей, стаскивающего белую богиню с пьедестала и превращающего ее в женщину.
Привратник-оммосец ковырял в зубах. Древние камни стен оскверняла похабная фреска, изображающая сексуальные и каннибальские оргии оммосцев.
Появился Орклос, улыбающийся из-под тяжелых век.
- А, гости. Мы вас ждали.
Он провел их в круглый зал, залитый винно-красным светом ламп в рубиновых абажурах. В центре комнаты возвышалась статуя Зарока, в его разверстом брюхе пылал огонь.
Орклос незаметно коснулся локтя Ральднора.
- Ты смотришь на бога пламени. Наш обычай велит принести Зароку какую-нибудь жертву, иначе он может разгневаться. Обычно мы отдаем ему юную девушку, поскольку в моей стране, как ты, вероятно, знаешь, они не имеют особой ценности. Но теперь мы живем здесь и не практикуем подобных вещей. Народ равнин может счесть такие ритуалы оскорбительными.
Ральднор обнаружил, что бледен от гнева, и лишь признательность, которую он испытывал к Орвану, удержала его от того, чтобы не наброситься на этого человека. Он уставился в пустоту и не произнес ни слова.
- А Анакир, разве Анакир не требует дани?
- Анакир не просит ничего, потому что ни в чем не нуждается, ибо она - все, - натянутым тоном ответил Ральднор цитатой из храма.
Оммосец тихонько рассмеялся и покачал головой.
- Надо же, какая неприхотливая богиня.
За низеньким столом сидел тучный мужчина в алом одеянии, уже вовсю евший и пивший. По щелчку его пальцев Орклос подвел Ральднора и Аниси к нему.
Как рабов на рынке, подумалось Ральднору, и его ярость стала совсем нестерпимой. Но в этот миг он почувствовал еле уловимый трепет страха, исходивший от ее незащищенного разума теперь, когда она наконец стояла так близко от него. Страх не перед ним, а перед Даканом. Толстяк негромко рыгнул и осклабился. Он был почти совершенно лысым, а его лицо и тело свидетельствовали о нескончаемых кутежах и излишествах. Его похожие на осколки льда глазки впились в Аниси, и Ральднор почти пожелал, чтобы он протянул руку и попытался тронуть девушку, потому что знал, что тогда его самообладание с треском лопнет и он скорее всего прикончит этого мерзавца. Но жирные руки так и остались у тарелки.
- Добро пожаловать, Ральнар. И крошка Анси. - Оммосский акцент исковеркал их имена почти до неузнаваемости. - Вы будете сидеть со мной. Молодой человек справа. А ты - слева.
Они расселись, Орвана и Раса усадили напротив, после чего принесли еду. Орклос, управляющий, кошачьей походкой расхаживал между слугами, покрикивая и раздавая оплеухи, если ему казалось, что они плохо работают. Их лица были непроницаемы, но Ральднор гадал, в какой же угол загнали их обстоятельства, если они были вынуждены продать свои души этому человеку.
Обед был очень хорош, вдвойне хорош, поскольку они были голодны, всегда недоедали, и теперь, когда их пригласили туда, где можно было наесться досыта, набили животы так, что чуть не лопались. Но все это время Ральднора мучил вопрос о том, какова же будет расплата за это.
За едой они не разговаривали. Наконец Дакан сделал знак - еще раз щелкнул пальцами - и последние блюда унесли. Вошли двое мужчин с полупрозрачной трехногой чашей, которую поставили рядом с Даканом. Внутри плескалась какая-то смутно видная небольшая водная живность.
Дакан поднялся и протянул руку. Орклос вложил в нее длинный узкий клинок.
Ральднор напрягся, ощутив новый приступ бессильного гнева. На Равнинах животных убивали лишь для еды или защищаясь. Эта жертва, приносимая у них на глазах, была способом не только запугать, но и унизить их, ибо кто отважился бы протестовать?
Оммосец ткнул ножом в чашу и вытащил ее, и из воды показалось извивающееся существо, кричащее так, как мог бы кричать раненый ребенок.
Дакан рассмеялся. Он подошел к брюху бога пламени и бросил свое подношение в огонь. Крики стали Громче, но через некоторое время утихли.
- Моя дань тебе, о всемогущий Зарок, - сказал Дакан, вытирая нож о кушак.
Орван, Рас и Аниси смотрели в пол. Лицо у Аниси было серое. Ральднор поднялся.
- Господин Дакан, вы обещали нам пропуск, чтобы мы могли пройти в Зарависс, - сказал он твердо и очень холодно, мимолетно отметив про себя, что включил в это "нам" и себя самого.
Дакан обернулся и взглянул на него, и улыбка на его лунообразном лице слегка померкла.
- Ты забегаешь вперед, молодой человек.
- Ваш слуга сказал нам, что нам будет дано разрешение. Так это он лгун или вы?
Лицо Дакана совершенно изменилось. Его глаза сузились, но Ральднор уловил в них проблеск беспокойства.
- Вы получите свой пропуск. Это не к спеху.
- Очень даже к спеху. Ночью в городе будут волки. Чем скорее мы уедем, тем лучше.
Дакан махнул рукой.
- Принесите то, чего он просит.
Ральднор ощутил, как торжествующе заколотилось у него сердце.
Похоже, он лишил этого толстяка самообладания - возможно, еще ни один обитатель Равнин никогда ни на чем не настаивал.
Орклос приблизился к Дакану и передал ему полоску красной бумаги. Положив ее на стол, Дакан украсил ее закорючками своей подписи и оттиском печатки на перстне.
- Вот. Все готово. Можешь умерить свое нетерпение. Говори, Орклос.
Управляющий улыбнулся Ральднору.
- Мой хозяин предлагает вам провести эту ночь под его гостеприимным кровом.
Так вот оно что. Надежно запертая в доме оммосца разгуливающими по улицам волками, девушка будет беззащитна перед домогательствами этого купца. Его вожделение было совершенно неприкрытым. И, если уж на то пошло, его слуга, похоже, заинтересовался самим Ральднором.
- Мы очень признательны вам, Дакан, - едко ответил Ральднор, - но мы и так слишком долго злоупотребляли вашим гостеприимством.
Он взял пропуск.
- Но там же волки… Орван, ты с ним заодно?
Побледневший Орван поднялся со своего места.
- Думаю, да, Дакан. Пожалуй, мы поблагодарим вас и пойдем.
Лицо Дакана стало очень уродливым.
- Будьте так добры. И не забывайте, если вы доберетесь до Зарависса, условия этого контракта. Я верю, что вы не наткнетесь на волков.
Они прошли через вестибюль в холодную ночную тьму.
Чья-то рука коснулась локтя Ральднора.
- Зачем тебе идти с ними? - прошипел с порога Орклос. - Ты пытаешься вести себя как один из этих низкородных обитателей Равнин, на которых Висы плюют, но ты - у тебя манеры Виса и лицо, которое я видел на статуях Рарнаммона. Что они могут дать тебе, эти людишки? Вонючие развалины, грязь, нищету. Уверяю тебя, мой хозяин может быть очень щедрым к моим друзьям.
Ральднор стряхнул его руку.
- Я тебе не друг, оммосец.
Дверь со стуком захлопнулась за ним.
Сначала они шагали по темным улицам в молчании. Маленький фонарь, который нес Орван, отбрасывал колышущийся бледный свет.
Ральднор, шедший чуть позади, не мог оторвать глаз на серебристый водопад волос Аниси. Оммосское вино и его победа слегка опьянили его.
- Возможно, ты слишком поспешил, Ральднор, - наконец сказал Рас, не оглядываясь на него. - Не стоит ссориться с Йир-Даканом.
- А ты предпочел бы остаться там и позволить этому слизняку затащить твою девушку в постель?
Рас обернулся и бросил на него странный взгляд: непроницаемый, но явно полный каких-то непонятных эмоций.
Вдруг где-то не более чем в двадцати ярдах от них завыл волк. Звук показался странно гулким, слишком громким для ночной тишины.
Они застыли.
- Это белый. Я знаю его голос, - негромко сказал Орван. - Прошлой зимой он убил на улицах пятерых человек.
Рука Ральднора потянулась к охотничьему ножу и вытащила его из-за пояса. Он чувствовал жгучее презрение к этим троим, замершим перед ним в пассивном отчаянии. Он обошел их и встал между ними и белой тенью, неожиданно возникшей откуда-то из-за осыпавшихся стен и остановившейся, не сводя с него глаз.
Значит, он охотился в одиночку. Ральднора поразила его неожиданная красота и небывалый размер, ибо этот один был как двое волков сразу. Он слышал охотничьи рассказы о подобных чудищах, мутациях силы, но никогда еще не видел ни одного собственными глазами. Массивная голова зверя достигала его солнечного сплетения. Но до чего же он был грациозен! Ральднор уловил тусклую расчетливую вспышку его глаз, а его оскаленная пасть уже казалась полной крови.
А потом он, казалось, вломился в его черный примитивный мозг. Темный, древний, неукротимый, темную чашу, полную безжалостных тварей, бездонных трясин и дремлющих потоков, где метались, вспыхивая, неожиданные побуждения и желания.
Чудище прыгнуло на него, но он уловил хищную вспышку его замысла. Его рука не дрогнула, когда роскошное звериное тело обрушилось на него, а от резкого волчьего духа перехватило горло. Он по самую рукоятку погрузил свой нож в горящее волчье око, которое мгновенно погасло.
Он лежал неподвижно, придавленный белой тушей, разрываемый внезапно накатившим на него невыносимым горем. Ему оставалось лишь скорбеть. Это было предчувствие. В голове у него металось эхо чьих-то далеких голосов. Он раскрыл глаза и увидел Аниси, стоящую перед ним на коленях на мостовой с лицом, перекошенным от страха - страха за него. Он улыбнулся ей и, столкнув с себя волчью тушу, сел и взял ее за руку.
"Значит, я все-таки тебе небезразличен?" - подумал он, и она повесила голову, ибо между ними больше не было запертой на засов двери и ее разум был открыт для него, открыт для всех тех мыслей и желаний, которые бродили в его душе и были готовы хлынуть в этот разум. У него было такое ощущение, что он вошел в расколотый кристалл, и на него накатила волна покровительственной нежности.
Он поднялся на ноги и, не выпуская ее руки, помог ей встать. Потом поднял убитого волка и взглянул на Орвана и Раса.
- Продадим его в Зарависсе. За этот мех дадут хорошую цену.
Лицо Раса было совершенно пустым; Орван взглянул на него, устало кивнув. Они чувствовали, что он завладел ими.
6
Свое путешествие он начал с того, что повернулся спиной к Зарависсу. Теперь его снедало нетерпение пересечь границу страны Висов, найти города, бурлящие жизнью, и темноволосых женщин, похожих на его погибшую мать. Оно охватило его внезапно, он даже сам не понимал, почему, на следующий день после того, как он убил волка и освежевал его, лишив всей красоты.
Орвану понадобилось два дня, чтобы взять в городских предместьях напрокат повозку и двух зеебов. Рас с Ральднором сходили за пестрой тканью в дом Аниси - развалины дворца, где жила ее бабка. Здесь они оставили May, вынюхивающую крыс среди рухнувших колонн.
Старая женщина, похоже, отнеслась к Ральднору с подозрительностью. Она ухватила Раса за рукав и принялась о чем-то шептаться с ним, и лицо Ральднора запылало от гнева. Он пошел за Аниси в разрушенный садик и поймал ее за руку.
- Поехали с нами в Зарависс.
- Нет. Я не могу оставить ее здесь одну.
- Но ведь здесь же есть кто-нибудь, кто сможет приглядеть за ней, a May будет вполне надежной защитой.
Она заколебалась, опустив глаза. Он почувствовал, что она готова уступить, и сказал:
- Я очень хочу, чтобы ты поехала со мной.
Она взглянула прямо ему в лицо, и от ее красоты и невинности у него перехватило дыхание. Она была очень ему дорога; его способность проникать в ее раскрытый ему навстречу разум, любовь, сияющая в его взгляде, были бальзамом на его раны. Она была звеном, связывающим его с его народом. Он не хотел терять ее даже на месяц.
- Там, в третьем доме, живет одна женщина, - нерешительно проговорила она.
Потом, когда они с Расом шли обратно по пустым улицам, тот прервал свое молчание, чтобы сказать:
- Мы плохо разговаривали друг с другом, ты и я. Я видел, как она смотрела на тебя, и ревновал. Признаю свою вину, Ральднор. Я прошу, чтобы теперь между нами был мир, и желаю вам обоим счастья.
Неожиданная теплота в его голосе тронула Ральднора. Он тоже принес Расу свои извинения, после чего они общались вполне дружески, хотя дружелюбие Раса было отстраненным и сдержанным, в духе всех обитателей Равнин.
Они путешествовали под нахмуренным куполом небес, по ночам окружая свою повозку кострами. Однажды они видели тирра, крадущегося по плато под ними, и Ральднор ощутил, как в нем всколыхнулась былая неугасимая ненависть, вспомнив о погибшей заравийской женщине и о своем отсутствующем пальце, который, как он подозревал, могли откусить тирры.
Большую часть дня они ехали, по очереди сменяя друг друга на козлах, а в сумерках собирались вокруг костра, чтобы поесть. В ночной тьме он лежал без сна, прислушиваясь к дыханию Аниси за занавесью, которой она перегораживала повозку. Они все жили слишком тесно, чтобы он мог пойти к ней. Он жалел, что им никогда не понять его желаний, ибо тогда это можно было бы попытаться устроить. Его висская часть жаждала ее, и этот голод разгорался все сильнее и сильнее с каждым днем, проведенным рядом с ней, с каждым взглядом, полным неприкрытой любви, который она бросала на него. Даже шорох ее легкого дыхания возбуждал его, отзываясь сладкой судорогой в паху. И все же он так и не получил от нее ничего, кроме нескольких нежных поцелуев, которых ему было совершенно недостаточно - ибо она была очень робкой и пугливой, и ему приходилось обуздывать свои желания.
Они переехали границу и добрались до Сара, того небольшого заравийского городка, поблизости от которого охотник из Хамоса нашел погибшую женщину с ребенком.
У ворот они показали свой пропуск, но часовым, казалось, было все равно, а по улицам ходило множество желтоволосых людей. В центре городка терраса поднималась к небольшой церквушке, посвященной богам ветра, который неумолчно свистел в холмах, и неподалеку оттуда они нашли себе дешевую гостиницу.
Ральднор лежал на спине в мужской спальне, в которую поселили их с Орваном и Расом, а две или три проститутки переходили от тюфяка к тюфяку, предлагая свои нехитрые услуги. Животные звуки и стоны, издаваемые Висами вокруг него, злили и возбуждали его одновременно. В конце концов, видя, что его спутники заснули, он поднялся и выскользнул из длинной комнаты, пройдя по узкому коридорчику в крошечную клетушку, где разместилась Аниси.
Он думал, что она наверняка заперла дверь, но она забыла.
Войдя внутрь, он долго стоял, глядя на спящую девушку. В лунном свете ее тело и разметавшиеся волосы казались сияющими. Он пробудил ее легчайшим прикосновением губ, но она уставилась на него со страхом.
- Что случилось?
- Ничего, милая Аниси. Ничего.
- Тогда что ты здесь делаешь?
Ее наивность только подхлестнула его желание. Он сел рядом с ней и погладил ее по щеке, потом обхватил ее лицо ладонями и поцеловал в губы, а не тем детским поцелуем, которым он был вынужден довольствоваться до сих пор.
Она не сопротивлялась, но ее начала колотить дрожь, а когда он отпустил ее, она тихонько заплакала.
- Мне страшно.
- Я не сделаю тебе ничего плохого, Аниси. Я просто хочу, чтобы тебе было хорошо. Я хочу, чтобы ты почувствовала то же, что чувствую я. - Но слова - все те же избитые слова его тщетных ухаживаний в Хамосе, глупые, бессодержательные фразы, прикрывающие похоть, всегда слишком торопливые - сейчас застряли у него в горле. Он не мог снова произнести их, эти ритуальные слова, только не с этой девушкой, с которой у него были общие мысли. Он придвинулся к ней и начал ласкать ее дрожащее тело. Она лежала, словно каменная, покорно терпя его ласки, и внезапно им овладела неконтролируемая ярость. Он схватил ее за плечи и прорычал:
- Ты вечно говоришь, что любишь меня. Думаю, ты просто меня обманываешь.
- О, Ральднор, ты ведь знаешь мои мысли… как ты можешь говорить такие вещи…
- Значит, ты ребенок. Тебя как-то умудрились вырастить сущим ребенком.
Слезы стекали у нее по щекам, и его терпение лопнуло. Он почувствовал, что презирает ее, ненавидит ее пассивную покорность. Он ощутил нахлынувшую на него страсть, превратившуюся почти в наваждение - висская часть его жаждала вырваться на свободу, и он ничего не мог с этим сделать.
Когда ее кулачки в ужасе ткнули его в грудь, он только сжал ее еще сильнее, и в его мозг хлынули ее обезумевшие от страха мысленные крики. Но теперь она была для него лишь предметом, который каким-то непостижимым образом воплотил в себе все разочарования, все мучения его жизни. Он почти не помнил, что она девственница, и поэтому, хотя вряд ли можно было сказать, что он взял ее силой, это все-таки было изнасилование, жестокое и кровавое. И ни единого разу она не вскрикнула вслух, лишь внутри своего разума, и именно эти крики в конце концов привели его в чувство. Его ужас перед тем, что он натворил, был тем сильнее, что он сам сделал это. Потому что, казалось, то был другой человек, человек, которого он собственноручно отловил бы в закоулках постоялого двора и избил бы до полусмерти. Он обнял ее, пытаясь утешить, ошеломленный ее страдальческим видом и кровью. И чем сильнее он впадал в панику, тем больше она уходила в кокон опустошенного и угрюмого спокойствия.
- Что ты со мной сделал? - в конце концов спросила она. Трогательная печать ее простодушного неведения была сорвана.
Он стер с нее кровь и закутал в одеяла, и она в конце концов забылась глухим сном.
Он не отходил от нее почти до рассвета, когда ушел бродить по улицам Сара, глядя на восходящее солнце и чувствуя себя так, как будто в темноте убили человека, который был его другом.
Она почему-то удержалась от того, чтобы рассказать остальным, что он с ней сделал, но как-то отдалилась от него. А он обнаружил, что в ее присутствии чувствует себя, как пристыженный ребенок.
В Зарар они пришли в полдень, показали пропуск и были вынуждены укрыться в мрачной таверне от шквала бешеного града. Город казался странно замершим и опустелым.
Они сидели на скамье над своим дрянным дешевеньким вином, когда в дверь вошел молодой мужчина, отряхивая с плаща градины и в цветистых, хотя и не лишенных остроумия выражениях браня непогоду. Он уселся со своим стаканом в уголке у огня, но Ральднор ощущал его спокойный, темный, Заравийский взгляд, и через некоторое время заравиец поднялся и, прихватив с собой кувшин с вином, подошел и сел рядом с ними.