Сначала он не поверил своим глазам. Он начал спускаться в долину, ожидая, что город в любой миг исчезнет, оказавшись лишь игрой угасающего света. Но он с каждым шагом становился все материальнее, все более реальным. Черный камень, точно такой же, из какого были сделаны все храмы на Равнинах.
Примерно в полумиле от этого места до него дошло, что в городе не слышалось ни звука, не было видно ни огонька, ни единой струйки дыма. Значит, он был заброшен. Вполне возможно, учитывая его обветшалость. Но он продолжил идти. Вскоре он уткнулся в длинную полуосыпавшуюся стену и склеп беззащитно раскрытых ворот. Он вошел внутрь, и его сразу же охватило ощущение немыслимой древности и тайны - атмосфера города.
За аркой каменная терраса широкими ступенями спускалась к смутно видимой площади, на которой танцевали темные тени. Его башмаки гулко бухали по камням, а из-под ног у него вдруг вспорхнула в небо лиловая стайка птиц, испугав его.
Когда он переходил площадь, из-под арки внезапно мелькнул огонек. Женщина с коптилкой в руке и волосами, как пламя, набирала воду из колодца. На него она не смотрела. Значит, здесь все-таки были обитатели, живущие, точно дикие звери, в этих развалинах. Что ж, и он тоже может устроить здесь свое логово.
Он зашагал по холодным гнетущим улицам, глядя на проявляющиеся в небе угольки звезд. Больше никого живого на глаза ему не попадалось, хотя иногда с крыш древних домов доносилось хлопанье птичьих крыльев, а время от времени он замечал за занавешенными окнами бледный дрожащий огонек.
Когда он поднялся по ступеням темного дворца, уже всходила луна.
Усевшись спиной к колонне и разглядывая белые капли лунного света на выщербленном мозаичном полу, он доел последние остатки поджаренного над костром мяса. Крыши над этим залом не было, и по углам шептались черные тени. Они казались обманчиво безопасными, и прошло довольно много времени, прежде чем он заметил, что одна из них была человеком.
- Не пугайся, - произнесла фигура, выходя на освещенное луной место. - Твой нож тебе не понадобится.
Он был средних лет, закутанный в истрепанный, но еще вполне прочный плащ, а по пятам за ним неслышно ступал черный косматый зверь с горящими глазами.
- Сидеть, May, - приказал мужчина, и зверь сел. - Да, она действительно волчица, но со мной с самого рождения и не причинит тебе вреда.
- Значит, ты можешь не бояться, что я причиню вред ей, - парировал Ральднор. - Мне доводилось убивать волков.
- Да. Это видно.
Мужчина присел на корточки рядом со своей волчицей и вгляделся в лицо Ральднора. Хотя он явно был обитателем равнин, выражение его лица было необычайно открытым, а мимика обещала быть выразительной.
- Твой разум закрыт для меня, и у тебя темная кожа, - заметил он через миг. - Наверное, поэтому ты и здесь. В городе много полукровок. Мужчины со светлыми глазами и темными волосами, светловолосые и черноглазые женщины.
- Так вы даете прибежище выродкам? - сардонически осведомился Ральднор.
- Вы, - повторил мужчина, смакуя это слово. - В этом месте нет никаких "вы". Никакой Власти. В храмовых деревушках есть жрецы, но здесь - здесь есть только город. Мы все здесь разнородные, все чужие друг другу. Зачем ты пришел сюда?
- Чтобы поесть, - коротко ответил Ральднор.
- Это дворец Ашнезеа, княгини, правившей так давно, что никто и не помнит, когда это было. Видишь, ее кусочки до сих пор здесь, на полу, беседуют с богиней.
Ральднор ничего не сказал. Этот человек вызывал у него тревогу; кроме того, долгие дни одиночества сделали его еще более необщительным.
- По ночам, - внезапно заговорил мужчина, - в холодные месяцы по развалинам рыщут дикие звери. Будет лучше, если ты найдешь себе какое-нибудь местечко, где можно отсидеться.
- Большое спасибо за совет.
- Я не просил благодарности, а ты, думаю, в действительности ее и не испытываешь. - Мужчина поднялся, и черная волчица вместе с ним. - Меня зовут Орван, и я приглашаю тебя разделить наш очаг - то есть, очаг моей семьи, моих родных по моему выбору, а не по крови.
Ральднор колебался между смущением и нежеланием. И все же казалось более разумным провести эту ночь в приличных условиях, чем бродить по городу в поисках какой-нибудь промозглой щели. Он мгновенно почувствовал, что невыносимо устал, как будто все утомление его спонтанного бегства вдруг разом обрушилось на него.
- Идем, - сказал Орван.
- У меня есть немного денег. Я заплачу за все, что вы дадите мне.
- Деньги? О, в городе они никого не интересуют. Здесь процветает мена.
Ральднор поднялся на ноги и позволил новому знакомому отвести его вниз по лестнице вслед за скачущей впереди волчицей.
Проснулся он, когда ясное небо уже сияло холодной гиацинтовой синевой позднего утра, от странного нагромождения фантасмагорических снов. Он лежал на жестком тюфячке, набитом соломой, положив голову на выцветшую парчовую подушку и накрытый щедрой грудой мехов и одеял. Он вспомнил, что находится в доме Орвана, далеко не сразу. По крайней мере дом Орван себе присвоил. Что за семейство некогда обитало в этих величественных сумрачных комнатах и сновало вверх-вниз по широкой лестнице, ведала лишь Она одна.
Ральднор выбрался из постели и принялся одеваться. В комнате было морозно - сквозь сломанные ставни и трещины в потолке проникал холодный воздух. Он вспомнил, что прошлой ночью в камине большого круглого зала внизу пылал огонь, и его покормили горячим супом с ячменным хлебом. Парень с узким худым лицом и глубоко посаженными глазами сидел перед огнем, плетя корзины. В стороне на скамеечке стояла изящная, но еще не отполированная статуэтка стройной и гибкой девушки. Орван взял ее в руки, похвалив за красоту, и юноша покачал головой с отрицательной полуулыбкой.
- Это Рас, который не понимает собственного таланта. А это атрибут той жизни, которую мы ведем. Все мы здесь время от времени плетем корзины, чтобы обменять их на еду и прочую роскошь.
Позднее, когда они ели, откуда-то сверху донесся шорох, похожий на трепет большого мотылька.
- Йахейль, - сказал Орван. - Его отец был элирианцем, - добавил он нарочито грубо, - и он унаследовал от него их тягу к астрологии. Целыми днями торчит на чердаке.
Орван отвел Ральднору эту маленькую комнатушку и дал тюфяк с покрывалами и подушку, сделанную в Зарависсе, как сообщил ему Орван. Ральднор удивился, как она здесь очутилась.
В темноте лестницы мимо него промелькнула какая-то тень. Йахейль? Он уловил лишь впечатление какого-то призрачного шелестящего существа, но мельком увиденные темные волосы над черной мантией странным образом успокоили его. Возможно, астролог тоже мог разговаривать лишь при помощи губ.
Одевшись, Ральднор спустился по лестнице и очутился в зале. Небольшая змейка-альбинос из тех, что живут в каменных стенах домов, грациозно скользнула под дверь, чтобы понежиться на солнышке. Больше никого не было. Ни Раса, ни Орвана было не видно, и Ральднор заметил, что куча корзин куда-то исчезла вместе с ними. На щербатом столе под салфеткой были оставлены несколько ломтей хлеба и кувшинчик с молоком. Ральднор поел и попил, хотя и не досыта, сознавая бедность этих людей, которая казалась еще хуже - пусть даже, как ни странно, и не настолько угнетающей - чем бедность деревенских жителей. Возможно, причина крылась в том, что они сами выбрали такую жизнь, предпочтя ее крестьянскому труду.
В камине все еще горел огонь, и он подбросил в него несколько прутиков. И вдруг остро ощутил чье-то присутствие. Он выпрямился и медленно обернулся, обнаружив зашедшую с улицы девушку. Она держала одну из их корзин, наполненную яйцами, a May, черная волчица, стояла у ее ног. Он был поражен, охвачен нелепым трепетом, ибо она показалась ему совершенно нереальной, чем-то вроде видения, сотканного из света, или статуэтки из молочного хрусталя. Она была сама белизна - даже поношенное платье, казалось, сияло отраженным от нее светом, и все это обрамляли волосы, похожие на развевающуюся на ветру блестящую мишуру.
Но и она тоже казалась изумленной, почти испуганной, прижимая к себе корзину.
- Орван дал мне приют, - сказал он, чтобы успокоить ее, раздумывая, не принадлежит ли и она тоже к орвановой "семье по выбору".
Она опустила таза, ничего не сказав, и вошла в комнату, опустив корзину на стол. Когда она проходила мимо него, он ощутил властный прилив желания - но его привлекла скорее ее необычность, чем ее плоть.
- Меня зовут Ральднор. Могу я узнать твое имя?
- Аниси.
- Чудесное имя и очень тебе подходит.
- Это искаженное "Ашнезеа", - прошептала она, точно разволновавшаяся, но эрудированная ученица, - как и Ашне’е.
- Правда? Ну, твое имя нравится мне больше остальных.
Она мгновенно залилась краской, и этот румянец странно взволновал его. Он протянул руку и благоговейно коснулся пальцами пряди ее белых волос.
- Сначала я решил, что ты призрак. Или какая-нибудь богиня.
- Мне уже пора, - отозвалась она смущенно.
Он увидел, что она дрожит, и обнаружил, что та застенчивая робость, которую он вызывал у нее, необычайно возбуждает его, возможно, просто потому, что это было хоть какое-то ответно чувство. Он скользнул рукой к ее затылку и склонился к ее губам, но в самый последний миг сентиментальное уважение к ее явной невинности остановило его, и он запечатлел на ее губах исключительно целомудренный поцелуй, прежде чем отпустить ее. Но все равно заметил в ее глазах слезы. Его тело вполне внятно сообщило ей о его намерениях вместо него. Он с ленивой презрительностью проговорил:
- Прошу прощения. Ты произвела на меня слишком большое впечатление.
Она бросилась к двери, вызвав у него какое-то презрительно-веселое изумление. А потом, безо всякого предупреждения, голова у него вдруг закружилась, и он пошатнулся, словно пьяный. Череп его пронзила такая острая и невыносимая боль, что он даже вскрикнул. Она застыла на пороге, глядя на него широко раскрытыми глазами, и в этот миг он ощутил прикосновение ее разума.
Потрясенный, он привалился к каменному камину, почти с мольбой глядя на ее лицо, но маленькая щелочка в ее разуме тут же захлопнулась, и она исчезла за дверью.
Орван и Рас вернулись в полдень, обменяв все свои корзины, кроме трех, на провизию и шерстяную рубаху.
- О, Аниси приходила и принесла нам яйца, - заметил Орван. - А как мой гость? Ты видел беловолосую девушку?
- Да, - отозвался Ральднор коротко. Еще долго после ее ухода он сидел перед огнем, пребывая в состоянии какой-то оцепенелой досады.
- Полагаю, никого больше не было? Ну и отлично. Будет лучше, если я сам поговорю с оммосцем, когда он появится.
Они принялись за еду, которую принес Орван, а волчица у ног Раса деликатно грызла кость.
- Вот так мы и живем, - нарушил молчание Орван. - Иногда мы носим свои товары через границу в Зарависс, Зарар или Лин-Абиссу. Резьба Раса приносит хорошую прибыль, несмотря на его скромность, а Аниси - превосходная ткачиха. В холодные месяцы выручка дает нам хорошее подспорье. А теперь вдруг мы узнаем, что появился новый закон - ни один житель Степей не может покинуть Равнины без пропуска, подписанного каким-нибудь Висом. - Лицо Орвана, как и его речь, постепенно выполняло свое прежнее обещание выразительности - он нахмурился. - Здесь, в городе, есть один купец-Вис из Оммоса со своим домочадцами. Да, очень забавный феномен. Но, как ты, к несчастью, сможешь убедиться, за просто так он ни с кем даже разговаривать не станет. Кому захочется быть слишком гордым, когда умираешь с голоду? Теперь нам придется просить у него разрешения, за что он возьмет комиссионные с нашей выручки, насколько я понимаю, больше половины. Сегодня я жду его управляющего.
Ральднор ощутил, как где-то внутри него разгорается искорка гнева, и этот первый намек на расовую гордость удивил его самого.
- Почему вы позволяете ему наживаться на вас? Разве нельзя объединиться и выступить против него?
- У нас так не делается, Ральднор. Мы, жители Равнин, пассивное племя. Возможно, тебе будет не очень легко это понять.
- Из-за крови моей матери? Возможно. Не стану оспаривать тот факт, что если кто-нибудь даст мне в челюсть, я с радостью отвечу ему тем же.
- Здесь тебе представится не один такой случай, - сказал Орван.
- Возможно, именно твоя философия отпугнула Аниси. Обычно она дожидается нас.
Это были первые слова, произнесенные Расом, хотя с тех пор, как они вошли, он время от времени бросал на Ральднора внимательные взгляды. Ральднор встретил взгляд его глубоко посаженных мрачных глаз. Ему показалось, что в их глубине затаилась любовь, сводящая их обладателя с ума. Ральднор сказал презрительно:
- Похоже, она робкая девочка. Вне всякого сомнения, уже наученная горьким опытом.
- Аниси еще ребенок, - спокойно ответил Рас.
- И тебе очень хочется, чтобы она продолжала им оставаться.
Орван протянул к ним руки.
- Спокойно, друзья. Не надо устраивать раздор в моем доме.
- Приношу свои извинения, - натянутым голосом сказал Ральднор.
- Не за что, не за что, - сказал Орван, но в сердце у него болезненно кольнуло.
Ты Вис, подумал он. Как хамелеон, ты принял некоторые цвета своей ситуации, но под этой личиной ты так и остался темнокожим с черными волосами и багажом вожделения, гнева и высокомерия в твоей душе. А потом пришло сострадательное: "Бедный мальчик, бедный мальчик, он разрывается надвое. По нему это видно, эта боль слепого и немого".
- Это Повелитель Гроз выдумал эти пропуска, - произнес он вслух, намеренно игнорируя короткую заминку в разговоре. - Он не слишком любит народ Равнин. Боюсь, мы еще наплачемся из-за этого.
- Повелитель Гроз, - сказал Ральднор. - Верховный король Висов.
- Йахейль говорит, - проворчал Рас, - что у него на руке змеиная чешуя, потому что змея напугала его мать, когда она носила его. - Его непроницаемые глаза сузились. - И еще у него, по словам Йахейля, лишний палец на левой руке. Думаю, ты оценишь эту иронию, Ральднор.
Ральднор ощутил укол злобы. Но прежде чем он успел что-нибудь ответить, во входную дверь громко постучали.
- Орклос, - негромко сказал Орван, поднимаясь на ноги.
Дверь раскрылась, обнаружив двух худеньких местных мальчиков, наряженных пажами, а за ними - высокую фигуру непрошеного гостя. Он направился в комнату и, казалось, моментально занял ее всю резким ароматом своих духов, раскормленным телом и кричаще пестрой одеждой.
- День добрый, Орван.
Его речь была забавно невнятной, с густым оммосским акцентом. В верхнем клыке поблескивал рубин. Черные глаза без интереса обратились на незнакомое лицо.
- Кто такой?
- Меня зовут Ральднор.
- Да? У меня весть для этого дома. От моего хозяина, Йир-Дакана. - Он зевнул и снова взглянул на Ральднора. Увидев обрубленный мизинец левой руки, он немедленно ткнул в него. - Ты пожертвовал его богу?
- Нет.
- Нет. Так-так. В моей земле по обычаю мужчина посвящает что-нибудь ценное своим богам. Часто это бывает нечто гораздо более драгоценное, нежели палец. Хм-м… - Орклос обернулся, точно вспомнив об Орване. - Да, послание. Передай Орвану-корзинщику, что он приглашен на обед в дом Йир-Дакана завтра вечером.
- Благодарю вас, добрый господин. Но я просил пропуск.
- Так, так. Но от обеда не отказывайся. Возможно, пропуск будет тебе дарован после еды. Вы все приглашены. И та бледная девчушка тоже. И этот молодой человек. Сразу после заката.
Не дожидаясь ответа, Орклос развернулся и поплыл к входной двери, а мальчишки-пажи побежали за ним.
Весь день Ральднор бродил по улицам, охваченный унылой и тревожной тоской. Сначала он мог думать лишь об Аниси и о том ошеломляющем миге, когда его разум, казалось, раскрылся ей навстречу. Если бы только… о, богиня, если бы только… А вдруг эта Аниси - его ключ? И все же, глядя на то, как свинцовый закат сжимает в тисках вечернее небо, его мысли снова обратились к его приемной матери, Эраз. И эти мысли причиняли ему все более сильную боль. Как ни абсурдно, но он чувствовал, что покинул ее. Я должен найти ее, подумал он, безо всякой уверенности, кого представляет себе - Аниси или Эраз.
Он дал себе слово оставить свои медяки на столе Орвана и уйти от него, но тут же взял это слово обратно.
Ночью он без сна лежал на своем тюфячке, слушая унылый волчий вой, который временами, казалось, подходил к самому дому. Он вспомнил предостережение Орвана о том, что в холода дикие звери приходят в город.
Может быть, она снова придет утром, как сегодня. Может быть. Может быть, не переставал он надеяться.
В конце концов он поднялся с тюфяка и спустился в зал. May, лежавшая перед камином, приоткрыла щелки опаловых глаз, и он почесал ее между ушами, все еще не в силах подавить инстинктивной реакции на ее род. Они относились друг к другу с вежливой опаской.
Прошло еще какое-то время, прежде чем он осознал, что в комнате не один. Как и прежде, это было то слабое, похожее на шелест крыльев мотылька движение, которое выдавало присутствие Йахейля Элирианского.
Он сидел на скамье Раса, темные волосы почти закрывали восковое лицо.
- Ральднор, - прошептал он, и этот шепот отозвался мурашками, забегавшими по спине у Ральднора.
- Йахейль.
- Сегодня ночью звезды сложились в странные тропинки. Человек, которому ведом страх, кто сможет успокоить его?
Ральднор вздрогнул, услышав эти невыразительные слова, но на него внезапно навалилась страшная сонливость.
- Предсказания бывают ошибочны, - сказал он, но Йахейль не обратил на него никакого внимания.
- Это ее рук дело. Ашне’е. Она протягивает руку сквозь время и будоражит мир.
Он или просто чудак, или совсем безумец, подумал Ральднор, впрочем, безо всякой убежденности.
Йахейль продолжал что-то бормотать, сонно, успокаивающе. В мозгу Ральднора точно кружил настойчивый мохнатый шмель.
- Иногда светловолосая девочка рождается с лицом Анакир. Ее судьба всегда предопределена заранее. Повелитель Гроз забрал ее из храма, провел с ней ночь и умер. Драконы забрали ее в свой город, который зовется Корамвис. Она произвела на свет дитя. Чье дитя? Короля? Или лорда-советника? Толпа растерзала ее, а о ребенке до сих пор ничего неизвестно.
Йахейль сложил бледные ладони и затих. Он видел, что гость заснул. О чем он говорил? Он не мог этого вспомнить. В Элире хотели, чтобы он постиг тайны оккультных наук, хотели морить его голодом, разрисовывать ему глаза и кормить его благовониями, чтобы он падал и, бессмысленно лепеча, рассказывал им о царствах духа. Но Йахейль оказался проворнее их, однажды ночью сбежав из Элира в страну Змеи, откуда происходила его мать.
Вспомнив все это, он собрал со стола какие-то чертежи и, неслышно выйдя из зала, поднялся по лестнице на башню, к своим звездам, оставив пришельца мирно спать внизу.
Дом Йир-Дакана располагался в верхнем квартале города - нагромождение потемневших от непогоды каменных глыб, как и все остальные, но, в отличие от остальных, ярко освещенный. Над портиком висел алебастровый фонарь, отражавшийся в позаимствованных откуда-то медных стойках ворот - бесформенных столбах высотой в восемь футов, увенчанных капителью в виде жутко искаженного лица Зарока, оммосского бога огня.