Там он свернулся клубочком - точно как Рома на лицах пиратов. И вдруг деревянный меч выпал из деревянной руки, а следом за ним выпала и отрубленная рука. Сама же резная фигура стала раскачиваться и клониться вперед. Крысолов запрыгнул на перила, и в ту же секунду резная фигура упала в море, а корабль содрогнулся, и раскололся на части, как будто ударившись о скалу, и пошел ко дну.
Крысолов сказал Роме, когда они плыли бок о бок по синей воде:
- Ты убиваешь людей. Я убиваю корабли.
И Рома сказала:
- Тогда пойдем со мной, брат.
Марисет спросила со вздохом:
- Зачем ты нам рассказал эту сказку?
- Чтобы вы знали, - сказал Стрела, - что люди боятся кошек.
- Если все это правда, что в твоей сказке, - сказала Аннасин, - тогда у них есть на это причины.
- Может быть.
Внизу, в деревне, все еще горели огни, хотя была уже ночь. С постоялого двора доносились испуганные возгласы, и пару раз они слышали голос охотника за ведьмами - голос, заглушавший даже мелодичное мяуканье Стрелы, - хотя и не разбирали слов. А потом раздались крики.
- Как здесь хорошо, на холмах, - сказала Марисет.
- Как здесь безопасно, - ответила Аннасин. - Но я все думаю, что они со мной делают - там, внизу.
- У меня не было ни одного мужчины, - тихо сказала Марисет.
И Аннасин ответила:
- Может, оно и к лучшему. Они все болваны. - Но потом она вспомнила Стрелу, и его мягкую шерсть, и жгучую боль после дрожи желания.
А Марисет встала и потерлась мордочкой о черную морду Стрелы.
Аннасин свернулась клубочком, закрыла глаза и заснула. А потом ее разбудил пронзительный крик Марисет и шум веток - это Стрела отпрыгнул в колючий кустарник, спасаясь от когтей Марисет. Аннасин встала, и подошла к Марисет, и вылизала ей шерстку, и они засмеялись вдвоем, а Стрела гордо ходил кругами и обрызгивал кусты, и в глазах у него отражалась луна.
- То есть, выходит, мы спали с Дьяволом?
- Кто знает? - сказала Аннасин. - Да и какая разница?
Потом они снова игрались втроем на холме, но луна все же скрылась, и ночь стала темной. Они попили воды из лужи, и Аннасин сказала:
- Не хочу показаться грубой, но мне нужно вернуться в деревню.
Вернуться в свой человеческий облик. Может быть, это глупо. Может, не стоит это делать. Но мне нужно вернуться.
Марисет сказала:
- Я была хороша лицом, и у меня были прекрасные волосы. Но мне все равно не хватило бы смелости вернуться. Я лучше останусь здесь, на холмах.
Какими холодными кажутся горы при свете звезд! Я снимаю с тебя свои чары, Аннасин, так что ты можешь вернуться в себя. Если вдруг что, ты сама знаешь, как убежать снова.
Аннасин спустилась с холма, словно текучая серая тень. Прокралась мимо коровников и амбаров, и никто ее не заметил - даже собаки не лаяли. Она вышла на улицу, и вот ее дом - темный, как черный провал в темноте. А во всех остальных домах горел свет.
Она побежала на постоялый двор, и кони у коновязи заржали, вращая глазами. Аннасин освободила свой дух, и ее кошачье тело растаяло, растворившись в воздухе. Мгновение головокружительного полета, и вот она уже снова она - у себя в теле и внутри дома.
Свет был тусклый и мутный, какой-то бурый, и она лежала на голых досках, а рядом лежали другие женщины, они плакали и стонали, а у нее все болело.
Ома поняла, что в нее тыкали булавками и иголками и прижигали ее раскаленным железом, чтобы привести ее в чувства. Одежду на ней разорвали, и лохмотья были все в крови. И еще ее привязали - очень туго и крепкой веревкой - к крюку в стене, предназначенному для мясной туши. И не только ее, но и всех остальных.
- Смотрите, - раздался шепот. Это была Вебия, у которой кровоточили запястья и ноги, и висок тоже был разбит в кровь. - Аннасин пришла в себя. О Аннасин… спаси нас.
Вызови демона, который нас освободит.
- Не могу, - сказана Аннасин. - Я не ведьма.
- Нет, ведьма, - воскликнула Вебия. - Я видела, как ты летаешь по небу.
- Ведьма-ведьма, - сказала Шекта, которую били кнутом, так что у нее на спине не осталось живого места. - Ты зажигаешь огонь только словом. Я подглядывала за тобой, я знаю.
- Кое-что я могу, - сказала Аннасин, - но далеко не все.
Старуха Марготта закашлялась и харкнула кровью. У нее были сломаны пальцы на правой руке. Она сказала:
- Я призывала властителей Ада, но они не пришли, предатели. Сорок лет я служила им верой и правдой. Дьявол ко мне приходил, ко мне в дом… мы с ним любились на кухне. Я все рассказала, чтобы остановить молот. Я была верной ему всю жизнь, но где он - тот демон, изливавший в меня свое семя?
Вдруг во мраке в углу что-то сдвинулось, раздался скрип отодвинутого стула, и в мутном свете возникла фигура охотника на ведьм. Его искаженное злобой лицо нависло над Аннасин - оно было желтым от света свечи, которую он держал в руке. Он выставил перед собой серебряный крест, и Аннасин поклонилась кресту, и охотник на ведьм резко отдернул руку.
- Ты насмехаешься над Господом, дрянь? - крикнул он.
Аннасин промолчала.
Охотник на ведьм плюнул на пламя свечи у себя в руке. Он сказал:
- Раз ты пришла в себя, ведьма, то говори. Где ты была? Куда летала на помеле или на черном коне, сотканном из самой тьмы? Кого ты отравила своими бесовскими зельями? Или ты отдавалась Дьяволу?
Аннасин сжала губы и процедила:
- Вам бы стоило пойти в церковь, святой отец, и помолиться о собственном здравии.
- Придержи язык, женщина. И не пытайся наложить на меня проклятие. Я под защитой Господа Всеблагого.
- Ты умрешь через семь месяцев, - сказала Аннасин. Да, ей бы стоило придержать язык. Она сама не понимала, что с ней такое. Но она знала, что говорит чистую правду, ибо видела, как у него из-под кожи проступает череп - словно кость в густом супе.
Охотник на ведьм ударил Аннасин кулаком в живот, и она отлетела к стене, и упала на пустое тело Марисет, и Вебия закричала:
- Пусть она скажет, где эта вторая ведьма. Пусть она скажет, где Марисет.
Но Аннасин не могла говорить, да и охотник на ведьм, похоже, был не особенно озабочен тем, чтобы добиться признания.
- Завтра вас всех сожгут, всех пятерых. Вас сожгут на костре, и вы отправитесь прямо в ад, где вам самое место и где Дьявол уже дожидается вас с вилами и ножами.
Старик ушел в угол, уселся на стул и налил себе еще вина.
Избитые и искалеченные женщины еще поплакали и постенали, но вскоре затихли.
Аннасин подумала о том, как она будет гореть на костре, и у нее сжалось сердце. Она ничего не могла сделать - ни для других, ни для Марисет. Каждый должен спасаться сам, если может.
Сквозь трещины в двери и грязные окна сочились чистые запахи ночи, которые заглушали вонь крови, и бесполезной боли, и страха, и истерзанной плоти.
Когда Аннасин в образе серой кошки опять поднялась на холм, Марисет со Стрелой игрались у ручья - били лапами по воде и смотрели на рябь, плещущую отражением звезд.
Марисет подбежала к ней и спросила, и Аннасин ответила - все, как есть, неохотно, но и не утаивая ничего. Кошки всплакнули. Но не слезами, как люди.
Они поплакали у ручья, а потом подошли к Стреле, и он свернулся вокруг них двоих, и они уткнулись носами в его черный упругий живот - словно котята, пьющие молоко у кошки.
- Я расскажу вам еще одну сказку, - сказал Стрела. А в небе медленно и бесшумно кружили звезды.
Третья сказка - "Кот из башни".
Когда люди слышали этот звук, разносящийся эхом над засеянными полями вплоть до каменистых холмов, они говорили: "Что-то вороны раскричались" или "Слышите, какой гром". Или просто молчали, не говорили ни слова. Но у них было тайное имя для этого звука: они называли его перемолом, потому что больше всего этот звук был похож на скрип жернова.
Но что молол этот жернов? Похоже, что камни и кирпичи - перемалывал в пыль. А потом молол пыль. Бесконечно.
И что это был за жернов? Церковь стояла на плоской равнине, а в церкви жил и служил священник. Он был высоким, и черноволосым, и жирным, как боров, и он правил над этой землей, как царь. На священные праздники и святые дни в церкви было не протолкнуться; никто не решался не появиться на службе. Он - священник из церкви - читал резкие и жестокие проповеди. В нем не было доброты. Он говорил людям, что они закоснели в низости и что Бог их накажет за все грехи, и Бог в устах святого мужа был подобен яростному дракону.
Потом он пускал по рядам серебряную чашу, и каждый клал в чашу дар - все, что он мог позволить себе, и чуть больше. А в дни, когда не было службы, он - священник из церкви - обходил их убогие хижины и дома побогаче, их фермы, и мельницы, и постоялые дворы. И все, о чем он просил, ему тут же давали - еду и питье, подарки, вино и одежду. Даже золотые кольца люди снимали с пальцев и отдавали ему - если они у кого-то были, золотые кольца, - и если ему вдруг хотелось забавы ради возлечь с девицей, она должна была беспрекословно прийти к нему. Если могли, люди прятали своих жен, дочерей и сестер - прятали, если могли, но могли они не всегда. Он был ненасытным и алчным, священник из церкви.
Но он был не простым священником. Иначе как бы он смог держать людей в таком страхе? Он был колдуном.
Иногда, по ночам, с верхушки церковной башни - высокой и крепкой башни, каковая пристала скорее господскому замку, нежели Божьему дому - изливался холодный свет, вонзавшийся в небеса. И те, кому была надобность выйти на улицу в полночь, сворачивали с дороги и обходили церковь стороной, по полям, так что тропинка там не зарастала.
Именно из башни, с самой ее верхушки, доносился тот непонятный звук, который люди промеж собой называли перемолом. Никто не знал, что это такое, - не знал и знать не хотел. "Совы", - говорили они. "Где-то гроза", - говорили они и укрывались с головой, лежа в своих постелях. Кое-кто втайне молился о смерти священника, но в ответ на такие молитвы с просившим случались ужасные вещи. Одному на ногу упал топор и отрезал ступню, так что человек остался калекой. Второй пошел ночью в холмы, и увидел там что-то, и лишился рассудка; пришлось посадить его на цепь.
- Благослови, Господи, нашего святого отца, - говорили люди.
Там была одна девочка, которую священник приметил, когда ей было всего десять лет от роду, но он решил подождать - таких молоденьких он не любил.
Отец и мать делали все, чтобы спрятать ее от святого отца, но ее волосы были, как медь, сияющая на солнце, и он это помнил - священник из церкви, - когда проезжал мимо фермы.
- Что там сверкает на солнце? - спросил священник.
- Это медный котел на стене в кухне.
- Нет, не котел. Отвечайте правду.
- Это солнечный зайчик прыгает на окне.
- Отвечайте правду.
- Это волосы моей дочери.
- Пришлите ее ко мне, - велел священник. - На закате. Сейчас ей должно быть уже тринадцать.
Мать плюнула в пыль и сказала:
- Простите, святой отец, что-то во рту у меня как-то кисло. Съела незрелый фрукт.
А отец сказал:
- Я пришлю ее к вам.
И - что толку плакать и колебаться - они отослали ее к священнику, свою дорогую дочку с медными волосами, когда солнце сделалось тусклым, как свет догорающей свечи, и сумрак накрыл поля.
Она пошла в церковь, и слезы текли у нее из глаз. Пока солнце не скрылось за горизонтом, слезы были как жидкое золото, а потом стали как серебро. А когда на небе показалась луна, слезы стали прозрачными, как стекло.
Она встала у двери церкви, и священник велел ей войти.
Он взял ее прямо у алтаря, и она не проронила ни слова жалобы. Когда он закончил, она больше не плакала - слезы кончились тоже. Она сидела, скорчившись на полу у Божьего престола, а где-то вверху, прямо над головой, скрежетал перемол.
- Хочешь узнать, - спросил священник, - что издает этот звук?
И девочка сказала:
- Это древние камни трутся друг от друга.
- Нет, - сказал священник. - Пойдем наверх, я тебе покажу.
Такова была его прихоть, и девочка не решилась ему перечить.
Превозмогая боль - ибо он взял ее силой и грубо, - она поднялась на ноги, и поднялась следом за ним по крутой винтовой лестнице в башню, до самой верхушки, и вышла на крышу.
Крыша была без навеса - открыта высокому небу и свету луны. И там, на крыше, что-то происходило, что-то странное и непонятное. В самом центре, в окружении огромных горгулий из серого гранита, на каменных плитах был нарисован какой-то узор, а в середине узора стоял круглый мельничный жернов - громадное каменное колесо. К колесу было привязано какое-то маленькое животное, оно ходило по кругу - крутило жернов, и жернов молол что-то в пыль, а потом молол пыль. Бесконечно. Но все равно не домалывал до конца.
- Это кот, - сказал священник. - Видишь?
Девочка сказала, что да. Это и вправду был кот. Маленькое существо, привязанное к жернову, который крутился без остановки под звездным небом.
Самый обычный трехцветный кот, какие ловят мышей на фермах - тощий и тихий, с глазами холодными, точно звезды.
- Я скажу тебе правду, - сказал священник, - ибо сегодня, боюсь, ты умрешь. На голом холме. Какая жалость.
А девочка сказала:
- Мне все равно.
- Тебе будет не все равно, - сказал священник, - потому что я собираюсь отдать тебя демону. Но и тебе тоже будет подарок. Немного знаний. Так вот, знай: это самый обычный кот, которого я подобрал на улице много лет назад, но в нем есть великая магия - как и во всех кошках. Я знаю, как освободить эту магию. Я привязал кота к моему колдовскому жернову. Жернов крутится и перемалывает все, что направлено против меня - всякое злобное слово, проклятие или сглаз.
Пока крутится жернов, ко мне не подступится ни одна болезнь, ни одно несчастье. Я не старею - жернов перемалывает мою старость. Все неудачи и беды - жернов смелет их в пыль. И все это - благодаря моему славному котику.
- И он никогда-никогда не отдыхает? - спросила девочка. У нее было доброе сердце.
- Нет, никогда. И никогда не ест. Он существует только для меня. А теперь тебе надо идти к тому демону на холме. Передавай ему от меня наилучшие пожелания.
Девочка с медными волосами спустилась по лестнице, вышла из церкви и пошла в темноте по полям, посеребренным лунным светом. Она пошла прямо к голым холмам, где не росли деревья. Она не боялась встретить свою судьбу - кто угодно, но не она.
Но когда ее ноги коснулись жесткой травы и она увидела вдалеке странные огоньки, она поняла, что демон уже ждет ее и что скоро она умрет. Тогда она остановилась и оглянулась на церковь. И сказала такие слова:
Котик-котик, кис-кис-кис,
Колесо, остановись.
Пусть смертельное проклятье
Разобьет его заклятье.
Котик-котик, кис-кис-кис,
Колесо, остановись.
А потом она рассмеялась и побежала навстречу призрачным огонькам, и больше ее не видели.
А священник поужинал жареным мясом с виноградом, выпил вина и спокойно заснул в своей мягкой постели. А наверху, в башне, тихонько скрипел жернов.
А что же кот? Конечно, он был заколдован. Священник наложил на него заклятие, чтобы освободить магию, из которой сделаны все кошки, - магию, древнюю, как сама земля. И околдованный кот уже долгие годы ходил по кругу, вращая волшебный жернов - под жарким солнцем, холодной луной и колючими звездами. У него ничего не осталось - ни памяти, ни желаний. Но в ту ночь, когда священник уже заснул, с черного неба сорвалась звезда и упала на землю, как падший ангел. Кот поднял голову. И в этот миг он опять стал котом. Он встал на задние лапы, царапая воздух когтями, разрывая невидимое покрывало заклятия над жерновом, и - как умеют все кошки - он вызвал бурю.
Первая молния была как робкий удар по щеке ночи. Тускло-синяя вспышка, а потом - приглушенный раскат грома. Но уже со второй молнии буря разбушевалась всерьез.
Ветер сотрясал башню - самую высокую из построек во всем краю, - и молнии вспарывали небеса. Капли дождя были острыми, словно отточенные мечи.
Священник спокойно спал, он ничего не слышал. Но люди в округе не спали - люди в округе дрожали от страха.
Ибо гроза бесновалась в небе, как дикий зверь - может быть, даже как гневный Бог, которому служил священник, Бог свирепый и безрассудный, Бог ревнивый и злобный.
Кот на башне снова пошел по кругу в своем бесконечном походе, вращая жернов, но теперь он смотрел в небо - подставив морду дождю, который он сам же и вызвал, и его шерсть промокла насквозь и сделалась черной, как сажа.
А потом с неба сорвалась молния и ударила в башню как хлыст из огня.
Ослепительно синий огонь высветил из темноты каменные тела горгулий. Вот - существо, похожее на медведя, но со змеиным хвостом. Вот - существо, похожее на человека в маске куницы. И самым последним молния высветила гибкое крылатое существо с кошачьей головой.
Гром прокатился по небу, как мягкий гигантский мяч. Вспышки молний поблекли. Дождь почти перестал, сменившись прохладной изморосью.