– Я долго думал эти дни, почтеннейший Ицхак бен Иосиф. Без нужной книги понять что-либо дальше и впрямь нелегко. Но вчера перед сном надо мной словно забрезжил свет. Он был тусклый и неясный, будто исходил от луны, закрытой облаками. А потом я лег спать, и мне приснилось…
И я вкратце рассказал ему о том, что должно произойти в ближайшее время, после чего намекнул, что этими познаниями было бы неплохо воспользоваться в практических целях, так сказать, осуществив переход из каббалы июнит в каббалу маасит.
То ли это показалось ему чересчур кощунственным, то ли он меня попросту не понял, сурово осведомившись, уж не хочу ли я попытаться предотвратить их гибель, тем самым помешав предопределенному всевышним в отношении всех этих людей. А знаю ли я, что лезть в дела господа – занятие неблагодарное?
Я тут же поспешил согласиться, что за это и впрямь можно схлопотать с небес по первое число, да так, что мало не покажется, после чего еще раз пояснил суть моей идеи. Купца, как по мановению волшебной палочки, тут же качнуло в другую сторону:
– Но с чего ты взял, почтеннейший синьор Константино, что если мы сейчас займем у них это серебро, то тем самым уже не вмешаемся в предопределенное? И кто ведает, может, тогда их вовсе не казнят? Но даже если и казнят – все равно у каждого из них имеются наследники. Они предъявят расписки и… Какя тогда буду отдавать занятые суммы, да еще с резой?
– Не предъявят,- перебил я, вовремя припомнив, что загадочная реза, которую надо отдавать вместе с основным долгом, означает процент.- Я забыл сказать, что видел, как станут казнить. Семьями. Так что предъявлять расписки будет некому. А если самих заимодавцев еще и слегка припугнуть, чтобы те спрятали наши долговые обязательства понадежнее во избежание… – я неопределенно повертел пальцами в воздухе,- то их не сумеют отыскать и государевы люди, тем более что они станут в первую очередь разыскивать не бумажки, а золото и серебро.
– Все-таки я бы не стал вычеркивать возможность ошибки. Видение видением, но если…
И вновь я перебил, предложив посчитать. Мол, пускай у одного из десятка и впрямь что-то изменится и его помилуют, либо расписку найдет случайно уцелевший наследник. Ну и что? Заняв у каждого по тысяче, купец все равно получит десять. Тысячу и еще двести рублей придется вернуть. Ладно. Что в итоге?
Считал Ицхак быстро, и итог ему понравился.
– А если таких окажется двое? – спросил он ради проформы.
– Хоть половина – все равно огромная выгода,- выпалил я, вовремя напомнив ему о пророках его народа, которые в свое время тоже бродили по Иудее и в открытую предупреждали людей о разных грядущих несчастьях.- Их речам внимали многие. Правда, только слушали, но не слушались. Тем не менее они знали о грядущем, и все равно случилось то, чему и суждено.
– Ты сам ответил, – хладнокровно заметил он.- К ним не прислушивались. Выходит, они ничего не совершали, а эти совершат. К тому же ты что-то не больно похож на пророка,- Он скептически оглядел мое одеяние.
– А ты сам видел хоть одного из них? – парировал я.
Достойного ответа на этот каверзный вопрос он не нашел. Крыть было нечем. Но еврей не был бы евреем, если б не выжал из этой ситуации максимума, тем более что он давно положил глаз на мой перстень. Еще во время нашей второй или третьей по счету беседы Ицхак насмелился выйти с предложением подарить ему эту красивую безделушку. В ответ он тоже пообещал подарок в размере тысячи рублей, и я сразу понял, что ему тоже известно происхождение этой драгоценности.
– Весь мой товар стоит чуть больше тысячи, но я готов отдать тебе все, что у меня есть, и сделать это первым, если ты подаришь мне его.- Последнее слово он произнес с благоговейным трепетом.
Почему-то он даже ни разу не назвал его ни перстнем, ни кольцом. Странно. Но эту особенность я уловил потом, а пока мне было не до анализа, кто как что называет,
– Сказано же, подарок,- буркнул я,- Дареное не дарят. К тому же это не простой перстень. Мне говорили, что когда-то его изготовил сам царь Соломон, и он…
– Да что ты можешь знать о царе Соломоне?! – вдруг выкрикнул Ицхак, но тут же успокоился, взял себя в руки и деловито осведомился: – А кто тебе говорил?
– Некий равви,- Я на всякий случай повысил в духовном звании чудаковатого профессора,- И, кстати, тоже Соломон.
– А где ты с ним встречался?
Я задумался. Сказать правду – то есть на Руси? Но одно дело купцы, а что до раввинов, то, может, они в это время здесь и не жили? Решил не рисковать.
– Он просил сохранить нашу встречу в тайне, поэтому я не могу ничего говорить.
– Понимаю,- кивнул он,- Но зачем тебе лезть в такое чреватое многими сложностями дело, когда ты можешь без всяких хлопот получить от меня тысячу, нет, две тысячи рублей. Я дам даже три,-добавил он торопливо,- По рукам?
– Рублевики мне нужны, – рассудительно заметил я,- Но я хочу сохранить и перстень.
Словом, так ни до чего и не договорились. Теперь же он, вспомнив свое предложение, решил поступить хитрее.
– Хорошо,- махнул он рукой.- Я соглашусь вступить с тобой в то дело, которое ты мне предложил, но при одном условии,- И снова метнул быстрый взгляд на перстень.
– Опять ты за свое,- начал злиться я.
– Нет-нет,- пояснил он,- я прошу, чтобы ты дал мне слово только в одном – первый человек, которому ты когда-нибудь решишься подарить это украшение, буду я, и только я. И что ты никогда не соблазнишься теми суммами, которые тебе за него посулят. Ты не прогадаешь, не думай,- заверил он,- Я не обману и дам столько же, сколько тебе предложат.
– Хорошо,- согласился я,- Такое слово я тебе дать могу.
– И еще одно. Если твое видение окажется ложным и я понесу из-за тебя огромные убытки, то мы вернемся к более подробному разговору о том, что у тебя на пальце.
– Получается, что я ставлю его в заклад? – медленно произнес я.
– Получается, так,- не стал юлить Ицхак.- Но если ты сам полностью уверен, что сбудется именно так, как тебе и привиделось, опасности для тебя нет и расставаться с ним не придется. Кроме того, твоя готовность поставить его в заклад более всего подтвердит твою убежденность в успехе.
Я задумался. А если все не так? А если я попал не в прошлое, а, скажем, в какой-то параллельный мир, очень похожий на наш, почти во всем совпадающий, только с маленькими, почти незаметными отличиями? И одно из них заключается как раз в том, что никаких публичных казней Иоанн Грозный в Москве устраивать не станет. Тогда Ицхаку и впрямь придется возвращать деньги, а мне – дарить ему поставленный в заклад перстень. Жалко. Да и вообще – сроднился я с ним как-то. Он мне душу греет – как посмотрю, так Машу вспомню. Стою и думаю: на что решиться, соглашаться или…
Но если отказаться, придется искать кого-то другого, и не факт, что эти поиски увенчаются успехом. Навряд ли найдется еще один человек, который поверит в мое "видение", и тогда все равно придется закладывать камень, только за более низкую цену.
– Хорошо,- Видя мое колебание, Ицхак решил переиначить свое предложение,- Если все прогорит, убыток на мне. Полностью, какой бы он ни был. Подарок тоже за мной.- Он чуть поколебался, а потом нехотя выдавил: – Если убыток меньше десяти тысяч рублей, я подарю тебе две тысячи, если больше – тысячу. Это огромные деньги,- И предупредил: – Может быть, завтра я стану сожалеть о предложенном, поэтому советую согласиться сейчас.
Сейчас так сейчас. А то и впрямь передумает. Давай-ка доверимся судьбе, и будь что будет. Тем более я следую из сферы Победа в сферу Любовь. Значит, моя затея не то что имеет шансы на успех – она просто обречена на него. В конце концов, каббала – не рулетка, чтоб так бессовестно обжуливать одиноких путников, безмятежно топающих от сефирота к сефироту.
– Ладно,- кивнул я.- Пусть будет так.
И мы тут же перешли ко второму животрепещущему вопросу – как делить.
"По справедливости!" – кричал Шура Балаганов. "А кто такой Козлевич?!" – вопил Паниковский. Но все закончилось тем, что деньги забрал Остап Бендер.
Товарищ Ицхак чем-то напоминал Кису Воробьяни- нова и работать за половину отказался категорически, упирая на то, что я совершенно ничем не рискую, а потому мне вполне хватит по десяти денег с каждого рубля. Получалось десять, нет, даже пять процентов, ведь московок, или сабельных денег, в рубле двести штук, а Ицхак, вне всяких сомнений, подразумевал именно их. Пятьсот рублей с десяти тысяч меня никоим образом не устраивало, тем более что Ицхаку не повезло – как раз в тот момент я совершенно забыл о нынешней стоимости денег. Если бы вспомнил, то, вне всяких сомнений, тут же согласился бы, а так…
– И мои харчи,- заявил я мрачно.
Ицхак недоуменно воззрился на меня. Стало понятно, что в Неаполитанском университете бессмертного творения Ильфа и Петрова не изучали. Пришлось слегка скостить первоначальный процент. Он тоже поднял предлагаемое, хотя и ненамного.
Битый час мы дискутировали на эту тему, и доволь- но-таки бурно. Конечно, мастерство и профессионализм купца круче моего в сто раз, так что опыт победил – я срезал от своего требования вдвое больше, чем он прибавил, и мы мирно сошлись на двадцати процентах. При этом он ухитрился оговорить, что если ему все-таки придется платить резу какому-либо выжившему заимодавцу или его родичам, то мы будем выкладывать ее в равной пропорции. В ответ я только великодушно махнул рукой, полагаясь на добросовестность наших великих историков и их бережное отношение к именам и фамилиям. Летописцам врать тоже как бы не с руки, а Иоанну Васильевичу – тем паче.
– Вот только нам надо поторопиться,- озабоченно сказал я,- Казнят их в июле, но когда поволокут на Пыточный двор, я не видел.
Ицхак со мной согласился, хотя идею насчет нашей с ним немедленной скачки в столицу, а значит покупки лошадей, отверг напрочь. Мол, глупо это – река сама довезет. Я вначале настаивал, но тут его аргументы оказались железобетонными.
Во-первых, дорог на Москву в этих местах, как авторитетно заявил купец, нет вовсе. Разве что до ближайших деревень и все. Не нужны они местному люду. Вот она, водная гладь. Пусть не больно-то широка, но для ладьи, даже купеческой, груженной под завязку разным товаром,- простор. Садись и кати себе до Москвы-реки, а дальше по ней до самой столицы. Красота, да и только – вода сама тебя несет к цели, а ты сидишь сложа руки и поплевываешь с борта. Обратно чуть хуже, потому как против течения, так что придется погрести, но зато ладья уже пустая – расторговался, а если что и прикупил домой, то из мелочовки.
Отсюда следует "во-вторых" – отсутствие проводника. Да и "в-третьих" тоже – где взять лошадей для верховой езды? Поначалу я подумал, что Ицхак попросту накручивает препятствий, но уже через несколько часов и сам убедился в правильности всего сказанного им.
Произошло это, когда мы причалили к очередной пристани. Город назывался по имени реки – Руза. Были уже сумерки, когда три наших ладьи пришвартовались. Я не стал любоваться окрестностями. К тому же разглядеть с берега хоть что-либо было невозможно – обзор напрочь загораживал здоровенный, с пятиэтажный дом, если не больше, земляной вал, который окружал кремль. Посад со слободами виден был хорошо, но там как раз ничего интересного – убогих домишек с узкими оконцами я насмотрелся и в Кузнечихе, так что сразу пошел по делам – искать лошадей и проводника.
Искал долго, но практически безрезультатно. Проводников не имелось вовсе, а с лошадьми… Клячи, которые местный люд выставил на продажу, даже на мой дилетантский взгляд годились разве для полевых работ, да и то с выбором, чтоб не особо тяжелые. Использовать же их в качестве верховых было бы чистой воды самоубийством. Может, мне так "повезло", не знаю, но факт остается фактом – ехать не на чем.
К тому же имелся еще один немаловажный нюанс, о котором мне вовремя напомнил Ицхак, пока я уныло оглядывал коней, а они еще более уныло меня.
– Почтенный Константино, надеюсь, простит мое назойливое любопытство, но мне бы очень хотелось знать, как часто ему приходилось путешествовать в местах, где нет дорог,- с легкой иронией в голосе осведомился он.
– Чаще, чем в местах, где они есть,- туманно ответил я, не желая срамиться.
Между прочим, не врал. Мне посчастливилось взгромоздиться на лошадь раза три и не по делу, а так, прокатиться, и, разумеется, дорог я не выбирал.
– Пусть так,- согласился Ицхак,- и почтенный синьор готов скакать без остановок на ночь, но все равно эти лошади,- подчеркнул он последние слова, презрительно указывая на понуро стоящих коней,- будут непременно нуждаться в отдыхе.
Я в последний раз покосился на них и в душе согласился с купцом, сделав существенную поправку. Судя по их виду, в отдыхе они нуждались уже сейчас, еще до скачки, а где-то на двадцатой версте, если не раньше, эти кони, как их ни нахлестывай, и вовсе лягут костьми поперек дороги.
К тому же мой огромный опыт… Навряд ли я смогу без остановки на ночь. Конечно, кати мы с обозом, а не по реке, я бы все равно рискнул, а так смысла это путешествие и впрямь не имело. Да и плыли мы сегодня достаточно быстро, отмахав за день не меньше пятидесяти верст, и проскакать больше все равно не получится. Во всяком случае, у меня.
Оставалось досадливо махнуть рукой и… пойти спать.
– Я рад, что мой спутник умеет признавать свои ошибки! – крикнул мне в спину Ицхак.
Кажется, это называется "подсластить пилюлю"…
Что купец пообещал наутро гребцам, я не знаю. Понятно, что серебро, но насколько он взвинтил обычну ю оплату, сказать трудно. Скорее всего, не меньше чем вдвое, потому что мы уже не плыли – летели.
Стык между Рузой и Москвой ладьи миновали, когда до полудня оставалось еще несколько часов. Я бы его и вовсе не заметил, если б не подсказал купец. Время на обед он тоже сумел сэкономить, организовав его на ходу – часть гребцов торопливо жевала краюхи хлеба с неизменной луковицей и здоровенным шматом сала, вторая половина наяривала на веслах. Как результат – в Звенигород мы снова прибыли в потемках, но ведь прибыли, одолев двухдневную дорогу за один переход.
– Дальше будет легче,- вновь невозмутимо заметил Ицхак.- Не скажу, что мы прошли сегодня две трети пути, но за три пятых ручаюсь.
Река еще дымилась белым густым паром, напоминая варево, закипающее в огромном котле, когда мы наутро, едва забрезжил рассвет, двинулись вперед, раздирая это месиво в драные клочья. Было что-то неестественное и фантастическое в нашем стремительном и молчаливом полете по реке. Тишину, как по уговору, соблюдали даже гребцы, которые обычно изредка вяло переругивались между собой. Наверное, вчерашний день изрядно вымотал даже их, привычных к веслам.
Вообще-то от Звенигорода до Москвы по прямой чуть больше пятидесяти километров, но река, как назло, принялась выписывать дикие петли. Одна, например, растянулась на дюжину километров, в то время как от одного ее края до другого можно было пройти за десять минут – километра не будет. Но не тащить же волоком лодки, тем более по сплошному лесу. Приходилось лететь дальше, послушно выписывая зигзаги.
Мы успели, причалив к пристани в устье Яузы за полчаса до того, как стало смеркаться. Наша ладья оказалась бы на месте и раньше, но задержали "живые" мосты, как здесь именуют плавучие сооружения, лежащие на воде. Мостов было два. Один чуть выше устья Неглинной, а второй, тянувшийся от Китай-города к Замоскворечью, был расположен у восточной оконечности крепостной стены. Состояли они из секций, каждая из которых была сделана из больших деревянных брусьев, плотно стянутых друг с другом. Секции соединялись толстыми веревками из лыка. Время от времени, по мере скопления судов, две секции развязывали, разводили в разные стороны, как створки двери, открывая проход по реке, а затем вновь устанавливали на место. Возле каждого мы провели в ожидании около часа.
Уже после того, как мы добрались до цели, я успел еще раз порадоваться, что оказался в компании с бывалым человеком. Без него я бы окончательно заплутал среди всех узких улочек с завитушками, которых в слободах видимо-невидимо. Да и вообще оторопел я на первых порах в столице-матушке. Это сейчас она чистая и ухоженная, а тогда…
Для начала попробуйте мысленно снять с нее весь асфальт. Получилось? И как картинка? Затем возьмите бревенчатый домишко в какой-нибудь рязанской деревне, где доживает свой век одинокая бабуля, всю жизнь прои- шачившая в колхозе, и теперь вместо всех этих многоэтажных строений напихайте таких домиков. Только не забудьте содрать с крыш шифер и рубероид, а вместо них накиньте обычную солому. Улицы, само собой, сделайте поуже, на манер все тех же деревенских. Ах да, непременно учтите сады и огороды – их тоже хватает. Да и мельниц порядком. Теперь посмотрим, что у нас вышло. Правильно, село селом, только очень большое и гордо именующее себя столицей всея Руси.
Нет, подальше от реки виднелись и терема в два, а то и в три этажа, или, как здесь говорят, жилья, со всякими резными выкрутасами, но это там, возле Кремля, а тут, у пристани, именно так, как я и сказал. Плюс вонь, грязь и жуткий бардак. Вдобавок все чего-то суетятся, спорят, ругаются, кто-то ударяет по рукам, заключая сделку, то и дело снуют грузчики в живописном тряпье – репинские бурлаки отдыхают, подозрительного вида личности деловито тащат к причалу какие-то тюки, а поодаль косят хитрым глазом на плохо лежащее шаромыги, терпеливо ожидающие своего часа, который скоро наступит…
Словом, будни неугомонной столицы.
Вдаль поглядеть, на сам Кремль? Можно, конечно, только что это дает? Разве лишь некоторую ориентировку на местности, да и то… Я, например, понятия не имел, что помимо кремлевских стен увижу и еще одни, тоже из красного кирпича, которыми был обнесен Большой посад, как иногда по старой памяти называли Китай-город. Тянулась эта стена, начиная от угловой Собакиной башни, что на севере, делала полукруг в восточную сторону и уходила на юг, где упиралась в Москву-реку. Правда, после того как зашел за стены, ориентироваться легче. По какой из улиц ни иди – Великой, что вдоль реки, параллельной ей Варварке или Никольской – все равно упрешься в Пожар, то есть будущую Красную площадь, за которой открывался Кремль.
Впрочем, сам он тоже имел мало сходства с современным. Высящиеся над Москвой-рекой его башни тоже далеко не те, что сейчас, учитывая, что последние лет двести им надстраивали то одно, то другое, чтоб побольше красоты, а сейчас пока думают все больше об обороне, потому и… Короче, стоят они на прежних местах, но вид имеют не совсем привычный. Можно сказать, чужой.
Вот и вышло у меня, что ехал я в Москву-столицу, а прибыл в захолустный город с обилием архитектурных памятников старины. Куда пойти, куда податься – пес его знает. Ицхак же не блуждал и не плутал. Распорядившись с разгрузкой и расплатившись со средневековой таможней, он тут же увлек меня на гостиный двор, который располагался недалеко от пристани. Там мы с ним и заночевали.
Запахи, конечно, что во дворе, что на улицах были те еще. Я поначалу думал, стоит отойти от пристани, как станет легче дышать, но не тут-то было. Тухлой рыбой вонять и впрямь перестало, зато от объедков и прочего смердело по-прежнему, а то и посильнее.
Уповая на то, что человек – такая скотина, которая приспосабливается ко всему, и завтра мне переносить эти ароматы будет не так тяжко, а через недельку привыкну к ним совсем, я плюхнулся на соломенный тюфяк и сладко уснул.