- А про сувенир для меня не забыла? Я еще отсюда дивный дым учуял, - сказал Наваркин, шмыгнув носом.
Моника без слов протянула доктору беловатые кустики.
- Ням-ням! - выдал эскулап и выхватил веточки из рук девушки. - Это то, что я хотел! - и он вознамерился удалиться в соседнюю комнату, чтоб там что-то сделать с вожделенными травами, но Моника его остановила:
- Где ж Илларион?
- А. Он где-то там, - Наваркин махнул в сторону входной двери. - Где-то в парке.
- Я же просила присмотреть за ним, - Моника дернула врачевателя за рукав тельняшки.
- Я и присматривал, - тряхнул головой доктор. - С балкона. Он строит новый памятник в парке и никуда деваться не собирается. Сама посмотри, - и вновь махнул рукой в сторону дверей, а сам легко перепрыгнул через Валентина и побежал в галерею, напевая "и снится нам трава-трава у дома…"
Иллариона Моника нашла за Кленовой аллеей, на широкой поляне. Точнее, сперва Моника нашла новый памятник Катарине. Вообще, памятников этих в парке уже стояло штук двадцать, но все были доделаны и не имели подле себя Иллариона. Распоследний, еще не завершенный, был из какого-то полупрозрачного зеленоватого камня и изображал царицу драконов сидящей на утесе. Лицо Катарины получилось большеглазым, задумчивым и весьма красивым - этого Моника не могла не признать.
Бледный и растрепанный Илларион обнаружился в тени новой статуи. Он сидел на траве и жадно пил воду из огромного серебряного кубка, украшенного крупными аметистами. Было видно, что чародей ужасно устал.
- Привет, - сказала Моника, останавливаясь возле Иллариона.
- Привет, - буркнул маг и, даже не посмотрев на девушку, стал с хрустом поедать французскую булку, которая явилась к нему в руки из воздуха.
- Ты обедал? - спросила Моника.
- Нет. Не хочу, - буркнул чародей.
- И чаю не пил?
- Не хо-чу! - резко ответил Илларион и одарил девушку злым взглядом. - Не мешай мне!
Он швырнул недоеденную булку в смородиновые кусты и поднялся, чтоб вернуться к работе над скульптурой, но Моника остановила его таким сообщением:
- У меня есть кое-что от Катарины.
Волшебник на минуту замер, потом резко повернулся к девушке, с кривоватой усмешкой спросил:
- Что же?
- Вот, - Моника протянула ему шнурок с черным камушком. - Это драконья слеза. Мне ее дала Катарина, для тебя.
Она готова была лгать, сколько угодно, но чуть не заплакала, увидав, каким счастьем засияло лицо Иллариона.
- Мне? Она? О, как здорово! Давай же скорее! - закричал маг, протягивая руки к Монике.
- Нет-нет, просто так нельзя, только в обмен, - помотала головой девушка. - Иначе пропадет магическая сущность камня. А ведь магия камня - это тоже для тебя.
- Что ж ты хочешь взамен? - с заметным раздражением в голосе спросил Илларион.
- Коготь Катарины. У тебя ведь есть.
- Да, но я бы не хотел с ним расставаться… Впрочем, у меня их два. Вполне могу поделиться, - волшебник улыбнулся, и Монике его улыбка понравилась: она была не злой, а обычной, доброй улыбкой. - Бери, - вытянул из нагрудного кармана жилета один из когтей царицы драконов, тонкий, длинный, полупрозрачный, украшенный мудреной вязью. - Только что ты с ним будешь делать?
Моника почувствовала странную легкость в спине и голове, когда коготь оказался в ее ладони, и тоже улыбнулась:
- Что-нибудь да сделаю. Что-нибудь полезное, - и отдала черный камушек Иллариону.
Моника решила, что, пока волшебник будет любоваться слезой дракона и думать всякое приятное о Катарине, она изловчится и всадит коготь ему в грудь, но через минуту поняла, что решить легче, чем сделать.
Ударить Иллариона она не могла: не поднималась рука.
Всадить в любимого человека драконий коготь - наверное, это на такое не отважился бы и самый крутой комикс-герой.
Вместо того, чтоб осуществить запланированное, Моника слабохарактерно расплакалась и поплелась обратно к вилле.
Возле древнего дуба, украшенного разноцветными платочками, она налетела на Наваркина. Доктор был бос, растрепан, имел широко раскрытые, полные восторга, глаза, и самозабвенно танцевал, прижимая к груди блестящий медный самовар, из трубы которого вился зеленоватый дымок. На ручках самовара висели и мелодично звякали серебряные колокольчики.
- Б-божэ, - простонала Моника (сия встреча не добавила света и легкости ее мыслям и чувствам).
- Да-да-да, - пропел Наваркин, сияя взглядом (его довольное лицо отражалось в боках самовара и там выглядело еще более довольным). - Какой у тебя прекрасный хобо-от.
Моника махнула на него рукой и попыталась шмыгнуть мимо, но Наваркин бросил самовар в сторону и схватил ее за локоть:
- В твоем хоботе много печали. Что-то случилось? - при этом на его глаза слезы навернулись.
- Извини, но ты не в том состоянии, чтоб меня понять, - пробубнила Моника.
- Ты не права, - шмыгнул носом доктор. - Я сейчас чрезвычайно чувствителен и восприимчив к чужому горю. И сейчас я склонен помогать всем и каждому, даже если это сопряжено с риском для жизни и с нарушением моральных общественных устоев. Итак, что случилось?
Моника вздохнула раз, два и выдохнула:
- Я не могу. Не могу всадить коготь в Ларю. А надо. А я не могу. Что же делать?
- Очень надо? - уточнил Наваркин.
- О-очень, - кивнула Моника и губу закусила, чтоб не расплакаться.
- Если надо - сделаем, - решительно тряхнул головой доктор. - Давай сюда коготь.
- Ты это сделаешь?
- Легко и быстро.
- Что ж…
Девушка отдала коготь Наваркину.
- Ну, я пошел, - сказал тот. - Только мне немного страшно, поэтому чмокни меня своим хоботом, хотя бы в щеку, чтоб я был посмелее. Это поможет, точно!
И Моника поцеловала его в щеку.
- Эх, жизнь моя жестянка-а-а, - пропел Наваркин, неизвестно для каких целей подобрал самовар и направил свои стопы туда, где трудился над новой статуей маг Илларион…
Этап пятый (финальный)
Моника не могла не пойти за доктором.
Наваркин же, пританцовывая и напевая под нос загадочную мантру "банька моя, я твой тазик…", двигался по аллее, оставляя за собой зеленый дым из самовара и, тем самым, напоминая паровоз.
А девушка боролась сама с собой. С одной стороны она хотела, чтоб Наваркин пошел и ударил Иллариона когтем, а с другой стороны ей хотелось остановить врачевателя, потому что она боялась, что ничего хорошего из этой затеи не получится.
- Встава-ай, страна огромная, - самозабвенно тянул Наваркин старинную, патриотическую песню.
Тут сердце Моники затрепетало, будто лист кленовый на ветру - в аллее появился Илларион. Легкой, пружинистой походкой он двигался навстречу Наваркину и тоже что-то пел. По-английски, про любовь. Судя по всему, мысли волшебника порхали где-то в далекой амурной стране.
- Готовность номер один! - сам себе скомандовал доктор и швырнул самовар в ближайшие кусты - оттуда с писком вылетела какая-то птичка. - Всем постам! Преступник вооружен и очень опасен!
Моника на всякий случай прыгнула к самовару.
Наваркин же нацепил на нос извлеченные из кармана джинсов темные очки и, поравнявшись с Илларионом, вежливо спросил:
- Добрый день, не подскажете, сколько сейчас градусов ниже нуля?
Илларион застыл и замолк, безмерно удивленный.
Доктор воспользовался его ступором и замахнулся на чародея когтем.
Маг не сплоховал - вовремя среагировал и ответил на замах резким ударом в нос.
Наваркин квакнул, залился кровью и опрокинулся на спину, уронив драгоценный артефакт на дорожку.
- Ну не сволочь? - развел руками Илларион, глядя на ошарашенную Монику.
- О! Зачем? Что ж ты сделал? - выкрикнула девушка, бросаясь к распростертому на земле Наваркину.
- Вообще-то этот псих хотел меня убить, - сказал чародей, пальцами расчесав свои золотистые волосы.
Моника приподнимала бедолаге-доктору голову и в то же время лихорадочно соображала, что же делать дальше. И сообразила:
- Не убить! Не убить! Он помочь тебе хотел!
- Да, конечно. Помочь мне умереть, - хохотнул чародей, пряча руки в карманы.
- Если бы он всадил тебе в грудь этот коготь, ты бы не умер - ты бы отправился в мир Катарины! И вы были бы навеки вместе! - выпалила Моника.
- Д-да, д-да, - заикаясь, отозвался пришедший в себя, окровавленный и жутко обиженный Наваркин. - Как-то так.
Илларион сощурился, чтоб рассмотреть ауры девушки и доктора - он хотел проверить, врут они или нет. Но ничего предосудительного не заметил. Он не знал, что хорошо видеть ему мешает чужая магия, пропитавшая его собственную ауру.
- Возможно, вы оба лжете, - пробормотал маг, поднимая коготь царицы драконов с земли. - Но, что тоже возможно, вы хотите мне помочь. Помочь встретиться с Катариной…
- Мы очень хотим тебе помочь, - всхлипнув, отозвалась Моника (теперь она не лгала).
Илларион не смотрел на нее - он смотрел на мраморный лик своей любимой, который высился над дальними кипарисами.
- Катарина, - прошептал чародей. - Чтоб быть с тобой, я на все готов!
И, зажмурившись, он сам себе вогнал коготь в грудь. И беззвучно повалился в траву.
Потемнело небо, смолкли птицы, со стороны моря запахло бурей.
Моника заахала, бросила Наваркина и кинулась к любимому.
- Шекспир отдыха-ает, - протянул доктор, поднимаясь на ноги.
- Умер! Он умер! - рыдала Моника, обнимая Иллариона. - Не говорит, не смотрит, бледен, как смерть!
- Дальше - тишина, - процитировал эскулап.
- Ларя! Ларя! - звала девушка, целуя белое лицо волшебника.
Вдруг по телу Иллариона пробежала дрожь. Словно его током неслабо ударило. Потом еще раз и еще раз.
Моника отпрыгнула в сторону, Наваркин схоронился за ближайшее дерево, зажимая кровенящие ноздри пальцами. Он, по вполне понятным причинам, опасался чего-нибудь пострашнее тычка в нос.
Тело Иллариона выгнулось дугой, руки замолотили по траве, словно волшебник раскапризничался. Потом у мага открылся рот, и оттуда вылетела сияющая пушинка. Она сделала круг над лицом Иллариона, померцала разноцветным и исчезла, оставив после себя легкий белый туман. А тело волшебника успокоилось, обмякло.
- Ну, вот и сказочке конец, - хихикнул из-за дерева Наваркин. - А у вас, барышня, хобот пропал. Да-да-да.
Дрожащая от волнения Моника бросилась к открывшему глаза Иллариону.
- Милый! Как ты? Что ты?
- Радость моя! Счастье моё! - засмеялся чародей. - Что ж ты так беспокоишься? Ну, задремал я чуток…
- Милый, - расплакалась Моника, крепко-крепко обнимая Иллариона. - Я тебе все-все расскажу… Ох, как же мне с тобой хорошо…
Наваркин деликатно покашлял, покинув своё укрытие:
- Не забудьте мой нос починить и Валентина расколдовать. А то зачахнет он у вас в холле - придется прямо там на дрова пилить.
- Валентин? В холле? - удивился Илларион. - Что он делает в холле?
- Все-все расскажу, - промурлыкала Моника, целуя мага в ухо. - Пойдем в дом, милый…
* * *
Теплый ветер носился над пустошью, причесывая вересковые прядки. Небо морщилось и колыхалось, как полотно гигантского тента.
Клаус сидел на берегу тихого ручья и хмуро смотрел, как вода уносит опавшие листья ивы за поворот - за древний седой валун, украшенный изумрудными пятнами мха. Дракон так был погружен в себя, что его мысли обращались в мрачные круглые тучки и толклись у него над головой, перебрасывались крохотными молниями, а он этого не замечал.
Ему до боли в костях хотелось обратиться в камень, навсегда.
И он бы сделал это, если бы не шелест шелка за спиной, не тихий голос:
- Кла-аус.
Царица Катарина обвила своими тонкими руками его шею, прижалась губами к его левому уху.
- Клаус. Улыбнись мне, Клаус.
Он нахмурился еще больше, потому что почувствовал, как смягчается его почти окаменевшее сердце, как пальцам очень хочется коснуться ее пальцев, и из-за этого он разозлился сам на себя. Катарина же улыбалась, видя, что мрачные мысли-тучи потихоньку растворяются в воздухе.
- Клаус. Ты - моё все. Неужели ты этого не знаешь? - промурлыкала она.
Клаус поднял глаза, посмотрел на нее.
- Пойдем на озеро, - предложила Катарина. - Побросаем камушки.
- Я ненавижу тебя, - процедил сквозь зубы Клаус, и глаза его загорелись яростными, красными огнями.
- Я тоже ненавижу себя, - обворожительно улыбнулась царица драконов, рождая в своих глазах изумрудные искры.
Еще минута - и они рванулись друг к другу, чтоб обниматься и целоваться, жарко, страстно.
Крошки эльфы, следившие за драконами из-за седого валуна, захихикали и умчались к холмам, по пути осыпая вереск душистой радужной пыльцой. Где-то там, на камне, их ждало ореховое печенье…
Июль 2009 года
Мышиное молоко и другие ингредиенты
Однажды в альтернативной Италии наступило такое необычное время, когда крутому магу Иллариону совершенно не захотелось плавать по голубым и ласковым волнам Адриатики. И валяться в гамаке под сенью рослых кленов ему не захотелось. И пить ароматный кофе со свежей выпечкой - тоже. Даже с любимой девушкой Моникой стало вдруг чародею скучно.
Это, конечно, было с одной стороны необычно и даже, возможно, вызвало бы прорицание общественности, если бы она об этом проведала, но, с другой стороны, это же вполне нормально, когда тебе вдруг надоедает привычная обстановка, привычное окружение, и тянет тебя в какие-нибудь неизведанные миры, за приключениями. Или хотя бы - в магазин за новым облачением.
Поэтому Илларион, будучи не только крутым, но и мудрым волшебником, не особо испугался, обнаружив в себе подспудное желание все бросить, со всеми распрощаться и уйти куда-нибудь знакомиться с чем-то новым и интересным.
Маг сменил любимую, но наскучившую пижаму на удобную одежду из джинсов, льняной рубахи и волшебного жилета, в котором было все, что нужно путешественнику, собрал небольшой рюкзак, чтоб не привлекать к себе ненужного внимания людей своей беспоклажностью, дипломатично сказал Монике: "Мне надо в город, дорогая. Что тебе оттуда привезти?", получил от улыбающейся девушки список того городского, что она желала увидеть в своих владениях, и вышел во двор.
Там его взгляд наткнулся на недавно расколдованного Валентина. Молодой волшебник пыхтел и обливался потом, накручивая километры на беговой дорожке.
Год назад Валентин имел вполне приличную, субтильную фигуру и мог хвастать тем, что при росте в метр восемьдесят весит не более семидесяти килограмм. Однако, будучи дубом, он прибавил в росте и весе во время пребывания в мире драконов и едва-едва смог протиснуться в межмировой разлом, чтоб вернуться в поместье Иллариона. Последнему ничего не оставалось, как расколдовать потерявшего дары речи и движения Валентина, застрявшего в холле. Тут-то и выяснилось, что молодой волшебник и в облике человека теперь довольно объёмен и тяжел. Странным было то, что в росте он не прибавил - сохранил свои метр восемьдесят. "Скорее всего, это связано с искривлениями пространства и времени при переходе из одного мира в другой", - предположил Илларион, осматривая собрата, превратившегося в толстяка.
Теперь Валентин боролся с лишним весом. Уже два месяца он жил в поместье Иллариона, придерживался строгой диеты и каждый день запрыгивал то на велотренажер, то на беговую дорожку.
Помогать Валентину магией Илларион отказался и парню посоветовал не использовать волшебства для возврата прежних параметров.
- Нельзя в таком деле полагаться на чары, - поучал старший маг младшего. - Чары, как и все на свете, надо с умом использовать. Если наколдовать себе крутое телосложение, то оно недолго продержится. Потому что ты знаешь, что в любой момент легко и просто вернешь себе идеальные формы. А вот если посредством многочисленных тренировок добиться тела а-ля Аполлон Бельведерский, то потом и беречь это тело будешь, и самооценка твоя повысится.
- Да-да-да, - поддерживал чародея многомудрый доктор Наваркин (он тоже последние два месяца проживал в поместье Иллариона, ибо очень ему нравились здешняя рыбалка и черноглазые, пышногрудые девушки из соседней деревушки). - Точно-точно. К тому же, по моим наблюдениям, волшебникам необходимо содержать свое тело в гармонии с окружающей средой. Иначе оно быстро поизносится и все чаще будет требовать магического вмешательства. А это - как ни крути - вредновато. Неужели вам охота через пару сотен лет начинать каждое свое утро с магических щелчков, дабы вернуть на место отвалившиеся во время сны печень и почки? - и доктор затянулся душистой сигареткой и выпустил сизый дым себе в ладонь.
- А ты сам? Разве не колдуешь себе эдакие вот бицепсы? - хмыкнул разжиревший Валентин, кивая на красиво развернутые, мускулистые плечи Иллариона.
- Иногда колдую, иногда - нет, - не стал лукавить могущественный чародей. - Но мне сие безразлично, поскольку я веду достаточно правильный образ жизни и регулярно занимаюсь плаванием. А еще траву кошу - это тоже благотворно влияет на фигуру… А вот тебе жизненно необходимо силу воли воспитать и самооценку повысить. Слабохарактерный ты парень. Уж прости за прямоту…
- Ладно-ладно. Понял-понял, - вздохнул Валентин…
С той поры и начал молодой чародей с лишним весом бороться и силу воли воспитывать так, как это обычно делали обычные, не обремененные магическими способностями, люди. Получалось у Валентина, прямо скажем, весьма неплохо. За месяц он заметно похудел. Правда, когда в кухне готовилось что-либо ароматное из телятины или баранины, молодой чародей, скрепя сердце, убегал подальше в парк и там, возле фонтана, украшенного фигурами русалок, много-много раз отжимался от бортика…
Увидав вышедшего на крыльцо Иллариона, Валентин остановил беговую дорожку и поинтересовался:
- Куда собрался?
- В город прогуляюсь. Среди людей потолкаться охота, - не стал лукавить Илларион, посматривая на верхушки дальних кленов.
- Забава - так себе, - заметил Валентин.
- Для сегодня - в самый раз, - ответил Илларион.
- М-м-м… могу я с тобой пойти? - вдруг спросил юноша.
- Нет-нет! - встрепенулся могущественный чародей.
- Чего так? - слегка нахмурился Валентин.
- Хочу побыть один, - сказал Илларион и ударил подушечкой указательного пальца по подушечке большого - беговая дорожка Валентина тут же заработала, и молодому волшебнику пришлось засеменить ногами, чтоб не слететь в клумбу с голубыми и желтыми ирисами.
- Да-да-да, батенька, - заявил свое мнение Наваркин, являясь из-за ближайшего кипариса (доктор, как обычно, был экстравагантно одет - в широкополую соломенную шляпу, бриджи в крупную алую и синюю клетку и розовую майку с выложенной стразами надписью "SuperDoc"). - Одиночество иногда жизненно необходимо. Например, для того, чтобы никто не мешал наслаждаться любимым делом, - Наваркин достал из кармана штанов древнюю серебряную фляжку, украшенную валлийской вязью, и сделал пару глотков - глаза доктора тут же засияли зеленоватыми огнями; пропев вполне оперным голосом "Не сыпь мне соль на ра-ану…", магический врачеватель вернулся за кипарис, там упал в густую траву и затих, погрузившись в сон, полный розовых и приятно пахнущих девушек в полупрозрачных одеяниях…
- Милый! - Моника высунулась в окно и позвала Иллариона. - Не забудь журналы!