Лицевая сторона трона была отделана бордовым бархатом, и, разумеется, этот символ власти оказался занят. Там сидела, судя по внешнему виду, молодая женщина из породы людей. Удылгуб внутренне поежился, у него заболела правая рука при воспоминании о том, как он однажды нажегся на Черном принце, юноше из породы людей, предложившем решить вопрос о власти с помощью армрестлинга. С тех пор он стал осторожнее. У этой бабенки, должно быть, большая власть, если все эти хоромы - ее. А власть держится на силе. И чем ближе подходил он к трону Салазани, тем явственнее чувствовал, как нарастает в нем ощущение опасности, на какое он теперь, оказывается, был мастер, и какая здесь концентрация власти. Настал момент, когда ему расхотелось идти дальше, и он остановился, но ее ленивое: "Иди!" лишило его возможности сопротивляться. И то сказать, если в ее силах было воскресить его, не значит ли это, что она шутя сделает с ним и кое-что похуже.
Будучи сидя чуть выше стоящего Удылгуба, Снежная Королева внимательно рассматривала свою новую игрушку. Она уже позабыла времена, когда ее радовали красивые лица, теперь она коллекционировала хари. Ей нравилось шокировать свое окружение. Более того, она, право же, не знала, на что она была бы неспособна, чтобы привлечь внимание. Гоблин… это то, что нужно. Его "харя" была объемной и тяжелой, нос - плоским, с широко раскрытыми ноздрями, из которых в художественном беспорядке торчали жесткие рыжие волоски. При взгляде на его рот Салазани с усмешкой подумала, что этот будет скорее кусаться, чем целовать. Прораставшая щетина напоминала по толщине и цвету медную проволоку, единственный глаз тонул в тяжелом веке, окаймленном соответствующего цвета ресницами, а сам он был светло-серым, с белком, обильно пронизанным кровавыми прожилками. Лоб для него природа не предусмотрела. Словом, ничего особенно отталкивающего. Йостур напоминал ей ласку или хорька. Интересно, каково-то это будет с таким вот вставшим на задние лапы медведем?
Сперва он показался ей дурень - дурнем. Ну, то есть, он, разумеется, еще не очухался после разморозки и ошеломлен роскошью. Спустя несколько секунд она уже сомневалась в своей первоначальной оценке. Он смотрел на нее не мигая и словно окаменев. Ждал ее первого хода. Но до чего же огромный! Салазани улыбнулась, предвкушая игру. Новая игрушка обещала быть занятной… и опасной. Щекотка для нервов.
- Подойди ближе, - велела она.
Ближе было некуда, и Удылгуб поднялся на три ступени вверх, споткнувшись на последней о подушку, специально, как он догадался, брошенную здесь для него.
- Теперь ты можешь встать на колени, - последовал приказ, и гоблин с тоскою подчинился правилам здешней игры, подумав про себя только, что женщины, бессмертные или нет, так любят созерцать мужчин именно с этой позиции.
Складки тяжелого бордового шелка почти касались его лица, источая густой аромат, в котором разум его забарахтался и, медленно помрачаясь, пошел ко дну. Какое-то наркотическое воздействие… или колдовство! Край ткани шевельнулся, и из-под него показалась босая ступня теплого абрикосового цвета с ногтями, окрашенными в цвет засохшей крови. Прикованный к этой неожиданной находке, взгляд Удылгуба остался опущенным долу, когда над самым его ухом Салазани произнесла:
- У тебя были человеческие женщины?
Гоблин поднял голову, налившуюся свинцовой тяжестью, и взглянул на уста, которые, казалось, должны источать мед. Ему внезапно захотелось услышать, как она стонет. Во имя всех чертей ада, она так близко!
Между тем, она приподняла ногу и поставила ее на удобно подставленное плечо, и соображения Удылгуба тут же потонули в северном море. Этот сводящий с ума аромат исходил не от тканей, а от самой кожи. Этот цвет… На льдине она, что ли, загорает нагишом?
У гоблина не было ни морали, ни чувства юмора: с его точки зрения всякий, кто хоть чуточку могущественнее него, мог разлагаться по собственному выбору. Созданная без внутренних тормозов, эта порода абсолютно не способна сопротивляться собственным животным желаниям. У них никогда не было запрета на межвидовые сношения. Его распалили бы и куда меньшие авансы… Было одно "но". Эта женщина источала опасность. Опасность пропитывала в этих покоях все, но исходила она от этой вот самки, чьи прохладные шелковые бедра касались его шеи. Если он напоминал Салазани поднявшегося на дыбы медведя, то она ему - ядовитую змею, ползущую по его руке. Он никогда не смог бы противостоять одному лишь вожделению: если бы он не смог овладеть этой женщиной, воспламенившей его воображение, он избил бы ее, изрезал, изувечил, перегрыз бы ей горло. Во всяком случае, попытался бы. Но сила страха была не меньше. Она не провоцировала бы так уверенно чудовище, каким он, без сомнения, должен был ей казаться, если бы не была уверена в своей полной безнаказанности. В том, что держит его в руках и контролирует в любую секунду. Разум его метался в гулком черепе, как мышь, от страсти к опаске, а она нетерпеливо смотрела на него сверху вниз. От его правильного поведения зависела его жизнь. Его вторая жизнь, где не учитывались никакие прошлые победы, потери и заслуги. Если бы он мог, он бы сбежал. Ему наплевать было на позор, но он был уверен, что живым она его не выпустит.
И потому от ответил наигранно равнодушно, не подозревая, что именно этот ответ вполне гарантирует ему успех:
- Дрянной материал. Непрочный. Много шума и возни.
Она рассмеялась и, словно только что вспомнив о Йостуре, знаком приказала ему удалиться. Тот помедлил, потом повернулся к трону спиной, сгорбился и поплелся к выходу. А у самых дверей он обернулся, чтобы еще раз бросить больной от унижения взгляд на свою госпожу, с упоением разыгрывающую очередной вариант "Красавицы и чудовища".
Глава 3. Костер короля
Я остановил коня и огляделся. Потом достал из-за пазухи листок бумаги и на всякий случай еще раз сверился по нему. Место, кажется, было то самое. Я ощущал присутствующую здесь опасность, но это чувство не было острым. Скорее, оно было абсолютно естественным.
Я находился в горном районе, проходящем стадию вулканической активности. Честно говоря, даже если бы я вздумал искать на свою голову приключений, я вряд ли бы сюда сунулся. Странным должен быть народ, избравший подобное место своей постоянной резиденцией. Пока я пробирался по неверной тропе, уворачиваясь от каменных осыпей и гейзеров, бьющих с совершенно невычисляемой закономерностью из самых неприметных щелей, напуганная лошадь вздрагивала и косила в мою сторону укоризненным глазом. Земля здесь была неспокойна, я чувствовал гул и толчки под ногами, когда спешивался, чтобы самому нащупывать дорогу, всякий раз поминая Звенигора недобрым, хотя и не особенно злым словом. Пепел, извергаемый далеким вулканом, смешивался с облаками и тонкой пылью висел в воздухе. Им приходилось дышать. Со временем пыль оседала, и видимые наверху, уже успокоившиеся вершины, закованные в вечные льды, были припорошены ею. А кругом, куда ни глянь, причудливыми пузырями наплывала застывшая лава и грозно щетинились шлаковые гребни. В лужах булькала горячая жидкая грязь. Несмотря на высоту, здесь было жарковато. И - ни души! Честное слово, все это напоминало западню. Хоть бы гадюка какая проползла! Судя по обстановке, здесь только драконам и жить.
Я немного перевел дух, когда, свернув за угол, увидел вход в пещеру, слишком узкий, чтобы оказаться парадными вратами в логово дракона. Пещера была именно там, где ей следовало находиться, исходя из плана, набросанного торопливой рукой. Тут моя мысль вновь вильнула в сторону, увлекшись вопросом о наличии у саламандр рук. Пещера была помечена на карте крестом. Здесь надлежало ждать.
Я привязал Касторку у входа, испытывая перед ней чувство вины, и протиснулся внутрь, на всякий случай нащупывая на поясе рукоять меча. Хотя вряд ли бы в экстремальных обстоятельствах я стал полагаться именно на него. Очутившись в пещере, я прижался спиной к стене, чтобы позволить пасмурному дню максимально осветить внутреннее пространство.
Пещера как пещера. Не похоже на личные апартаменты принца. Впрочем, учитывая секретность, с какой Звенигор обставлял мой визит, трудно было ожидать многолюдных торжеств, фанфар и развернутых знамен. Впрочем… вот этот большой плоский камень как будто нарочно придвинут, чтобы на него сесть. Что я и сделал, продолжая осматриваться по сторонам.
У ног булькала крошечная лужица лавы, и ее присутствие не прибавляло мне спокойствия. Не хватало еще, чтобы, пока я здесь, случилось что-то неприятное… например, землетрясение. Впрочем, пол пещеры был чистым, без следа осыпавшихся со свода обломков, а сам свод и стены - гладкие, черные, сухие. Базальт. Первооснова. Потом Люитен много чего еще добавил, но сперва он делал этот мир из базальта. Добро и даже Зло появились позже.
Сама пещера, сужаясь за этим своеобразным холлом, превращалась в тоннель, тонущий в темноте и уходящий в самые недра горы. Оттуда тянуло жаром. Что было вполне естественно, учитывая вулканическую природу всех здешних наворотов.
Когда я осмотрел все, что здесь было, я соскучился, нашел на полу камешек, повертел его в руках и бросил в лавовую лужицу, главным образом, чтобы нарушить ритм ее однообразного чавканья. Вообще-то, в незнакомых местах, в ситуациях, чреватых потенциальной опасностью, делать подобные вещи категорически не рекомендуется. Вопросы техники безопасности были, однако, из тех тем, при возникновении которых во мне, Артуре Клайгеле, всплывала въедливая строптивость: я искренне считал, что эти правила писаны для "прочих", не одаренных врожденным Могуществом. Впрочем, я в жизни не попадал в серьезные переделки, а потому мог заблуждаться на этот счет.
Мои убеждения были слегка поколеблены, когда потревоженная лава выплеснулась из лужицы на базальтовый пол и неторопливо стекла обратно, задержавшись на пути в канавках, вырезанных в камне и невидимых в густом полусумраке. Наполненные светящейся малиновой жидкостью, все вместе, канавки сложились во вполне уместное в данной ситуации "Подожди". Поразмыслив, я решил, что хотя мое действие и нарушало ТБ, все же было вполне психологически обоснованным, и, более того, Звенигор, очевидно, на него рассчитывал. Должен же я как-то дать знать о своем прибытии.
Я стал ждать. Лавовая надпись у моих ног, остывая, тускнела, и через несколько минут горельефные буквы, сравнявшись с полом, попросту перестали существовать. Хм… Эффект, сравнимый со смыванием приливной волной следов, оставленных на песчаном пляже. Одноразовое предупреждение. Если поразмыслить, поистине гениально. Хотя, может быть, для того, кто привык работать с лавой - вполне тривиальная мысль.
И все-таки начало Приключения было совершенно нетипично. На протяжении всего достаточно долгого пути сюда я не страдал ни от голода, ни от непогоды. Никто не пытался убить меня или ограбить, и даже никто хотя бы ради приличия не удосужился порычать на меня из кустов. О том, что происходило со мной на протяжении двух месяцев, не нашлось бы сказать и двух слов. Похоже было на то, что сам по себе, даже будучи наследником Белого трона, я решительно никого не интересовал. Приключение не начиналось. Оно ждало своего героя, голову, на которую и посыплются неприятности. Я размышлял: огорчаться ли, лелея уязвленное честолюбие, или же радоваться, что это не моя голова. Поэтому я проморгал какой-то важный момент и вернулся к действительности, только услышав суховатое, сдержанное и негромкое:
- Здравствуйте, Клайгель.
* * *
За все время долгого пути я не раз пытался в своей фантазии воссоздать возможный облик саламандра. Множество химер населили мое воображение, но ничего подобного тому, кто стоял передо мной, я не выдумывал. Мне просто не пришло в голову, что Звенигор может оказаться обыкновенным молодым человеком вроде меня самого. Было темновато, чтобы рассмотреть его в подробностях, однако я со всей определеностью взялся бы утверждать, что руки у саламандра на месте. Как, вероятно, и все прочее. Одет Звенигор был в светлую сорочку из асбестового волокна, темные брюки того же материала и сапоги, на вид такие тяжелые, что сам я ни за что не надел бы их по здешней жаре. Ни камзола, ни куртки не было: видно, сорвался, как был.
- Принц Звенигор? - для уверенности переспросил я. Кто знает, может, за мной слугу послали? Но юноша напротив согласно наклонил голову.
- Мои имя и титул, - сказал он. - Я тоже не ошибся?
Я кивнул.
- Благодарен вам за отзывчивость.
- Скорее, за любопытство, - усмехнулся я. - Честно говоря, я боялся, что это чей-то розыгрыш. М-м… принц, вы хорошо видите в темноте?
- Довольно неплохо, - растерялся Звенигор. - Простите… Я забылся.
С этими словами он наклонился к лужице лавы и, как мне показалось, что-то ей сказал. Я невольно отшатнулся к самой стене, когда над лавой до самого потолка взметнулось ярко-синее пламя, при свете которого в пещере не осталось ни одного тайного закоулка. Звенигор сел на камень напротив меня и, улыбаясь слабой напряженной улыбкой, скорее знаком вежливости, чем хорошего настроения, позволил мне удовлетворить первый приступ любопытства.
У него было привлекательное открытое лицо, из тех, что безотчетно вызывают доверие. Густые светлые волосы, почти прямые, остриженные в кружок, в свете огня отливали рыжим, в очертаниях подбородка и скул чувствовались характер и воля. Глаза голубые, яркие, похожие по цвету на горящий метан. А кожа - такую я и у людей-то редко встречал. Она даже на взгляд казалась горячей: тонкопористая, туго натянутая, гладкости любая девушка позавидует, основательно и ровно тонированная в золотистый цвет загара. Ростом саламандр был не выше меня самого, а это совсем немного, но крепкий, как молодой дубок, литой, почти скульптурный. За чистоту породы и экстерьер я немедля выставил ему десять баллов.
- Это обычная внешность, - осторожно поинтересовался я, - или дань уважения?
Наконец-то в ярких глазах напротив промелькнула озорная улыбка.
- А ты чего ожидал? - с видимым удовольствием избавляясь от церемонного "вы" отбил он мне мой же вопрос.
Я неопределенно пожал плечами.
- Сами виноваты. Поразвели секретность. Ожидал чего-то… ну, скажем так, более ящеричного. И пляшущего в огне.
- Интересно, как бы мы с тобой общались, если бы я плясал в огне? И насколько я был бы невоспитан, вздумай приветствовать своего гостя подобным образом?
- Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос?
- Ты ни о чем существенном не спрашиваешь. А ушами шевелить я не умею.
Ну, ладно. Пускай хранит свои тайны. Похоже, они государственные.
- Тогда спрошу о существенном. Какого лешего я тащился за тридевять земель, и во что ты влип? Почему ты считаешь, что я могу тебе помочь? Я ведь пока еще никто. Ну и для кучи: как здоровье Его многоуважаемого Величества, твоего августейшего отца, короля Златовера?
- Плохи дела у Златовера, - сказал саламандр. - И не помощи я прошу. Совета. Объективной заинтересованности. Я решился обратиться к тебе, потому что…
- Потому, что я похож на тебя? Тоже наследник?
Звенигор кивнул, как мне показалось, застенчиво и с благодарностью. Если судить по их историческим традициям, он должен чувствовать себя чудовищно неловко, привлекая к домашним проблемам внимание посторонних.
- Мы с тобой одних лет и примерно в одном статусе. Ну, у тебя, разумеется, крупнее масштаб. Я подумал, что если тебе нечего делать, ты можешь заинтересоваться… скажем так, своей потенциальной проблемой. Или ты жаждешь поскорее вступить в свои права?
- Дай бог долгой жизни леди Джейн! - в шутливом ужасе воскликнул я. - Мне, конечно, нравится быть значительным лицом, но что касается ответственности… лучше бы попозже.
- К леди Джейн я мог бы обратиться только официально, а это как раз то, чего я делать не хочу. Кроме принцессы ты единственный, кто уже имел дело с нашей бедой.
Совета? Я был разочарован. Роль спутника по значимости почти равна роли самого героя, слава и подвиги - пополам. Герою, правда, достается героиня, ну да этого добра не жалко. А кто и когда помнит советчика?
- Если ты считаешь, - сказал Звенигор, неверно истолковав выражение моего лица, - что я обязан был удовлетворить твое любопытство относительно физических особенностей моего народа, я готов принести тебе свои извинения. Я имею основания считать, что мне чертовски дорого время.
Извинения! Для сына Златовера это поистине нелегкая задача. Кроме того, я заподозрил, что моя первая реакция была непростительно бестактной. У Звенигора больше оснований требовать извинений, чем приносить их.
- Если оно дорого, - заметил я, - не будем его терять. Что там со Златовером?
Звенигор поднялся.
- Мне проще показать, чем объяснять, - буднично сказал он. -
Пойдешь? Только, - добавил он после паузы, - там для тебя жарковато. У тебя есть защитные резервы?
- Найдутся, - пообещал я ему. - Но, честно говоря, лаву я не потяну.
Звенигор мимолетно усмехнулся.
- Я тоже. Так, лесной пожарчик средней руки.
Саламандр пропустил меня вперед, в щель прохода, откуда шел горячий сухой воздух. Благодарный за предупреждение, я, вспоминая основы защитной магии, окружил себя воздушным пузырем, смягчавшим накатывающие волны жара. Чувствовал я себя при этом примерно как в сауне. Уже через несколько минут пути пот стал заливать глаза. Дышалось с трудом. Я обернулся. Следовавший за мной саламандр был безмятежен, словно шел аллеей парка. Ну да, это же для него дом родной. "Вот погоди, - мстительно подумал я, - придет время, выволоку я тебя на свежий воздух!"
- Далеко еще?
- Шагов триста, - во мраке было непонятно, насмешливая у него улыбка, или извиняющаяся. - Потом длинная лестница вниз.
Вниз. Это хорошо. Однако на обратном пути это будет вверх.
Лестница и впрямь оказалась длинной. Очень длинной, на несколько сот ступеней. Теперь понятно, откуда у саламандра такие накачанные мышцы. И шмотки из асбеста тоже весьма уместны. Вне его защитного пузыря жар достигал, должно быть, температуры обжиговой печи, пущенной на полную мощность.
Когда лестница осталась позади, нас встретили двое часовых, стоявших у ее нижней ступени, скрестив протазаны. Они салютнули принцу и расступились перед ним. Оба были с ног до головы закованы в броню, двуногие, прямоходящие, и ничем не выдавали отличия от людей. Ничем, кроме необычайной жаропрочности: на их латах котлеты можно было жарить.
Впрочем, я тут же забыл про часовых. Зал, куда мы со Звенигором спустились, был освобожден для колоссального костра. Посреди базальтового пола в квадратном углублении громоздился бурт каменного угля, пылающий вовсю. Плавильня, достойная Гефеста. Только не металл здесь плавили саламандры.