Уползти обратно дракон не мог. Драконы, как и змеи, не умеют пятиться, и для того, чтобы вернуться в пещеру, он должен был сперва полностью выбраться наружу. Он огляделся, медленно поворачивая голову, гигантскую, но на длинной шее казавшуюся совсем небольшой и по-своему грациозной. Враги заполнили все его ущелье, но они вели себя смирно. Все, кроме одного, стоящего на дороге в агрессивной позе. И ради нападения, и ради защиты дракон должен был двигаться вперед. Он предпочел бы не связываться с таким количеством народа, но убраться подобру-поздорову и залечь, обороняя узкий ход, по которому только и можно было добраться до его сокровищ, он не мог. Ему все равно приходилось ползти прямо на этого, чья чешуя смутно напоминала ему что-то неприятное. Что-то, чреватое болью ран, потерями и смертью. Что-то, вызывавшее воспоминания о жгучей ненависти. И голод… уже довольно сильный, раздраженный сочным запахом мяса юной самки совсем рядом. Этот-то голод и выманил его сюда, а теперь усмирять его было поздно.
Чуть насторожило его едва ощутимое присутствие какой-то магической силы, отдаленное, приглушенное, и, во всяком случае, исходящее не от стоявшего перед ним. Он огляделся - сказать по правде, был он подслеповат - ища источник, и удовлетворенно кивнул: тот был далеко и не представлял непосредственной опасности. Разве что в будущем. А голод был сейчас. Изогнув могучую шею, дракон, пошевелив кадыком, пустил в стоявшего перед ним струю мутно-красного пламени.
Мне впервые довелось увидеть это, и после я уж никогда не забывал. Клубящаяся струя драконьего пламени, жарче коего лишь лава - кровь матери-земли - ударила в то место, где только что был Звенигор. Огонь потоком изливался из чудовищной пасти, от него в стекло спекся песок и почернели каменные ребра ближайших скал, а издали над самим этим местом можно было увидеть грибообразный столб черного дыма. А в пламени, против отчетливо видимого течения напалма, к драконьей голове метнулась ослепительная, словно добела раскаленная ящерица, бывшая гибче угря и легче пера. Ее светящийся ореол становился все шире, и красное драконье пламя выцветало, становясь все жарче, словно сам саламандр, охваченный боевым восторгом, завладел силой этого потока, обуздал его, подчинил себе, изменил его направление и взмыл вверх на самом его гребне. Доля секунды, и огонь, обратившийся вспять, бушевал уже вокруг головы ошалевшего звероящера. "Нос! - чуть не заорал я. - Все верно, чувствительный драконий нос!"
Дракон, чье сокровенное оружие было обращено против него самого, опустил на глаза бронированные заслонки век. Тем самым он спас уязвимые глаза, но теперь ничего кругом не видел. И его нежный нос… Он уже дымился, а спрятать его под крыло и погасить ящер не мог, крылья были еще плотно прижаты к спине каменным сводом норы, доселе служившей ему надежнейшим из убежищ. Однако боль ожога заставляла его терять рассудок, и он не нашел ничего лучше, чем уткнуть нос в землю, в рыхлый песок под своей левой мышкой, не опаленный еще его жарким дыханием, и теперь в этой униженной позе он был окончательно покорен и повязан.
Несколько мгновений держалась мертвая тишина, потом из месива взрытого песка и щебня на ноги поднялся Звенигор в своем человеческом обличье, оживленный и свежий, будто из сауны. С его кольчуги наземь капал серебристый расплавленный металл. Слуги и стража немедленно подтащили к принцу какое-то громоздкое сооружение из гибко сочлененных металлических пластин, и с их помощью Звенигор неторопливо застегнул на драконе обруч ошейника, к которому крепилась конусообразная сеть намордника. Пара колец, соединенных короткой цепью, сковала передние лапы с таким расчетом, чтобы дракон мог кое-как передвигаться, но, боже упаси, не был бы в состоянии пустить когтистые конечности в драку. Затем к ошейнику прикрепили цепи, а к ним - лебедки, объединенными усилиями полусотни саламандр вытянули дракона из норы, как пробку из бутылки, и уволокли пленника куда-то вверх по ущелью.
"Приманка", будучи саламандрой, ничуть не пострадала в этой огненной передряге, задевшей своим краем и ее. Правда, ее шелковое неглиже было почти полностью испепелено, и отец поспешил закутать ее в новый плащ, но ее перемазанное копотью и счастливыми слезами лицо было обращено в сторону Звенигора с выражением отнюдь не равнодушным. Она вполне осознавала, какую важную роль сыграла в его сегодняшнем триумфе. Звенигор сказал ей несколько учтивых слов и поцеловал руку. Если бы теперь он попросил ее вырвать сердце и положить к его ногам, она бы сделала это без малейшего колебания, однако принцу, видимо, было уже не до нее. Найдя меня глазами, он кивнул, словно приглашая подойти поближе.
Честно говоря, это было нелегко. Вокруг Звенигора образовалась бурлящая толпа, и мне пришлось применять Могущество, чтобы проложить себе дорогу через эту сумасшедшую ходынку. Я всерьез опасался, что, действуя подобным образом, могу нажить себе среди саламандр не одного влиятельного врага, но тут все пихались, словно крестьяне на ярмарке, и кому-то все равно приходилось расплачиваться боками, а кому-то - выходить победителем за счет острых локтей. Так что пусть они не обижаются, раз я всего-навсего приспосабливаюсь к местным обычаям.
Звенигор стиснул мою ладонь и заставил встать рядом. Вокруг, сколько хватало глаз, бушевало настоящее цунами восторга. Я понял в этот момент, почему находится столько глупцов, желающих взвалить на себя королевские хлопоты. Какими должны быть сила воли и отвращение к мышиной возне власти, чтобы противиться эйфории подобных минут! Ведь именно сейчас ты - самый-самый. Магнусу никогда не найти лучшего момента, чтобы под шумок подсунуть Звенигору корону.
- Я хочу сделать заявление! - крикнул Звенигор. - Даже два!
Стоявший рядом советник из диадохов вскинул руки над головой, и народ единым духом преклонил колени. Сразу настала мертвая тишина. Да, здорово вышколил их Златовер. Молчи, когда говорит король!
- Во-первых, - начал принц, одновременно снимая шлем и вытирая взмокший лоб, оставляя на нем полосу сажи с рукавицы: ни дать, ни взять - юноша, подручный кузнеца, - я объявляю траур завершенным!
Пронесшийся по массам вздох был явно вздохом облегчения, но Магнус, обеспокоившись, что-то торопливо зашептал на ухо принцу.
Тот досадливо отмахнулся и продолжил:
- Во-вторых, король Златовер жив, и пока он жив, клянусь, я не приму короны. Сегодня же я отправляюсь в путь, чтобы с помощью друзей и удачи преодолеть лишающее его жизни колдовство. Ваша верность законному королю будет мне отрадой на протяжении всего опасного пути. Ответственным за то, чтобы по возвращении я нашел короля не в худшем состоянии, чем теперь, будете вы, дражайший дядюшка Магнус. Нет-нет, не спорьте, столь важное для меня дело я мог бы доверить только вам.
Под шумок, пока одни выясняли у других, что все это значит, и правда ли, что принц не собирается короноваться сегодня же, а диадохи соображали, что их провели, Звенигор ухватил меня за рукав, и мы очень быстро испарились с места действия.
- Это умно! - буквально захлебывался я. - Особенно как ты подставил дядюшку!
- Ну да! Теперь он будет трястись, как бы со Златовером не приключилось чего-нибудь похуже, и оберегать его, как зеницу ока. Я же принародно возложил на него ответственность, и имею право спросить лично с него. Теперь костер Златовера не погаснет, я уверен. Кстати, я выяснил, даму зовут Рилька, она мне четвероюродная тетка.
- Как это вышло, Звенигор? Ты сразу знал, что будешь перевоплощаться?
- Я же говорил тебе, что лучше всего владею традиционной техникой. И я очень надеялся, что он не ударит лапой.
Он опустил глаза.
- Это было здорово! - вдруг признался он. - Я понятия не имел, что способен выдержать драконье пламя, оно ведь плавит даже магические артефакты, а в них тот еще запас прочности… Я был готов ко всему самому худшему… А потом меня просто подхватило и понесло берсеркерское безумие. Когда я кинулся под струю, подумал: или взлечу, или концы отдам!
- Это - бренди! - заключил я, назидательно поднимая палец. - Я не премину передать матери твою искреннюю благодарность.
- И с этого дня - свобода! - воскликнул Звенигор. - И смыться надо побыстрее, пока растерянные диадохи не пришли в себя и не придумали, как пресечь мою самодурь.
Мы ударили по рукам.
- Ну, с почином!
Приключение началось.
Конец I части
Часть II
Глава 6. Соблюдайте технику безопасности
Было уже светло, хотя солнце еще не вставало. Я сидел, привалившись спиной к дереву и старательно смаргивая с глаз дремоту. В этот раз мне досталась собачья предрассветная вахта, и я укорял себя мыслью о том, что уж Звенигора-то я ни разу не застал на посту спящим. Я понятия не имел, о чем в эти тягостные часы мог думать саламандр, но моя собственная вынужденная медитация не раз и не два всерьез угрожала перейти в дремоту. Для борьбы за бодрствование я заставлял себя вслушиваться в звуки перемещений ночных птиц и в то, как переминаются в кустах наши лошади, до рези в глазах вглядывался в кроны деревьев. Мгла бледнела и выцветала, рассвет, спотыкаясь, брел по миру с протянутой рукой, полегла трава, обильно увлажненная росой. Глаз различил проблески зелени в доселе мутно-серой листве, но белая дымка уже почти осеннего тумана, поднимаясь от близкой воды, еще скрывала все, что находилось на расстоянии в более чем пять шагов от часового, то есть от меня.
Я, зажмурившись, широко зевнул, а когда разлепил глаза, да еще для верности как следует продрал их кулаками, то обнаружил, что, раздвинув кустарник, колючей оградой защищавший наш бивак, на меня пристально смотрит огромная и, прямо-таки, скажем, чудовищная морда.
В целом мир вокруг не изменился. Кусты по-прежнему полнились гомоном пробуждающегося птичьего народа, туман стлался над землей, и, будто плавая в нем, рожа, вся в складочку от множества мелких морщин, весьма недвусмысленно перерезанная пополам щелью огромного рта, каких не бывает у травоядных, смотрела на меня не отрываясь, с задумчивым интересом тугодума. Приоткрыв рот, я беззвучно вспомнил маму. Потом бросил косой взгляд на саламандра, безмятежно спавшего в опасной для любого другого существа близости к костру. Дешевле всего избавиться от угрозы подобного рода можно было бы, пихнув Звенигора в огонь, но я был отнюдь не уверен, что успею хотя бы пошевелиться под этим пристальным взглядом. Да и называть костром эту кучку едва курящихся, уже прогоревших углей было бы чуточку слишком громко. Я погрузился в созерцание бородавки, несимметрично украшавшей обращенный ко мне нос чудовища. В ней и вправду было что-то гипнотическое: величиной с человеческую голову, этот кожный нарост пульсировал в такт ударам сердца и переливался от прозрачно-жемчужного через все оттенки розового к коричневому, а затем к чернильному цвету. Туман скрывал тело чудовища, и вполне возможно, что там, с той стороны раздвинутых мордой кустов оно уже компактно сгруппировалось для решительного броска.
- Хокмун? - хриплым шепотом, с неизбывной надеждой в маленьких голубых глазах спросило чудо-юдо.
Я слабо покачал головой.
- Мне нужен Хокмун.
Мое лицо выразило почти искреннее сожаление.
- Ну, извини.
Морда исчезла, кусты сдвинулись, и большое тело прошелестело в отдалении по мокрой траве. Я перевел дух и вспомнил, что я - волшебник.
Шум куда громче того, что издавало при своих перемещениях чудовище, послышался с другой стороны полянки, так неосмотрительно выбранной нами для ночлега. Я с ужасом обернулся.
Ломая ветки, на поляну продрался лохматый блондин с нехорошими глазами и недельной щетиной на опухшей физиономии. В его лоб неизвестно зачем был вживлен круглый черный камень. То есть, это, конечно, мне неизвестно, а на самом деле тут мог быть какой-то посторонний смысл. Парень вроде бы не имел никаких враждебных намерений.
- Хокмун? - во внезапном озарении спросил я его.
- Яволь, - растерялся тот. - Их бин Хокмун.
- Тебя тут искали.
Я махнул рукой в том направлении, куда скрылся его первый утренний гость. Хокмун недоуменно посмотрел на меня и послушно поплелся через поляну. Он скрылся в мокрых кустах, и почти сразу же оттуда донеслись торжествующий звериный рев, вопли на немецком языке и все те звуки, которые обычно сопровождают хорошую драку. Я поспешно растолкал Звенигора, мы сгребли скудное имущество бивака в походный мешок, прихватили под уздцы лошадей и очень быстро и тихо исчезли.
* * *
- Скажи-ка мне, Звен, саламандры бессмертны?
- Нет.
За сдержанной сухостью этого ответа я уловил все комплексы и разочарования не наделенных бессмертием народов Волшебной Страны.
- Мы живем даже меньше, чем вы, люди. Истрачиваем себя в огне. Такова специфика образа. Редкий саламандр доживает до шестидесяти лет, может быть, только ведущий исключительно аскетическую жизнь.
Мы пробирались жарким сентябрьским полднем по краю брошенной деревни. Грохотали цикады в высоком бурьяне, плети дикого винограда карабкались вверх, скрадывая своей насыщенной багряной красотой рассыпающуюся кладку домов, на изгородях, подставив солнцу бронзовые спины, грелись неподвижные сонные ящерицы. Внизу, у подножия холма широкий изгиб делала река. Я подозревал, что это - один из последних проблесков бабьего лета, краткая пауза ничегонеделания, позволяющая расслабиться во время Приключения. После Создателя самым большим в природе энергопотенциалом обладает земля, но, в отличие от Люитена, она щедро делится со всяким, кто пожелает взять. Расслабленно покачиваясь в седле, я одновременно пополнял запас душевных сил. Время собирать камни. Путешествие обещало приключения, которые могли потребовать всей возможной самоотдачи, решительных, быстрых и верных действий. Я был слишком образован, чтобы не знать: ничто не берется ниоткуда, и у всего есть свой источник. Поэтому в благодатный полдень, пока не происходило ровно ничего, я запасался впрок и одновременно подбирал материал для своей Огненной книги.
- А магия у вас есть?
Звенигор покачал головой.
- Как же так? - искренне изумился я. - Самый, можно сказать, загадочный народ Волшебной Страны, и на тебе! Нет магии? Звен, ты меня морочишь.
Сказав, я уже знал, что несправедлив к другу. Волшебные существа не владеют магией, поскольку не обладают собственной энергетикой. В сущности, они сами являются плодом магии. Они способны быть посредниками при ее явлении, как, например, гномы, создающие общепризнанные волшебные артефакты, но они никогда не были ее источниками. Они способны лишь брать, и только люди могут отдавать свое.
- Ты любил своего отца? - вдруг спросил Звенигор.
Я изумленно обернулся. Я полагал почему-то, что только я сам здесь задаю вопросы, однако выяснилось, что и саламандра интересуют какие-то аспекты личных отношений.
- Конечно, - искренне ответил я. - Но, понимаешь, я слишком мало его знал. Мне было только шесть лет, когда этот, - я свирепо ткнул пальцем в небо, - потребовал отца в свою Облачную Цитадель. Как ты знаешь, ему не противятся. В сущности, вместо живого отца я знал героя Белой книги. Почти канонизированную легенду.
- Не очень-то дружелюбно ты настроен к Люитену, верно?
- Верно, - жестко обронил я. - Одно время я его бешено ненавидел. Мне казалось, что такая значимая фигура не имеет права быть настолько бестактной, равнодушной и жестокой. Потом… потом мне стало его немного жаль. Звучит глуповато, правда? Но я думал, что его, в сущности, никто искренне не любит. Сильных не любит никто, я имею в виду - таких сильных. Им говорят: "Господи, дай!" И редко кто вспомнит: "Господи, спасибо!" И если он не любит, скажем, человечество, то разве человечество, по чести, не отвечает ему взаимностью? Ну кто способен честно, просто так, бескорыстно, не авансом за обещанные блага, любить бога? Да психология у нас не та!
- Ты все это к нему испытывал?
Я кивнул.
- Ну а потом… Видишь ли, раз он создал небо и землю, тьму и свет, ненависть и любовь, Добро и Зло… Он ведь сделал и все это, - я обвел рукой вокруг себя.
Стрекот цикад на фоне тишины, блаженствующие ящерицы на камнях.
- И как-то незаметно я смягчился к нашему небесному карателю. Мне как-то пришло в голову, что если он вправе осуждать нас, то, наверное, и мы вправе судить его, а это уже какое-то подобие паритета. И кое-что он сделал чертовски здорово, правда?
- Я думаю о Златовере, - сказал Звенигор. - Для меня его слово непререкаемо. Я за него умру и убью. Он - источник моей жизни и моего права на власть. Но… иногда я думаю, что Златовер… не из тех, кто вызывает любовь.
Я обернулся, увидел, что Звенигор, наклонив голову, спрятал лицо, и догадался, что осознание этого факта до сих пор причиняет боль. Я не решился как-то комментировать его. Ситуация настоятельно требовала перемены темы на более легкомысленную.
- Звен, а эта ваша текучесть плоти при высокотемпературном воздействии… Я понимаю, это не магия, а физика. Ты любой облик мог бы принять?
Я ждал ответа с некоторым напряжением. Во-первых, я никогда еще не встречал существ, способных к перевоплощению, а во-вторых… Ну, если Звенигор в состоянии сам проектировать свою внешность, понятно, почему он выглядит таким красавчиком. Но саламандр мигом развеял мои иллюзии.
- Перевоплощение происходит в соответствии с жестко заданными параметрами, - объяснил он. - Я имею конкретный, вполне узнаваемый облик в ящеричном варианте, и, будучи человеком, тоже не мог бы выглядеть по-другому.