- Ничего смешного, Леша. Птицам действительно можно. Есть даже особые птицы, древние греки называли их "психопомпы". Переносчики душ. Обычно это воробьи… ну, или, скажем, голуби.
- Ясно, - Алексей посмотрел на часы, хотя толку от них здесь было пока немного. - Вообще, поздно уже, Юра.
- Спать? - археолог зевнул.
- Ага. Я бы придавил пару часиков.
- Отбой! - приказал Алексеенко, словно услышав его слова. - Долохов, Викулов - в караул.
* * *
Алексей остановил бег и поднял голову. Над ним плыло низкое небо, забитое облаками плотно, словно ватой под Новый год. Небо здесь было… другим. Алексей помедлил, проверил, как затянуты ремни протеза.
Другое небо. Чужое небо.
- Пусть я убит, пусть я убит под Ершалаимом, - негромко пропел он. Выпрямился, поправил автомат - плечо уже изрядно оттянуло, и снова перешел на равномерный бег. Алексей спускался вниз, к берегу реки. Там надо будет перейти на другую сторону, а, может быть, даже пройти вверх по течению, чтобы сбить погоню со следа.
Он оглянулся, но бородатых людей с копьями нигде не было видно.
- Пусть кровь моя досталась псам, - снова затянул Алексей. Монотонный напев помогал держать темп.
Орлы шестого легиона,
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Группы больше не существовало. Примета сработала, черт ее побери, подумал Алексей. Приметы всегда срабатывают…
Кто бы это ни сделал, сделано было чертовски быстро - и одним холодным оружием. Часовые умерли первыми. Археолог Юра застыл, открыв рот. Алексей снова увидел его детское лицо. Из груди археолога торчало огромное древнее копье. Германцы, голые по пояс, длинноволосые, бродили по лагерю и добивали уцелевших. Вот они какие, древние варвары, носители мертвого уже полторы тысячи лет языка…
Алексей видел, как Долохова привязали к дереву и древняя старуха перерезала выпускнику академии ГБ глотку. Кровь потоком хлынула в деревянную чашу. Да, к такому на кафедре "истории КПСС" не готовили, пожалуй.
Судя по знакомым словам (вот и пригодился готский), группе не посчастливилось забрести в священную для местных рощу. Алексей, которого странное чувство разбудило посреди ночи и погнало в темноту, молча наблюдал за происходящим. Из всей группы в живых остался только он. Насмешка судьбы. Однорукий псих с проблемами адаптации в коллективе остался без коллектива. Ха - ха. Ха - ха.
Алексей облизнул пересохшие, растрескавшиеся губы и захрипел:
Орлы шестого легиона,
Орлы шестого легиона
Все так же реют в небесах.
Дурацкая песня привязалась. Он спустился к реке, зашел в воду по колено. Наклонился и зачерпнул ладонью. С жадностью, захлебываясь, выпил. Еще. Утолив жажду, умыл лицо, достал фляжку и набрал воды про запас. Что ж… придется начинать жить здесь, в начале тысячелетия.
Только сначала надо разобраться с теми, ночными налетчиками. Я псих? Пожалуй, что и псих. Но псих с проблемами адаптации в коллективе отомстит за свой коллектив. Так будет… забавней.
А еще забавней будет выполнить задачу, перед этим коллективом поставленную.
Алексей выпрямился. Пора идти.
Полоска по горизонту наполнилась кровью, словно руки полощешь после разделки оленьей туши. Вдалеке занимался рассвет. Утро.
Глава 1. Разговоры с живыми
9 год н. э., Римская империя, провинция Германия
Орел реет над легионом.
Первые лучи рассвета отражаются от золотой птицы, бегут по главной площади лагеря. Над серыми рядами палаток встает солнце…
Неровное и красноватое, словно потемневший от времени медный чан.
Часовой на башенке дернулся и открыл глаза. Сердце бешено стучало. Уфф, не спать! Наказание за сон на посту - смерть. Может, в мирное время и в другом легионе он отделался бы плетьми, но здесь, в проклятой богами варварской Германии…
Часовой сглотнул. Лучше об этом не думать. Префект лагеря Эггин - суровый и жесткий солдат, он ошибок не прощает. Вот новый командир легиона - другое дело. Он губить хорошего воина не станет… наверное.
Часовой поежился. Поле за пределами лагеря, вытоптанное тысячами ног легионеров, лежало пустое и мертвое, как равнины загробного мира. Тьфу, тьфу, тьфу, как бы не накаркать. Вдалеке темнел лес - огромная масса колышущейся зелени. Некоторые деревья, несмотря на теплую для начала осени погоду, успели пожелтеть. Готовятся к зиме, что ли? Германия, что тут скажешь.
Варварская Германия.
Часовой повел плечами. Два года как легионы стоят за Рением. Казалось, все спокойно, варвары утихомирились. Если бы! Прежний легат водил дела с германцами, "гемами". Хороший был легат, ничего не скажешь… но слишком верил варварам. Теперь у Семнадцатого легиона новый командир, к тому же - родной брат прежнего. Гемы и его хотели убить, подослали двадцать человек, а легат их в капусту нашинковал.
Хорошая штука капуста, кстати.
Вкусная.
Ходят слухи, Гай Деметрий Целест раньше выступал на арене. Сражался с лучшими гладиаторами Рима. Но затем Август отправил его в Германию, на место прежнего легата.
Принцепс сказал: если умеешь драться, делай это там, где это пойдет на пользу Риму…
Ну, или где варваров много.
Теперь этот легат - гладиатор здесь.
Светает. Серые ряды палаток затапливает розово - золотистым сиянием. День солдата начинается с первыми лучами солнца. По главной улице лагеря шествует центурион. Его легко узнать по гребню на шлеме - отчего издалека голова кажется намного больше человеческой.
Правда, мозгов там маловато, ну, так это ж центурион! Часовой хмыкнул. Центурион, словно услышав его мысли, поднял взгляд. Часовой поспешно отвернулся - сделав вид, что рассматривает дорогу, ведущую к лесу. Обычно по ней ездили за дровами для легионных пекарен, кузен и лагерных костров…
Сейчас дорога была пуста.
Ветер донес запах дыма и пригоревшей пшенки. Часовой сглотнул слюну. Сейчас бы каши - парящей, горячей как вулкан, с медом и сыром. И заправить оливковым маслом. Кра - со - та. "О чем я думаю?!" Часовой заставил себя выпрямиться. Так, не спать, не спать! Скоро смена… скоро, уже скоро… стук копыт… смена… смена…
Смена.
- Заснул! - его толкнули в плечо. - Эй!
Часовой вскинулся. Рядом - напарник. Улыбается кривым от шрама ртом.
- Смотри!
Они наблюдали, как суетится тессерарий, караульный офицер; как открываются главные ворота, чтобы выпустить из лагеря вереницу всадников.
Копыта стучат по дороге. Всадники пускают коней рысью. Судя по пурпурным плащам, всадники - это преторианцы из личной когорты Августа. Здесь, в Германии, они приставлены только к самым важным "шишкам".
На одном из всадников - белый плащ. Этот человек - точно не преторианец.
Через некоторое время всадники исчезают за поворотом.
Туман плывет над дорогой, изгибается бесшумными, тягучими волнами. Опускается на лагерь, на лес вокруг, на дремлющую гладь реки…
- Кто это был? В белом? - спросил часовой. Напарник лениво почесал толстую мозоль на подбородке - от ремешка шлема. У каждого из легионеров есть такая отметина. Это еще вернее, чем татуировка "ЛЕГИОН~НАША~РОДИНА", выдает "мула".
- Не узнал, что ли? Это же новый легат!
- Я думал, он малость повыше, - признался часовой. - Как думаешь, зачем он здесь?
Напарник пожал плечами.
- Хмм. Мстить, небось, приехал. Кто ж их знает, этих патрициев? Вот ты бы что сделал, если бы гемы у тебя брата убили?
Часовой задумался.
- Женился бы на его вдове, - сказал наконец. - Красивая баба.
- Вот! А он тут гемов убивает. Странные они люди, эти патриции. Кстати, о странном. Перекинемся в "дюжину"?
Дуодецим - одна из любимых игр в легионе. Популярней только обычные кости.
Часовой почесал локоть, шею. Проклятые германские комары!
- Ну… можно.
- Правда, ты мне с прошлого раза четыре асса должен, - напомнил напарник.
Сын собаки! Часовой от возмущения проснулся окончательно.
- Иди ты к воронам! Все я тебе отдал!
- Это ты сейчас так говоришь… кодекс.
- Сам ты кодекс! Ну, отдал… или отдам. Какая разница? Все равно они уже твои.
Против такой логики напарнику возразить было нечего. Он поболтал в воздухе деревянным стаканчиком для "костей" - защелкало, застучало. Приятный звук - особенно для азартных ушей…
- Ну что решил? Сыграем?
Молчание.
- Давай, - обреченно махнул рукой часовой. - Эх! Была, не была… отыграюсь!
* * *
Негромко стучат копыта.
Я слышу крики и музыку. Жеребец поводит ушами, фыркает.
- Тихо, мальчик, тихо, - я похлопываю его по мокрой шее. - Мы уже приехали.
В кончики пальцев отдается каждый удар огромного лошадиного сердца.
У входа в дом стоят, вытянувшись по струнке, рослые преторианцы. Я киваю, спешиваюсь, бросаю поводья мальчишке - рабу. Прохожу в вестибул, затем - в атриум. Зажмуриваюсь. Ослепляющий после вечерних сумерек свет. Запахи горящего воска, жареного мяса, рыбного соуса и разгоряченных тел…
От перезвона кимвал, пения флейт, стона кифар голова идет кругом.
Атриум полон народа. Полуобнаженные рабыни разносят напитки, рабы бегают с блюдами, гости в гражданских тогах беседуют с гостями в военных туниках. Римляне традиционно держатся подальше от германцев. Красные отсветы вина в стеклянных чашах режут глаза…
Гааа. Гааа. Гул вокруг, плотный, словно из войлока.
Я пробираюсь сквозь толпу.
На меня тут же наскакивает кто‑то смутно знакомый. Римлянин.
- Легат, вы здесь! - жмем запястья, словно давние друзья.
- Рад видеть, - говорю я сдержанно. "Кто это, Дит побери?".
Через голову собеседника я замечаю в толпе коренастого человека в военной одежде. Солдатская выправка. Волосы точно присыпаны солью. На затылке - толстый шрам. Это Нумоний Вала, командир Восемнадцатого легиона. Он поворачивается, и мы учтиво киваем друг другу.
Нумоний Вала приближается. Суровым солдатским шагом.
- Легат, - говорит он.
- Легат, - говорю я.
- Слышал, ты убиваешь гемов, Гай? - Нумоний внешне невозмутим, но в глубине его темных глаз тлеет улыбка.
- Слухи… хмм, сильно преувеличены.
- Правда? Неужели вы хотите меня разочаровать, легат? - спрашивает Нумоний насмешливо.
- Конечно, хочу, - говорю я. - Если вы не против, легат.
Нумоний Вала смеется - я вижу его неровные зубы.
Германцы как‑то странно косятся в нашу сторону. С уважением и с опаской.
- Так ты убил тех гемов? - уточняет Нумоний.
Отрицать бессмысленно.
- Да.
- Сколько их было на самом деле?
- Шестеро. Против двоих - со мной был один из моих центурионов.
- Ты честен, - Нумоний удивлен. - Ты мог бы увеличить число убитых германцев до сорока или до сотни - с легкостью. И тебе бы поверили - потому что хотят верить. Но ты этого не делаешь. Почему?
Пауза.
- Я не хочу быть героем.
Нумоний Вала смотрит на меня с прищуром - как на породистого жеребца, что из принципа не желает размножаться. Хотя кобылы уже приведены и жаждут…
- Ты когда‑нибудь плавал на корабле, Гай?
- У меня брат - командир триремы.
Словно это важно - кто мой брат.
- Его же убили?
Я сжимаю зубы.
- Другой брат, младший. Квинт. Он служит на флоте.
- А! - говорит Нумоний Вала. - Прости, Гай. Знаешь, что я думаю по этому поводу? - он кивает в сторону веселящихся германцев.
- Я слушаю.
- Эти варвары, гемы… - легат делает паузу. - Ты когда‑нибудь видел, как ловят акул? Чтобы поймать акулу, ее нужно приманить - опустить в море кусок мяса, и чтобы кровь пошла по воде.
Акулы всегда приходят на запах крови.
А теперь смотри, что у нас происходит с германцами…
Мы кормим акул сырым мясом - голыми руками. И надеемся при этом сохранить пальцы целыми.
Они не слижут кровь у нас с пальцев. Нет, Гай. Это не дворовые собаки. И не кошки. И даже не рабы. И уж точно не союзники. Это - убийцы.
Они появляются из темноты - бесшумные, быстрые. Убивают и уходят на глубину. А вода окрашивается кровью.
Что, в свою очередь, приманивает других акул.
Нумоний Вала некоторое время молчит, затем продолжает:
- Какой союз может быть у человека и акулы?
- Гастрономический, - говорю я.
Легат Восемнадцатого смеется.
- Тише! - окликают нас. - Он идет.
* * *
У каждого праздника есть план.
Каждый человек на своем месте: кто‑то гость, кто‑то раб, подающий фрукты или полотенце, кто‑то обнаженная нумидийская танцовщица с лиловой от света факелов грудью…
Кто‑то хозяин.
Тишина. Преторианцы мощными телами раздвигают толпу. Голоса стихают, музыки больше нет. Ждем.
Наконец, он появляется. Белоснежная тога с широкой пурпурной полосой. Лицо блестит, волосы уложены по последней римской моде. Кажется, я даже чувствую запах раскаленных щипцов для завивки…
Публий Квинтилий Вар, правитель беспокойной провинции Великая Германия, обводит толпу взглядом.
Молчание.
Губы пропретора растягиваются в улыбку. Он поднимает руку:
- В консульство Мессалы Волеза и Цинны Великого наш повелитель, первый сенатор, Отец Отечества и император Цезарь Август вынес на решение сената вопрос о создании новой провинции - Германии. Великой Германии! Которой ныне управляю от имени принцепса я, скромный и недостойный Публий Квинтилий Вар.
Аплодисменты. Если бы гости могли, они бы топали ногами…
Бух, бух, бух.
О, уже топают.
Болтун. Будь у меня выбор, я бы послушал флейтистов. Или посмотрел на танцовщиц.
- Рим пришел на эти земли навсегда. Великой Германии процветать! Да будет на то воля богов, Квирина, Юпитера и Весты, а так же, - Вар делает почтительный жест в сторону бронзовой статуи, глядящей на нас из глубины кабинета, - самого Божественного Августа!
Аплодисменты. Возгласы одобрения.
Вар, несмотря на бодрость слов, выглядит осунувшимся и больным. Насколько я знаю, пропретор больше не пьет вина. Под видом дара Бахуса ему подают воду из целебного источника, подкрашенную отваром шиповника…
Я перевожу взгляд на римлян - в основном они довольно чахлые. Климат Германии не щадит моих соотечественников.
Напротив - германцы выглядят настолько здоровыми, словно собираются жить вечно…
Сволочи.
Раб подносит Вару стеклянную чашу с "вином". Вар выплескивает немного жидкости на пол и поднимает чашу над головой:
- Пью за это!
Все пьют.
- Но не будем о серьезном! - продолжает Вар. - Сегодня первый день Патрицианских Игр, так же называемых Театральными. Значит, вечер должен закончиться хорошим представлением!
Я киваю. Посмотрим, что нам приготовил Квинтилий Вар.
- А вот и мой сюрприз, - говорит он.
- Расступитесь! Дайте пространство! - Преторианцы раздвигают толпу. - Расступитесь! Расступитесь!
Квинтилий Вар улыбается. Я смотрю, затем пожимаю плечами.
Интересное, однако, у пропретора Германии представление о театре…
* * *
Когда‑то бог - кузнец Вулкан - или, как его называют греки, Гефест - сделал людей из глины. Хорошо сделал, с чувством, с толком, с расстановкой. Мастер. Но чего‑то не хватало…
Люди были красивы, но мертвы.
Прекрасные оболочки без души.
И тогда титан по имени Прометей похитил огонь, чтобы вдохнуть в людей жизнь…
И был наказан. Отец богов Юпитер приказал приковать смутьяна к скале, и каждый день прилетал орел - клевать печень Прометея. А утром она снова отрастала. Как новенькая. Чтобы продлились эти мучения целую вечность. Так задумал великий Юпитер…
Но самое главное: со скалы открывался прекрасный вид на все человечество.
Чтобы наивный, прекраснодушный, мечтательный Прометей наконец понял, что натворил.