Пацан сперва удивился, а потом решительно мотнул головой:
– Не-а, чего-то неохота.
– Тогда тоже не буду, – спрятал я пачку в карман. – В школу уже этой осенью?
– Ну.
– Хочешь?
– Не-а, походу такая же тоска.
Это кому как, подумал я. И уточнил, выдерживая всё тот же развязный стиль общения:
– Стало быть, забьёшь на школу?
– Куда я на фиг денусь, – ответил юный реалист и деланно-громко, явно кому-то подражая, вздохнул с оттяжкой. Однако печалился недолго, уже в следующий миг ухватился за поперечную балку и повис на ней, словно шимпанзе. Качнулся раз-другой и поинтересовался: – А чего это вы со мной, как с взрослым?
Пожав плечами, я подумал недолго и постарался честно объяснить:
– Ты только что плюху словил, но не захныкал и психовать не стал. Выходит, понял, что получил по заслугам. Осознание содеянного присуще взрослым, поэтому и разговариваю с тобой соответственно. Не хочу сюсюканьем унижать. Просекаешь?
– А фигли, – ответил пацан. Ловко спрыгнул на дощатый пол и. отряхивая руки, спросил делово: – Что у вас там за тема-то?
Вытянув из внутреннего кармана пиджака лист с заготовкой эрзац-пантакля, я разгладил его на коленке:
– Рисовал такое?
– Рисовал, – мельком глянув на рисунок, ответил пацан. А затем так же легко добавил: – Все рисовали.
– С чего-то срисовывали?
– Зачем? Так.
– "Так" – это как?
– Из головы.
Версия о кем-то наведённом на детей мороке стала проявляться всё отчетливее.
– Хорошо, – сказал я. – Из головы, так из головы. А ты, Паша, знаешь, что это такое?
Стрелял я наугад, без надежды на точное попадание, но пацан вдруг уверенно заявил:
– Знаю, конечно. – Выдержал многозначительною паузу и с важностью великой добавил: – Но это тайна.
– Понимаю, – сказал я уважительно. Огляделся по сторонам, будто проверяя, не подслушивает ли нас кто, и начал подкатывать: – А со мной не поделишься? Позарез нужно знать. Для дела одного важного. А?
– Ну-у-у… – замялся пацан поначалу. Но затем желание подержать реноме взрослого человека переселило в нём стремление соблюсти обет, и он решился: – Побожитесь, что никому не скажите.
Приложив руку к груди, я торжественно произнёс:
– Даю слово, что никому не раскрою того, что сейчас услышу. – Потом постучал кулаком по лавке. – А если нарушу своё слово, пусть засохнут мои руки-ноги, как засохло это дерево.
Поклялся вот такой вот страшной клятвой, причём вполне искренне, и превратился в одно большое ухо.
Мальчишку моя непритворность удовлетворила целиком и полностью.
– Это схема тарелки летательной, – выпалил он. – В смысле летающей.
Мне стоило немалых усилий сдержать улыбку.
– Тарелки?
– Тарелки.
Я посмотрел на лист, повертел его так и сяк.
– Думаешь?
– А вы приглядитесь, – посоветовал пацан. – Тарелка же. Пришельская тарелка. Пришельцы схему всем-всем детям в голову скидывают, чтоб потом тоже, когда вырастут, могли летать. По космосу. Как и они.
– Сам догадался?
– Не-а, Димка Зотов. Сказал, станет взрослым, разберётся. Оторвёмся тогда.
– Красиво, – не мог ни восхититься я.
– Что "красиво"? – не понял пацан.
– Красивая гипотеза, говорю.
– Думаете, гоню?
– Вот ещё. Зачем? Сам когда-то в Деда Мороза верил.
– Я в Деда Мороза не верю, – запальчиво сказал пацан. – А в пришельцев верю.
– А слабо прямо сейчас эту схему нарисовать? – подначил я.
– Не-а, не слабо.
Пока я лез в карман за блокнотом, Павлик уже нашёл какую-то щепу, перебрался через перила и стал выводить магический знак на притоптанной у фундамента земле.
– Всё, хорош, не надо дальше, – остановил я его, когда, нарисовав аккуратные круги и прочие фигуры, приступил он к крючковатым буквам. – Похоже, действительно у тебя эта схема пропечаталась в голове.
– Я ж говорю, – горделиво произнёс Павлик. Отбросил щепу в сторону, отряхнул руки, а потом прищурился лукаво: – А вы специальный агент? Да?
– Нет, не агент, в частном порядке интересуюсь всяким таким, – поспешил уверить я. Затем, не давая пацану развить тему, пожал ему на прощание руку и сказал: – Спасибо тебе, Паша, за помощь. Большое спасибо. Только ты воспитательницу впредь, пожалуйста, не обижай. Взрослый ведь. Хорошо?
Не дожидаясь ответа, выбрался из беседки и быстрым шагом направился к уже затеявшей игру в "ручеёк" Веронике. Павлик было увязался следом, но потом приметил огромного махаона на ухе фиолетового бегемота, воскликнул восхищённо:
– Ну ни фига ж себе зверюга!
И поскакал ловить.
Бросив на него взгляд через плечо, я подумал: вот же как странно порой бывает на белом свете. Необходимо срочно избавлять детей от тёмной мути, а у некоторых, особо одаренных из них, от этой мути праздник на душе. Нет, серьёзно, разве не является праздником ожидание удивительного события, что откроет тебе однажды дверь в загадочный нездешний мир? Как по мне, так является, конечно. Ну и как, спрашивается, лишать этих маленьких смышленых людей такой радости? Чёрт его знает. Видимо, как обычно. Сожалея умом, но не дрогнув сердцем.
Отозвав Веронику в сторону, я сообщил ей тихо, как сообщник сообщнику:
– С Павликом поговорил, и кое-что выведал. Теперь мне нужно внутри здания осмотреться. Скажите, где вход в помещение вашей группы?
– Вон там, – махнула девушка рукой в сторону лестницы, ведущей на второй этаж блока. – Только там заперто сейчас, а ключ у Нины. Она сейчас у методиста. Пойду найду.
– Не нужно, – удержал я её за руку. – Чем меньше людей вовлечено, тем оно проще.
– А как же вы тогда внутрь попадёте?
– За это, Вероника, не волнуйтесь. И вот ещё что. Если вдруг влипну, а такое вполне может случиться, ведите себя, как Родина-мать по отношению к запалившемуся сыну-разведчику.
– Это как?
– Делайте вид, что меня знать не знаете. Ясно?
Девушка промолчала.
– Ясно? – повторил я.
– Ясно, – кивнула Вероника.
И в следующую секунду я уже топал бодрым шагом в подсказанном направлении.
Открыть дверь никакого труда не составило, Ключ От Всех Замков, подаренный колдуном Лао Шанем, у меня всегда при себе. Две секунды, и уже внутри.
Через раздевалку, где вдоль стен стояло два десятка разноцветных шкафчиков, я попал в короткий коридор с несколькими застеклёнными дверьми. За первой из них оказалась игровая комната. Она выглядела настолько богато, что походила на игрушечный отдел "Детского мира": много мягких зверушек, с полдесятка конструкторов разных типов, целый парк автомобилей, куклы с кукольной мебелью и – о, чудо! – всамделишная детская железная дорога. Много чего в этой комнате было интересного, однако ничего такого, что было бы заряжено волей безответственного колдуна, мой Взгляд не обнаружил. Покружив немного по комнате, я вернулся в коридор и направился к следующей двери. Оказалось, что это дверь в спальню. И тут я колдовской гоги не нашёл. Потом осмотрел комнату для занятий и столовою. И ту и другую – безрезультатно.
Вернувшись в коридор, встал у короба с пожарным шлангом, раскрылся полностью и, в надежде на то, что трикстер в данную минуту находится в здании, попытался выявить хоть какие-нибудь магические токи. Очень старался, но никаких признаков живого колдовского воздействия не почуял. Чего нет, того нет. Зато почувствовал страх. Вернее не почувствовал, а уловил. Так будет правильнее, поскольку почувствовать можно и свой страх, а уловить только чужой. А это был чужой страх. Волны его были едва различимы, но они улавливались и, поскольку исходили от кого-то, кто обладает Силой, улавливались стабильно.
Ради эксперимента, я прошёл по коридору до спальни. С каждым шагом волны гасли на какую-то малость. Когда вернулся к коробу, они достигли прежнего уровня. А когда приблизился к служебному ходу во внутренние помещения, они заметно усилились. И тогда я решил сыграть в игру "горячо-холодно". Стараясь не сбиться с эмпатического ментального настроя, вышел на лестничную площадку, миновал зал для музыкальных занятий и, запрыгнув на перила, скатился против направления волн на первый этаж. А вот там, к великому сожалению, всё сразу пошло наперекосяк.
Сначала наткнулся на уборщицу – грузную, с неказистой фигурой женщину средних лет. С моим феерическим появлением, она перестала размахивать шваброй, и насторожено прищурила правый глаз. Обычно – уж мне ли пожившему об этом не знать – подобный прищур ничего хорошего не сулит. Упреждая возможный выпад, я изобразил улыбку рекламного идиота, открывшего для себя йогурт "Дониссимо", затем прижал палец к губам – тсс – и, покуда не опомнилась, быстро прошмыгнул в боковой проём. В результате столь резвого манёвра оказался в самом начале длинного, не менее тридцати метров, коридоре, где сильно пахло чем-то горьковатым. Втягивая воздух носом, я лишь через несколько шагов сообразил, что на здешней кухне, видимо, сбежало-подгорело молоко. И тут же сам попал из огня да в полымя: выйдя в коридор из двери по правой стороне, дорогу мне преградила солидная, ухоженная дама с высокой причёской, пышной грудью и волевым подбородком.
– Вы кто? – строго спросила она, когда я от неожиданности выпалил "здрасьте".
– Я? Секундочку. Сейчас.
Сунув руку за пазуху, я сделал вид, что собираюсь вытащить некий документ и раскрыть с его помощью своё инкогнито. На самом деле тянул время, чтобы выбраться из состояния открытости и сосредоточиться для отдачи Силы. А когда сумел (ушло у меня на это бесконечных три секунды), произнёс на развязный манер заклятие, передающее моё пожелание практически открытым текстом:
Не мешай мне, будь любезна,
Отыскать того во мраке,
Кто в объятьях чёрной бездны
Чертит тягостные знаки.
Сделал всё, как положено, и, проявляя постыдное самомнение, небрежно повёл рукой: отойди-ка, тётя, в сторону, не стой на пути у героя геройского. Да, вот так вот – кыш, кыш. Будто от назойливой мухи отмахнулся. Однако ж – вот тебе и на! – дама и не подумала подчиниться. Моё магическое воздействие никак, абсолютно никак на неё не подействовало. И уже в следующий миг, заглянув в зелёные с поволокой глаза, я сообразил почему. Объяснялось всё просто: меня опередили. Да-да, суровая эта дама уже была заморочена, причём капитально заморочена, а один из ключевых законов практической магии "Замороченного не заморочишь" пока ещё никто не отменял.
– Что вы мне тут цирк устраиваете?! – выпучив от негодования свои красивые глаза, воскликнула дама. – А ну прекратите немедленно! Кто вы, спрашиваю, такой?
На крик из какого-то подсобного помещения выплыла дородная повариха в накрахмаленном колпаке. Вынула изо рта огрызок моркови и сразу вмешалась:
– А что случилось, Гертруда Васильевна?
– Посторонний на территории, – сказала заведующая таким тоном, каким четырёхзвёздные генералы в американском кино роняют фразу, предшествующую объявлению общей тревоги.
Во избежание ненужной суеты, я поднял руки вверх:
– Всё-всё, уже ухожу.
Но, увы, спокойно ретироваться не получилось.
Попросту не дали.
– Нет уж, нет уж, давайте разберёмся, – грозно промолвила Гертруда свет Васильевна и попыталась ухватить меня за рукав.
Отступив на шаг, я оглянулся. Путь назад уже отрезала уборщица, и вид у неё был самый решительный. Во всяком случае, швабру она держала так, как обычно держат бейсбольную биту.
Если путь к отходу отрезан, подумал я, имеет смысл прорываться из окружения через линию фронта. Причём в данном конкретном случае прорываться деликатно, то есть без чрезмерного насилия. Как никак передо мною женщины, к тому же ни в чём неповинные женщины. С кулаками на безвинных женщин нельзя. Как-то не здорово это.
Подумал так, крякнул – эх, была не была, – и пошёл на прорыв.
Ухватил крепко-накрепко Гертруду Васильевну за протянутую ко мне руку и с лихостью перца, исполняющего элемент зажигательного танца ча-ча-ча, закружил партнёршу на месте. Сперва она поддалась моему напору и даже неожиданно легко поддалась, но через несколько оборотов опомнилась, охнула и очень противно завизжала. Оставив её на произвол сил инерции, я галантно шаркнул ножкой и, отвесив полупоклон, резко рванул вдоль по коридору.
В начале пробежки убрал обманным движением принявшую позу сумоиста толстуху-повариху вправо, а сам с криком "Лыжню!" благополучно проскочил слева. Увернулся от пущенного в спину морковного огрызка, добежал до конца коридора и, оттолкнувшись от стены, повернул направо. А через несколько метров – налево. Там малость заметался: навстречу, широко расставив локти, шёл мужик с лотком буханок. Затормозить я уже никак не мог и, казалось, неминуемо столкнёмся. Но, слава Силе, обошлось. Разминулись. Мужик вовремя поднял свою ношу, а я нагнулся. Дальше уже до самого выхода мне препятствий никто не чинил. Нёсся на всех парах, и чуть было не влетел с крыльца в раскрытое нараспашку чрево фургона с надписью "Хлеб".
Минут через пять, когда уже сидел в машине, ко мне подошёл помятого вида и непонятного возраста мужичок в пятнистых военных штанах и оранжевой спецовке.
– Это-то, – сказал он, сунув обветренное лицо в окошко. – Ты того бы. Отъехал бы отседова, земеля.
– Чего это вдруг? – изумился я.
Он махнул в сторону детского сада.
– Это-то, заведующая ругается шибко.
– А ты кто такой?
– Так это-то, дворник.
– Ну так передай своей заведующей, дворник, что нахожусь вне зоны её юрисдикции.
Дворник захлопал глазами.
– От оно как! Послал, стало быть, ты её?
– Ну, типа того, – кивнул я.
– Так это-то, земеля, она ж ментов того-самого.
– Думаешь?
Дворник убеждённо кивнул:
– А то как же. – И присовокупил по секрету: – Курва же.
Произнёс он последние слова с таким знанием вопроса, что я ему поверил и тут же завёл мотор.
Далеко, разумеется, не поехал, завернул за угол ближайшей пятиэтажки, припарковал машину возле первого подъезда и оттуда стал наблюдать за подступами к детскому саду. Ну а пока суд да дело привёл, дымя под джазовую FM-волну одной сигаретой за другой, мыслишки в порядок.
Выходило, что знаю на данную минуту уже прилично. И хотя известных по этому делу фактов было пока немного (чтобы сосчитать хватило бы пальцев одной руки), но зато какие это были факты. Некий человек, обладающий Силой, свил себе в гнездо в детском садике номер сто девяносто семь – это раз. Баловник сей беззастенчиво морочит маленьких детишек в своих личных целях – это два. Он мужчина примечательной внешности – это три. Ему покровительствует заколдованная им дама-заведующая – это четыре. Он чего-то или кого-то очень сильно боится – это пять. Разве всего этого мало? Как по мне, так достаточно. Вполне достаточно, чтоб сделать следующее умозаключение: судя по всему, предстоит мне потягаться с напуганным, явно загнанным в угол, а значит, донельзя озлобленным колдуном, который к тому же не особо стесняет себя в выборе средств. Такие вот дела. Особой радости по этому поводу я, конечно, не испытывал, но и мандража тоже. Скорее азарт.
Меж тем родители уже начали потихоньку полегоньку разбирать своих отпрысков из детсада по домам. Сначала одна гражданка сына забрала, потом другая – дочку, а где-то с семнадцати сорока уже повалили толпой. Казалось, вот-вот всё закончится, вот-вот схлынет, но нет, тянулись ещё долго, и Вероника вышла только в восемнадцать двадцать. К тому времени у меня уже все сигареты закончились.
Приметив девушку, я выехал на дорогу и покатил навстречу.
– Знатный вы переполох учинили, – сказала Вероника, когда я остановился и вышел из машины. – Надеюсь, не напрасно?
– Нет, представьте себе, не напрасно, – уверил я девушку. – Кое-что прояснилось. И в связи с этим один вопрос. Скажите, Вероника, а у вас в коллективе много мужчин?
Она удивлённо вскинула брови:
– Мужчин? – И, не задумываясь, выпалила: – Вообще-то, ни одного.
Я погрозил ей пальцем:
– Ох, не заливайте, Вероника.
– Я не заливаю, – заявила девушка сгоряча. Но затем подумала и исправилась: – А! Ну да, Ефим Ефимыч, дворник наш. Он же и сторож.
– А ещё?
– Всё, больше никого.
– А разве Ефим Ефимыч каждую-всякую ночь сторожит? Не верю. Так не бывает.
– Нет-нет, конечно, не один. Ещё его жена, Анна Семёновна. И ещё одна женщина. Как её зовут, я не знаю.
Поблагодарив девушку за ответ, больше ни о чём я её расспрашивать не стал, развёл руками и сказал:
– Ну что ж, Вероника, не смею больше задерживать. К сожалению, подвезти не могу, пока ещё не всё тут осмотрел. Дождусь, когда все уйдут, и вновь попробую.
– Ох и долго же вам ждать придётся, – посочувствовала она. – Гертруда Васильевна часто до девяти задерживается. А бывает что и до десяти.
– Вот как, – изумился я. Мигом внёс изменения в план и сделал приглашающий жест: – Тогда садитесь. Раз так, я сюда позже вернусь.
В ответ на моё предложение Вероника энергично замотала головой:
– Нет-нет, спасибо, я пешком. Мне тут рядом.
Я бы её, конечно, уговорил, но мысли мои, как раз в этот момент резко переключились на иное. Мимо прошёл паренёк с бутылкой пива "Миллер" и я, провожая его рассеянным взглядом, неожиданно озаботился: а как там, интересно, дела обстоят у моей влюбившейся в не понять кого помощницы? Вспомнил вот так вот невзначай о Лере, а затем сам себе удивился: чего это я вдруг? Но тут же и сообразил, какая именно цепочка ассоциаций сложилась в голове. Простая цепочка. Очень простая. Даже элементарная: пиво "Миллер" – Эрнест Миллер Хемингуэй – свитер грубой вязки – молодой человек с красивым именем Никита.
Какая-то тревожная неясность всё-таки изначально затаилась и свербела в моей душе на счёт этого художника, чуть-чуть литератора и вроде как путешественника. Сформулировать на вербальном уровне причину этого жу-жу-жу я не мог, но не мог просто так от него и отмахнуться. Более того, как раз невозможность выразить словами это мутно-смутное беспокойство больше всего меня, пожалуй, и напрягала.
Великий Неизвестный заметил однажды по какому-то известному только одному ему поводу: "Нет ничего глупее, чем обманывать самого себя". Точно. Так и есть. Глупо. Вот и решил я – хватит, сколько можно – больше себя не обманывать. Торопливо распрощавшись с Вероникой до встречи при лучших обстоятельствах, забрался быстренько в машину и на всех парусах полетел к месту свидания известной мне девушки-сироты и возникшего из виртуальной пустоты сказочного принца.
Тревожился, спешил, подгонял сам себя, но в глубине души всё-таки надеялся, что треволнения мои напрасны, что в основе их перевозбуждение нервной системы на почве давешних ночных бдений. Лишь это, исключительно это и ничего более.
Зря надеялся.
К восемнадцати тридцати, конечно же, не успел. Когда, оставив машину на стоянке у драмтеатра, подбежал к расположенному неподалёку от памятника Ленину газетному киоску, было уже без десяти. Ни Леры, ни её нового знакомого не увидел. Подумал: всё, опоздал. Но оказалось, нет, ничего подобного. Лера – вот же умница! – тоже припозднилась. Вышла летящей походкой на благоухающий сиренью сквер как раз в тот самый момент, когда я расстроенный уже решил оставить свой наблюдательный пост.