– Оберштурмфюрер, – голос исполина, неожиданно женственный, совершенно не вязался с внушительной внешностью.
– Рад видеть вас в добром здравии, гауптшарфюрер! – ответил Шеффер, – Герман, это Сигрид Унгефух, личный поверенный доктора Гильшера! Прошу любить и жаловать!
Мужчины обменялись рукопожатиями. Обладая недюжинным ростом, Крыжановский привык смотреть на окружающих сверху вниз, но сейчас, рядом с этим оперным кастратом, почувствовал себя пигмеем. Унгефух не понравился с первой секунды, внушив некую безотчётную неприязнь. Видимо, у Гильшерова поверенного Крыжановский тоже вызвал недобрые чувства.
– В последней радиограмме говорилось, что к экспедиции присоединился один русский. Это – вы? – спросил гауптшарфюрер, разглядывая Германа своими маленькими мутными глазками.
– В Берлине герр Крыжановский прошёл проверку на расовую принадлежность и признан чистокровным арийцем, – вмешался Шеффер. – Так что можете расслабиться, Сигрид, здесь нет русских, а в радиограмме, скорее всего, допущена неточность.
– Доктор Гильшер никогда не допускает неточностей, – процедил Унгефух и, прекратив сверлить Крыжановского взглядом, принялся докладывать Шефферу о морском путешествии и доставке груза.
Герман отошёл в сторону, но до него ещё некоторое время доносился удаляющийся разговор офицеров.
– Герр оберштурмфюрер, что вы привезли для нас? – покончив с докладом, спросил Унгефух.
– Новости не очень радуют, – мрачно сказал Шеффер. – Интеллиджентс Сервис каким-то образом проведал о нашей экспедиции. Уверен, теперь местные власти получили указание вставлять нам палки в колёса. Придётся искать обходные пути…
– У вас есть инструкции? – перебил Унгефух.
– Есть-есть…, – поспешно ответил Шеффер.
– Например? – снова перебил Унгефух старшего офицера.
– Речь идёт о моих инструкциях, гауптшарфюрер, – в словах Шеффера зазвенел металл, и Унгефуху не осталось ничего другого, как только молча щёлкнуть каблуками.
"Это чудовище – весьма неприятный довесок к тому содействию, которое Гильшер оказал экспедиции, – тоскливо подумал Герман. – С ним нужно держать ухо востро".
Между тем, выгрузка шла полным ходом – вереница босых индусов неутомимо сновала по узким деревянным трапам, перетаскивая на пристань тюки и ящики.
– Неужели всё это имущество принадлежит нашей экспедиции, – поинтересовался Герман у возвратившегося Шеффера, который успел уже пообщаться с теми европейцами, что безучастно сгрудились на причале.
– Ну, что ты, дружище, нашего здесь – малая толика. Остальное – для германской дипломатической миссии. Унгефух расставил участников экспедиции на палубе для надзора за грузчиками, иначе можно многого недосчитаться. Так что знакомство с коллегами придётся отложить.
– А это кто? – кивнул Герман на тех, с кем только что говорил Шеффер.
– Дипломаты. Они трудиться не станут, – усмехнулся Шеффер. – Вот что, нам с гауптшарфюрером сейчас предстоит важный визит к давнему знакомому, мистеру Голду, но милосердие не позволяет оставить тебя на попечение этих прощелыг с дипломатическими паспортами, так что отправляйся с нами.
Шеффер подмигнул Герману, выпятил грудь колесом и гаркнул на Унгефуха:
– Гауптшарфюрер, следуйте за мной! Мотор ждёт за воротами.
Видимо, подобное обращение наилучшим образом устраивало гиганта, потому что он безмолвно и усердно зашагал вслед за порывистым начальником экспедиции.
К неудовольствию Шеффера, у автомобиля их встретил один Каранихи – Ева Шмаймюллер отсутствовала. Из слов проводника следовало, что, после очередного произнесённого им комплимента, мэм-саиб отослала его, а сама отправилась в квартал, где располагались закусочные. Герман, которому совершенно не улыбалось находиться в обществе Унгефуха, с радостью вызвался дожидаться девушку. Каранихи подробно объяснил, как добраться до германской дипломатической миссии и, вскоре профессор остался один посреди чужого многоликого города.
Некоторое время он терпеливо сносил мучительный зной, скрыться от которого не представлялось ни малейшей возможности без того, чтобы не удалиться от портовой проходной – места, куда должна была прийти Ева. Вскоре к страданиям от беспощадных солнечных лучей добавилось и мучительное беспокойство за девушку, каковой давно уже следовало вернуться. Герман не знал, как поступить – ждать ли дальше или отправляться на поиски. Наконец, выбрал второе. Но прежде решил заскочить куда-нибудь утолить жажду.
"Чай и специи" – эта вывеска на бенгальском словно магнит притянула к себе профессора, заставив нырнуть в спасительную прохладу чайной, потревожив при этом занавеску из бус, заменявшую входную дверь. Чай здесь, действительно, подавали – прекрасный чай со льдом, но главным предназначением заведения, несомненно, являлись специи – те, что курились в трубках неподвижно застывших посетителей, наполняя помещение ни с чем не сравнимым сладковатым ароматом.
"Опиумная курильня", – опешил Крыжановский, но выбирать не приходилось и, разлепив пересохшие губы, он бросил сновавшему внутри китайцу понятное всем слово: "drink". Китаец молча поклонился и исчез где-то в чреве курильни, а Герман, желая выяснить, не появилась ли Ева, вышел наружу. Увы, прекрасной фройляйн в пределах видимости не оказалось, зато, когда Крыжановский вернулся внутрь, к нему немедленно подступил неприметный незнакомец в песочного цвета чесучовой тройке и соломенной шляпе.
– Мистер Крыжановский, вам привет от мисс Лили, – заговорил он скороговоркой по-английски, а затем добавил по слогам, – Ли-ля.
Герман отшатнулся, невольно делая шаг назад, но незнакомец решил предупредить возможное нежелание профессора продолжать беседу, для чего расстегнул пиджак и явил торчащую из наплечной кобуры хорошо узнаваемую рукоятку "люггера-парабеллума".
– У меня к вам дело, пройдёмте в кабинет, чтобы никто не помешал.
Кабинет оказался уютной комнаткой с желтыми низкими тахтами и таким же низким лакированным столиком. Свисающие с потолка красные бумажные фонарики давали рассеянный мягкий свет.
Устроившись на тахте, незнакомец небрежно скинул шляпу и указал профессору место напротив себя. Из-за ширмы неслышно выплыл китаец и водрузил на стол две трубки с опием, а также вожделенный стакан ледяного чая. Герман немедленно осушил его и знаком потребовал повторить.
– Голд, Ричи Голд, – представился собеседник, потянувшись за трубкой. – Думаю, вы уже догадались, к какому ведомству я принадлежу?
– Конечно, догадался, вы – из английской разведки, – процедил профессор. – Но отчего-то стесняетесь вслух в этом признаться. Не от того ли, что ваше ведомство есть ни что иное, как сборище убийц и предателей?
Мистер Голд явно не ожидал подобного ответа – трубка, которую он после глубокой затяжки вынул изо рта, немедленно, оказалась вновь зажатой зубами. Посидев так мгновение и, видимо собравшись с мыслями, англичанин жёлчно спросил:
– Зачем же столь грубо и безосновательно?
– Как это безосновательно, если из двоих ваших коллег, с которыми свела судьба, один оказался профессиональным убийцей, а вторая…, вторая – циничной предательницей. Да и сами вы только что угрожали пистолетом безоружному человеку.
Англичанин снова затянулся и сквозь дым улыбнулся одними губами.
– Видно, вы новичок в разведке.
– Да я вообще не принадлежу к разведке, – профессор брезгливо отодвинул от себя дымящуюся трубку.
– Бросьте, – прошипел Голд. – Не считайте нас идиотами, если вас не завербовали русские, то немцы точно не преминули это сделать. Да и вся ваша экспедиция – не что иное, как разведывательная операция ведомства Гиммлера. Так что вы по уши увязли в наших делах.
Герман демонстративно пожал плечами. Англичанин намеревался ещё что-то добавить, но осёкся, потому что в кабинете появился китаец с чаем.
– Чего вы от меня хотите? – спросил Герман, когда китаец ушёл.
Голд наклонился вперёд, вперился в собеседника начавшими соловеть глазами и объявил:
– Мы хотим предложить сотрудничество, мистер Крыжановский. Встаньте на нашу сторону – уверяю, жалеть не придётся. Наоборот, если не встанете, то пожалеете, – Голд как бы невзначай, коснулся рукояти пистолета. – Для начала расскажите об истинной цели экспедиции.
– Кто приказал Пендлтону меня убить, вы или Лиля? – вместо ответа поинтересовался Герман, в голове которого набатом грохотали слова криминалдиректора Гюбнера:
"Английская разведка! Английская разведка, они не болтают, они убивают! Они ни с кем не договариваются, а если и заключают договоры, то потом убивают все равно!"
Трубка немедленно прыгнула в рот англичанину.
– Трагическая ошибка, виновные уже понесли заслуженное наказание, – скороговоркой проговорил он после краткого раздумья. – Мы не знали…
– Чего? – воодушевился Крыжановский.
Голд, даром что профессиональный разведчик, в этот момент сделался похож на человека, что сболтнул лишнего. Видимо, над ним незаметно брал власть опий.
– …Того, в каких отношениях вы состоите с мисс Лили, – нашёлся британец после очередного размышления с трубкой в зубах.
– Правда?
– Конечно. Уверяю, теперь всё иначе, чем прежде – нам, британцам, знаете ли, не чужды такие эмоции как сентиментальность и сочувствие, более того, с недавнего времени стала невыносимой сама мысль, что вполне симпатичному русскому профессору может быть причинено зло на чужбине – будь то Германия или Индия.
– То есть, вы хотите сказать, что настали другие времена?
– Совершенно верно, другие времена, вы подобрали очень точное выражение, – обрадовался мистер Голд.
– Так вот вам ещё более точное выражение, – Герман наклонился вперёд и раздельно произнёс по-русски: – Пошёл на х…!
Очевидно, британец вполне понимал родной язык собеседника, потому что не выразил недоумения относительно сказанного, а, по своему обыкновению, поспешил отправить в рот трубку.
Именно этого и добивался Крыжановский. Резким движением он послал вперёд руку и мистер Голд неожиданным для себя образом уподобился факиру-универсалу, потому что проглоченная им невзначай курительная принадлежность вполне сошла бы по размеру за короткую шпагу, а по наличию огня и дыма – за факел. Хоть сейчас бросай прежнее ремесло, раз всё равно в нём ничего не смыслишь, и выходи на улицу зарабатывать фокусами.
Страшно хрипя, незадачливый агент повалился на спину и задёргался в конвульсиях, на пунцовом лице захлопали исходящие слезами глаза.
Герман оттолкнул потянувшуюся, было, к кобуре бессильную руку британца, и отнял "парабеллум". Секунду поразмыслил, что делать с трофеем, затем сунул в карман – пригодится на случай ещё одной встречи с английской разведкой. В следующий момент пара мелких монет звякнула о лакированную столешницу, и вот уже, выпуская Крыжановского наружу, в зной, на входе взметнулись бусы – совсем как та чайка с пристани, что умела брехать по-собачьи.
"Цель экспедиции ему подавай! Я и сам бы её хотел знать!"
Еву Шмаймюллер он увидал сразу, как только покинул нутро "Чая и специй". Девушка как раз усаживалась в повозку рикши – очевидно, вернувшись и не обнаружив коллег, она собиралась отправиться в дипмиссию самостоятельно.
Худосочный рикша жалобно крякнул, когда его экипаж принял в себя ещё одного пассажира, но делать нечего – побежал вперёд как миленький.
– Представляете, я заблудилась в узких улочках, что так похожи одна на другую. Даже пожалела, что выгнала этого несносного переводчика, – жаловалась Ева. – Но почему все меня бросили, почему не стали искать?
– Я так рад вас видеть, – счастливо улыбнулся Герман, – всё время ждал, волновался, уже хотел отправляться на поиски, лишь забежал утолить жажду.
– Правда? – спросила Ева с такой интонацией, что Герман сразу стал ещё счастливее, чем прежде.
Девушка продолжила щебетать, а он держал её за руку и думал о своём. Мысли то разбегались в разные стороны, то чехардой наскакивали одна на другую: "А ведь дядя был прав, когда отмечал мою невероятную способность учиться новому. И это касается не только овладения языками, науками или видами спорта, но и такой штуки как профессия разведчика. Кто бы мог подумать, что, дважды вступив в единоборство с опытными вооружёнными противниками, удастся выйти победителем?! Один раз ещё можно объяснить случайностью, но два…, нет, к чёрту все разведки мира, взять да и влюбиться безумно в эту красавицу, что сидит так близко. Интересно, если сейчас поцеловать – оттолкнёт или ответит…, а если ответит, так что же – попытаться перетянуть её на свою сторону или самому переметнуться к немцам? Да уж, как же, на свою сторону, знать бы точно, где она – своя сторона…"
– Герман, да вы меня совершенно не слушаете, – Ева возмущённо отняла руку и отвернулась. К счастью, долго служить объектом неудовольствия красавицы Крыжановскому не пришлось – рикша скоренько доставил их к дому, над дверью которого красовался красный флаг со свастикой.
Позже, при помощи несметного количества извинений и обещаний стать более внимательным, Герману удалось вернуть себе расположение фройляйн. К этому времени как раз возвратились Шеффер с Унгефухом.
– Как я понимаю, господа, вам так и не удалось повидаться с мистером Голдом? – высокомерно осведомился профессор.
– Почему не удалось? – глупо спросил Унгефух.
– А что, неужели он явился на встречу? – разозлился профессор.
Оберштурмфюрер и гауптшарфюрер переглянулись.
– Помилуй, Герман, похоже, у тебя солнечный удар, – обеспокоено сказал начальник экспедиции.
– Нет никакого мистера Голда. – добавил Унгефух.
– Как нет, а кого же тогда…
Но Шеффер перебил его.
– Мы так называем анонимную ячейку в банке Британской Корпорации, доступную тому, кто знает кодовое число.
Глава 2
Не повод для беспокойства
30 апреля 1939 года. Железнодорожная станция Силигури на границе Бенгалии и Сиккима.
Наконец-то позади тягостный путь к Силигури – южному форпосту Гималаев. Под конец даже пыхтение старенького грузовичка "Фрамо", переделанного для перевозки пассажиров, сделалось веселее. Всю дорогу пришлось молчать: тряска и громыхание запихивали слова назад в глотку, а в деревянное днище колотился гравий, словно демон дороги напоминал о недополученной жертве. И верно, европейцы не умилостивили ни собственных, ни чужих покровителей путешественников. Разве что господин Каранихи совершил странные манипуляции со своим сундучком, представляющим нечто вроде дорожных алтарей кротких пасторов с Дикого Запада.
Приехали! Вывалившийся из кабины Шеффер оказался немедленно взят в кольцо толпой носильщиков-шудр, каковые принялись наперебой предлагать помощь в погрузке имущества, да так рьяно, что с места не сдвинешься. Однако идущий следом за начальником экспедиции Унгефух без труда расчистил путь. Понукаемые его окриками, потные меднокожие индусы в считанные мгновения приобрели почти немецкое послушание: большая часть убралась с глаз, а оставшиеся, подхватив из кузова грузовика тюки и ящики, вереницей потянулись к замершему на путях составу, а над их головами, словно бичом, щёлкало неестественно тонкоголосое:
– Link, link!
Вслед за имуществом, кузов покинули остальные члены экспедиции: вначале люди Унгефуха – Эдмонд, Фриц, Карл и Вилли, затем Беггер-антрополог и Краузе-кинооператор. С первыми четырьмя Герман едва успел познакомиться и вряд ли мог чётко распознать, кто из них кто, зато с двумя последними очень даже обстоятельно побеседовал вчера за обедом в дипмиссии. Эрнст Краузе – типичный сын бюргера: рыхлое короткое тело и маленькая голова с лысиной, почти постоянно скрытой под несуразным пробковым шлемом с намалёванными на нём рунами СС, невыразительное лицо, глаза сидят глубоко, а когда Краузе смеется, они почти закрываются. При всем этом оператор весьма резво бегает и вряд ли станет в пути обузой. И он – веселый.
Что касается Бруно Беггера, то тут четкого отношения у Германа не сложилось. Белобрысый, лицо неприятное, да еще недельная щетина, совсем не красящая его, особенно в сравнении с аккуратными усиками и бородкой Краузе. Ростом Беггер почти с Германа, но худосочен и слабосилен. Кажется, вынослив, в меру глуп, насколько может быть глупым ученый. И он – зануда.
Герман осторожно пошевелился – жаль будить Еву, что доверчиво прикорнула на его плече, но делать нечего – поезд ждать не станет. На мгновение решимость отступает – девушка столь беззащитно прекрасна, что хочется остановить движение солнца по небу только ради того, чтобы дать ей ещё пару мгновений сна. Рядом с ней любой мужчина, будь он хоть дикарь, хоть доктор наук, невольно ощутит себя рыцарем-защитником. Вдруг Ева вздрагивает – легко, коротко, словно гибкая веточка от дуновения ветерка. Молясь Господу, чтоб прекрасная ассистентка не проснулась, ученый тихонько целует её в лоб, после чего осторожно будит и помогает выбраться из кузова.
Только на твёрдой земле Герман позволил себе с кряком потянуться.
– Благословенно нынешнее утро, весна пришла к порогу Гималаев! – крикнул он радостно и направился к Шефферу, что разговаривал с Унгефухом у самого локомотива.
– Как чувствует себя фройляйн Шмаймюллер? – процедил Унгефух.
Герман невольно вздрогнул – раздражающий голос полоснул по нервам. Да и взгляд эсесовца слишком сильно напомнил пронзительные ледяные глаза его патрона – доктора Гильшера.
– Вполне хорошо, гауптшарфюрер, – вернув самообладание, сказал Герман. – Фройляйн спала.
Унгефух кивнул и отвернулся, будто и не было злой заинтересованности, и взгляда не было. Раньше Крыжановский совершенно не обращал внимания на подобные вещи – мало ли кто как на тебя смотрит, и кто как относится. Нынче всё иначе – английские ли "друзья" постарались, советский ли культ бдительности, или немецкие призывы к осторожности, а вернее всего – все перечисленное в комплексе, но Герман теперь стал другим человеком. Он постоянно ловил себя на мысли, что всё больше и больше уподобляется злосчастному Марку Линакеру – каждый шаг, каждое слово окружающих встречает с подозрением, обращает внимание на такие мелочи, которых ранее в упор не замечал и испытывает неосознанное желание за всеми следить. А ещё, ко всему прочему, появилась "милая" привычка постоянно держать руки в карманах, так, чтобы правой ладонью ощущать костяную ручку опасной бритвы, а левой – рифлёную рукоятку "парабеллума". Все ли разведчики испытывают подобное или это только игры его чувственной натуры – Герман не знал, зато не вызывало сомнений, что означенные игры, чёрт возьми, заставляют кровь быстрее бежать по жилам, да и новым человеком он нравился себе куда больше, чем прежним.