– Очень даже может, – по-своему истолковал возглас профессора нарком и непроизвольным движением поправил узел галстука. – Вы не одиноки в своём заблуждении – многие мужчины убеждены, будто обладают такой неодолимой мужской силой, что способны навеки привязать к себе женщину.
– Где она? – прошептал Герман.
– Этого мы не знаем, – развёл руками Берия. – Неожиданно прошла информация, что Сокальская – двойной агент и, кроме нас, работает на иностранную разведку, скорее всего – английскую. Мы установили слежку, но Сокальская её почувствовала, сумела ускользнуть от наших растяп и – исчезла. Кстати, вас не арестовали вместе с остальными именно из расчёта на то, что Сокальская может пойти на контакт – ведь больше никого из её знакомых не осталось. Всё это время за вами велось наружное наблюдение. Таким образом, своим побегом любовница невольно спасла вам жизнь. Так что, если посчастливится встретиться с Лилией Сокальской, непременно поблагодарите ее и передайте от нас привет. Вот и вся мистика, уважаемый Герман Иванович, вот и вся загадка… Кстати, о загадках: скажите, по какой причине тогда, в двадцать втором, Харченко и остальные не стали обследовать подземную полость до конца, а поспешили подняться на поверхность?
– Виной всему – непреодолимый ужас, который усиливался по мере спуска под землю, – объяснил Герман. – Они ведь не просто "поспешили подняться", а бежали в панике. Видели бы вы их лица! Позже у Кондилайнена проявились симптомы истерии, напоминавшие те, что зачастую наблюдаются у местных жителей…
– Вот так исследователи! – хохотнул Кобулов. – Нечего сказать – хороши!
– Да уж, действительно, – согласился Берия, – немцы в этом плане демонстрируют куда большие дальновидность и решимость, наверное, оттого их усилия не столь бесплодны. По имеющимся данным, сейчас Аненербе в строжайшей тайне готовит очередную экспедицию в Тибет, а в недрах самой организации творится форменная чертовщина и мистика. На этот раз речь идёт о настоящей мистике, профессор. Помнится, вы утверждали, что доисторические цивилизации обладали летательными аппаратами?
– Я лишь предполагал…
– Правильно предполагали, вот, ознакомьтесь, – нарком достал из внутреннего кармана большой кожаный бумажник, а из него – фотографический снимок, который протянул Герману.
Тот разглядел на снимке невероятного вида аппарат, парящий над землёй. Растущие в отдалении деревья казались карликовыми.
– Знакомая штуковина, не так ли? – с улыбкой спросил Берия.
Действительно, Герман знал, что это такое: вимана, легендарная огненная колесница древних, изображение которой не раз встречалось в свитках Блюмкина. Только теперь перед ним был не рисунок, а фотография реально существующего объекта.
– Это снято в Тюрингии, на испытательном аэродроме Люфтваффе, – пояснил Берия. – Наши ведущие конструкторы авиационной техники внимательно изучили снимок и вынесли заключение, что, при существующих на сегодняшний день технологиях, создать нечто подобное невозможно. И совершенно точно выяснено, что разработан аппарат не в бюро Мессершмитта или Хейнкеля, а институтом Аненербе…
– То есть организацией, не имеющей никакого отношения к самолётам, зато занимающейся поисками древних знаний! – продолжил мысль наркома поражённый профессор.
– Ах, как у вас загорелись глаза, Герман Иванович, – обрадовался Берия. – А мы с товарищем Кобуловым в последнее время вообще лишились сна из-за всех этих загадок – верите, ночами над ними бьёмся. Но без соответствующей квалификации разве разберёшься? Тут нужно, во-первых, быть очень серьёзным специалистом по древним цивилизациям, а во-вторых, иметь возможность исследовать не фотографии, а, так сказать, непосредственный источник. Впрочем, одного такого специалиста я знаю, к тому же он очень скоро отбывает в Берлин, где сможет приблизиться к означенному источнику.
Берия заговорщицки подмигнул Герману.
– Я?! – встрепенулся профессор.
– Почему нет? Разве вам не хочется проникнуть в тайну? Или, всё же, привычнее, напугавшись до истерики, отступить в последний момент, как тогда, в двадцать втором? – внезапно растерял прежнюю щепетильность нарком.
Герман покраснел от незаслуженной обиды.
– Но я же пробуду в Германии от силы неделю, или сколько там продлится симпозиум, да и кто меня, советского гражданина, допустит к подобным секретам! – он щёлкнул ногтем по фотографии. – Разве, при таких условиях, возможно что-либо выяснить?
– При таких – невозможно, но если изменить условия – тогда в лучшем виде. Что, если так: по окончании симпозиума вы объявите о нежелании возвращаться в СССР и попросите убежища в Рейхе? Биография подходящая, немцы в вас нуждаются, так что отказа не последует. А поскольку специалист вы – узконаправленный, чьи знания применимы лишь в строго определённой области, с высокой долей вероятности можно предположить, что искомой области не миновать.
– Но я же не шпион – вдруг провалюсь?…
– Если попытаетесь играть в шпиона, – поморщился Лаврентий Павлович, – непременно провалитесь. Но мы вам ничего подобного не предлагаем. Оставайтесь учёным, оставайтесь исследователем, при этом проникните в сердце Аненербе и выясните всё, что можно, а потом сообщите нашим людям, которые сами на вас выйдут, когда придёт время.
– А назад… Скажите, как я вернусь назад?
– На этот счёт не беспокойтесь – существуют наработанные каналы. Годами наработанные. В общем, решайте Герман Иванович: дело очень опасное, так что навязывать свое мнение не стану, слово за вами.
Сузив глаза, Крыжановский минуту смотрел на стену. Причудилось, будто краска внезапно пошла меняющимися разноцветными стеклышками, какие бывают в калейдоскопе. И каждое стёклышко являло собой картинку прошлой жизни. Прошлой, а, возможно – и будущей…
– Я согласен, – наконец вымолвил он.
– Вот и хорошо, иного ответа я не ждал, – Берия подошёл и крепко пожал профессору руку. Вслед за ним то же самое проделал широко и белозубо улыбнувшийся Кобулов.
– На этом пока остановимся, сейчас поезжайте, отдохните, детальный инструктаж потом…, кстати, совсем упустил из виду главное, – спохватился нарком, – костюм-то у вас подходящий имеется – такой, чтоб не стыдно было в зарубежной поездке страну представлять?
– Только тот, что на мне, – стесняясь, ответил Герман.
– Ну, ничего, это дело поправимое…, – Лаврентий Павлович подошёл к двери и позвал Нечипуренко. Тот моментально явился и, в ожидании приказаний, принял строевую стойку.
– Проводи товарища Крыжановского к моему автомобилю, шофёр знает, куда везти.
Оставшись вдвоём с Кобуловым, Берия обронил:
– Ох, уж эти учёные – совсем как дети: любят, чтоб с ними посюсюкали, всё разжевали и рассказали интересную сказку.
– Ловко вы, товарищ Берия, провели вербовку, – угодливо ввернул Кобулов, – сразу видно настоящего психолога.
– Я же менгрел! – самодовольно ухмыльнулся Берия. А менгрел – это грузин высшего сорта. Но вернёмся к делу, Богдан. Что думаешь по поводу профессора?
– А что тут думать, нас он ненавидит лютой ненавистью, это видно невооружённым глазом. Наверняка по приезду в Германию переметнётся на сторону врага, как эта его б…ь, Сокальская. Мне кажется, что вся идея очень рискованная…
– Кажется? А мне кажется, что я тебя рановато с Кавказа в Москву забрал! – взорвался нарком. – Сидел бы пока дома да недобитых дашнаков и мусавтистов вылавливал.
– Их там уже совсем не осталось, товарищ Берия, – побледнев и вытянувшись в струнку, если подобный термин применим к его грузной фигуре, гаркнул Кобулов.
– Не осталось, не осталось…, – продолжал лютовать Берия. – Профессионалов, вот кого в органах не осталось – всех этот кровавый педераст Ежов извёл! Ну, да ладно, он за всё ответит сполна, а к тебе мои слова не относятся – следователь ты хороший, вдумчивый, руководитель строгий, да и человек надёжный.
– Спасибо за доверие, товарищ Берия! – просиял Кобулов.
– Смотрю, ты уже стихами заговорил, – засмеялся Лаврентий Павлович. – Поэт, да? Но внешняя разведка – не для тебя, Богдан, потому что внешняя разведка – это не поэзия. Это… математика!!! Думаешь, я не заметил, какие недобрые взгляды профессор бросал, когда речь об отце зашла? Прекрасно видел! Так и на той стороне увидят то же самое. Соответственно, если здесь доверие к Крыжановскому – со знаком "минус", то там – со знаком "плюс" будет. Дальше можно составить очень красивое уравнение… Богдан, ты чего такой кислый стал? Математику не любишь, да? А что тогда любишь?
– Я рыбалку люблю…, – потупился Кобулов.
– Вот как? – притворно удивился нарком. – Что ж, поговорим о рыбалке. Мы с тобой насадили нашего профессора на крючок, привязали тонкую малозаметную, но очень прочную леску. Теперь этого червячка остаётся забросить к немцам…э…в водоём, и можно наслаждаться рыбалкой. Я ничего не забыл? Всё правильно сказал?
– Поплевать на червяка забыли, чтобы красавчик стал и рыбке понравился! – радостно рявкнул Кобулов.
– Точно! – вздёрнул вверх палец нарком. – Этим и займёмся, но позже, а сейчас пойдём, заслушаем доклад о мероприятиях по подготовке операции "Утка": наверное, товарищи Андрей и Наумов уже заждались.
– Выспаться бы, – мечтательно вздохнул Кобулов.
– Давай-давай, шевелись, на том свете выспишься! – отрезал нарком.
Глава 4
Как правильно подготовить лыжника
12 апреля 1939 года. Ближнее Подмосковье. Охраняемый объект НКВД СССР. Дача Л.П. Берия.
Крыжановский выныривает на поверхность и, отфыркиваясь, словно тюлень, лезет вон из купальни – по-другому эту огромную ванну не назовёшь. Пригожая горничная Зина подаёт ему мягкий восточный халат и бархатным контральто интересуется, где накрыть ужин – в каминном зале или на веранде. Герман выбирает веранду и, в ожидании ужина, раскрывает чёрную с зеленой окантовкой коробку "Герцеговины флор". В животе бурчит, но не от голода, а оттого, что позволил себе съесть подряд четыре яблока из той замечательной корзины с фруктами, что выставлена на столике подле ванной комнаты. Крупные зрелые яблоки, терпкий виноград, фейхоа и абрикосы – невиданная роскошь в апреле.
Когда еще только въезжали на территорию правительственных дач, он почувствовал, что здесь – совсем другой мир, отличный и от того, в котором существуют его мансарда на Таганке и, уж тем более – от того, где подвал на Лубянке. Белоснежный дом располагался среди густого сосняка, у небольшого пруда с фонтаном. Особо же подчеркивал разницу с прежними двумя мирами самый умиротворяющий запах во вселенной – запах хвои, что пришел на смену казематному, бензиновому и всем прочим.
О прибытии гостя обслугу дачи видимо предупредили по телефону: несмотря на ранний час, подогретый завтрак ждал на столе, а папиросы и свежие номера газет – на прикроватной тумбочке в спальне. Водитель наркома сразу же уехал, но часа через полтора вернулся и привёз троих пассажиров, которые на поверку оказались портными.
Старший из троицы – благообразный старичок со старомодными бакенбардами, представившийся Ефимом Израилевичем, сразу приступил к делу. Скинув пиджак, под которым обнаружилась жилетка со множеством карманов, он энергично потёр руки и без обиняков выдал:
– Ну-с, молодой человек, мы вам такой костюмчик построим, что можно сразу в гроб ложиться – всё равно ничего лучше на этом свете носить не придётся.
А дальше высоченный профессор только успевал поворачиваться и вздымать руки – низкорослые портные порхали вокруг него подобно мотылькам у лампочки.
Сняв все мерки, Ефим Израилевич привычно поплевал на пальцы, чтобы избавиться от меловой пудры и уверенно объявил:
– Чтобы вы знали, к вечеру будет готово!
– Скажите, а как быть с верхней одеждой? – помявшись, спросил Герман. – У меня ведь ничего подходящего нет…
– Не извольте беспокоиться, – успокоил портной. – Лаврентий Павлович велел всё привезти, включая обувь и шляпу. Только имею предупредить – вещи, кроме костюма, будут немножко не штучные.
Герман нахмурился, пытаясь сообразить, что за понятие старик вкладывает в слово "штучные", а тот, по-своему истолковав гримасу собеседника, запричитал:
– Ай, молодой человек, дав мне такие мерки, разве ж можно так волноваться? Вы совершенно напрасно волнуетесь, мы так архитщательно подберём каждую вещь, что ни одна собака носу не подточит, чтобы потом иметь голос гавкать на всю Москву, что клиент вышел от старого Линакера не в штучном. Ни одна собака, шоб я так жил!
До обеда Герман спал, а когда горничная вызвала его к столу, в окно увидал приехавшего Берия.
Лаврентий Павлович теперь не производил впечатления щёголя – был он в серо-стальном плаще-реглане и натянутой на уши шляпе, а в руке нёс кожаный потрёпанный портфель – словом, вылитый конторский служащий. Рядом с наркомом вышагивал статный красавец заграничного вида. Выйдя навстречу, Герман обратил внимание, насколько усталый вид имеют приехавшие, и ему тотчас сделалось совестно за собственное невольное сибаритство.
– Герман Иванович, познакомьтесь, это – товарищ Наумов, он займётся вашими инструкциями, – тихо сказал Лаврентий Павлович, пока горничная помогала ему разоблачиться.
Красавец молча кивнул и обозначил губами улыбку, при этом отчётливо стал виден шрам на гладковыбритом подбородке. Шрам выглядел так, что никаких сомнений не оставалось: получен он в боях с врагами Родины.
Берия обедать не пожелал, а вместо этого удалился в сопровождении Зины и откуда-то из глубин дачи некоторое время заявлял о себе раскатистым басовитым смехом, к которому иногда присоединялось контральто горничной.
Крыжановский остался за столом наедине с Наумовым. Последний молча орудовал ножом и вилкой, периодически буравя сотрапезника колючим пронизывающим взглядом. Покончив с едой и изящно отерев рот салфеткой, Наумов, наконец, распечатал уста. Голос у него оказался стальным, отчего фразы выходили похожими на гвозди, что вколачивают непосредственно в голову…
…Герман тушит в пепельнице окурок и вольготно устраивается в шезлонге. Наумов сейчас преспокойно отсыпается в соседней комнате, но сказанное им совершенно не желает покидать память Крыжановского, очевидно, вознамерившись поселиться там навсегда...
…Во-первых, профессору пришлось усвоить, что все разговоры – как те, что велись ночью на Лубянке, так и нынешние, составляют гостайну, и за разглашение хотя бы одной фразы автоматически полагается соответствующий приговор, подлежащий исполнению на территории любого государства. Во-вторых, приступив к заданию, следует строжайшим образом выполнять полученные инструкции, иначе итог будет таким же, как при разглашении гостайны, только позаботится об этом уже не советская контрразведка, а немецкая. Радовало одно – инструкции оказались весьма просты, и уклониться от их выполнения представлялось делом весьма мудрёным. Всё, что требовалось – это попросить политического убежища в Германии, а далее плыть по течению и не отказываться от предложений, каковые могут воспоследовать. Особо подчёркивалась недопустимость любой самодеятельности.
– А если немцы мне вообще ничего интересного и секретного не предложат, а просто поставят преподавать в университете? – поинтересовался Герман.
– Очень может быть, – пожал плечами Наумов. – В этом случае вы сможете, на выбор, либо остаться дальше в Германии, став одним из наших агентов-нелегалов, либо… вернуться домой.
Интонация, с которой разведчик произнёс окончание фразы, Крыжановскому отчего-то не понравилась.
– Но это – в случае неудачи, – немедленно поправился Наумов. – Надеяться же следует на иную перспективу, а именно на то, что соответствующее предложение всё-таки последует – ведь не зря же вами так интересуются. Тогда необходимо превратиться в губку и впитать в себя максимальное количество информации. Нас интересует всё: цели организации Аненербе, её задачи, достижения.
– Скажите, товарищ Наумов, а почему нельзя внедрить профессионального, так сказать, шпиона, ведь я со своей неопытностью могу провалить всё дело?
При слове "шпион" Наумов скривился, как от зубной боли, но всё же пояснил:
– Безусловно, у нас есть хорошие агенты, но нет ни одного, который бы хоть немного разбирался во всех этих шамбалах – мандалах. Вас же отрекомендовали как видного эксперта по восточной чертовщине. Кроме того, сложилась уникальная ситуация: немцы сами прислали приглашение – грех не воспользоваться. Следовательно, вам и карты в руки. Оказавшись на той стороне, вы всё время будете находиться под опекой наших людей. В нужный момент к вам подойдут и назовут пароль.
– Какой?
– Это узнаете от товарища Берия. Такие вещи он всегда оговаривает лично.
– Что правда – то правда! – послышался голос Лаврентия Павловича. Нарком стоял в дверном проёме. В точно таком же халате как выдали Герману, он теперь смотрелся не конторщиком, а совсем-таки гоголем и орлом. – Но это подождёт до вечера, а сейчас нам с товарищем Наумовым нужно немного поспать для восстановления остроты ума, так сказать. А вы, уважаемый профессор, наслаждайтесь последним спокойным днём – последним днём на Родине. Поверьте на слово, ТАМ всё это будете вспоминать с ностальгией.
Когда Крыжановский ушёл, Лаврентий Павлович спросил у Наумова:
– Как тебе показался наш червячок?
– Разрешите честно?
– Валяй!
– По мне, так лучше не засылать дилетанта, а, наоборот, выкрасть какого-нибудь фашистского учёного из Аненербе и задать интересующие нас вопросы. Оно вернее выйдет…