Он подошел к низкому столику, знаком пригласив Конана приблизиться. Киммериец подошел. Конан терпеть не мог колдовства, но чувствовал, что здесь скрывается нечто куда более значительное, чем простое колдовство. Нечто куда более приятное, куда более соответствующее его, Конана, вкусам. А именно: киммериец ощутил запах денег. И больших денег.
На столе покоился деревянный предмет, напоминающий раскрытую книгу. Крышка, крепящаяся на петлях, была откинута, открывая странные знаки, вырезанные на внутренней поверхности "книги". На оборотной стороне "обложки" имелось зеркало, сделанное из черного стекла – во всяком случае, этот предмет очень напоминал черное стекло.
– Знаешь ли ты, что это такое? – спросил Касперус, проявляя изумительную для него лаконичность.
– Магическое зеркало, – ответил Конан. Это было обычное устройство, используемое колдунами для того, чтобы следить за удаленным или скрытым.
– Верно, господин, совершенно верно! Элементарная штука, но абсолютно необходимая. Единственное, что мне нужно сделать, – сконцентрироваться на требуемом, произнести одно-два заклятия – и пожалуйста! И что же мне открыло мое магическое зеркало? А открыло оно мне, о господин мой, что в этом самом городе находится в точности тот самый человек, который мне необходим. А именно: киммерийский воин, сын могучего и сурового народа, самого могучего и самого сурового в мире.
И прежде чем Конан успел вставить хоть слово, появились слуги. Работали они ловко и расторопно. Споро установили стол, покрыв его снежно-белой скатертью, быстренько расставили обеденные приборы и блюда. Когда последняя тарелка была поставлена и свечи зажжены, стол, казалось, готов был вот-вот надломиться под тяжестью яств. Каких только деликатесов здесь не было! Однако вершиной этого кулинарного апофеоза был зажаренный целиком поросенок. Вместо глаз поросенку были вставлены вишни, а во рту лежало яблоко.
– Остальные где? – спросил Конан.
– Кого ты имеешь в виду, господин? – поинтересовался Касперус, усаживаясь за этот великолепный стол.
– Других едоков, кого же еще. – Конан тоже сел. – Уж не хочешь ли ты сказать, что вся эта гора жратвы только для нас двоих?
– А почему бы и нет, господин? – спросил в свою очередь маг.
Конан считал себя довольно-таки прожорливым парнем. Но даже для него, с его варварским аппетитом, делающим честь истинному киммерийцу, трудненько было бы и за неделю расправиться со всем тем, что громоздилось сейчас на столе.
– Как я уже говорил тебе, господин, я в лучшем случае являюсь третьеразрядным колдунишкой. А до этого был скромным и ничтожным торговцем произведениями искусства и редкими безделушками. Конечно, рядом с настоящим воителем я не иду ни в какое сравнение. Кроме того – к величайшему моему сожалению, должен сознаться, что и в торговле предметами искусства мои достижения попросту смехотворны. Однако же, о мой господин, в том, что касается пиршеств и застолий, равного мне в мире нет. Вот и получается, что ты, мой господин, да я – мы, каждый, только каждый по-своему, обладаем качествами, которые граничат с героическим, с божественным. Я спрашиваю: отчего мы должны сковывать свой героизм, надевая личины людишек ничтожных, не способных совершать великие дела? Ведь, господин мой, неужели ты станешь сражаться с неопытным юнцом, у которого нет ни малейших шансов одолеть тебя, – с твоей-то силой, с твоим-то умением? То же самое можно сказать и обо мне. Неужто я с моим ничтожным, но по-своему уникальным даром довольствуюсь количеством пищи, способным утолить аппетит зауряднейшего работяги? Конечно же, нет! Посему, о господин мой, приступим!
И с этими словами толстяк взял кривой нож с костяной ручкой и отхватил от жареного поросенка здоровенный кусок, способный утолить голод целого семейства. Конан почувствовал, что не в силах более выносить дразнящие ароматы, исходящие от пищи, и тоже начал наваливать еду себе на блюдо. В безмолвии оба – Конан и его сотрапезник – приступили к обеду, время от времени наполняя свои кубки из графинов, которыми был густо уставлен весь стол.
Киммериец нанес значительный ущерб стоящим перед ним яствам. Когда он наконец откинулся назад и сыто рыгнул, толстяк все еще яростно вгрызался в окорока. Казалось, у него во рту не было ни крошки уже несколько недель. Он опустошал блюда, обгладывал кости, высасывал из них мозг, десятками поглощал пирожки, тут же заталкивая себе в рот огромные ломти хлеба, густо намазанные маслом. Поскольку Конан уже утолил голод, зрелище это показалось ему отвратительным. Чтобы не смотреть на обжирающегося Касперуса, он принялся исследовать взором помещение, в котором находился.
Сотрапезники пировали в необыкновенно длинной комнате. Похоже, маг-торговец занимал целый верхний этаж здания. Мебели немного, но она сплошь богатой отделки: громадная кровать, несколько кресел, обеденный стол. По углам распиханы большие узлы, напоминающие о том, что маг был путешественником. Но самое удивительное, что из всего чародейского арсенала у толстяка имелось лишь одно магическое зеркало. Обычно берлоги колдунов просто заставлены астролябиями, древними манускриптами, сосудами со странными жидкостями и порошками, булькающими ретортами. Впрочем, Касперус сам признавался, что путешествует, можно сказать, налегке, а в магии является дилетантом.
Наконец Касперус оторвался от трапезы и густо рыгнул. На столе ничего не осталось, кроме обглоданных костей и скорлупы. Касперус аккуратно обтер губы шелковым платочком, а затем погрузил пальцы в сосуд с пахучей водой, на поверхности которой плавали розовые лепестки.
– Потрясающе, превосходно, господин, великолепно! – воскликнул толстяк. – Именно трапезы наподобие этой придают жизни истинный смысл! Только это и имеет ценность. А также поиски древнего, скрытого и истинно драгоценного. Кстати, об этом-то мы и должны поговорить, господин. Если ты не возражаешь, давай обсудим наши дела.
Касперус поднялся из-за стола, двигаясь легко и непринужденно, как пуантенский танцор. И это – несмотря на горы пищи, которые только что уместились в его необъятном брюхе! Он подошел к одному из кресел, подвинул его поудобнее и уселся. Затем громко хлопнул в ладоши. Появились слуги и унесли остатки трапезы.
Конан сел в кресло напротив. Пока прислуга суетилась, очищая объедки и вытаскивая стол, киммериец и Касперус безмолвно наслаждались вином.
– Ну, – проговорил Конан, когда слуги наконец исчезли. – Выкладывай, что там у тебя.
– Это длинная история, о мой господин. Соблаговоли выслушать ее, ибо она стоит того. То, что скрыто за ней, сулит большую выгоду. Великую выгоду. – Касперус подался вперед, к Конану, и заговорил почти шепотом: – Итак, о мой господин, что тебе известно о Селхет?
Конан покачал головой:
– В первый раз слышу это слово.
– И то верно. За пределами Стигии мало кто слыхивал о Селхете. Это не слово, мой господин, как ты изволил выразиться, а имя. Это имя одной из богинь стигийского пантеона.
Конан поерзал в кресле, почувствовав себя неуютно. Не любил киммериец Стигии. Даже не то чтоб не любил, а просто ненавидел. Ненавидел страну, ее жрецов, царей, ее колдунов, ненавидел дикое сборище стигийских богов и божков.
Касперус тем временем продолжал:
– В течение многих столетий Селхет была младшим божеством, всего-навсего охранительницей могил. Бедные вырезали ее изображение на надгробиях, а богатые устанавливали на могилах ее статуи. Подобно всем стигийским божествам, она изображалась в виде животного. А именно – в виде скорпиона, ибо такова была ипостась Селхет. Кстати, много ли ты знаешь о магии, господин?
– Не более, чем необходимо для моей безопасности, – заявил Конан. – Мой бог Кром. Любому человеку достаточно одного бога.
– Ах да, Кром. Бог северян. Противник Имира. Весьма интересное божество. Впрочем, в магии с ним мало что связано. Ну да ладно. Итак, мой господин, несомненно: путешествуя, ты понял, что религиозные представления большинства людей существенно отличаются от твоих. Большинство предпочитают плетору, то есть многобожие, пантеон, состоящий из множества богов. Но ни у одного народа на земле нет такого сонмища божеств, как у стигийцев. – Касперус откинулся назад и рассмеялся. – Я говорил уже тебе, господин, что я – маг, хоть и не мастер, а всего лишь любитель. Но это вовсе не означает, что я суеверен. Работа магии и дела божеств сочетаются между собой по определенным законам, для человеческой речи невыразимым. Только высшим магам понятны эти законы. Для обывателя божество – это просто нечто вроде исключительно могущественного, но вполне человеческого существа. Но боги совсем не таковы, уверяю тебя.
Взять хотя бы Селхет. Грабители могил занимаются своим нечестивым ремеслом по ночам. Шаря в темноте в разрытых могилах, они встречаются с двумя видами животных, которые волей-неволей представляют для них опасность, а именно: со змеями и скорпионами. Но змеи ночью вялы и редко кусают людей. Скорпионы же, наоборот, активны в темное время суток. Любой мародер подвергается опасности. Некоторые стигийские скорпионы таковы, что один-единственный их укус несет с собой смерть. Вот и получается, что для вульгарного ума скорпионы – священное животное Селхет, охранительницы могил. Ты следишь за моей мыслью, о господин?
– Покамест да, – проговорил Конан.
– Замечательно, господин мой. Однако же продолжим. Селхет – это немыслимо могущественное существо с неведомой далекой звезды. Невозможно представить себе, как далека она от нас. Но в Стигии она изображается, как правило, в одной из трех своих ипостасей: в образе прекрасной женщины с головным убором, увенчанным изображением скорпиона, в образе скорпиона с женской головой или же просто в виде скорпиона. Ну а теперь скажи мне, что ты знаешь о Пифоне?
Касперус сцепил пальцы на обширном брюхе. Перстни, унизавшие его жирные пальцы, красновато поблескивали в свете свечей.
– Это город из древних легенд. Столица давным-давно исчезнувшего Ахерона, – буркнул киммериец.
– Превосходно! Кстати, ахеронцы – близкие родичи сегодняшних стигийцев. Оба народа ведут свое происхождение от жителей еще более древней Лемурии. Ахерон был северным лемурийским царством, а Стигия – южным. Ах, господин! Если бы только ты мог видеть пурпурнобашенный Пифон! Я в моих мистических путешествиях удостоен был лицезреть его. И уверяю тебя: самые богатые города нынешних времен по сравнению с Пифоном просто жалкие трущобы. Башни его были столь высоки, что казалось, доставали до Луны. Что до могущества его магов, то оно было таково… никогда в мире не появлялось ничего более великого. – В голосе Касперуса зазвучала грусть. Это была неподдельная печаль прирожденного рассказчика.
– По мере того как одно тысячелетие сменялось другим в бесконечном вращении колеса времен, Ахерон все больше и больше дряхлел. Со временем почти все из сокровищниц его магического знания были забыты. Варвары Хайбории обрушились на выродившихся потомков некогда великой империи и разбросали их по миру, подобно тому как ураган срывает гребни волн и несет перед собой клочья пены. Многие из ахеронцев бежали на юг, в поисках убежища у родственного им народа – у стигийцев. Стигия, в отличие от Ахерона, находилась в то время на вершине своего могущества. На реке Стикс остановила она полчища хайборийцев. С тех пор минули тысячелетия. Но хайборийцам так и не удалось перейти Стикс. Итак, мой господин, мы подбираемся к самой сути нашего дела.
– Да уж пора бы, – проворчал Конан.
Толстяк между тем продолжил, пропустив мимо ушей грубое замечание киммерийца:
– Первая часть истории, которую я только что рассказывал, в общих чертах излагается в Книге Скелоса. Но тебе, мой господин, наверное, хорошо известно, что форма изложения материала в этом величайшем труде внешне напоминает горячечный бред и поэтому вызывает законное сомнение касательно последовательности излагаемых событий. Но для воистину великого мага, владеющего ключами к Книге Скелоса, изложенное там внятно и понятно. Однако я уже не раз подчеркивал в разговоре с тобой, что лично я таким магом не являюсь.
Конан подавил невольный стон. Неужто все рассказанное – только ПЕРВАЯ ЧАСТЬ истории?
– Среди пифонских беженцев оказались и жрецы Селхет. Эта некогда богатая и могущественная каста ко времени бегства в Стигию была на грани полного краха. Их храмы и сокровища были захвачены дикими хайборийцами, так что жрецы принесли с собой только то, что сумели унести. А именно – книги. Однако им удалось найти себе покровителя в лице тогдашнего бога-царя Хопшефа Сто Семьдесят Третьего. Он подарил им город, ныне известный как Хет, Город Скорпионов. Отдал вместе с обширными землями, что тянутся от реки далеко в пустыню. Конечно, в Стигии богиня Селхет вынуждена была примириться с второстепенной ролью, ей отведенной, ибо в этой стране уже тогда главенствовал культ Сэта, древнего змея, и жрецы этого культа не терпели соперников.
В благодарность за явленную щедрость жрецы Селхет изготовили статую своей богини и преподнесли ее в дар богу-царю. Это была не простая статуя. Во-первых, ради нее жрецы нашли самого великого ваятеля тогдашних времен. Звали его Экба. Он был подданным короля Будры, правившего в одном из королевств тех времен. Ныне о том королевстве ничего не известно, кроме имени самого властелина. Скульптор Экба был совершенно безумен и поэтому жрецы Селхет остановили на нем свой выбор. Жрецы приказали ему изготовить статую богини в виде скорпиона с головой женщины. Над скульптором они сотворили множество заклинаний, дабы привести его в состояние должного вдохновения. Экба мог потребовать любые материалы, невзирая на редкость или ценность.
А материалы, которые нужны были скульптору, и в самом деле оказались удивительными. Два года ушло только на то, чтобы собрать их. Многие герои тех дней, мужи, с которыми я и не мечтаю сравниться, о мой господин, отправились на поиски этих материалов. И большинство из этих героев нашли свою смерть на трудном пути. Экба потребовал кость живой принцессы, детородный орган дракона, жемчужину разновидности, известной лишь в Кхитае, и так далее. Все эти субстанции были истолчены в порошок и смешаны с металлом, из которого был создан идол. После чего Экба целых десять лет работал над созданием статуи. Он проводил много времени за молитвами и ритуалами, ибо стремился обрести истинное видение. Много раз пытался он отлить фигуру, но всякий раз попытки его оканчивались неудачей. Жрецам приходилось постоянно находиться при нем, ибо он часто пытался покончить с собой.
В конце концов Экба, окончательно впавший в отчаяние, потребовал, чтобы ему была дана гигантская доза черного лотоса. Такие дозы употребляли лишь величайшие маги при произнесении наиболее могущественных заклятий. С огромной неохотой жрецы согласились на это и подготовили для ваятеля зелье. Экба выпил его и впал в транс, который длился десять дней и десять ночей. Все, кроме самых опытных магов, считали его мертвым.
Очнулся скульптор уже полностью одержимый безумием. Экба приказал, чтобы все материалы перенесли из мастерской в самое сердце святилища богини. Там он заперся и забаррикадировал двери, после чего приступил к работе. В течение двадцати дней он трудился без еды и питья. Из храма то и дело доносились какие-то зловещие звуки, но что делал там скульптор – неизвестно. Наконец в полночь, когда луна стояла в зените над храмом, из-за запертых дверей послышался ужасающий вопль. Жрецы с трудом расчистили проход и ворвались внутрь. На пьедестале они обнаружили великолепное изображение своей богини. У подножия лежало тело Экбы; черты его лица исказило выражение невыразимого ужаса. Тело Экбы было столь сильно накачано ядом, что через несколько минут после того, как рядом оказались жрецы, оно буквально лопнуло и разлетелось на куски.
Рассказывая все эти мерзкие подробности, толстяк, похоже, испытывал невыразимое удовольствие.
– Я думаю, незачем упоминать о том, что бог-царь нашел статую воистину достойным подарком и выстроил во дворце святилище, где и поместил ее. К слову сказать, статуя, которую в конце концов отлил мастер, уже не являлась столь ценной из-за материала, ибо была создана в обыкновенной бронзе. Во всяком случае, такой она казалась внешне. Конечно, в эту бронзу были добавлены многие драгоценные субстанции, но прежде, чем влить их в сплав, мастер истер их в невероятно тонкий порошок. Но не материал делал статую столь драгоценной. О нет, мой господин! Не материал, а чудовищная магическая мощь, которую буквально излучала статуя. В течение многих веков стигийские боги-цари использовали это изображение скорпиона в наиболее экзотических таинствах. Что до жрецов Селхет, то время от времени они переживали периоды особого благоволения со стороны царей.
Однако даже в этом проклятом царстве все подвластно времени и ничто не остается неизменным. Сила Сэта росла. Все реже и реже использовалась статуя Селхет в обрядах, а жрецы Селхет утратили былую власть. Затем пришли Годы Распада. Три столетия Стигия была разбита на воюющие между собой провинции, и глава каждой из этих провинций заявлял свои права на титул бога-царя. И на земле, и на магическом плане происходили великие битвы.
Те немногие жрецы, которые поддерживали жизнь в святилище, не хотели, чтобы статуя была захвачена одной из противоборствующих сторон. Поэтому они перенесли ее в королевскую усыпальницу. Затем для того, чтобы скрыть истинную природу этой волшебной статуи и отвратить глаза грабителей от этой величайшей ценности, они покрыли ее толстым слоем черного лака. Отныне она напоминала обычное изваяние из черного камня. С тем жрецы и оставили ее в гробнице.
В ходе междоусобиц дворец много раз переходил из рук в руки. Предполагается, что жрецы Селхет были убиты в самом начале смут. Поэтому истинная природа изваяния Селхет была прочно забыта. Со временем дворец был покинут и его покрыли пески пустыни.
Толстяк осушил свой кубок. Впрочем, он быстро налил себе еще, затем предложил еще вина Конану, который, несмотря на все свое отвращение к колдовству, слушал историю с искренним интересом.
– Рано или поздно, – продолжал Касперус, – грабители должны были проникнуть во дворец и обобрать усыпальницу. В Стигии имеются целые деревни, живущие исключительно за счет мародерства. Жители этих деревень – великие мастера во всем, что касается охранительных заклинаний, необходимых для того, чтобы защититься от магии, которую обычно накладывают на места захоронений. Доподлинно известно, что примерно пятьсот лет тому назад черный скорпион попал в руки колдуна Аштаке из Кешана. Аштаке не подозревал об истинных силах, кроющихся в статуе. Но понимал, что это какой-то чрезвычайно важный талисман. После того как Аштаке умер, статуя перешла к одному из его учеников, а затем более чем на столетие исчезла из поля зрения магов. Новое упоминание о ней мы находим в Анналах Семьи Ашбаал. В течение многих лет статуя, похоже, хранилась среди сокровищ членов этой семьи, наследственных купцов-принцев Шема. Они ничего не знали об истории статуи и об ее магических свойствах, но это и не важно. Даже покрытая лаком, потускневшим от времени, статуя являла собой замечательное произведение искусства. В течение жизни нескольких поколений статуя числится в их сокровищнице. Ценность этого произведения была понятна с первого взгляда, поэтому статуя разжигала страсти среди коллекционеров предметов искусства.