- Собери лучше мне чего-нибудь поесть в дорогу, - сказала Карми, заметив его смущение.
Горахо метнулся за провизией и мигом принес каравай хлеба и солидный кусок вяленого мяса; в широкие листья раннего летнего транги был завернут липкий комок сухого варенья, а в лыковом туеске лежало полдюжины яиц.
- Ну-ну, - сказала Карми, вертя в руках драные хокарэмские сапоги. - Куда мне столько? - Она побросала сьестные припасы в сумку, оставив часть на скамье, бросила, решившись, сверху и сапоги, подумав, что лучше ходить в удобных башмаках бродячей певуньи. - И не продашь ли ты мне нож?
- Метательный, боевой или… - начал горахо.
- Или, - усмехнулась Карми. - Есть ножи на саутханский лад, знаешь такие?
- Конечно, госпожа. - Горахо тут же принес несколько ножей - довольно тяжелых и длинных. Среди них был один наиболее ценный, в кожаных ножнах, украшенных серебряными блестками, очень дорогой, но Горахо охотно бы пожертвовал им, лишь бы избавиться от опасной гостьи.
Как он и ожидал, нож привлек внимание Карми.
- У меня на него денег не хватит, - проговорила она, примеряясь к рукояти. - В долг поверишь?
- Да, конечно.
- Сколько за него хочешь?
- Шестнадцать эрау, - ответил Горахо, называя не ту цену, которую запрашивал с покупателей, а ту, за которую в конце-концов продал бы нож после упорного торга.
- Я заплачу не позднее чем через два месяца, - сказала Карми, прикидывая в уме лорцоский ростовщический процент. Получалось, что через два месяца ей придется заплатить почти двадцать пять эрау.
- Заплатишь, когда тебе будет угодно, госпожа, - поклонился Горахо, вовсе не надеющийся когда-то получить за нож деньги.
Карми нацепила ножны с ножом на пояс, затянула ремень, одернула куртку и, подхватив котомку, ушла. Когда она подошла к городским воротам, было уже слвсем темно, и они были заперты; однако стражники из уважения к хокарэмскому сословию выпустили Карми через гонцовскую калитку. Конечно, они узнали "Ашарову внучку", но задавать вопросы хокарэми ни у кого не повернулся язык.
И Карми направилась на запад по Миттаускому тракту, спеша побыстрее оказаться у горного озера, где сейчас стоял глайдер.
Шэрхо, получив возможность отлучиться от похоронной суеты только на второй день, явился к Горахо наводить справки о таинственной хэйми. Оружейник тут же заявил, что хокарэми ушла в тот самый вечер, когда умер принц.
Шэрхо, услыхав, что Карми именуют хокарэми, удивился, но вида не показал.
- Ты уверен, что она хокарэми? - спросил Шэрхо. - Лучше помолчать, чем выдумывать невесть что.
- Но она на глазах у меня переоделась в хокарэмскую одежду, - объяснил Горахо.
- А, тогда действительно, - равнодушно согласился Шэрхо, скрывая недоумение. - Но я бы не советовал тебе об этом кому-нибудь рассказывать.
- Да весь город уже болтает, - возразил Горахо. И не с моих слов, поверь.
К Шэрхо он мог позволить себе отнестись более фамильярно. Шэрхо был давно всем известен, он был свой, лорцоский, и оружие, случалось, Шэрхо покупал у Горахо.
- Все же лучше не болтать, - проговорил Шэрхо на прощание.
Получалось, чем дальше, тем больше загадок задавала странная девчонка Карми. Конечно, она не могла быть хокарэми, Шэрхо в этом не сомневался, однако откуда же она могла взять хокарэмскую одежду непонятно. И поведение Карми ставило в тупик: слишком вольно она себя держала и с Шэрхо, и с принцем.
"И для того, чтобы связаться с Карми, - вспомнил Шэрхо, - принц отослал двоих хокарэмов - которые, как я понимаю, могли ее узнать."
Позже, когда весть о смерти хозяина дошла до этих двоих, они вернулись, но ни один, ни другой не могли понять, кто эта девушка. Приметы, которые тщательно описал Шэрхо, никого не напомнили двум хокарэмам, каждый из которых не менее трех раз видел принцессу Сургарскую. Но разве какой-нибудь хокарэм мог допустить, что аристократка может вести себя подобным образом?
Стенхе и Маву, конечно, могли бы рассказать о своей подопечной принцессе, но никто из майярский хокарэмов уже давно не видал их; ходили даже слухи, что они погибли в Сургаре.
Из майярский хокарэмов кое-что о сургарской принцессе мог бы поведать Мангурре, телохранитель Готтиса Пайры, но Мангурре, определив как-то принцессу как забавную девицу, по обыкновению своему в подробности вдаваться не стал, полагая, что чем меньше о женщине говорят, тем для нее лучше.
5
Горное озеро встретило Карми безлюдьем, и хорошо знакомый пейзаж воскресил в ее душе воспомининия о тех деньках, которые когда-то проводила здесь маленькая принцесса Сава. Но когда она, миновав скалистый мыс, далеко вдающийся в озеро, увидела со склона долину, в которой прежде располагался лагерь Руттула, она поняла, что и здесь остались следы резни, которая полгода назад пронеслась по Сургаре.
Шесты и рваные клочья шатров еще валялись на каменистой земле, а в том месте, где раньше стояла палатка Руттула, был насыпан огромный курган из небольших камней. Шест, стоящий на вершине кургана, пестрел вьющимися на ветру лиловыми, оранжевыми и белыми лентами, и Карми по этому поминальному знаку поняла, что весной, когда сошел снег, миттауские монахи похоронили мертвых. Вероятно, где-то рядом они устроили и монастырь, и Карми завертела головой, отыскивая их следы. Почти сразу она увидела островерхих шатер из свежесрубленных бревен - часовню - и рядом - недостроенную избу. Двое монахов тащили бревно, а еще один, совсем старый, сидел у часовни, твердя молитвы.
Карми спустилась к постройкам и, подойдя к часовне, села около монаха, а тот, не обращая на нее внимания, тянул речитатив на древнем языке, на котором тысячу лет назад говорило все население этого края от западного Майяра до восточного Саутхо. Современный миттауский был ему роственнен, но, зная этот язык достаточно хорошо, Карми могла только догадываться, о чем ведет речь старый монах. Перед ним лежала книга, и старик даже перелистывал ее страницы, но текст монах бормотал наизусть, лишь изредка сверяясь с книгой.
Дочитав до конца главы, монах остановился. Он потянулся за кувшином с питьем, но Карми опередила его, услужливо налив пахучий мятный напиток в затейливо раззукрашенную глиняную чашку.
Монах поблагодарил ее на ломаном майярском; Карми поспешно ответила по-миттауски. У монахов с хокарэмами отношения сложные, но миттауские монахи более терпимы к людям, чем майярские; тем более, что и девушка в хокарэмской одежде не склонна была задирать служителей божьих.
Как надо разговаривать с миттаускими монахами, Карми не знала; в дни ее прошлогоднего путешествия в Миттаур с монахами разговаривал Стенхе, для нее же самой они были тогда неинтересным приложением к пещерным храмам Нтангра и монастырю Карали-лори. Теперь приходилось пенять себе за невнимательность, и Карми, вздохнув, начала нащупывать манеру общения.
Она заговорила о красотах нтангрских храмов - эта тема была приятна миттаусцам; монах, благосклонно предложив ей поесть с дороги, вручил чашку со своим питьем. Карми, с удовольствием прихлебывая из чашки прохладный напиток, выслушала притчу о трех путниках, сама тут же рассказала другую притчу, и монах, с каждой минутой все дружелюбней относящийся к девушке, вдруг сказал:
- Мне кажется, тебе лучше сейчас спрятаться.
Карми обернулась и глянула назад. По майярской тропе, которая недавно привела ее в долину, скакали всадники. По длинному двухвостому вымпелу на древке копья одного из них можно было судить, что это миттаусцы.
- Ты из замка Ралло, - напомнил монах. - Таких, как ты, в Миттауре не любят. И я не верен, что в моей власти защитить тебя от воинов. Спрячься; это вовсе не трусость.
- Они меня уже заметили, - отозвалась Карми.
Она испугалась впервые за последние месяцы; глупо получилось - ее могут убить за то, что на ней одежда хокарэма. Надо же было слоняться по Пограничью в такой одежде!
Она, не переменив позы, подносила к лицу чашку с напитком, который потерял для нее всякий вкус. Теперь ее жизнь зависела оттого, кто приближался к ней: дружина какого-нибудь миттауского рыцаря или же просто отряд независимых воинов, наполовину разбойников, не связанных никакими дипломатическими обязательствами. В первом случае существовала надежда выкрутиться, наврав рыцарю о друзьях, которые где-то рядом; во втором случае пощады ожидать не приходится.
И уж, ожидая всякого, следовало не подавать виду, что сердце упало куда-то в пятки. Следовало также напомнить этому трусливому сердцу, что совсем рядом, в озере стоит глайдер, и в самом крайнем случае можно попробовать устрашить миттаусцев невиданным чудом.
- Эй ты, боратхи, дочь боратхо! - крикнул подскакавший всадник. - Кого ты поджидаешь здесь?
Карми молчала, опустив глаза в чашку с напитком. Вот уж чего никак не следовало делать - это отвечать на оскорбления. Впрочем, ее оскорбления мало задевали, ведь это для хокарэмов, волков Майяра, сравнение с нечистоплотным трусливым зверьком было обидным.
"Однако миттаусцы смелы до безрассудства, - мелькнуло в голове Карми. - Неужели они не подозревают, что хокарэми тоже могут быть опасны?"
Трое из всадников были слишком, слишком близко; для настоящего хокарэма не составило бы труда расправиться с ними и приняться за прочих. Но миттаусцев было чересчур много - даже настоящий хокарэм сложил бы голову в этом бою. И всадники, окружив Карми полукругом, смеялись над ней - потому что смеяться над слабым врагом не грешно.
Лихорадочно подыскивая выход из дурацкого положения, Карми почти не вслушивалась в обидные слова. Скоро им надоест дразнить затравленного зверя, и они захотят прикончить ее… И в тот момент, когда Карми уже надумала вызывать из озера глайдер, до нее дошло, что выговор всадников уж очень похож на арзрауский. Конечно, она могла ошибиться. Чужеземцу легко спутать миттауские говоры; но она уже знала, как поступить, если это действительно арзраусцы.
- Хороша ли была весна в Арзрау? - спросила она громко, не отрывая своего внимательного взгляда от чашки. Карми вовсе не ставила целью перекричать миттаусцев; они сами утихли, заметив, что пленница хочет что-то сказать. Но слова Карми они восприняли как насмешку.
- Эй ты, не смей касаться имени Арзрау грязным языком! - закричал один, а Карми облегченно вздохнула: это точно были арзраусцы. Шансы выкрутиться невредимой увеличивались.
- Перед Атулитоки я была гостьей принца Арзрау, - спокойно и громко произнесла Карми. Это заявление поставило Карми в довольно двусмысленное положение. С одной стороны, объявление человека гостем в Арзрау равносильно признанию его родственником; эти узы обычно сохранялись на всю жизнь. С другой стороны, принц Арзрау не мог объявить гостем человека в хокарэмской одежде - а значит, хокарэми позволила себе вероломный обман. Не удивительно, что утверждение девушки возмутило арзраусцев.
Карми же маленькими глоточками прихлебывала из чашки.
- Постыдилась бы признаваться в бесчестном обмане, бросали ей горцы укоры, которые ее вовсе не трогали.
Карми, выдержав паузу, чтобы ранее сказанное утряслось в головах арграусцев, добавила:
- Арзравен Паор испытывал ко мне нежные чувства.
Эти слова и подавно взбеленили арзраусцев; Карми даже подумала, что слегка переборщила.
- Ты решила, что принц Паор подтвердит твое вранье?кричали ей. - Сейчас он скажет, что с тобой делать.
- Он здесь? - спросила Карми. Она впервые подняла глаза. Паор с двумя спутниками был еще далеко; он приближался неспеша, Карми показалось, он не очень уверенно сидит в седле - что для миттаусца довольно странно. "Он ранен, догадалась Карми. - Не удивительно, что его сородичи такие возбужденные."
Она неторопливо поставила чашку на низенький столик рядом с собой и встала.
Арзраусцы подались в стороны, освобождая дорожку между ней и принцем.
- Здравствуй, Паор, - сказала она. - Узнаешь?
Он замер. Конечно, он узнал ее - даже в грязномй обтрепавшейся одежде. Но появление девушки было слишком неожиданным.
- Ты дух или человек? - спросил он осторожно. - Я слышал - ты умерла.
- Я обманула их, Паор, - усмехнулась Карми. - Ты же знаешь, я отпетая обманщица…
Паор с помощью рослого воина спустился с коня.
- Где это тебя так потрепали? - поинтересовалась Карми. Паор махнул рукой и, приблизившись, по миттаускому обычаю ткнулся губами в ее щеку. Карми ответила тем же; потом, взяв его за руку, подвела к кошме, на которой только что сидела. Паор стоял, пока она не села.
- Расскажи сначала о себе, госпожа моя, - попросил он. - Почему ты в этой одежде?
- Я украла ее, Паор, - смеялась Карми. - Удобная одежка, чтобы шляться по Майяру; но, как оказалось, она вовсе не для Пограничья. Мне пришлось поволноваться, брат мой. Ведь миттаусцы не любят людей в такой одежде и убивают всякий раз, когда имеют преимущество.
- Нет, - качнул головой Паор. - Полгода назад мы встретили здесь хокарэма и не тронули его.
- Ты о чем?
- Он назвался твоим хокарэмом, госпожа. Такой невысокий красивый парень…
- Маву, - кивнула она. - А ведь я приказывала ему оставаться в Тавине. Плохо меня слушались слуги, Паор, хорошо, что сейчас некому мне перечить. Но где ты получил рану, брат? Расскажи, я умираю от любопытства.
(Толпа арзраусцев, убедившись, что у Паора с Карми дружеские отношения, успокоилась и занялась своими делами. Позаботившись о лошадях, часть из них принялась за приготовление обеда, другие взялись помочь монахам в строительстве. Старый монах, как прежде Карми, предложил Паору свое мятное питье. Развлекать же гостей не было необходимости, и монах застыл молчаливой статуей, неподвижность которой нарушалась лишь завораживающе- быстрым движением пальцев, перебирающих четки.)
- Я думал, ты умерла, - сказал Паор. - Я решил отомстить за тебя Майяру.
Карми усмехнулась. Паор заметил и горячо сказал:
- Конечно, я не мог затевать войну или хотя бы устроить набег на Горту или Ирау. Но я бросил клич, что собираюсь выкрасть из Колахи-та-Майярэй Миттауский меч, и эти люди, - он повел рукой вокруг, - составили мой отряд.
- Миттауский меч? - подняла брови Карми. - Ну, брат ты мой, вот глупость. Не так уж это и легко.
- Я решил выкрасть меч и убивать им майярских принцев, - упрямо сказал Паор.
- Всех сразу? - засмеялась Карми.
- Я бы выслеживал их по одному.
- Умеешь ты, Паор, ставить себе задачи, - качнула головой Карми. - Не обижайся, я не смеюсь над тобой, но цели, которые ты поставил себе недостижимы. Подумать только: выкрасть меч и убивать им принцев! Это ребячество.
- Я не шучу.
- Ох, какой ты серьезный, - засмеялась Карми. - Это от раны, наверное. Я ведь не ошибаюсь, из Колахи ты привез не меч, а рану?
- За нами гналось пол-Майяра, - похвастал Паор, тоже рассмеявшись. - А остальная половина ждет нас на перевале. Но мы схитрили - свернули на сургарскую тропу и разобрали за собой овринги.
- Забавно, - проговорила Карми. - Вовремя меня сюда принесло. Я ведь тоже по этой тропе шла. Припоздай я - и пришлось бы мне делать круг через Миттаур и Саутхо.
- Так ты из Майяра пришла?
Карми кивнула.
- Что ты там так долго делала? - удивился Паор. - За полгода сюда от Ваунхо можно на коленях приползти.
- Мне незачем было спешить в Сургару, - кротко ответила Карми. - А теперь дела тут появились.
- А, - догадался Паор. - Ты, наверное, искала способы отомстить своим врагам? Скажи, кого убить, я сделаю.
- Я уже убила Горту, - медленно произнесла Карми. Только удовольствия мне это не доставило. Мстить я не буду, Паор. Горту, понимаешь ли, мне жалко. Он мне нравился, Паор. Он всегда был честен и приветлив со мной. И всегда говорил со мною так, как будто за мной стояла какая-то могущественная сила. А я, дура, слишком поздно поняла, что это за сила. И уж если бы я вздумала мстить, то в последнюю очередь - Горту. Хотя… - она невесело улыбнулась, - у меня возникали мстительные мысли, когда я была у Марутту. Но нет, Паор, мстить я не буду. Послушай-ка, брат, - она решила переменить тему, ибо пришли арзраусцы и принесли еду. - Прилично ли мне есть рядом с тобой? - она обвела взглядом рассаживающихся вокруг горцев. - У вас в Миттауре женщинам не место за мужским столом.
- Ты моя гостья, - напомнил Паор. - А что касается этого обычая, то у нас считается, что если мужчина будет есть за одним столом с женщинами, он и меч будет держать в руках, как женщина. Однако я этого не опасаюсь - я знаю, ты хорошо фехтуешь.
- Ты льстишь мне, - возразила Карми. - Меч тяжел для меня. Мое оружие - это хокарэмская лапара. Вот чего мне не хватало, когда я прогуливалась по майярским дорогам.
Паор неожиданно сказал:
- Тибатто, прошу, подари госпоже свой трофей.
Невысокий седой арзраусец без слов встал, приблизился и положил перед Карми лапару старинной гортуской работы с клеймом мастера Тхорина-аро, которое, как говорил когда-то Стенхе, хокарэмы называют "жуком". Лапары-"жуки" были в Майяре наперечет; каждая, как и хороший меч, делалась годами, проходя в процессе обработки множество операций, придающих железу почти невероятные качества. "Жуки" бывают двух разновидностей: "твердые" и "мягкие". Мягкой называется длинная упругая лапара, которая, будучи согнутой в кольцо, распрямлялась и оставалась такой же прямой, как и прежде. Твердые не отличаются подобной гибкостью, но зато от ударов по такой лапаре ломаются мечи. Стенхе утверждал, что двух этих лапар - тведой и мягкой - достаточно, чтобы чувствовать себя вооруженным в любой ситуации.
Лапара, которую отдал Карми Тибатто, была из разряда твердых.
- Это очень дорогое оружие, - сказала Карми, подняв глаза на воина. - Могу ли я как-то отблагодарить тебя?
- Ты гостья принца, - ответил Тибатто. - И, кроме того, госпожа, в Арзрау это не оружие, а боевое отличие. Оружие - это меч.
- О, воин! - засмеялась Карми. - Меч - это слишком тяжело для меня. Лапара - другое дело. Моими воспитателями были хокарэмы, Паор. И я научилась у них всему, чему могла.
- Женщину должны воспитывать и обучать женщины, - сказал Паор.
- Ну нет, - возразила Карми. - Руттул говорил иначе: девочку должен воспитывать отец, а учить - мать, мальчика должна воспитывать мать, а учить - отец. Моему настоящему отцу, сам знаешь, было не до меня, зато мне повезло - меня воспитывали Руттул и Стенхе. А матерью для меня стала Хаби, но боюсь, я была неприлежной ученицей. - Карми обернулась к старому монаху, который из учтивости к гостям угощался принесенными ими сушеными фруктами и изюмом, запивая это обычной для миттауских монастырей болтушкой из молока и ячменной муки(все прочие ели копченое мясо и жареную рыбу, только что выловленную в ручье, закусывали диким луком и огромными сочными лопухами горного щавеля, запивали обжигающим напитком из воды, молока, меда, вина и толченой коры дерева, которое, как когда-то слыхала Карми, растет только в Арзрау. А старый монах, не обращая внимания на соблазнительные запахи, запивал своей нищенской болтушкой розовый изюм).
- Скажи, святой человек, - проговорила Карми. - Я хочу почтить память погибших здесь сургарцев по нашему обычаю, с колокольчиками. Вы похоронили их по-миттауски, но…