О, лучше бы она молчала! Лучше бы она пела или, спрятавшись в темном углу, пила теплое вино. А впрочем, неизвестно, что было бы лучше.
…Принц Горту пришел вечером в дом, хозяйкой которого была его любовница Аласанэ Тови. С тех пор, как он пять лет назад взял в жены дочь Марутту, он стал осторожнее в любовных делах; Марутту попрекал Горту за невнимание к молодой жене и требовал соблюдения ее прав. Горту не хотел ссориться с Марутту, поэтому приходилось окружать свои любовные похождения тайной.
В этот вечер высокий принц вышел в город в простом темном плаще, похожий на небогатого офицера из своей свиты. Сопровождавший его хокарэм Шэрхо был одет почти так же, чтобы не привлекать внимания встречных.
В дом Тови принц вошел через калитку из переулка, миновал пустынный темный дворик и поднялся по лестнице в покои молодой женщины. Он никогда не предупреждал Тови заранее; проходил обычно сразу в спальню и поджидал, пока позовут прекрасную хозяйку.
Он и в этот раз направился туда, но в коридоре его остановил звук голоса, который в соседней комнате рассказывал одну из тех забавных историй, которые так популярны в Гертвире. Голос показался ему знакомым; настолько знакомым, что принца взяла оторопь - ведь юная дама, которой он, по воспоминаниям Горту принадлежал, погибла юольше двух месяцев назад.
Он осторожно отодвинул край портьеры, закрывавшей дверной проем, и увидел - опять-таки знакомый - профиль. Рядом с рассказчицей поставили двусвечный шандал, и лицо девушки живо напомнило принцу о предпоследнем собрании Высочайшего Союза и о разграбленном, разоренном Тавине.
"Она жива, - понял Горту. - Не может быть совпадением это лицо, уверенный голос и чуть архаичная, на кэйвеский лад, безукоризненно-правильная речь". Для лорцоских горожан, конечно, ее выговор был просто северным говором - с твердыми звуками там, где южные диалекты без разбору употребляют мягкие, с явственным различием свистящих и шипящих - просто смешной северный говор, но для Горту, который и в молодости, и сейчас с тщанием следил за своей речью, раздраженный насмешками над южанским варварским выговором, для Горту. который ревниво прислушивался к произношению других, именно эта чопорность в выговоре была единственно верной приметой, по которой он мог судить, что девочка в небогатом городском наряде была бывшей сургарской принцессой.
Горту задумался. Предстоящее любовное свидание потеряло для него всякую ценность, он повернулся и пошел из этого дома прочь, домой, в Хольстау-Ольвит. Шэрхо молча шел за ним: причуды хозяина не его дело. Но едва придя в свой замок, принц позвал к себе одного их хокарэмов, Эльсти, и отпустил его на полтора месяца - на отдых. Наутро, после того, как Эльсти уехал, торопливо собравшись в дорогу, Горту отослал другого хокарэма, Кароя, с посланием в Гертвир, заодно поручив ему разузнать, какие мнения слагаются в Майяре к следующему собранию Высочайшего Союза.
Шэрхо был третьим, последним из хокарэмов. Когда Горту вызвал его, он сказал:
- Меня ты тоже хочешь отослать, государь? С кем же ты тогда останешься?
Горту усмехнулся:
- Нет, Шэрхо, ты мне нужен здесь. Обратил ли ты внимание в доме Тови на девушку, которая рассказывала какие-то байки?
- Маленькая кэйвирка? - вскинул брови Шэрхо. - Конечно. Я видел, она пела с Ашаром.
- Отыщи и приведи ее сюда, - приказал Горту. - В Круглую башню.
Шэрхо кивнул.
- Обращайся с ней как можно мягче, - добавил Горту. Иди.
Шэрхо поклонился и пошел. Поскольку в приказе не было сказано, чтобы он поторопился, он присел недалеко от фонтанчика на улице Оружейников и стал рассеяно наблюдать за входящими и выходящими из дома Горахо - насколько он знал, Карми с Ашаром жили там.
Карми появилась довольно скоро - у нее вошло в привычку бродить по Лорцо утром, когда горожане не очень расположены к песням.
Она подошла к площади, на которой шумел небольшой базарчик, приценилась к засахаренным орешкам, но торговец, который слышал вчера ее пение, насыпал ей их в тряпичную кошелку даром, заодно выяснив текст одного из куплетов, что она пела вчера. Карми негромко напела неясное место, и торговец, запомнив слова, добавил еще полдюжины сухих абрикосов.
Потом Карми, пройдя по базарным рядам, купила ранних летних ягод в небольшом берестяном коробке и сьела тут же, на рынке, глазея на драку бойцовых петухов. Шэрхо решил, что вполне может позволить ей эти невинные удовольствия; он подошел к ней только потом, когда она, уйдя с рынка, углубилась в пустынный узкий переулок.
Шэрхо, увеличив шаги, догнал ее.
- Принц Горту приказал привести тебя в замок, - сказалон.
- Ашара он тоже зовет? - ничуть не испугавшись и не смутившись, однако хмуро и неприветливо спросила девушка.
- Ашар ему не нужен, - отозвался Шэрхо, - зато ему понравилось, как ты вчера рассказывала в доме Тови.
- Он меня видел?
- Да, малышка, - усмехнулся Шэрхо. - И ты произвела на него неотразимое впечатление. Послушай-ка, девочка, - удивился он. - Где твой кэйвеский говор? - Ибо сейчас девушка говорила, как северогортуская крестьянка. - Разве ты не из Кэйвира?
- Нет, я не из Кэйвира, - передразнила она его подчеркнуто-гертвирскую речь. - Да и ты ведь не в Гертвире вырос.
- Я - другое дело, - ответил Шэрхо. - Меня учили.
- Меня тоже учили, хоть я не хокарэми, - откликнулась девушка и добавила:- Я не хочу идти к Горту.
- Тогда я тебя туда на плече отнесу, - шутя сказал Шэрхо. Он протянул к ней руки, но Карми проворно отскочила в сторону.
- Ладно уж, - проворчала она. - Посмотрим, зачем я понадобилась высокому принцу.
Высокий принц, прежде чем увидеть девушку, долго выспрашивал хокарэма, как она вела себя. Узнав о ершистом и отнюдь не пугливом характере, Горту прошептал: "Да, это она", и отправился в Круглую башню, где в пустынном зале, требующем значительного ремонта после прошлогоднего землетрясения, ожидала его Карми.
- Я был рад узнать, что ты жива.
- Еще бы, - ядовито ответила Карми. - Небось подумываешь прибрать к рукам…
Горту прервал ее резким жестом. Проследив за его взглядом, Карми посмотрела в лицо Шэрхо и пробормотала, пожав плечами:
- Первый раз вижу, чтобы стеснялись хокарэмов.
- Зачем посвящать в наши дела Орвит-Ралло? - возразил Горту.
- И то верно, - согласилась Карми. - Но как же мы будем разговаривать? Намеками? Однако мы можем намекать на разные вещи.
- Я намекаю только на одну вещь, - Горту будто невзначай коснулся знака Оланти на своей груди. - Ты знаешь, я всегда старался относиться к тебе хорошо И я вовсе не намерен силой отбирать у тебя что-либо. Я могу быть щедрым. Я достаточно богат и влиятелен, чтобы помочь тебе вернуть все то, чего ты лишилась.
- Моего мужа ты тоже можешь вернуть? - холодно спросила Карми.
- Нет, разумеется, но разве в его смерти есть моя вина?
- Я ни в чем тебя не виню, высокий принц, - ответила Карми. - Но только после его смерти ничто не имеет для меня ценности достаточно большой, чтобы об этом следовало говорить.
- Значит, и вещь, которую я хочу получить от тебя, тоже не дорога?
- Ее я хочу сохранить, - объявила Карми. - Это единственная память о тех временах. И неужели тебе мало того, что ты имеешь? Пройдет град, и тебе не надо будет ничего, усмехнулась она.
Горту сказал медленно:
- Тогда я вынужден просить тебя, чтобы ты оставалась в моем замке. Я даю тебе время, чтобы ты передумала. Если тебе понадобятся служанки, скажи Шэрхо, он распорядится.
- К твоим услугам, сударыня, - поклонился с усмешкой Шэрхо, понявший, что Карми - вовсе не безродная простолюдинка.
- На черта мне служанки? - благородный кэйвеский выговор в этот момент звучал дико. - Пусть дадут мне пару одеял и какой-нибудь тюфяк…
…Ашар, разыскивавший вечером Карми, узнал от Керти, племянника Горахо, что тот видел, как девушку увел в замок хокарэм принца. "Позвали петь? - подумал Ашар. - Но почему же тогда не пригласили меня? Или это то, чего она опасалась, когда отказывалась отвечать на вопросы?"
Когда Карми не вернулась и завтра, и послезавтра, и через несколько дней, Ашар понял, что здесь дела темные, тайные, к пению никакого отношения не имеющие. А тут еще пришли с юга вести, что чума отступила; ашаровские слушатели вспомнили о молитвах, перестали сорить деньгами, и Ашар стал подумывать о том, что пора перебираться петь в другие края, не так избалованные его вниманием.
Перед уходом он занялся приведением в порядок денежных дел. С собой в странствия он собрался взять лишь два золотых и немного серебра - на дорожные расходы; весь же свой заработок в Лорцо он оставил Горахо с тем, чтобы тот, если надо, пользовался деньгами. Ашар был человеком богатым и мог бы жить в свле удовольствие в огромном фруктовом саду в окрестностях Лорцо. Но там распоряжался сын Ашара, а старик, не желая баловать сына подачками, предпочитал копить деньги в сундуке Горахо, чтобы сын получил их после его смерти. Да и жить, считал Ашар, лучше богатым человеком, чем все отдавшим родственникам старым дедом, никому не нужным и только путающимся под ногами. По пути из Лорцо Ашар собирался зайти к сыну и запасся хорошими подарками и для сына, и для невестки, и особенно для внучат, чтобы дети с восторгом встречали каждое появление дедушки.
- Погоди, погоди, - вспомнил Горахо. - А эта девка, Карми? Ты ее сумку возьмешь с собой?
- Пусть останется у тебя, - ответил Ашар. - Если она заявится, то непременно придет к тебе.
- А если она скажет, что в ее сумке что-то ценное было, а теперь пропало? - предложил Горахо.
- Что ты! - поднял на него глаза Ашар. - Неужели ты, цеховый мастер, с безвестной девкой не справишься?
- Странная она девка, - напомнил Горахо. - Вдруг из благородных?
- Давай посмотрим, что в ее сумке, - предложил Ашар. Я свидетелем буду, если что затеется.
Он принес сумку Карми и вытряхнул на лавку содержимое. Увесистый сверток с монетами шлепнулся, скользнув, на пол. Горахо поднял его, но, разгибаясь, услышал растерянный голос Ашара:
- Знаешь, приятель, свидетелем я тебе не буду.
Горахо глянул. Ашар держал в руках хокарэмское одеяние.
- Ладно, - сказал с тяжелым сердцем Горахо. - Давай-ка уложим все на место.
4
В день святого Сауаро, ближе к вечеру, ветер приволок с севера черную зловещую тучу. Лучи заходящего солнца окрашивали края тучи в пурпурный цвет, еще больше оттеняя ее темноту.
Горту к небу не присматривался; пока он находился в своем замке, погода его не интересовала; хлынувший дождь не мог нарушить его планов.
Но дворовый мальчишка, прибежав в залу, закричал восторженно: "Град, град!", и Горту, повинуясь внезапному предчувствию, выглянул, отодвинув ставню, из окна.
Да, туча принесла с собой град. Полупрозрачные бесцветные горошины с дробным стуком сыпались во двор, отскакивали от каменных стен, впрыгивали в открытое окно.
"Пройдет град - и тебе не нужно будет ничего", - так сказала несколько дней назад бывшая сургарская принцесса. И вот град пошел.
"Прокляла, - догадался Горту. - Она прокляла меня!"
Разве мог он забыть, что госпожа Карэна, или Ур-Руттул, или Карми - как бы она себя не называла - не простая смертная. Она хэйми, одержимая, в ее силах налагать проклятия или снимать проклятия, исцелять или насылать неведомые хвори…
"Прокляла… - в глубоком испуге догадывался высокий принц, который вовсе не был трусом. - Зачем, зачем я с ней связался!"
Смерть холодной рукой коснулась его груди; дыхание перехватило.
- Шэрхо, - хотел крикнуть Горту, но голос стал сипящим, слабым.
Однако хокарэм услышал, вбежал в покой, увидел побледневшего принца, сползающего на пол, отирая дорогим кафтаном прокопченную побелку на стене.
- Карми, - прохрипел принц, - позови Карми.
- Немедленно, - кивнул хокарэм и, выскочив за двери, послал одного из слуг позвать девушку:- Чтоб сей миг была здесь!
Шэрхо в два прыжка вернулся к принцу, перетащил поближе пестрый саутханский ковер и уложил принца прямо так, на пол, едва прикрытый грубой шерстью.
Он растегнул кафтан и рубаху, тер грудь, попытался сделать массаж, которому учился когда-то в Орвит-Ралло. Слуги, привлеченные его криком, заглядывали в двери, толпились в коридоре. Кто-то побежал доложить молодому принцу, и тот, встревоженный, прибежал на мгновение раньше Карми. Девушка вбежала вслед за ним и с разбегу упала на колени около тела.
- Прокляла, - бормотал принц, - прокляла меня, хэйми. Глаза его уже не видели.
- Что ты, - ласково сказала потрясенная Карми. - Что ты испугался, дядюшка…
Голос ее проник в сознание умирающего; в глазах появилось осмысленное выражение.
- Ты не проклинала? - прошептал он.
- Нет, нет, конечно, что ты, - убеждала его девушка.
- Тогда я сейчас встану, - шептал принц. - Отдохну и встану… Только отдохну…
Он умер несколько минут спустя, затянутый смертельной усталостью в глубокую дрему.
- Умер, - сказал Шэрхо, опуская руки, но стоя, как стоял, на коленях у тела.
Стало тихо, и в этой тишине слышен был приглушенный плач Оль-Марутте, всхлипывания служанок и вздохи слуг.
Карми поднялась с колен. Казалось ей, что все смотрят на нее с ненавистью; она попятилась, выбралась в коридор и, желая оказаться подальше от замка, поспешила к воротам, еще не запертым на ночь, но молодой Горту, задыхаясь, догнал ее, схватил за руку, развернул к себе.
- Погоди, госпожа моя, - говорил он. - Погоди! Прокляла и убегаешь?
- Нет, нет, - твердила она. - Поверь, это не я. Я не хотела…
Молодой принц, однако, тащил ее за собой - не в те покои, где только что умер его отец, а в другие; он втолкнул девушку в комнату и, плотно закрыв дверь, привалился в изнеможении к стене.
- Послушай, госпожа моя, я не хочу жить под твоими проклятиями. Сними проклятья с моего рода, с моего замка, с мачехи моей и брата, уж не знаю, кого ты еще могла проклясть; сними - и я клятву дам, что сделаю для тебя все, что ты только пожелаешь…
- Теперь ты послушай! - воскликнула Карми. - Клянусь хлебом, солнцем над головой и святыми небесами, что я вовсе не желала смерти твоему отцу. моя вина в его смерти есть, я не отрицаю, но клянусь, что никто больше не умрет от того, что я разозлилась на твоего отца. И мне не нужно ничего от тебя, Горту, я не торгую ни жизнью, ни смертью, поверь мне!
- Я хочу верить тебе, госпожа, - сказал молодой Горту. - Отец всегда предупреждал меня, чтобы я был осторожен с тобой, а сам, видишь, не уберегся.
- Всегда предупреждал? - поразилась Карми. - О чем ты?
- Ты же хэйми, а хэйми нельзя сердить.
- Я - хэйми? - вскричала Карми. - Да что за чушь! Какая я хэйми?
- Ты опять начинаешь сердиться, госпожа, - заметил принц.
- Я не сержусь, - раздраженно ответила Карми. - Но что за выдумки дурацкие?
- Это не выдумки, - возразил принц. - Разве ты не знаешь, почему тебя почти десять лет назад отдали Руттулу?
- Да в чем, в чем я хэйми?
- Во всем! Я не верил раньше, но теперь вижу - мой отец был прав. Ты не похожа на благородную, но и на простолюдинку не похожа - откуда это в тебе, госпожа? Конечно, ты хэйми. И я прошу тебя, госпожа моя, уходи из Лорцо или присутствие твое навлечет на наш город неисчислимые бедствия. Я согласен отдать тебе все, что мы привезли из Сургары, только уходи, пожалуйста.
Карми попросила:
- Покажи мне, что вы привезли из Сургары.
Молодой Горту стремительно повел ее через комнаты.
Весть о смерти высокого принца уже разбежалась по всему замку, как круги по воде. Правда, никто пока еще не связывал кончину принца с присутствием в замке Карми, но, очень вероятно, скоро дворня вспомнит, что горту назвал Карми хэйми. Пока же поведение молодого принца вызывало удивленные взгляды - ему надлежало быть у тела отца, а не бегать по замку наперегонки с бродячей певичкой.
В покоях, куда принц привел Карми, она сразу узнала собственный сундучок с архивом. Принц быстро распахнул перед ней крышку и бросился к громоздкому шкафу, вываливая на широкий стол сургарские трофеи. Карми безразлично передирала все это.
- Я сейчас позову людей, это упакуют, - проговорил принц, наполовину обернувшись.
- Мне это не нужно, - равнодушно откликнулась Карми, вороша пергаменты. - Разве что… Дневник Руттула у тебя?
- Это он? - принц показал ей толстые тетради. Карми приняла одну из них в руки, быстро перелистала страницы, исписанные чужеземной скорописью.
- Храни его, - сказала Карми, поднимая глаза на юношу. - Мне он не нужен, но когда-нибудь его у тебя спросят. А мне его не сохранить…
Принц кивнул и бережно спрятал тетради в потайной ящик в стене, вынув оттуда шкатулку.
- Твои драгоценности, - сказал принц, открывая шкатулку.
- Да бог с ними, - махнула рукой Карми, но лежащие поверх всего бусы заставили ее остановиться. - Погоди! Вот это я возьму.
В ее руки скользнули знакомые ей янтарные бусы Руттула. "Стажерский ключ" по-прежнему был прицеплен к одной из бусин.
- Я отдам тебе за него Оланти, - сказала Карми, нежно поглаживая это странное ожерелье.
- Не надо, - отозвался принц. - Зачем мне второй Оланти?
- Смотри, - усмехнулась Карми. - Я еще раз не предложу.
- Мне ничего от тебя не нужно, - твердо повторил принц.
- Если б я знала… - проговорила Карми, вертя в руках "стажерский ключ". - Если б я знала, что эта вещь у твоего отца, я бы обменяла ее на Оланти.
- То, что случилось, не изменишь, - ответил молодой принц. - А я не хочу от тебя ничего брать.
- Мне нужны только эти бусы и тетради Руттула, - сказала Карми. - Остальное я могу тебе подарить. Если хочешь, можно и дарственную запись составить.
Принц глянул на нее зверем:
- Вот что, госпожа моя, если ты взяла все, что тебе нужно, уходи и оставь меня в покое. А насмешек твоих я тепреть не намерен - будь даже ты трижды хэйми.
Карми пожала плечами:
- Извини, принц, если можешь… Да, я пойду, пожалуй. Прощай!
Она уверенно двинулась прочь. Ворота замка были еще открыты; стража, получив известие о смерти хозяина, обсуждала проишествие, забыв о своих обязанностях, несмотря на то, что начали сгущаться сумерки.
Карми беспрепятственно миновала ворота и вышла на мрачные улочки города Лорцо. Сумерки - не самое лучше время для прогулок одиноких девушек, и Карми несколько раз приходилось переходить на бег, чтобы избавиться от пьяных ухаживаний, а разок, уже недалеко от дома Горахо, ей пришлось показать, что она умеет драться.
Горахо, обеспокоенный неясными слухами, стоял у дверей своей лавки. Карми подошла и скромно, как подобает небогатой девушке, поздоровалась с ним, спросив об Ашаре.
- Ашар ушел, госпожа хокарэми, - ответил Горахо почтительно.
- А, - поняла Карми. - В моей сумке пошарили, похоже?
Горахо пропустил ее в дом.
- Говорят, в замке что-то произошло? - спросил он.
- Горту умер, - кивнула Карми, вытаскивая из-под скамьи свою сумку.
- Святые небеса! - воскликнул Горахо. - Отчего же он умер, моя госпожа?
Карми, достав из сумки Смироловы хокарэмские одежки, сказала равнодушно:
- От проклятия хэйми.
Она тут же начала переодеваться, и Горахо стыдливо отвел глаза.