- Тогда пошли, - скомандовал Саудан. - А ты, - он обратился к Бахтару, - держи язык за зубами и завтра приходи со своими головорезами. Я пришлю за вами лодку.
* * *
Корабль был большой, повидавший виды и всласть потрепанный морскими волнами. Однако мачты были надежными, как показалось Конану на первый взгляд, и такелаж выглядел совсем новеньким и крепким.
- Перед последней ходкой хозяин раскошелился на новые паруса, - словно прочтя его мысли, сказал Саудан.
- Я не поинтересовался даже, а куда ты, собственно, направляешься? - спросил киммериец. - Мне, вообще-то, нет до этого большого дела, лишь бы ноги отсюда унести.
- Я тебе скажу, когда мы отплывем, - понизив голос, сказал капитан. - Но скажу только тебе, а остальным этого знать не надо. Поскольку я решил сделать тебя командиром наемников на нашем корабле, путь наш будет тебе известен, но только после того, как мы выйдем в море, - еще раз повторил он.
"Вечно они устраивают какие-нибудь тайны, - с неудовольствием отметил про себя Конан, однако решил особо об этом не задумываться. - Что случится, то и случится - значит, так боги задумали, а мое дело - не зевать", - решил он.
Они прошли по палубе к заднему мостику и, открыв потемневшую дубовую дверь, начали спускаться по крутой лесенке вниз. Свет фонаря, который держал перед собой матрос, едва освещал узкий, уходящий к самой корме коридорчик, в котором с обеих сторон было несколько узких дверей. Киммериец, пригнув голову, чтобы не удариться о низкий потолок, шел следом за Сауданом.
- Вот здесь ты и разместишься, - открыв одну из дверей, сказал Саудан, приглашая варвара войти внутрь. - Рядом моя каюта, а напротив - каюта, в которой располагается наш хозяин, если он идет в плавание вместе с нами.
Помещение, куда они вошли с капитаном, было крохотным - в нем с трудом могли разместиться два человека.
В небольшом квадратном оконце то появлялась, то исчезала в такт ударам волн ночная звезда. Из мебели в каюте был только сундук, занимающий всю стену вдоль борта корабля, - он служил постелью хозяину каюты.
- Мы уходим послезавтра утром, и я думаю, что тебе лучше не показываться на палубе, чтобы не вызывать лишнего любопытства, - заметил капитан.
- Ты прав, - согласился варвар, вешая фонарь на крюк. - Но мне нужно оружие, и не только мне, кстати, - ты же сказал, что нас будет человек двадцать - двадцать пять. Конечно, - продолжал киммериец, присаживаясь на сундук, и жестом приглашая капитана присесть рядом, - я не думаю, что ты новичок в этом деле, но все же, поскольку ты хочешь поручить защиту судна мне, я должен этим делом заняться всерьез. Таким клинком, - он показал свой меч, - только в заду у кабана ковырять, - выругался он. - Сам понимаешь, с таким оружием я не смогу быть полностью уверен в своих силах. Да и голову свою мне жалко. - Конан, недобро усмехаясь, пощупал шишку на голове, которой его наградил один из близнецов в таверне.
- Сучий потрох! - выругался он еще раз, и было непонятно, к кому это относилось - к близнецу или ему самому.
Киммериец всегда сильно злился на себя, когда допускал небрежность, которая могла стоить ему жизни. Хотя до сей поры боги хранили его от последствий таких - весьма, надо сказать, немногочисленных - ошибок.
- Не беспокойся, - заверил его Саудан, - я подберу тебе все, что необходимо. Сейчас мы составим список всего, что тебе может понадобиться, и завтра все это будет на борту. Атабах! - крикнул он матроса. - Доску и грифель, живо!
Под диктовку киммерийца Саудан записал на доске длинный перечень различного снаряжения и оружия, которое, по мнению Конана, могло им пригодиться в борьбе против желающих попотрошить трюмы корабля.
- А мне просто необходим хороший меч, вот такой, - киммериец развел руки чуть ли не на всю ширину каюты, - обоюдоострый и широкий. Такие делают в Зингаре. Мой отобрали стражники, эти потомки шелудивых ослов!
- Такие мечи здесь большая редкость, - с сомнением в голосе сказал Саудан. На мгновение он нахмурил брови, задумавшись, потом вдруг повеселел и уверенно закончил - Будет тебе меч, клянусь Таримом!
На том и расстались. Капитан, хотя была уже глубокая ночь, собрался на берег, а Конан, растянувшись на сундуке, укрылся плащом и впервые за последние несколько суток заснул в спокойной обстановке. По правде говоря, он не жаловался на сон в любых условиях, но все же сладко выспаться иногда не мешало даже такому авантюристу и бродяге, каким был варвар.
Глава седьмая
Безжизненное, бледное, как полотно, тело молодой девушки обвисло на цепях, которыми оно было приковано к стене. Длинные светлые волосы свешивались с откинутой вбок головы, прикрывая левое плечо и грудь, но оставляя на виду страшный разрез на шее, идущий наискось вверх от правой ключицы. Кровь еще продолжала пульсирующими толчками выплескиваться из располосованного горла и из такого же длинного разреза на внутренней поверхности правого бедра, чуть повыше подколенной ямки. Сама жертва уже перестала биться, ее глаза подернулись мутноватой пленкой, утратив живой блеск.
Все помещение от стены до стены было забрызгано человеческой кровью, собравшейся в углублениях холодного каменного пола в небольшие лужицы, от которых поднимался еле заметный пар. Багровые потеки залили и все тело несчастной, подчеркивая изгибами своих струй выпуклость ее живота и стройных бедер.
- Вот госпожа, как видишь, самая свежая. - Держа на вытянутых руках чашу, только что наполненную кровью молодой девственницы, Саятбек подошел к появившейся на пороге подвала Гермии.
- Ты что, ублюдок, не можешь сделать это так, чтобы не запачкать хотя бы потолок? - вместо благодарности отчитала его колдунья, брезгливо оглядывая помещение.
- Прости меня, госпожа, - зашлепал губами толстяк, - девка очень сильно билась…
- Ну, будет, - оборвала его речь колдунья, подходя ближе и взглянув на чашу, полную темно-красной жидкости. - Теперь можешь быть свободен, ступай наверх. Когда позову, уберешь здесь. Чашу поставь на скамью.
Саятбек, кланяясь, задом выкатился из подвала. Гермия расстелила перед скамьей потертый коврик, на котором еще сохранились следы каких-то знаков, вышитых, видимо, очень-очень давно.
Потом она сбросила обувь и, встав на коврик, расстегнула застежки хитона. Одеяние медленно сползло на пол, оставив женщину совершенно обнаженной. Колдунья откинула назад черные волосы и наклонилась над чашей, почти касаясь поверхности крови кончиками своих грудей с удлиненными коричневыми сосками. Ее тело было почти совершенным и похожим на тело несчастной девушки, свисавшее в оковах в пяти шагах от колдуньи, только Гермия была смуглой, как стигийка, а жертва - белокожей от природы, а после того, как у нее выпустили кровь, ее кожа обрела цвет мрамора.
Колдунья зачерпнула маленьким ковшиком багровую жидкость из чаши и залпом выпила до дна. Глаза ее заблестели, она глубоко вздохнула и некоторое время стояла, выпрямившись, с остановившимся взглядом и разведенными в стороны руками. Потом Гермия взяла со стоявшей рядом скамьи один из серебряных сосудов и вылила несколько капель в еще дымящуюся кровь. Соприкоснувшись с жидкостью, кровь зашипела, над ней поднялось легкое голубоватое облако, которое постепенно распространилось над поверхностью чаши и, словно туман, начало стекать вниз с краев.
Через несколько мгновений облачко рассеялось, и вместо красной жидкости чашу наполовину заполнило густое желтоватое вещество, напоминающее темный цветочный мед.
Колдунья обмакнула в чашу мизинец и помазала этим веществом, издававшим запах одновременно жгучий и свежий, у себя над бровями и на переносице. Голова у женщины закружилась, по телу прошел легкий озноб. Она вынула из чаши еще немного мази и начертила крестообразные знаки между грудей и под ними, обвела соски. Потом Гермия провела черту по животу - от пупка вниз, две длинные полосы по внутренней поверхности бедра до самых коленей и напоследок - несколько вертикальных черточек на плечах. Озноб усилился, все тело колдуньи покрылось крупными мурашками, голова закружилась еще сильнее, ей пришлось даже слегка расставить ноги, чтобы удержать равновесие и не пошатнуться.
Некоторое время она стояла, не двигаясь, прижав руки к груди и тяжело дыша. Потом Гермия взяла со скамьи следующий кувшинчик и капнула в чашу еще несколько капель. Мазь побурела, стала уменьшаться в объеме, как бы усыхая на глазах, и через несколько мгновений на дне чаши лежала небольшая кучка зеленоватого порошка.
"На этот раз обязательно получится!" - с восторгом подумала колдунья.
Она вновь накинула на себя хитон и, взяв в руки чашу, подошла к стене напротив. Начертив в воздухе магический знак, она подождала, пока часть стены превратится в голубую дверь, и вошла сквозь нее в подземелье, где тотчас сами по себе вспыхнули два светильника. Дверь исчезла, и никто не смог бы сказать, глядя на ноздреватый камень стены, что только что здесь был проход.
Колдунья бросила на медную зазубренную плошку на алтаре зеленый порошок, и он вспыхнул, освещая своим светом оскалившегося в вечной усмешке идола.
- Скажи мне, Этан! Ты видишь, я выполнила все предписания! - Гермия склонилась перед статуей в низком поклоне.
На некоторое время в подвале воцарилась тишина, нарушаемая лишь потрескиванием горящего порошка. Колдунья подняла глаза на изваяние - оно продолжало оставаться неподвижным.
- Не получается! - прошептала колдунья, в отчаянии прижимая руки к груди.
В этот момент она почувствовала, что плиты под ее ступнями вроде бы пришли в движение, как будто она находилась не на каменном полу, а на зыбкой палубе плывущего по бурному морю судна. Гермия подняла глаза: стены задвигались, они вытягивались в стороны, изменяя свой серовато-желтый цвет на белый. Потолок уходил куда-то ввысь все дальше и дальше, пока его свод не засверкал мраморным блеском высоко над головой. Алтарь и статуя божества росли вместе со стенами, и скоро каменная доска, на которой стояла плошка с зеленым пламенем, была уже на высоте крыши высокого дома.
Статуя бога превратилась в изваяние величиной с вендийского слона. Губы божка дрогнули, растянулись в подобии зловещей улыбки. Он открыл рот, и колдунья почувствовала, что воздух вокруг нее сгущается, подобно горячему движению песчаной бури.
- Кто ты, мерзкая, пробудившая меня ото сна? - пророкотал сверху голос, похожий на далекие раскаты грома.
- Я Гермия, - ответила колдунья.
- Не знаю никакой Гермий, - наклоняясь вперед, громыхнула статуя. - Мою повелительницу зовут Баэлина.
- Баэлины нет в живых, я ее дочь.
- Ха, ха, xa! - словно горный камнепад скатился вниз смех чудовища. - Разве у такой шлюхи может быть дочь? Сними хитон, я должен посмотреть на тебя!
Женщина расстегнула застежки хитона. Сейчас она была полностью во власти этого каменного колосса. Баэлина, ее мать, не научила ее, как снять заклятие, приходилось повиноваться божеству - до тех пор, пока горит на алтаре зеленоватое пламя. Одежда соскользнула наземь, и нефритовые глаза бога впились в совершенное тело женщины. Зрачки долго скользили по фигуре колдуньи, а губы в это время удовлетворенно причмокивали с таким звуком, будто целое стадо бегемотов шло по болотистой местности.
- Похожа на мать, - пророкотал идол. - Ну-ка, повернись и убери волосы со спины.
Гермия, дрожа одновременно от страха и озноба, вызванного колдовской мазью, повиновалась.
- Не врешь, родинка у тебя на том же месте, под левой лопаткой, - удовлетворенный осмотром, хмыкнул каменный бог. - Так чего же ты хочешь от меня, женщина?
- Я хочу узнать, где находится чаша Гуйюка, - бросилась на колени колдунья.
- Чаша Гуйюка? - переспросил ее идол. - Разве твоя мать не нашла ее?
- Она отправилась за ней и погибла. Я не знаю, где и при каких обстоятельствах.
- Тогда слушай меня внимательно, - громыхнуло вверху.
Бог закрыл глаза, некоторое время было тихо. Наконец, он начал вещать:
- Берег моря… горы, дальше степь, скудная степь… холодно, маленькие деревца на горизонте, каменная гряда… женщины с оружием, могучие женщины, одни женщины… снег, много снега и льда, солнце низко-низко над горизонтом целый день… больше не вижу ничего.
Идол вздохнул своей каменной грудью, провел рукой по лбу, словно смахивая пот после тяжелой работы.
- Остальное определи сама, в твоих книгах ты можешь узнать про это место, а я не могу сказать ничего больше. Я устал. Я очень устал и хочу спать. Спать мне пора, понятно, маленькая сучка?
Огонь в плошке догорал, и, словно умирая вместе с ним, стены подземелья начали стремительно съеживаться, теряя свой блеск. Каменный бог тоже уменьшился до прежних размеров, только рука его не успела вернуться на место, как раньше, и так и застыла, прислоненная ко лбу. Через несколько мгновений все стихло, огонь блеснул последний раз и погас…
* * *
- Пока меня не будет, ты должен присматривать, чтобы все здесь было в порядке. - Колдунья, сидя за столиком, отщипывала одну за другой крупные зеленые виноградины и диктовала склонившемуся перед ней Саятбеку, что надо будет сделать в ее отсутствие.
- Я буду следить за тобой издалека, - припугнула она своего подручного, - и, если прогневаешь меня… сам знаешь, что с тобой будет.
Толстяк закивал головой, молитвенно сложив руки на груди.
- Не сомневайся, госпожа, все будет исполнено, клянусь Вечноживым Таримом, пророком нашим.
- Иди, - махнула рукой Гермия, - мне надо собираться в путь.
Глава восьмая
- А ты где служил? - спросил Саудан высокого худощавого мужчину со шрамом на левой щеке.
- Проще сказать, где я не был, - усмехнулся тот. - Не сомневайся, хозяин, я опытный боец.
В доказательство своих слов он вытащил длинный кривой клинок и ловко завертел им, изображая выпады фехтовальщика.
- Я с ним участвовал не в одной схватке, - подтвердил Бахтар, сидевший рядом с Сауданом на заднем дворе дома Джемаха.
Капитан отбирал из приведенных к нему Бахтаром людей наиболее искусных воинов для своего корабля. Двоих он забраковал сразу, потому что они никогда не выходили в море, а остальные, пожалуй, могли подойти - приятель не обманул его и привел с собой действительно опытных бойцов.
- Ну, а ты что можешь? - спросил он у высокого стройного юноши с черными, как уголь, глазами.
- Все, что угодно, хозяин, - ответил тот. - Смотри.
Он вытащил кинжал и, слегка размахнувшись, бросил его в направлении чинары, стоявшей в дальнем углу двора.
До дерева было шагов двадцать, но клинок, блеснув словно молния, под одобрительные крики зрителей, столпившихся возле капитана, воткнулся точно по центру ствола. Юноша подошел к чинаре, вырвал кинжал и, отойдя на прежнее место, снова бросил. Просвистев в воздухе, клинок снова вонзился в ствол - причем в то же самое место. Толпа, ахнув, застыла в восхищении - собравшиеся здесь люди понимали толк в этом деле.
- Да, - почесал в затылке Бахтар. - Такого я, пожалуй, еще не видел.
- Плавал ли ты на кораблях в открытом море? - спросил Саудан, на которого искусство юноши тоже произвело сильное впечатление.
- Не один раз, - с поклоном произнес юноша. - Я из Зингары, зовут меня Герард.
По манерам юноши было видно, что он не из простой семьи, но Саудана, в общем-то, это не трогало - он ведь нанимал солдата, а в этом ремесле парень, похоже, был весьма искусен.
- Тебя возьму тоже, - сказал капитан. - Плата, как и всем, двадцать золотых за ходку, прибавь сюда кормежку, так что не прогадаете, - обращаясь уже ко всем, добавил Саудан.
- А чьих золотых, туранских? - спросил кто-то.
- Подымай выше, - усмехнулся капитан, - хозяин за хорошую службу заплатит аквилонскими.
Толпа нанятых воинов одобрительно загудела. Двадцать аквилонских монет - это действительно большие деньги, за них не жалко и головой своей рискнуть.
- Завтра к утру, чтобы были у причала, где пришвартуется "Утренняя звезда", - наказал им Саудан, а сам отправился по оружейным лавкам, добывать то, что указал в своем списке киммериец.
Оружейных лавок в Аграпуре было достаточно. Саудан взял с собой Бахтара, поскольку справедливо считал, что закаленный в боях воин лучше него разбирается в оружии.
Немало серебра они оставили в сундуках местных купцов, пока тележка, которую тащил меланхолично жующий свою жвачку пегий мул, не наполнилась доверху. Длинные копья и запасные наконечники к ним, абордажные крючья и мотки крепкой веревки, несколько новеньких, прямо из-под молота кузнеца круглых железных щитов, трехзубые кошки, два десятка колчанов из Стигии с прекрасно оперенными стрелами - тамошние мастера делали лучшие, из известных Бахтару, стрелы и луки. Были там и крепкие обоюдоострые мечи, и кривые ятаганы, и метательные ножи, и хорошо просмоленные факелы, и крепкие топоры из аргосской стали - в общем, к концу закупок несчастное животное еле тащило сильно потяжелевшую повозку.
Оставалось найти только меч, который был бы по руке такому гиганту, как Конан. Это, как и предполагал капитан, оказалось очень простым делом. Они подъехали к сторожевой башне, у которой были вчера ночью, потолковали со стражниками, посочувствовали преждевременной гибели их товарищей, выпили по кувшинчику винца, которое Саудан предусмотрительно взял с собой. К концу беседы старший из стражников гостеприимно распахнул перед капитаном дверь кладовки, куда они сваливали оружие арестованных:
- Выбирай приятель, что тебе понравится, видишь, сколько тут накопилось, - пригласил он Саудана. - Скоро свезем все это добро к торговцам оружием, глядишь, и добавка будет к нашему скудному жалованью, - хихикнул он.
"Да уж, скудному, - подумал про себя капитан, - а кошельки арестованных, интересно, куда деваются?"
Меч киммерийца сразу бросился ему в глаза - его нельзя было не заметить, так он выделялся среди прочего оружия. Капитан для отвода глаз выбрал парочку приличных кинжалов, легкий щит из слоновьей кожи и, уже выходя, как бы невзначай, бросил взгляд на огромный меч.
- А это у вас откуда? - спросил он.
- Да вот, мы же тебе говорили, был у нас тут вчера один парень, разрази его Деркэто, - процедил со злостью охранник. - Вот его меч.
- Ничего себе, - притворно удивился капитан. - Кому может понадобиться такой длинный меч? Может взять себе - мясо рубить, пожалуй, сгодится, лезвие больно широкое.
- Да возьми в придачу, - сплюнул стражник, - его и не продать. Действительно, кто такой возьмет?
Оружие свалили на тележку, и Саудан, радуясь, что все дела успешно завершены, заспешил в порт, где с причала вереница грузчиков носила на его "Утреннюю звезду" тюки и ящики с товаром, предназначенным на продажу в далеких землях.