- Забываешь об одном, - усмехнулся Некрас. - Разное к нам с тобой в Киеве отношение. Ты в полон попадешь, Великий отпустит за выкуп. А меня - на кол!
- Это за что ж?
- Я Великому замысел его порушил. Войну он от Городца думал зачинать, теперь города нет, припасов нет… Зло у него на меня великое. Как войну вести?
- Разумеешь… - качнул головой воевода. - Доводилось полки водить?
- Учителя добрые были… Ты б, воевода, сторожей Волчьего Лога озаботился. Думаю, Великий ищет смока.
- Чем плоха сторожа? - нахмурился Святояр. - День и ночь стоит на дороге!
- То-то и беда, что стоит. Лесом обойти можно.
- К лесу другой дорогой надо ехать, - не согласился воевода, а там своя сторожа. Вкруг Белгорода разъезды… По городу люди мои ходят, они всех бояр Великого лики помнят, да и воев многих. Ты к нам недавно приехал, а мы с Великим не первое лето воюем. Закрыт Белгород - мышь не просунется.
- Гляди, воевода! - не стал спорить Некрас.
После того разговора, Олята, который опять все слышал, подошел к сотнику и робко попросил обучить его сечь мечом. Он де станет охранять смока в отсутствие Некраса. Разумеется, Оляте хотелось научиться совсем не поэтому, вернее, не совсем для того, но не выкладывать же хозяину сокровенные мечты?! Грозная тяжесть меча, прочувствованная отроком на торгу, не давала ему покоя.
- Зачем тебе меч? - нахмурился Некрас. - Видано ли: смерд с мечом? Дорогое оружие, боярское… Владеть им с детства учат, затем каждый день надо упражняться, дабы рука не забыла. Блажь…
Тем не менее, разговор возымел действие. Некрас съездил в город, привез копье и три сулицы.
- Вот тебе оружие! - сказал, вручая Оляте копье. - Пострашнее любого меча. Копьем и конного остановишь, и пешего, а в чистом поле против копья не устоять! У курского князя мечи были только у конных, у пехоты - копье да нож за поясом. Половцы и конных наших боялись, а пеший полк так совсем объезжали…
Некрас не ограничился словами. Сплел из лозы человека с руками и ногами, обтянул его кожей - да так ловко, что Олята только ахнул.
- Учителя добрые были! - усмехнулся сотник.
Кожаного человека Некрас прицепил веревкой к суку дуба, росшего за конюшней, сбил с копья наконечник и стал учить Оляту колоть врага.
- В сече вой закрыт щитом, - объяснял сотник, черня угольком на коже места для удара. - Ни стрелой его не достать, ни копьем, ни мечом. Но ему надобно на тебя напасть, поэтому откроется. Тогда и бей! Быстро, чтоб не закрылся. На голове у него шелом, на теле рубаха железная или куяк, потому бей в руку, бей в ногу, бей в лицо. Поранишь руку - не сможет держать щит или копье, поранишь ногу - не сможет стоять, лоб рассечешь - кровь глаза зальет… В любом случае - уже не противник. Добить легко, да и правильно будет добить. Кровью истечет, только мучиться будет, а коли выживет - калека. Кому калеки нужны?..
Олята до изнеможения тыкал тупым древком в вычерненные углем места, а после того как у него стало получаться, Нескрас стал раскачивать кожаного человека из стороны в сторону, и отроку надо было попасть в указанное место на лету.
- Рука! - кричал Некрас, и Олята бил в руку. - Нога! - менял цель сотник, и отрок метил в ногу…
- Резче! Быстрее! - лютовал Некрас. - Не надо пырять - коли! Пока замахнешься, самого десять раз подколют!..
Олята так уставал, что к вечеру не оставалось сил идти в баню - падал на лавку и засыпал прямо в мокрой от пота рубахе. Он уже не рад был, что напросился, но отступать было сором. Спустя неделю, Некрас набил обратно наконечник на древко, теперь Олята колол вертлявого противника острием. Не худо колол - от кожаного врага быстро остались лохмотья. Сотник тут же сплел нового человека. Олята только зубами скрипнул, глядя, как добрый кожаный товар (сколько сапог можно сшить!) уходит на забаву, но промолчал.
- Ты не должен думать, куда колоть! - учил его Некрас. - В сече думать некогда. Рука и глаз справляют дело, рука и глаз…
После того, как и второй враг превратился в лохмотья, Некрас сплел третьего. Только этого обтянул рогожей и стал учить Оляту метать сулицы. Оказалось, что муки с копьем - забава в сравнении с сулицами. Некрас требовал не просто попасть в рогожного человека с двадцати шагов, но и - в отмеченное место, причем, в то время как человек пляшет на веревке. Если с неподвижной целью у Оляты еще как-то получалось, то с пляшущей - никак. Сулицы летели мимо.
- Думаешь, ворог будет ждать, пока ты в него попадешь? - сердился сотник. - Вой бежит на тебя, укрываясь щитом, и выглядывает из-за него на короткий миг. Сулица не стрела, летит не быстро, увернуться от нее легко. Ты должен предугадать движение ворога и бросить неожиданно.
- Так никто не попадет! - в сердцах ответил Олята.
- Да ну? - усмехнулся Некрас.
Он забрал у отрока сулицы и велел ему раскачивать рогожного человека.
- Кричи куда бросать! - велел.
- Нога! - заорал Олята, отталкивая от себя мишень. Сулица сотника пробила рогожу на ноге цели.
- Рука!
С рукой произошло тоже самое.
- Глаз! - злорадно крикнул Олята, уверенный, что в нарисованный на рогоже углем глаз сотник точно не попадет. Но сулица с треском пробила рогожу как раз посреди угольного пятна, да еще с такой силой, что выскочила с обратной стороны шагов на десять. Олята повесил голову.
- Упражняйся! - велел Некрас, отдавая Оляте собранные сулицы.
Олята упражнялся, пока руки не повисли бессильно. Не получалось. На следующий день он поднялся затемно, быстро сделал свою работу и позвал сестру. Оляна толкала рогожного человека и кричала, куда метить, отрок бросал. Когда приехал Некрас, ученье продолжилось, но уже без Оляны. Так прошло несколько дней. Однажды двойняшки увлеклись и не заметили приезда Некраса. Сотник слез с кобылки, тихо подошел и стал за спиной Оляты. Тот как раз приготовился бросить последнюю, третью сулицу.
- Нога! - крикнула Оляна, и отрок, движимый каким-то вдохновением, метнул сулицу. Узкое, длинное острие пробило рогожу посреди плетеной ноги.
- В колено! - оценил Некрас. - Ворог упал и не поднялся! Одним менее.
Олята испуганно обернулся и покраснел.
- Добро метнул! - похвалил Некрас. - Курский князь на службу не взял бы, но белгородскому сгодишься.
Оляна поднесла собранные на лугу сулицы. Некрас взял одну посреди древка.
- Покажу тебе, что белгородские не умеют. Бери мой меч!
Олята радостно вытащил саблю из-за пояса сотника и стал наизготовку.
- Руби!
Олята не успел замахнуться, как каленый наконечник сулицы застыл у его глаза. Отрок порозовел.
- С сулицей в ближнем бою можно выстоять против меча. Для рубки замах нужен, а ты ему… - Некрас резко выбросил в сторону руку с сулицей. - Видел? Даже если противник мечом колет, ты его опередишь - меч тяжелый, замах нужен, а сулица легкая.
Некрас вновь заставил Оляту упражняться с рогожным человеком, а когда отрок наловчился попадать в руки и ноги, стал учить его бою. Для этого сотник сбил с двух сулиц наконечники, отдал отроку одно древко, а себе взял второе. Учение вышло тяжким: Олята бил, Некрас уворачивался, отрок проваливался вперед, а сотник хлестал его по спине древком. Олята охал, а Некрас смеялся:
- Радуйся, что не мечом!
Оляте никак не удавалось попасть древком сулицы в сотника, не раз он в сердцах хотел бросить учение - болела избитая спина. Оляна в бане только вздыхала, осторожно трогая мочалом посиневшую спину брата. Так продолжалось несколько дней. Олята стал ненавидеть Некраса, ему мнилось, сотник с ним просто забавляется. И чем больше отрок злился и ненавидел, тем хуже у него получалось. Как-то ночью, лежа на лавке, Олята стал вспоминать события ушедшего дня, мысленно разбирая свои неудачи. Некрас всегда предвидел, куда он ударит. Почему? Конечно, он не спускал глаз с Оляты, но и Олята глядел на него во все глаза! Как быстро не выбрасывал отрок руку с сулицей, сотник увернуться успевал. "Он знает, куда я ударю, потому что смотрит мне в глаза! - вдруг догадался Олята. - Скошу глаз на руку - значит, рука; гляну на ногу - туда и ударю… Ну, погоди!"
На следующий день учение началось, и Олята, стоя наизготовку, внимательно смотрел в глаза сотника - как и прежде. И вдруг отрок, не отводя взгляда, неожиданно выбросил руку. Некрас охнул и зашипел от боли - древко сулицы ткнуло его пониже колена.
- Еще! - велел сотник, отступая на шаг.
Олята, все так же глядя в глаза хозяина, ударил снова. В этот раз Некрас не охнул - закричал, закрыв руками низ живота:
- Гляди, куда бьешь! Остолоп! Мы ж не на войне! Меня теперь Улыба выгонит…
Олята испуганно отступил, со страхом ожидая расправы. Заслужил… Всю злобу свою выплеснул в этом ударе. Некрас же, пошипев и поохав, выпрямился, похромал к нему и одобрительно хлопнул отрока по плечу.
- Догадался все же… Я нарочно не подсказывал… Будет из тебя добрый вой! Только упражняйся сам. Прибьешь меня ненароком, кто на смоке полетит?..
Олята послушался. Теперь он упражнялся наедине с рогожными человечками - отрок научился их плести, а рогож в доме хватало. Человечки получались не такие красивые, как у Некраса, но для дела пригодные. Некрас, возвращаясь от Улыбы, подходил, смотрел, одобрял или же поругивал, давал советы, после чего шел к своему змею. Пока он летал, Олята повторял уроки - с копьем, метанием сулицам и боя сулицей, зажатой в руке. Когда надоедало, отрок садился на коня и мчался на рогожного человека с копьем наперевес. От таких ударов плетеный человек расползался на куски, поэтому Олята колол его, когда на рогоже не оставалось живого места. Еще он наловчился бросать сулицы на скаку. Некрас не учил его этому, отрок сам додумался. Как-то Некрас, воротясь, застал его за этим занятием и посуровел лицом.
- Блажь! - проворчал, когда Олята подскакал к нему. - Не нужно это.
- Почему? - удивился отрок.
- Так не воют. Ты хоть раз видел сечу?
- Нет. Как батьков убили, и то не видел.
- Расскажу. Конные летят на врага с копьями, те засыпают их стрелами. Сшиблись, копья - долой, в тесноте с ними не развернуться, начинается сеча. Тут уж кто проворней… Пешие идут друг на друга тоже с копьями, тоже стреляют из луков и только в двадцати шагах начинают бросать сулицы. Потом - в копья! Не удержал врага на длине древка, копье бросай, доставай нож… Такая теснота начинается, что повернуться трудно! Еще сулицы добре бросать со стен, когда враг идет на приступ. А с коня… На охоте разве. Еще можно, когда врага бегущего гонишь, но это подлое дело! Какой из него враг, раз бежит? Мечом плашмя или древком копья ударил, оглушил и связал для полона… Беззащитного убивать - грех! Так что брось…
Тем же вечером, натирая в бане Некраса мочалом, Олята осторожно потрогал шрам на его груди.
- Это что?
- Говорил: учителя добрые были! - хмыкнул Некрас.
- Разве так учат?
- Бывает и так. Тебе спину пришлось выдубить, чтоб понимать стал, а меня учили железом.
- Это сулица?
- Нож…
- Убить хотели! - догадался Олята.
- Хотели, да не вышло! - криво усмехнулся Некрас. - Рубаха железная на мне была, да и нож в кость попал. Не дошел до сердца. Учил же тебя: в грудь не меть! Бей в мягкое… На человеке много мест, броней не закрытых, где жилы важные проходят. Достаточно легко чиркнуть - ножом или сулицей, и ничто не спасет. Я места те углем мазал, помни!
- Что стало с тем, кто ножом ударил? - спросил Олята.
- С ним не стало, с ним еще станется, - загадочно ответил сотник и принялся обливать себя из ковша…
8
Едва переступив порог дома Улыбы, Некрас понял: сегодня меда не будет. Стол, за которым, выпрямив спину, сидела Улыба, был пуст, губы хозяйки (пухлые, алые губы, созданные, чтоб их целовали) сурово поджаты. Руки сотника, привычно потянувшиеся к застежке пояса - снять вместе с саблей и бросить на лавку - замерли на полпути. Некрас остановился у порога и заложил руки за спину. Захочет хозяйка - позовет. Нет - уйти проще.
- Приходила твоя… - зло сказала Улыба. - Сказала: ты послал!
- Кто приходил? - не понял Некрас.
- Блядь! - вспыхнула Улыба. - Молодая, красивая, одежа на ней добрая… "Некрас, - говорит, - велел кормить!"
- Так это нищенка! - догадался сотник.
- Не похожа на нищенку! Я же кажу: молодая, красивая, одежа добрая…
- Купила, значит, одежу. Я денег дал.
- Ты, выходит, их одеваешь, а кормить я должна?
- Я заплачу. Она не сказала?
- Почему я должна их кормить - даже за твое серебро?! - взвизгнула Улыба. - Совсем сором потерял! Блудник!
- Послушай! - Некрас шагнул ближе. - Она вдова, мужа, как у тебя, засекли. Дом сгорел, дети малые…
- Ты пожалел?
- Должен пожалеть.
- Это почему?
- Потому как дом ее спалил. Из Городца она…
- Всех не пожалеешь… Мало ли у кого мужа убили, или дом спалили… Кто мне помог, как овдовела? Сама мед варила и торгу стояла!
- Тебе дом остался, доброе какое-никакое, примирительно сказал Некрас. - У нее - совсем ничего. А к тебе послал, потому как в Волчий Лог ее не пустят - там сторожа.
- Лжа! Не потому.
- Почему?
- Потому, как там еще одна!
- Кто?
- Служанка твоя!
- Оляна? - удивился Некрас. - Дите она.
- Совсем не дите! Видела… Кобель!
- О чем ты!
- Об этом! Серьгами новыми на торгу похвалилась, а люди зубы скалят: Некрас и другой купил! Сам в уши вдел! Было?
- Было! - усмехнулся сотник. - Вдевал. Олята сестре подарок выбирал, я помог. Об этом тебе не сказали?
- Откуда у слуги серебро на серьги?
- Я дал.
- За что?
- Услужил хорошо.
- Он услужил или сестра его? Глаза твои бесстыжие!.. - Улыба заплакала. - Весь торг надо мной смеется: "Плохо греешь сотника, раз за другими бегает!" Батюшка поначалу епитимью наложил, а теперь и вовсе к причастию не пускает, говорит: "Нечего тебе! В блуде живешь…" Думала, счастье нашла… Тут бьешься, чтоб ногату на прокорм заработать, а он серебро горстями кидает! Блудник! Язычник! Жеребец!..
Улыба еще что-то кричала обидное, но Некрас слушать не стал. Повернулся и вышел. В сенях он столкнулся со служанкой, Гойкой.
- Выгнала! - участливо спросила девица.
"Сам ушел!" - хотел сказать Некрас, но передумал и просто кивнул.
- Меня побила! - пожалилась Гойка. - С торга воротилась злая, а как та нищенка пришла, совсем разъярилась… Лютует! Тебе, боярин, служанка не надобна?
- Нет.
- Понадобится, зови! Я работящая, расторопная, все умею.
- Запомню! - пообещал Некрас. - Кобылу расседлала?
- Не! Знала, что выгонит.
- Веди!
Некрас был в седле, когда Гойка подбежала ближе:
- Про сотника Улыба тебе сказывала?
- Какого сотника?
- Нищенка, которая приходила, просила передать тебе: в Белгороде объявился сотник Великого, Жегало. Он в Городце заправлял до того, как город сожгли, нищенка его добре запомнила - много зла сделал. Этот Жегало под половца рядится, голову и бороду обрил, но нищенка узнала.
- Подслушала разговор? - усмехнулся Некрас.
- Ага… - опустила голову Гойка.
- Ты и впрямь расторопная! - похвалил Некрас. - Ведаешь, где нищенка живет?
- Ведаю!
- Держи! - сотник протянул ей горсть серебра. - Ногата тебе, остальное ей!
Гойка отворила ворота, и Некрас выехал на темную улицу. Ворота, закрываясь, скрипнули за его спиной. Некрас остановился, задумавшись. Следовало немедля упредить Светояра о лазутчике, но был поздний час. "Спит старик! - подумал сотник. - Только обругает меня. Коли Жегало и в самом деле в Белгороде, до утра никуда не денется. Ворота заперты, чужого не впустят и не выпустят. С рассветом прискачу…"
Приняв решение, Некрас тронул каблуками бока Гнедой. Кобылка лениво зашагала привычной дорогой. Из-за облака показалась луна, залив улицу тусклым светом, и сразу же привычное око сотника заметило неясную тень, плотно прижавшуюся к высокому забору неподалеку. Тень пошевелилась, послышался хорошо знакомый сотнику скрип.
"Уд коний!" - про себя выругался сотник, выхватывая саблю. Ударил каблуками Гнедую под брюхо. Кобылка всхрапнула и понеслась вскачь. Щелкнула тетива, и Гнедая закричала, падая на колени. Некрас изловчился и ударил. Кончик клинка достал ночного убийцу - тот ничком рухнул в мягкую пыль. Некрас соскочил с падающей Гнедой, подошел ближе. Привычно ткнул лежавшего носком сапога. Тело было тяжелым и обмяклым - мертв. Некрас склонился и в неясном свете луны разглядел: кончик сабли вошел убитому посреди виска и, разрубив лобную кость, вышел у переносицы. Лицо у покойного было широкоскулое, разрез глаз узкий, халат и шапка - половецкие. "Рядится половцем…" - вспомнил Некрас и снова выругался.
Рядом с трупом валялся разряженный самострел, сотник поднял его, повертел в руках и отбросил к забору. Обыскал труп, нашел нож и отправил его туда же. Оглянулся. Гнедая лежала на боку, подергивая ногами. Короткая железная стрела вошла ей в грудь по самую пятку. Некрас подошел, полоснул саблей - кобылка тоненько вскрикнула и ткнулась мордой в пыль. Некрас внимательно осмотрел улицу, прислушался - никого. Сотник вытер саблю о халат убитого и бросил ее в ножны.
"Ждал меня, - мысленно рассудил Некрас, присаживаясь на корточки у трупа. - Но не ведал, когда выйду, потому оказался не готов - в спешке стал натягивать самострел. Коли Жегало в Белгороде давно, должен знать: от Улыбы я ухожу с солнцем. Зачем караулить целую ночь - даже сильный вой не выдержит такой стражи. Проще придти с рассветом. Но в этот час на улице люди, увидят половца с самострелом, шум подымут… Жегало знал, что я выйду скоро. Не прямо сейчас, но попозже. Что-то должно случиться…"
Взбудораженный пришедшей на ум догадкой, Некрас вскочил и побежал по улице. Сабля путалась в ногах, он на бегу отстегнул ее и зажал в руке. Этим путем он ездил много раз, и дорога всегда казалась короткой. Теперь виделась непреодолимой далью; Некрас еле дождался конца посада, а предстояло взбежать по длинному склону.
"Там сторожа! - уговаривал себя Некрас, жадно хватая распяленным ртом холодный осенний воздух. - Четверо! Стоит только взбежать наверх! У них кони! Дальше будет легко! Надо было взять коня у Улыбы, - запоздало вспомнил он и тут же одернул себя: - Не дала бы! Когда баба зла на тебя, у нее пыли дорожной не выпросишь. Разве что пригрозить… Сором бабе грозить…"