Букинист выдвинул какой-то ящик, достал из него пачку желтоватых квитанций. Заполнил от руки два экземпляра, проставил сумму. Потом открыл кассу, вытащил из неё сто рублей, нерешительно замер, затем прибавил ещё двадцать пять, причём пять рублей наскрёб пятидесятикопеечными монетами. Виталик почему-то сразу вспомнил Константина Петровича, выдающего сотрудникам полугодовую премию.
- Вот. Она столько и стоит, можете мне поверить, - сказал старик. И Виталик тут же ему поверил.
- Кстати о доверии, - решив, что первичный контакт установлен и лёд недоверия превратился в вешние воды симпатии. - По дороге к вам я зачем-то купил лотерейный билет.
Букинист, собравшийся было отхлебнуть чаю, отставил стакан в сторону и уставился на посетителя.
- Зря купили, - как-то кисло сказал он. - Вон у вас клапан рюкзака расстёгнут. Кошелёк, поди, вытащили?
Виталик дёрнулся, пошарил по карманам. Кошельков он не признавал, распихивал деньги где придётся. Сегодня, покупая проездной на метро, он решил разменять пять тысяч, сдачу положил под злополучный клапан… Ну, точно, вытащили - в давке на эскалаторе или чуть позже.
- Вот и потратил деньги на глупости, - растерянно протянул Техник, вертя в руках лотерейный билет, изготовленный им собственноручно за пару минут до выхода. - Ну, может, хоть билет выигрышный мне попался?
- Билет, по-моему, поддельный, - мягко сказал старик, - Поглядите на свет. И не покупайте такие вещи с рук.
Виталик отошел к стеллажу с "Золотым теленком", провёл пальцем по корешкам. Сделал вид, что приценивается. Достал одну книгу. Раскрыл на середине. По странице из левого нижнего угла в правый верхний ехали на верблюдах миллионеры Бендер и Корейко.
- Интересно, каково это - быть миллионером? - ставя книгу на полку, спросил Виталик.
- Вам не удастся испытать это ощущение на собственной шкуре. Так что нечего и думать, - срезал его старик. - Может быть, хотите приобрести книгу? Вот там, - он указал на стеллаж, - Стоит серия "Библиотека приключений", совсем задёшево отдаю, потому что особой ценности книги не представляют. Приключения обычно отвлекают от дурных новостей.
Виталик вздрогнул. У него в кармане завибрировал мобильный. Он достал трубку и, уже заранее не ожидая ничего хорошего, прочитал сообщение от Вероники.
"Сегодня ВНЕЗАПНО совещание по скайпу с Нью-Йорком. Когда закончится, не знаю. За тобой не заеду, кино отменяется, на ужин разогреешь перцы в синей миске, вторая полка слева. Освобожусь - напишу".
- Тьфу ты! - воскликнул Техник. - А ведь Лёва с таким трудом выбил нам два билета на премьеру. Кого теперь пригласить-то, я же со всеми подругами расстался…
- Иногда одна плохая новость компенсирует другую, - сказал старик, - Всё же поглядите на "Библиотеку приключений".
Виталик подошел к указанному стеллажу, чтоб не сердить хозяина, и тут снова завибрировал телефон. "Убей меня, браза, твои билеты в кино в последний момент отдали какой-то гоблиноподобной шишке и его чиксе", - писал Лёва.
Виталик в ужасе посмотрел на букиниста, который мирно помешивал чай старинной латунной ложечкой.
- Пять книг… из "Библиотеки приключений"… возьму я… - как загипнотизированный, сказал Техник.
- Считайте, что мы произвели натуральный обмен. С вас - сто двадцать пять рублей, - невозмутимо отозвался старик.
Виталик покорно отдал деньги, полученные за Бржижковского, а потом сунул в рюкзак пять тоненьких книжек в истрёпанной мягкой обложке.
- И на прощанье - бесплатный совет, - тихо прибавил хозяин. Виталик замер и похолодел, - Никогда не разговаривайте с неизвестными!
Техник выбежал на улицу, под накрапывающий дождь. Подставил лицо прохладным струям. Он, наверное, ещё дёшево отделался?
- Пацанчик, не подскажешь, где тут обувь ремонтируют? - окликнул его хриплый голос.
Раньше Виталик непременно бы ввязался в дискуссию, сказал, что он не "пацанчик", что вывеску "ремонт обуви" поблизости не видел, начал бы опрашивать прохожих, чтобы как-то помочь человеку. Но, вспомнив предостережение букиниста, счел за благо припустить со всех ног по Малой Морской в сторону Невского. И правильно сделал. На то самое место, где он только что стоял - и где продолжал бы стоять, вступи он в беседу с неизвестным, - с крыши ни с того ни с сего свалился кирпич.
Дмитрий Олегович проснулся очень рано. В ужасе зажмурился, закопался лицом в подушку. На него смотрел не мигая маленький красный бегемот. Собравшись с силами, вспомнив о том, что смерти нет, напомнив себе, что он шемобор, а значит, красные бегемоты ему не страшны, добавив при этом, что красных бегемотов не существует в природе вовсе, особенно маленьких, он снова открыл глаза в надежде на то, что видение исчезнет. Но оно никуда не делось. Зато постепенно стала проясняться картина.
Он - на кухне у Джорджа. Перед ним - край стола, скатерть свисает чуть не до самого пола. На скатерти пасутся красные бегемотики и чёрные жирафики. Нет никакого сомнения в том, что скатерть выбрала Анна-Лиза, со свойственным ей тонким вкусом. А Джордж, со свойственным ему романтизмом, не стал выбрасывать эту скатерть после того, как фрекен Корхонен в очередной раз ускакала из его жизни.
Дмитрий Олегович сел на диване, залпом выпил стакан воды, предусмотрительно оставленный в изголовье, сложил пальцы "козой", ткнул в глаза ни в чём не повинному бегемоту и поплёлся в душ.
В голове было пусто, лишь в виски стучала фраза из "Фауста": "Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо".
За завтраком Джордж признался, что у него в голове не менее пустынно, донимает только одна мысль, что "чистая душа в своём исканье смутном сознанья истины полна!"
Сверившись с Яндексом, определили, что это - тоже цитата из "Фауста". Постановили, что "кумкватовка", которой они посвятили вчерашний вечер, будет посильнее "Фауста" Гёте.
Чары развеялись, утренний кофе и здоровый завтрак вернули друзей в реальный мир. Позвонила Елена Васильевна и потребовала, чтобы хозяин немедля спустился вниз и рассчитал какой-то расход продуктов или что-то вроде этого. Шемобор не уловил смысла и совсем не понял, почему расход продуктов должен рассчитывать не повар, а владелец кафе, ну, может быть, в этом заведении так принято, а повара зато пляшут и поют для посетителей.
Джордж швырнул посуду в мойку, оставил друга наедине с ноутбуком и умчался.
Дмитрий Олегович потянулся. Нет, всё, что можно было поймать в Интернете, он поймал ещё вчера. Теперь надобно обходить по списку заводы и институты, принимавшие участие в реставрации Медного всадника, чтобы на месте найти хоть какую-то информацию. Встань и иди, ты же мужик!
Но что-то отвлекало, тревожило.
"Я - часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо", - вновь напомнил невидимый Мефистофель. Не слишком ли настойчиво? "Я - часть той силы". Какой силы? Часть… Что-то такое знакомое.
Он достал листок с условием задачи.
"Первая часть вмещает в себя всё, в том числе и вторую".
Неужели? С Эрикссона станется. Но как простой человек, пусть даже первоклассный шемобор, справится с некоей "силой"? Да ещё той, что вечно хочет зла. Пусть она и совершает благо, но сама по себе она - злая. Вряд ли придёт на помощь запутавшемуся, пусть даже злодею, скорее подножку поставит.
Если допустить, что вторая часть - это… так, а что - это? Мефистофель? Искать его в горах? Или просто пойти в Русский музей и полюбоваться Мефистофелем Антокольского?
Дмитрий Олегович открыл поисковик и вбил туда последовательно три запроса: "Санкт-Петербург Мефистофель", "Санкт-Петербург Фауст" и даже "Санкт-Петербург Гёте". Никаких зацепок, разве что последний запрос подарил ему ссылку на Институт Гёте в Санкт-Петербурге. Шемобор достал список адресов, которые ему следовало обойти в связи с "делом о Медном всаднике", и приписал в конце адрес этого института.
Сейчас он очень напоминал себе доктора Фауста, этакого алхимика, который овладел всеми доступными его веку науками, но так и не продвинулся на пути к пониманию истины. Что есть истина? И какое отношение имеет она к решению поставленной перед ним задачи?
Перечеркнуть и начать сначала.
Версия с Медным всадником по-прежнему кажется самой логичной и стройной, но вдруг в неё вкралась ошибка, которую он не хочет замечать?
"Часть той силы" снова настойчиво ударила в виски.
Ну не вызывать же Мефистофеля, в самом деле? Джордж будет недоволен, всё-таки у него образцовая мелкобуржуазная кухонька, и запах серы и оплавленная скатерть Анны-Лизы вряд ли её украсят.
А всё же - что там Фауст делал, чтоб вызвать Мефистофеля? Но смысл, смысл - если это всего лишь часть "той силы". Вторая, вероятно. А первая вмещает в себя всё, включая целое. Да, похоже на что-то духовно-божественное. Но почему всё-таки вторая, мефистофельская часть - больше целого? Потому что зло рельефнее и ярче? Или потому что зла в мире - больше?
"А сам-то ты - добро или зло?" - спросили внутри головы.
"Я сам - часть той силы. Которая часть другой силы. Которая часть третьей силы. Я - маленькая частица в огромной Вселенной, несущейся на всех парусах то ли в чёрную дыру, то ли в царство справедливости".
Дмитрий Олегович встал, налил в стакан остывшей воды из чайника, вылил себе на голову. Налил ещё, выпил. Не проходило странное возбуждение, и вряд ли дело было в злоупотреблении "кумкватовкой", пусть она и посильнее "Фауста" Гёте.
Шемобор упал на диван, обхватил голову руками. Если бы сейчас он перенёсся в царство справедливости, то что бы изменилось? Чем царство справедливости отличается от нашего царства спонтанности? Каждый получает мелкобуржуазную кухоньку, ноутбук последней модели и вечную любовь в придачу? А если кому не нужна вечная любовь, ему дадут взамен губную гармошку? Или каждому - по справедливости? То есть поровну? Или по справедливости - значит, каждому - то, что нужно именно ему? Или даже - по вере его?
"Поздравляю. Сорок минут потрачено на мысли о царстве справедливости. Поздравляю!" - посмотрев на часы, подумал он и вскочил с дивана.
Прошелся туда-сюда по мелкобуржуазной кухоньке. Ещё раз перечитал условие задачи.
Он всё время начинает с первой строки, про части и целое, а вдруг это обманка, которая только запутывает, а смысла в ней не слишком много? "Часть той силы" недовольно встрепенулась в голове, напоминая о себе.
Всё, оставим в покое "Фауста"! Посмотрим, что написано дальше: "Искомое названо в честь того, что названо в честь него. Впрочем, то, в честь чего оно названо, непременно отыщется внутри".
Дмитрий Олегович нарисовал на листке бумаги схему. Получилось что-то вроде матрёшки.
- Мыслим от матрёшки, - вслух сказал шемобор и обвёл ручкой контуры. - То есть, например, есть мост Александра Невского. Он назван в честь Александра Невского. А есть какое-нибудь кафе "Мост Александра Невского". Оно уже названо в честь моста. Логично? Более чем. Ага. И внутри этого кафе сидит Александр Невский, в честь которого назван мост… И с лёгкостью делает осуществимыми самые невыполнимые желания. И при этом он часть… Моста… Кафе…
Задрожали навесные шкафчики с посудой, перевернулся вверх ногами холодильник, и все висевшие на нём магниты приклеились к потолку, и чайник сказал утюгу (откуда в кухне утюг?): "Не верьте Невскому проспекту!" А красные бегемотики и чёрные жирафики уже жгли костры из специй и плясали "чунга-чангу" на стенах.
Шемобор выбежал из кухни, закрылся в ванной. Желтая уточка для купания произнесла довольно внятно "Вау-вау!". Дмитрий Олегович сбросил с себя одежду и встал под ледяной душ. Та сила, которая спасает задумавшихся, зафилософствовавшихся и перебравших спиртного, ворвалась в него через кожу, тут же покрывшуюся пупырышками, и словно в огне первотворения переплавила его тело, освежила голову, успокоила ум.
Он вышел на кухню, стуча зубами и кутаясь в полотенце, оставляя за собой мокрые следы.
Подошел к окну. Шел дождь, спасительный дождь. Если выйти под дождь - все эти чайники, утюги, бегемоты и говорящие утята не будут иметь над ним власти.
- Вы как хотите, а я пойду в Русский музей - смотреть на Мефистофеля, - строго сказал взбесившейся утвари Дмитрий Олегович. - На Мефистофеля смотреть, да. Который часть той силы. Которая не та. Я сейчас сойду с ума. Говорить вслух с самим собой - это первый признак той силы… Тьфу, это первый признак расстройства психики.
Он вышел на улицу. Город показался разъятым на части. Каждая из которых хочет чего-то своего, но творит почему-то совсем противоположное.
Вспомнил о такси, которое возило его вчера по улицам, а теперь испарилось, - вот бы воспользоваться им. Порылся в карманах пальто, подаренного Эрикссоном, и обнаружил бумажник с несколькими тысячами рублей. Поймал машину, проехал немного, велел остановить на углу Невского и канала Грибоедова - там во дворах располагалась мастерская, в которой могли что-то рассказать о Медном всаднике. А могли и не рассказать. Дмитрий Олегович расплатился и вышел под дождь.
С Итальянской выезжал и всё никак не мог выехать фургончик с игривой надписью "Сборная Санкт-Петербурга по мебели". На корпусе его был нарисован почти полностью собранный пазл с изображением дивана. Недостающую деталь мозаики подтаскивали двое улыбающихся мужчин в униформе. "Пазл… части… диван в честь пазла", - забормотал шемобор и тут же прервал себя, потому что, засмотревшись на фургон, чуть не врезался в молодого человека со смышлёным, хотя несколько встревоженным лицом. Молодой человек бежал не разбирая дороги. Тоже почти спятил, видимо. Может, поговорить с ним? Как сумасшедший с сумасшедшим?
- Вы тоже часть какой-то силы? - устало спросил шемобор у молодого человека.
Тот проворно отпрыгнул на проезжую часть, перебежал на набережную и помчался в обратном направлении.
"Это твой родной город. Тут всегда так", - успокоил себя Дмитрий Олегович и свернул на Итальянскую.
Молодой же человек снова оказался на Невском. Это был Виталик. Он следовал совету странного букиниста - не разговаривать с незнакомцами, но незнакомцы, как назло, сами заговаривали с ним на каждом шагу. Как затравленный дикий зверь он метался между Малой Морской и Фонтанкой, уже не понимая, кто он, что он, зачем и куда бежит.
Он остановился рядом с Казанским собором, отдышался, прислушался к себе. Кажется, три тысячи лет назад на него было наложено заклятье. И снять его может только тот, кто его наложил.
Виталик всхрапнул, как норовистый конь, и побежал в таинственную пещеру с книжными сокровищами. Пусть старик оберет его как липку, пусть последнее возьмёт, но освободит от этой мучительной невозможности разговаривать с людьми.
На этот раз букинист сидел за прилавком и что-то вышивал, насвистывая, как певчая птица. Увидав Виталика, он тут же перестал свистеть.
"Не свисти - денег не будет", - вспомнил Техник и горестно вздохнул. Денег у него и так уже почти не было.
- Что, вы уже прочитали все пять книг? - улыбнулся букинист. - Я же говорил, что "Библиотека приключений" вам понравится.
- Не читал. Вы с меня заклятье снимите, а? - чувствуя себя полным идиотом, попросил Виталик.
Видимо, его чувство передалось собеседнику.
- Какое заклятье? - нахмурился тот и поправил на носу очки.
- Чтоб не разговаривать с незнакомцами. Вы сказали мне…не разговаривай с незнакомцами. И я не разговариваю. А они - разговаривают.
- Беда, беда, - насмешливо покачал головой старик. - Я сказал "Никогда не разговаривайте с неизвестными!". Какое заклятье, о чём вы? Это же Булгаков. "Мастер и Маргарита". Название первой главы.
- Но вы сказали, что это совет…
- Да. Это совет. Читайте классику, там всё давным-давно написано.
Виталик примолк, пристыженный.
- А кирпич? Ни с того ни с сего? - поёжившись, припомнил он.
- Что - кирпич?
- Чуть не упал! Мне! На голову! Когда неизвестный со мной заговорил.
- Ну не упал же. Об этом тоже читайте. Вообще - побольше читайте.
- Да! Есть! Так точно! - вытянулся в струнку Виталик.
- Вольно, - ответил старик. А потом щёлкнул каким-то выключателем, вмонтированным в прилавок, и букинистическая лавка погрузилась в полутьму. За окном бесшумно проезжали автомобили, освещая фарами мокрый асфальт. Над головой у старика зажглась лампа в желтом абажуре с кистями, похожая на те, что раньше вешали на дачных верандах. Через мгновение Техник уже стоял на улице, не помня, как попрощался, как вышел из лавки.
Вечером Вероника обнаружила Виталика на кухне. Забравшись с ногами на табурет, тот читал сразу три книги - "Мастер и Маргарита", "Преступление и наказание" и что-то из "Библиотеки приключений".
- "Кто сказал тебе, что нет на свете настоящей, верной, вечной любви? Да отрежут лгуну его гнусный язык!" - тихо поприветствовал он её.
Вероника подбежала к нему, пощупала лоб.
- Ты не простудился? Ноги не промочил? Температуры вроде бы нет. Сейчас, сейчас, чаю с вареньем. Я ещё заехала в нашу булочную, купила пирог… - захлопотала она.
Виталик стряхнул наваждение. Отложил книги в сторону так, чтобы не запачкать их. И кинулся помогать по хозяйству.
День так хорошо начался: Маша вовремя справилась с корректурой, которая ещё два дня назад казалась ей неподъёмной, убедилась в том, что Космомакс, уборщик нового поколения, действительно способен вдохнуть жизнь даже в самую заброшенную квартиру, приехала в редакцию, чтобы взять на дом новую работу и дождаться Костю. И вот пока она сидела на диванчике в приёмной и рассказывала Наташе о двенадцати подвигах Космомакса, ей позвонила мать.
Маша уронила сумочку, уронила листы корректуры, которые тут же рассыпались по всей приёмной, чуть не перевернула на журнальный столик чашку с кофе.
"Мама?" - одними губами спросила Наташа. А потом махнула рукой - мол, поговори, а я всё подниму и наведу порядок.
Маша выбежала на лестницу, оперлась о перила и приготовилась к долгому разговору.
Оказалось, что Елена Васильевна видела сегодня ночью нехороший сон. То ли обнаженная наездница на леопарде, то ли червонная королева с факелом и мечом в руках сказала ей… Что именно сказала она, Елена Васильевна не запомнила, потому что тут же проснулась в ужасе. Но это точно было дурное предзнаменование. И наверняка связанное с тем, что негодница дочь совсем позабыла о своём священном долге перед немощной больной матерью. Живёт с этим проходимцем, который и не думает на ней жениться, и никогда не женится, вот увидишь, и бросит тебя, и придёшь ты к матери и скажешь, как права была мать, но будет уже поздно! Мать два года как в могиле, и некому тебя обнять, некому пожалеть. И будешь ты коротать свой век в горе и раскаянии.
Маша попыталась вспомнить, когда Елена Васильевна в последний раз обнимала её или жалела? Нет, конечно, работа в "Фее-кофее" изменила её очень сильно. Но время от времени она видит сны или что-то вычитывает в гороскопах, и тогда от неё нет спасения. Хорошо забытое возвращается, и тогда дочери снова хочется спрятаться от всего мира где-нибудь за печкой на задворках вселенной и не вылезать оттуда никогда-никогда-никогда.