- Мирабо - да, ваше величество, но при дворе никто подобным решением озабочен не был. Хотя король и почитал необходимым сделать известные уступки мнению общественному.
- Не забегай вперед, друг мой. Хотели - не хотели! Разве Неккеру ничего добиться не удалось? Разве не все зависело от состава штатов и числа голосов у привилегированных и представителей третьего сословия? Храповицкий, ты слышал мой вопрос?
- Государыня, Неккер добился почти чуда - одинакового числа голосов для третьего сословия и привилегированных.
- И в чем же дело?
- Но чтобы эта мера стала действовать, требовалась поголовная подача голосов, тогда как при существовавшей сословной - у привилегированных все-таки было два голоса против одного. Все, кто хотел подлинного обновления Франции, стояли за поголовное голосование, привилегированные и парламент - за посословное.
- На что решился король?
- Правительство колебалось до последней минуты, даже когда Генеральные штаты были уже в сборе. В результате вопрос был решен против его воли. Правительство потеряло инициативу.
- День созыва Генеральных штатов назначен?
- На 27 апреля.
- А избирательное право?
- Оно предоставлено всем французам, достигшим двадцати пяти лет, имеющим постоянное место жительства и занесенным в списки налогоплательщиков.
- Французы, надо полагать, вполне удовлетворены?
- Как сказать, государыня. Ведь этим последним условием исключается из числа избирателей все беднейшее население страны.
- Естественная и вполне благоразумная потеря.
- Но и повод для последующих рассуждений о неравенстве. Для народа, не способного платить налоги, даже появилось определение - "четвертое сословие".
- Думаю, здесь главным остается третье сословие.
- Государыня, посол прислал нам наиболее популярную, по его словам, брошюру аббата Сийеса "Что такое третье сословие?".
- Любопытно. И как же это сословие определяется?
- В брошюре всего три вопроса и три ответа. "Что такое третье сословие? - Все". - "Чем оно было до сих пор? - Ничем". - "Чем оно желает быть? - Чем-нибудь".
- Значит, сейчас начнется подготовка к выборам?
- Она уже началась. Население приступило к составлению наказов.
- Население? Все эти составляющие толпу люди?
- Конечно, нет, но люди либеральных взглядов и отдельные представители буржуазии, которые таким путем решили донести до правительства свои проекты и волю.
- Как говорил Мирабо, страшная болезнь старой власти - никогда не делать уступок, как бы в ожидании, чтобы у него исторгли силою то, что сегодня оно могло бы уступить вполне добровольно. Сколько же предполагается депутатов?
- Около тысячи двухсот человек, государыня.
Лагерь Потемкина в Малороссии. Г. А. Потемкин, А. В. Браницкая.
- Что это - никак Попов обратно бежит. Да еще как бежит. Забыл что? Только что все дела письменные вроде порешили. Неужто опять писаниной своей докучать станет!
- Григорий Александрович, батюшка! Новость-то какая! Поди, обрадуешься, князюшка! Графинюшка наша приехала!
- Какая графинюшка? В нашем-то лагере? Да ты что, Василий Степанович, - не иначе сон наяву увидел.
- Воистину сон золотой: графиня Браницкая Александра Васильевна ни морозу, ни слякоти не испугалась - прискакала. Сразу к тебе не захотела: переодеться, мол, с дороги надо. К любимому дядюшке в затрапезном виде ни-ни. Я ее в ханский шатер проводить велел - если не захочешь, можно иначе распорядиться.
- Нет-нет, все верно. Так и надо. Вот только боюсь, как бы ее приезд государыни не разгневал. Сам знаешь, не все то у нас гладко выходит, а тут не иначе без согласия императрициного. Упряма наша графиня, куда как упряма.
- Больно к дядюшке привязана. Что за грех!
- Это как государыне взглянется. Смотри, что с Варварой Васильевной учудила. Ведь назло мне, не иначе. Да вот и путешественница наша. Здравствуй, Сашура, здравствуй!
- Дядюшка!
- Не задуши, графинюшка. Знаю, умеешь ты обнимать да целовать. Да и силушкой тебя Господь не обидел. Какими судьбами в наших краях оказалась? Неужто государыня послала?
- Да что вы, дядюшка! Сама решилась. Сказалась нездоровой, мол, отдохнуть в своих поместьях разрешения прошу. В Белой Церкви.
- Поверила государыня?
- Какая разница! Не стала же мешать.
- Разница большая, Сашура. Мне гневить государыню по нынешним временам не с руки.
- Так разве не в полном согласии вы в Харькове распростились? Всем государыня осталась довольна, за все вас хвалила.
- Простая ты у нас душа, Сашура. Всем довольна была государыня при других. Как чиновника какого одобрила, да и то не больно-то наградила. О другом мне думалось. Надо бы в Петербург ворочаться, а и разговору такого нет. Вы, мол, друг мой, на юге нашей державе больше нужны. Вон какие вы чудеса тут творите. Короче - отказ полный. Даже временного приглашения не последовало. Что-то вся эта кампания Чесменские дела напоминать начинает.
- Это где граф Алексей Григорьевич Орлов командовал? Так там же одни победы были.
- Это верно - победы. Только чьи?
- Державы Российской, чьи ж еще!
- Вот именно! Только победы от людей зависят. Кабы не граф Алексей Григорьевич, хоть и не люблю его, может, и побед бы не было. Уж таково-то старался, из кожи вон лез. А что ему вышло? Отставка полная и запрет в столице бывать. Вот о том и говорю: не чесменская ли дорожка и Потемкину великой государыней уготована. Вот ты мне и расскажи, Сашура, что оно там у государыни деется? Соображать ты у меня не сильна, а примечать - лучше тебя и соглядатая не найти. Не обижайся, милушка, лучше о Варюхе расскажи, как это она там с государыней свадебку свою спроворила, дядюшку-благодетеля вокруг пальца обвела.
- А разве супруг Вареньки не у вас под командой? Я и письмо ему от Вареньки привезла, гостинцы всякие домашние.
- Ишь, заботливая какая стала. Хозяйка, ничего не скажешь. Не говорил я с Сергеем Голицыным о его свадьбе. Недосуг, да и неинтересно мне, что он выдумывать станет. Мне, Сашура, правда нужна. Ты мне ее и скажешь.
- Гневаетесь вы, дядюшка, на Вареньку. А за что, можно ли у вас спросить? Сами же решили ее за князя Николая Волконского посватать. Так ли, иначе ли - все замуж идти.
- Нет, не все равно. Ты что, цены князю Волконскому узнать не успела, пока в Крым ездили? Его-то государыня пожелала в самом интимном своем кружке иметь. Его - не Сергея Федоровича Голицына! Разговаривать с глазу на глаз ему доводилось с императрицей. Ну-ка, сколько персон императрицу весь вояж окружало? Ты по пальчикам, по пальчикам сосчитай!
- Принц де Линь, принц Нассау-Зинген, де Рибас, я, князь Волконский. Еще Кочубей…
- Что ж остановилась? Нету больше никого? Так вот мне и нужно было, чтобы князь близким мне человеком стал. Уж Варюха бы его быстро скрутила. Вон как ты своим графом командуешь: пикнуть не решается.
- Не люблю я его…
- Зато он, кроме тебя, света в окошке не видит. Тебе ли полная свобода да богатства несметные не милы? Приданого ты от государыни и дядюшки столько получила, что иной за целую жизнь во всех снах не приснится. Так бы и с Варюхой было, а теперь…
- Так сватали же вы ее, дядюшка, за Волконского. Государыня говорила, в тайности сватали.
- А еще что говорила?
- Что вскинулся князь. Обидных слов вам наговорил. Наотрез от Вареньки отказался, а сам в долгу, как в шелку. Неизвестно на что живет, на что дом московский содержит.
- Этот отказался, другого еще лучше по мыслям бы своим нашел. Не этого - коротконогого да косоглазого. Сама выбрала. Долго думала да дурью и разродилась.
- Дядюшка, да ведь, чай, обидно Вареньке стало. Срам такой на весь двор. Ведь все только о словах Князевых и толковали. Чуть не пальцами на бедную показывали. Вот она и заторопилась. Князю Сергею Федоровичу согласие дала, в ноги императрице с ним и бросилась, чтобы разрешила и благословила, раз дядюшка далеко.
- Ну, уж государыня наша противиться не стала.
- Какое противиться! Варенька сказывала, вроде как обрадовалась государыня. Мол, больно пара хороша. Перед вами заступиться обещала. Приданым наградила. Хорошим. Да князю в приданом и нужды нет - сам куда как богат. Дворец в Москве преогромный. Поместья. Государыня сама Вареньку и под венец убирала - честь-то какая!
- Убирала, а сама думала: вот тебе, Гришенька, вот тебе, папа, радость твоя. Простись с нею до конца своих дней.
- Дядюшка, о чем вы - в толк не возьму.
- Где уж тебе! Ревнует она меня к вам, Александра Васильевна, еще как ревнует. Подумать не может, чтобы мы счастливы да покойны без нее были. Чем старее, Тем злее становится!
- Дядюшка, дядюшка, так ведь у вас коли что и было…
- Замолчи, замолчи, Сашура, не твоего ума дело!
- Да я только, что давно это было. Так давно - уж забыть пора. Вы же, дядюшка, поди, забыли, зла не держите.
- Не я выбирал - мне и забывать легче.
- Вас забыть нельзя.
- Полно, Сашура, всех забыть можно. Одних - раньше, других - позже. Если обиды на сердце не осталось - легко, если осталась - тут уж сроку не угадаешь. У Екатерины Алексеевны самодержицы Всероссийской память долгой оказалась. А уж чего ни делаешь, чтобы сердечко крутое смягчить. Да не больно получается.
Петербург. Зимний дворец. Екатерина II, А. С. Протасова.
- Государыня, приехал наш граф, сказывали? Где ж он? Поглядеть бы, каким стал - кажется, от нетерпения сгорю!
- Ты про кого, Анна Степановна?
- Как про кого, государыня? Да про Алексея Григорьевича нашего, графа Бобринского. Сколько лет в России не был, Петербурга не видел.
- И не увидит.
- Чтой-то, государыня, не поняла я вас. Как не увидит?
- Нечего этому вертопраху в столице делать. Неизвестно еще каких фортелей от него дождаться можно.
- Так вы его и видеть…
- Не собираюсь. По заграницам таскаться ему хватит. Набедокурил уже свыше всякой меры. Пускай на родине под присмотром поживет, только от столицы и от дворца подальше.
- О Господи, так ведь молодость. Не всякое же лыко в строку ставится. Свое отшумел, так и за дело приняться может.
- Ишь ты у нас какая разумница, Королева Лото! Все рассчитала, все продумала.
- Так ведь даже мне, государыня, как-никак родная кровь.
- Седьмая вода на киселе. Ты у нас, Анна Степановна, как наседка: лишь бы побольше цыплят под крылья собрать. А что среди тех цыплят всякие там кукушата да совята окажутся, тебе и горя мало. Ты уж прямо скажи, как там у тебя еще две дочки орловские растут да процветают? Чего поделывают наши барышни Алексеевы?
- Грех жаловаться, государыня.
- А я твоих жалоб и слушать не собираюсь. Ты бы лучше припомнила, чего мне появление на свет твоего графа стоило.
- Как не знать, государыня! Еще Василий Шкурин дом свой подпалил, чтобы покойный государь на пожар своим обычаем умчался, а родительница за то время опростаться бы успела. Подумаешь - страшно становится.
- Тебе страх, а графу твоему хоть бы что. Без понятия сынок Григория Григорьевича, совсем без понятия. Когда ему двадцать лет исполнилось, решила я ему все обстоятельства объяснить - до той поры он сыном Шкурина считался. Сказала, что мать его, угнетаемая разными неприязнями и неприятелями, спасая себя и старшего сына, принуждена была его рождение скрыть.
- А как же иначе!
- Вот именно - как иначе! Любому здравомыслящему человеку понятно. Где там! Вскинулся. Попрекать стал. Григория Григорьевича честить принялся. Пригрозить пришлось: не уймется - пусть на себя пеняет, а пока в Лейпциг с сыновьями Шкурина учиться едет. Набычился, слова единого не вымолвил. Говорю - в сторону смотрит.
- Так это он от огорчения, что рядом с такой матушкой жить не довелось. Кому бы обидно не стало.
- И тут все объяснила, и тут оправдала! Не бросили же его! Село славное ему дала. В Тульской губернии. Бобрики. А к нему город Богородск. На прожитие и пропитание. Князем Сицким назвала. Потом передумали - в Графы Бобринские перевели.
- Село, что и говорить, богатейшее.
- Ты-то откуда знаешь?
- Братец Григорий Григорьевич сказывал.
- А что же братец-то твой из своих богатств несметных ничего сынку единственному не выделил? Об одной своей Катеньке чахоточной думал? Тебе графа видеть надо, а ему и нужды нет.
- Говорил, как бы вы, государыня, не разгневались.
- А просил он меня об этом?
- Потому и не просил, государыня. Неудовольствия вашего боялся.
- Хватит чушь нести. Амурами твой кузен занимался, вот что. А граф твой, двенадцати лет из-за границы вернувшись, у Бецкого стал жить, не помнишь, что ли?
- Помню, государыня, как не помнить. Я все годы к Ивану Ивановичу забегала по воскресным дням - Алексей Григорьевич тогда в Кадетском корпусе учился. Славно учился. Пожалован был в Конную гвардию поручиком. И с увольнением на два года для поездки в чужие края. Так еще этой поездке радовался.
- Как не радоваться! Вместо учебы да дисциплины вертопрахством заниматься. Полковник Бушуев его тогда с тремя товарищами через Киев и Варшаву в Вену препроводил, а жаловаться прямо с Варшавы начал.
- Не иначе строгости несусветные развел, молодому-то человеку тошно стало. А он, гляди, сразу жаловаться.
- Замолчи, Анна Степановна, потому и жаловался, что я строго-настрого приказала ничего не таить. За таким путешественником, известно, все иностранные дворы приглядывают. Хочешь знать, что твой граф делал? Вот я тут из-за его возвращения письма старые достала, прочесть тебе могу: "Нет случая, где бы он не оказал самолюбия неумеренного, нет разговора между сотоварищами, где бы он не желал взять верх над ними. Он столь надменен и столь щекотлив, что все приемлет он с оскорблением. Из главных слабостей есть в нем еще беспечность и нерадение видеть или узнать что ни есть полезное. Его ничто не трогает, ничто не заманивает". Каково, Анна Степановна?
- Государыня, двадцать лет - какие его годы!
- Чего же ты тогда с Мамонова столько требовала, а? Каждое лыко в строку ставила. А вот граф твой в Вене распущенность чрезвычайную оказал, а в Париже полковник Бушуев и вовсе сопровождать его отказался, когда граф не пожелал моего приказа послушать и в Россию вернуться. Денег, проходимцу, дала, не пожалела. Все в карты спустил. Каких глупостей не делал. Только когда до конца обнищал, о России задумался.
- Истинный блудный сын, государыня, и вы его приняли…
- Приказала жить в Ревеле и на глаза мне не являться. Как и отцу его в свое время.
Малый двор. Великий князь Павел Петрович, И. П. Кутайсов, Мария Федоровна.
- Что за голоса в коридоре, Кутайсов?
- Великая княгиня, ваше высочество.
- Мария Федоровна? С какой радости? Что случилось?
- Со мной, ваше величество, великая княгиня делиться не изволила, но вся в нервическом припадке, лицо пятнами пошло.
- То же мне новость! Надоело! Скажи, в обед поговорим. Занят.
- Боюсь, ваше величество, на этот раз не выйдет. Я только тем и отговорился, что туалет ваш завершить должен, а так…
- Думаешь, не успокоится?
- Полагаю, что нет.
- Тогда зови в кабинет. Я сейчас туда перейду.
- Ваше величество, Кутайсов, как всегда…
- Надеюсь, вы пришли не для того чтобы, как обычно, критиковать нужных мне людей.
- Но он не хотел меня к вам допускать, и это было так оскорбительно!
- Уверен, Кутайсов действовал с должным уважением к великой княгине, но был связан моим наистрожайшим приказом никого ко мне не впускать. Вы нарушили этот приказ. Я жду кратких и убедительных объяснений.
- Речь идет о новом… флигель-адъютанте.
- Вы хотите сказать, любовнике императрицы.
- Нет-нет, я не допускаю подобной возможности, хотя…
- Хотя знаете, что дело обстоит именно так. Так что же новый любовник императрицы?
- Ваше величество, мне трудно справиться с растерянностью и…
- Негодованием. Вполне разделяю его, Мария Федоровна. Но наше с вами возмущение ничего не может изменить.
- Это правда. Но возраст…
- Разве история не знала примеров сладострастных старух? К сожалению, нам с вами довелось встретиться с одним из самых отвратительных примеров. Вы что-нибудь слышали о качествах этого безусловно юного человека?
- Я не собираю сплетен, ваше высочество.
- А я не выношу их слушать. В вашем исполнении.
- Вы несправедливы, ваше высочество. Боже, как вы несправедливы! Если бы вы проявляли к вашей супруге хоть каплю того внимания, которое вы так щедро дарите фрейлине Нелидовой, нам обоим было бы значительно легче и, кто знает, мы могли бы выработать общую тактику поведения в отношении императрицы.
- Военный союз с женщиной! Это по меньшей мере нелепая идея.
- Но ведь, ваше высочество, вы ничего не противопоставляете линии императрицы. Она совершенно отстраняет вас от руководства государством сейчас, а в будущем.
- В будущем думает о передаче престола любимому внуку. Так или иначе вы сохраните за собой титул императрицы - если не супруги, то матери императора, что само по себе совсем не плохо.
- Я умоляю вас, ваше высочество. Это все Нелидова - она настраивает вас против семьи и не оставляет времени для общения с нами.
- Ваше высочество, я не раз повторял вам: перестаньте апеллировать к имени фрейлины Нелидовой. Она есть и останется моим другом. И вашим. Потому что печется об интересах нашей семьи.
- Нашей семьи!
- Надеюсь, вы не вправе обвинять меня в пренебрежении к семье. Иначе, по всей вероятности, она не была бы столь многочисленной.
- Это грубо, ваше высочество!
- Грубо? Я, во-первых, солдат и люблю говорить по существу. Дети говорят о том, что наша семейная жизнь течет совершенно нормально.
- Дети обожают вас, ваше высочество.
- И старший из них готовится занять законное место отца на престоле.
- Не говорите так, ваше высочество, это все замыслы императрицы!
Петербург. Кабинет императрицы. Екатерина II, А. В. Храповицкий.
- Есть донесения с театра военных действий, Храповицкий?
- Есть, ваше величество.
- И что же? Ты не торопишься мне их сообщить? Они плохи?
- Нет, государыня, они не плохи, но вы последнее время так были заняты, что я и сегодня не осмелился вас отвлекать до поры до времени.
- Ты прав. Я действительно была занята, но теперь, кажется, этот период уже позади, так что я тебя слушаю. Главное - осада Измаила. Судя по твоим паузам, он не взят.
- Ваша проницательность, ваше величество, лишает меня дара речи.
- Значит, не взят. Что же там происходит?
- Вы помните, ваше величество, к его стенам подступил 29 августа Репнин.
- И безо всякого толку.
- Спустя три месяца, уже в конце ноября, крепость одновременно атаковали Де Рибас и Головатый.
- С тем же успехом.
- Осаду пришлось снять…
- И отступить.
- Но причина была очень веской: недостаток осадной артиллерии.