31
Статья была ученая. В ней проводилась такая мысль, что поскольку Октябрьская революция в корне изменила не только социальные условия жизни в нашей стране, но и внутренний мир человека - его отношение к труду, к обществу, - это непременно должно привести и к внешним изменениям облика, а именно: со временем советский человек будет так же отличаться от всех остальных людей, как хомо сапиенс отличается от неандертальца. Конечно, эти изменения произойдут не сразу, но если, как учит нас марксистская диалектика, постепенные количественные изменения переходят в скачкообразные качественные, то нет ничего удивительного в том, что у отдельных людей, отличающихся последовательностью своих идейных убеждений и ясностью мировоззрения, уже сейчас становятся заметны антропологические изменения, которые в первую очередь, естественно, отражаются на строении черепа. Многочисленные и авторитетные исследования, утверждал автор статьи, неопровержимо показывают, что такие изменения происходят в сторону удлинения черепа вследствие удаления жевательных органов от мыслительных центров. Ушастый развивал свою мысль:
"Такие изменения наблюдались и буржуазными учеными. Наиболее передовые из них отмечали, что длинноголовые (долихоцефалы) обладают, как правило, более сильным интеллектом, чем круглоголовые (брахицефалы), но ограниченность мировоззрения не позволила этим ученым (должно быть, они сами были недостаточно длинноголовыми) подняться до истинного понимания подобных явлений. Эти ученые на первый план выдвигают расовые различия, в то время как наша наука, опираясь на единственно правильное учение Маркса - Энгельса - Ленина - Сталина, расовому подходу к явлениям противопоставляет подход классовый".
Второй Мыслитель отложил газету.
- Что это такое? - спросил он слабым голосом.
- Это новое научное открытие, - сказал Первый.
- Это дикость! - закричал Второй Мыслитель.
- Не большая дикость, чем все остальное. Подумайте сами. Предателя и труса объявляют героем. Вместо него хоронят лошадь. Все говорят, что вдова на похоронах была подставная и сын тоже.
- В таком случае, - усмехнулся Второй Мыслитель, - им следовало бы привести кобылицу и жеребенка.
- Сейчас не время для шуток, - строго сказал Первый Мыслитель. - Вы не понимаете. Это все не так просто. Как вы думаете, для чего они затеяли всю эту историю с черепом?
- А… - Второй Мыслитель махнул рукой, откидываясь на подушку. - Просто положили, что подвернулось под руку. Они же не знали, что этот пьяный дурак споткнется и уронит гроб.
- Вы, как всегда, ошибаетесь! - радостно закричал Первый Мыслитель. - Они никогда просто так не спотыкаются. Они сделали это нарочно.
- Но для чего?
- В том-то и дело. Для чего? А вы сами подумайте.
Второй Мыслитель напрягся, но тут же лицо его прояснилось.
- Понимаю, - сказал он радостно. - Как Калигула объявил своего коня сенатором, так они…
- Чепуха! - резко оборвал Первый Мыслитель. - Калигула сделал коня сенатором, но сам он конем не был, а здесь намек на совсем другое.
- На что же? - нетерпеливо вскрикнул Второй Мыслитель.
- А вот на что! - Первый Мыслитель достал из бокового кармана газету "Правда" с портретом Сталина и развернул ее пред своим собеседником. - Вот вглядитесь в этот портрет.
Второй Мыслитель вгляделся. Двумя глазами, потом каждым глазом по отдельности.
- Ну и что, что? - вопросил он нетерпеливо. - Говорите же, что вы имеете в виду!
- А вы сами не видите?
- Нет, сам я не вижу, - раздражился Второй.
- Надо быть слепым, чтобы этого не видеть. - Хорошо, я вам скажу. - Первый Мыслитель оглянулся, как бы предполагая, что кто-то невидимый и неслышимый подошел и стоит за его спиной.
Никого не увидев, он наклонился к уху своего товарища и шепотом прошелестел:
- Разве вы не видите, что в этом лице есть что-то от лошади?
- Глупости! - возразил Второй Мыслитель. - В нем, усатом, есть что-то от кота. Хотя… Пожалуй, вы правы.
- Конечно, я прав. Я всегда прав. А кроме того, вы слышали что-нибудь о князе Голицыне?
- Голицыных много… - ответил Второй Мыслитель уклончиво.
- Не валяйте дурака! - сердито возразил Первый Мыслитель. - Вы знаете хорошо, что я говорю о том Голицыне, который сидит в здешней тюрьме. Обратите внимание, сколько загадочного во всей этой истории. Появляется какой-то Чонкин, который будто бы совершенно один, а против него бросают целую воинскую часть. Его с трудом арестовывают, после этого выясняется, что он вовсе не Чонкин, а князь Голицын, потом затевается история с длинным черепом, и теперь вот эта статья. Нет, это все неспроста. Вы понимаете, что это значит?
- Что? - Второй Мыслитель был крайне заинтригован.
- Борьба круглоголовых во главе с князем Голицыным окончилась пока победой длинноголовых.
- И что же вы думаете?
- Я думаю, что вам в первую очередь надо надеть вот это… - С этими словами Первый Мыслитель вынул из-за пазухи второй парик и бросил на кровать к ногам своего друга.
Это был замечательный парик, своего рода шедевр, с ватной подкладкой.
- Вот это? - спросил Второй Мыслитель, ногой отталкивая подарок. - Вот это? - Он вскочил как ужаленный. - Никогда! - прокричал он, размахивая кулаками. - Запомните, никогда я не надену на себя эту пакость!
- То же самое сказал сначала и я, - горько усмехнулся Первый Мыслитель. - А потом я подумал: лучше все-таки носить длинную голову, чем совсем никакую.
32
Осталось совсем неизвестным, сколько времени и слов еще потратил Первый Мыслитель на то, чтобы убедить в своей правоте Второго, но уже вечером оба прогуливались (Второй Мыслитель скоропостижно выздоровел) по улице Поперечно-Почтамтской (кажется, она в то время - но, как выяснилось, ненадолго - была переименована в Милягинскую) без головных уборов и некоторым оторопелым знакомым небрежно кивали удлиненными своими головами.
Говорят, что Первый Мыслитель оказался полностью прав, и в городе несколько дней шла охота на круглоголовых. И у некоторых головы вроде сразу удлинились, и те, с кем это произошло, бывало, в пылу полемики говорили своим оппонентам:
- А что-то мне сдается, у вас головка больно уж кругловата.
Правда это или чистые враки, утверждать не берусь (сам я лично этому, конечно, не верю), но вот что с Андреем Еремеевичем Ревкиным на этой почве случилась преогромная неприятность, это уж, кажется, точно.
33
С Ревкиным случилось вот что. Он эту ученую статью кандидата Ушастого воспринял как выпад против себя лично. Он перед зеркалом даже вертелся тайком от Аглаи, вершками обмеривал свой собственный череп от затылка до подбородка и от уха до уха, и измерения эти оказались удручающими для него. А удлинить свою голову при помощи спецпарика он, конечно, не мог, ибо народ его знал таким, каков он есть, и терять свой авторитет он не желал. Однако он понял, что власть его уходит из рук, как песок, и потому решился на самый отчаянный шаг. Он определенно заявил, что подобного безобразия терпеть не будет, и послал в обком статью Ушастого и свою докладную записку, в которой называл статью псевдонаучной и шарлатанской, утверждал, что она инспирирована, конечно, новым начальником Тех Кому Надо, который с самого начала ведет себя вызывающе, игнорирует партийные органы и тем самым противопоставляет свое Учреждение партии. Опровергая основные положения статьи, Ревкин пошел на весьма рискованное, если не сказать безумное, возражение, написав, что если бы марксистское мировоззрение действительно влияло на строение черепа, то самый вытянутый череп был бы у товарища Сталина, ибо именно он обладает самым последовательным марксистским мировоззрением. Ревкин утверждал:
"Между тем, стоит посмотреть на любую фотографию товарища Сталина, чтобы убедиться в абсурдности доводов К. Ушастого".
Ревкин предлагал привлечь Фигурина к строгой партийной ответственности. Записку он эту направил в обком, но копию ее еще выше, в ЦК. Не дожидаясь ответа, он решил проявить свою власть на месте. Он написал короткую записку:
"Т. Фигурин, вам необходимо срочно зайти в РК для выяснения некоторых обстоятельств".
Записку отправил с шофером Мотей и стал ждать ответа. Он явно нервничал и ни на чем не мог сосредоточить внимание. Мотя вернулась через сорок минут.
- Почему так долго? - напустился на нее Ревкин.
Ответить она не успела. Вслед за ней вошли два рослых молодых человека в штатском, и один из них, улыбнувшись, спросил:
- Где у вас оружие, хозяин?
И самое удивительное, Ревкин не спросил у них никаких документов, сразу показал на ящик стола, в котором лежал револьвер.
В сопровождении молодых людей Ревкин вышел в приемную.
- Анна Мартыновна, - сказал он зачем-то секретарше, - я тут вынужден ненадолго удалиться. Если позвонят с бондарного завода, скажите, чтобы собрание проводили без меня.
- Хорошо, - сказала Анна Мартыновна, тревожно глядя на Ревкина. - А вы… скоро вернетесь?
Давая ей понять, что дальнейшее зависит не от него (хотя она и так все поняла), Ревкин посмотрел на одного из сопровождающих и вежливо спросил:
- Как вы думаете, мы скоро обернемся?
Но тот улыбнулся и сказал:
- Пойдемте, хозяин.
34
Майор Фигурин встретил своего гостя радушно.
- Очень рад, очень рад, - бормотал он, пожимая Ревкину руку, - давно мечтал познакомиться, но не успел приступить к работе, сразу все навалилось: и этот Чонкин, и этот Миляга… так закрутился, что даже не смог выбрать времени представиться вам. А тут как раз ваша записка. Вот я и подумал, что, пожалуй, будет удобнее, если мы встретимся у меня, а не у вас.
Затем он сказал, что поведение Ревкина последнее время его несколько беспокоит.
- Мне не очень понятно, - сказал он, - что вы так выступаете против этого несчастного Миляги, ведь он, собственно говоря, уже покойник, а вы… а вы еще нет. - Фигурин широко улыбнулся. - У вас с ним личные счеты?
- У меня ни с кем личных счетов нет, - резко сказал Ревкин, - а погиб Миляга не как герой, а как предатель. Я сам был тому свидетелем.
- Ах, Андрей Еремеевич, - покачал головой Фигурин. - Не мне вам говорить, что нам нужна не всякая правда, а только та, которая нам нужна. И потом, это ваше возмущение, что там в гробу оказался не тот череп. Допускаю, что вы видели, как он погиб, но череп же его вы не видели. Ну, согласен, может, не тот череп, может, другой. Ребята наши тут торопились, некогда было, время военное, положили что нашли. Стоит ли из-за мелочей поднимать шум?
- Стоит, - сердито сказал Ревкин, - очень даже стоит. Весь район про это говорит.
- А вы поменьше обращайте внимания на слухи. Мало ли что кто говорит, и мало ли у кого какой череп. В конце концов, мы можем ваш череп положить вместо его черепа, а еще чей-то череп вместо вашего черепа, незаменимых черепов у нас, как известно, нет.
Фигурин опять улыбнулся и благожелательно посмотрел на Ревкина.
- Вы со мной не согласны? Ну хорошо. Вот вам бумага, пишите.
- Что писать? - спросил Ревкин.
- Напишите, когда и при каких обстоятельствах вы вступили на путь враждебной деятельности против нашего государства, кем завербованы, что успели сделать, какое получили за это вознаграждение, в какой валюте и так далее, и тому подобное, мыслью по древу особенно не растекайтесь, но и упускать подробностей тоже не нужно.
- Послушайте, вы, - сказал Ревкин, - вам надо срочно обратиться к врачу, вы больны, у вас не все дома.
- Да, это мне некоторые уже говорили, - печально согласился Фигурин. - В том числе и врачи. Но где они? Нет, вы не подумайте, я не обидчив, вы меня хоть горшком назовите, мне все равно, но ведь я представляю собой некую известную вам организацию, и оскорблять ее я вам не рекомендую. Это может лишь ухудшить ваше и без того затруднительное положение. Сейчас вас отведут в камеру, и вы там в спокойной обстановке сосредоточьтесь, подумайте, а потом поговорим еще. И пожалуйста, не проявляйте излишнего упрямства, потому что наши люди бывают порою грубы.
Ревкина увели в камеру и поместили среди разных преступников, что больно задело его самолюбие.
35
Ночью он впал в истерику, бился головой о железную дверь камеры и никак не хотел внять уговорам надзирателя, что после отбоя шуметь не положено. Водворенный же в карцер, он и вовсе помешался и грозился послать телеграмму лично товарищу Сталину, но к утру затих и смирился.
Утром он попросился к Фигурину и там в его присутствии собственноручно записал свои показания:
"В контакт с международной реакцией я вступил в Лондоне. Мы провели несколько тайных встреч, на которых присутствовали Троцкий, Чемберлен и шеф гестапо Гиммлер. На этих встречах мы обсуждали разнообразные коварные планы, как то: диверсии, саботаж и вредительство. Во исполнение этих планов, будучи секретарем райкома, я ввел в бюро райкома лиц, враждебно относящихся к советскому строю, и по рекомендации всемирной буржуазии направлял их деятельность на развал сельского хозяйства, резкое уменьшение продуктивности животноводства и снижение жизненного уровня трудящихся до минимальных пределов, с тем чтобы вызвать недовольство среди населения и, может быть, даже бунт. Последняя цель, однако, достигнута не была".
Записав эту абракадабру, Ревкин надеялся, что вышестоящее начальство поймет абсурдность выдвинутых Фигуриным обвинений, но этого, судя по дальнейшему развитию событий, не произошло.
Фигурин, прочтя показания, даже похвалил Ревкина.
- Вы очень хорошо пишете, - сказал он. - Богатая фантазия, хороший слог. Из вас мог бы получиться вполне приличный писатель.
К удивлению и тайной радости Ревкина, Фигурин не заметил в показаниях никаких противоречий и копию протокола отправил вверх по инстанциям. Ревкин ждал результата с нетерпением и даже не без злорадства. Позднее он узнал, что показания и "наверху" были приняты с удовлетворением. Роман Гаврилович Лужин сказал о показаниях Ревкина: "Чудовищно интересно". Потом подумал и Чемберлена вычеркнул, сказав, что упоминать представителя Великобритании, союзника по антигитлеровской коалиции, сейчас, пожалуй, не стоит. Вместо Чемберлена Лужин вписал Чонкина, которого Ревкин должен был признать своим главарем и который, в свою очередь, через какого-то Курта был связан с германским верховным командованием. Ревкин неожиданно оскорбился. Он согласен был считаться крупным преступником, но отказывался признать себя подручным какого-то Чонкина. Когда же его как следует побили, он и вовсе заартачился, озлобился, стал вести себя вызывающе. И вообще отказался от прежних своих показаний. Ему напоминали, что партия его вырастила, бесплатно учила, лечила, кормила, одевала и обувала, но он проявил полную неблагодарность и кощунственно написал:
"С 1924 года состоял в преступной организации, называемой ВКП(б), занимал ряд руководящих постов и совместно с другими членами этой организации наносил максимальный вред стране и народу".
Прочтя это заявление, майор Фигурин тут же отправил Ревкина на психиатрическую экспертизу, где врач, хорошо знакомый с медицинской доктриной майора, определил:
"Больной Ревкин А. Е., сорок лет.
Психоневрологический статус:
Сознание нарушено до степени оглушенности.
Обоняние сохранено.
Острота и поля зрения не нарушены, глазные щели D = S, движение глазных яблок в полном объеме, зрачки обычной величины и формы, фотореакции живые, D = S, реакции на конвергенцию и аккомодацию сохранены.
Иннервация мимических мышц лица сохранена, D = S, легкая девиация языка влево.
Глотание, фонация и артикуляция не нарушены, нёбный и глоточный рефлексы сохранены, рефлексов орального автоматизма нет.
Асимметрия лица D < S.
Походка не нарушена, синкинезий нет, пробу Мингацини-Барре выполняет удовл., D = S. Коленные и ахилловы оживлены, D = S.
В позе Ромберга неустойчив, имеются явления гемибаллизма, псевдобульбарного синдрома, паллидарного и интенционного тремора, каталепсии и адиадохокинеза.
Болевая, температурная, тактильная чувствительность не нарушены.
Больной находится в мрачном, подавленном состоянии, необщителен, на вопросы о жалобах отвечает: "Жалуюсь на незаконный арест", на другие вопросы отвечает неохотно, но потом возбуждается, вскакивает со стула, кричит, требует оставить его в покое. В некоторых случаях все же проявляет желание контакта с врачом, объясняет пространно и путано, что в прошлом занимал крупную должность, "руководил целым районом", был "солдатом партии", был "предан своему народу", "пользовался авторитетом" и т. д. Но потом на службе у него якобы завелись враги и завистники, которые метили на его должность и потому строили против него всякие козни, приведшие его в конце концов в тюрьму. Утверждает, что до ареста замечал за собой слежку. Говорит, что следствие якобы вымогает у него ложные показания против себя самого, действуя угрозами и физическим насилием. Время от времени начинает плакать, грозить, что "дойдет до самого Сталина". Некоторые газетные сообщения, не имеющие к нему никакого отношения, считает направленными против него лично. Иногда бред теряет видимость логичности, появляются фразы о преимуществе круглых голов перед длинными и т. д. О советской власти говорит, что служил ей верой и правдой, а теперь разочаровался.
Диагноз: Больной страдает параноидной формой шизофрении, развившейся на почве длительной ненависти к советскому строю и сопровождающейся бредом величия и преследования. Прогноз сомнительный. Лечение симптоматическое. Противопоказаний к содержанию под стражей не имеется".
Поскольку Ревкин тоже оказался хотя и не такой, как Чонкин, но все-таки достаточно важной фигурой, было приказано выделить отдельную камеру и ему. Начальник тюрьмы старший лейтенант Курятников, не придумав ничего лучшего, поместил бывшего секретаря в одной камере со своей коровой и вынужден был мириться с тем, что Ревкин по ночам украдкой отсасывал у нее молоко.
36
Лаврентий Павлович Берия сидел за своим столом в расстегнутом габардиновом пальто, в сапогах с галошами и в серой шляпе, надвинутой на глаза.
Шел второй час ночи, он собрался домой, но сил не хватало подняться. Подперев голову руками и полузакрыв глаза, он думал о положении на разных участках фронта, о том, что дело дрянь, о том, что не далее как вчера ночью Сталин говорил с ним грубо, упрекал Берию в том, что руководимая им служба работает из рук вон плохо, неповоротливо, не умея приспособиться к условиям военного времени.