Он прячется за выступом скалы, тяжелый камень под рукой, только шевельни - рухнет вниз, на тропу. Идут. Впереди несколько женщин и девушек с опущенными головами, среди них - Росита. Поодаль - он, с хлыстом.
Толчок рукой - камень - голова с нафабренными усами - хлыстик валяется в грязи. И скорей бежать, не дай бог, узнает Росита, кто это сделал.
Полицейские с коптящими факелами.
- Последний раз спрашиваю: кто толкнул камень? Нет виновного? Поджигайте деревню!
"Пусть жгут, - думает Айз. - Деревню можно заново отстроить. А где взять вторую такую Роситу?"
Факелы угрожающе вздымаются вверх - вот-вот вспыхнет деревня. И тогда из толпы выходит Момо.
- Я, - говорит Момо.
Полицейские хватают его за руки.
"Как же так? Зачем Момо берет на себя чужую вину? Неизвестно чью вину. Не мог же он узнать, что это сделал Айз, ведь Момо только что вернулся с дальней охоты, вся его одежда в пыли".
Айз выскакивает вперед, толкает полицейских, кричит что есть мочи:
- Нет, это не он, это я толкнул камень. Это я! Я! Я!
Полицейские застыли в нерешительности. Еще мгновение, и Момо освободят. Но Момо говорит строго и презрительно:
- Что ты там болтаешь, скверный мальчишка! Маленький лгун! Разрешите напоследок проучить его, господа полицейские. Чтобы впредь умел держать себя в руках!
И Момо пребольно дерет вспыхнувшие уши Айза.
- Зачем ты это сделал, отец? - шепчет Айз. - Это несправедливо…
- Что ты знаешь о справедливости, мальчик? - говорит Момо.
Его уводят. Уводят в темноту. И долго еще звенят в темноте тяжелые наручники Момо.
…Молодой охотник, нареченный женихом Роситы, нежно протягивает ей свои сильные руки. А Росита наотмашь бьет его по щекам.
- Трус! Трус! Трус!
Он улыбается кривой виноватой улыбкой и снова тянет к ней руки. И Росита сдается, Росита кладет голову ему на плечо, тонкие пальцы Роситы перебирают его кудри.
Айз забивается в заросли за деревней и плачет; слезы сотрясают все его маленькое тело; но здесь никто не увидит, как он плачет. Здесь он может до вечера думать о мужестве и предательстве, о справедливости и благодарности. И он думает об этом, думает о Момо.
Чья-то рука касается его руки. Это Росита. Росита, чья улыбка сверкает двумя десятками маленьких солнц, чей смех звенит, как прозрачный родник. Красавица Росита.
- Не плачь, Айз. Не плачь, мой маленький спаситель. Я буду любить тебя всю жизнь.
- Уйди, - угрюмо говорит Айз. - Уйди, я не хочу видеть тебя. Что может теперь вернуть Момо? Уйди!
Она обижается, Росита, она пришла к нему с добрым сердцем, пожалеть, утешить - и такая несправедливость. Но что знает она о справедливости?!
…Сирена. Они вскакивают с коек: Айз, Найс, Хэт, Кэт, Дэй, Грей, Стек, Дог, Биг.
- А теперь - вперед! - кричит капрал. - Вперед!
Они ползут по болоту, ползут час, ползут два. Наконец показывается деревня, чужие хижины, чужие люди - враги. Повстанцы. Тишина - все отдыхают после обеда.
Айз ступает неслышно, как ягуар на охоте. Он первым входит в деревню. У очага сидит старик, почему-то не спит. Айз набрасывается на него сзади, трещат под ножом мускулы, сухожилия, ребра, ага, вот он, красный мешочек; за него капрал даст десять желтеньких жетонов. Голова старика бессильно падает на землю, белая борода в крови.
Что-то знакомое. Очень знакомое. Родное. Незабываемое.
- Момо! - кричит Айз страшным, не своим голосом. - Момо! Отец!
Холодный пот застилает глаза…
* * *
- Проснись, Айз, - откуда-то издалека донесся голос Стека. - Что с тобой, чего ты орешь?
Бледный, рассвет висел над землей. Давно угас очаг. Вокруг спали его товарищи, и рядом с Найсом, который вовсе не Найс, а Диэго, - старик, отец Найса.
- Что с тобой? - повторил Стек. - Ты кричал во сне как раненый ягуар.
Да, вчера ночью вот здесь, у очага, старик долго рассказывал им о своей жизни, о жизни своего народа. Они уснули только под утро.
- Я… убил… Момо… - тупо выговорил Айз и сдавил горло руками. - Я вспомнил: я убил Момо. На этом самом месте. У очага. Я убил отца.
Все отшатнулись от него, как от помешанного. Да он и сам не узнавал себя. В груди, где всегда ощущалась одна лишь ледяная пустота, щемило и обливалось кровью теплое человечье сердце. Вчера вечером он пришел в эту деревню ничьим сыном. А проснулся сыном Момо, наследником духа Момо.
Только теперь, побывав в стране своего детства, он узнал, что такое справедливость. Он узнал, что такое честь и долг, что такое свобода и счастье, что такое отец и отечество. Но как поздно узнал он это! И какой удар ждал его в первое же утро новой жизни!
Он еще сильнее сдавил себе горло, все окружающее померкло, колючий туман затянул деревню.
На его голову опустилась чья-то рука.
- Момо не мог быть твоим отцом. Когда я ходил под стол пешком, Момо был таким же стариком, как неделю назад.
- Я убил отца… своего отца… своего отца… - упрямо твердил Айз. И вдруг вспомнил: - Где же справедливость, старик?! Есть она на свете, нет?
- Есть, - ответил старик.
- Где?! Покажи мне ее! Покажи!
Старик промолчал. Да и что он мог сказать? Каждый приходит к справедливости своим собственным трудным путем.
- Я могу показать только дорогу к ней. Эта дорога ведет через болота, в партизанский центр. Она там, справедливость. Идти до нее нужно один день. И всю жизнь.
Глава шестая
Ромуальдос Матео Кольпес Андриано дос Габарильдос любил жить тихо - тише воды, ниже травы; жизнь изрядно потрепала его; уже имея на руках диплом врача, он вкалывал на плантациях, мыл посуду в ночном баре, переправлял контрабанду через границу; попался с наркотиками, бежал и был схвачен конкурирующей бандой; с ним обошлись милостиво - лишь пометили ножевым шрамом через все лицо, от уха к подбородку; потом наступила эра полной безработицы, страха и отчаяния, и он сполна прошел курс великой науки, которая целиком укладывается в афоризм "голод не тетка". Повезло ему прямо-таки невероятно. Несложная работа в Городке доктора Климмера, вполне приличные деньги и домик у реки - о таком он и мечтать не смел. Правда, Р.М.К.А.Д.Г. очень скоро сообразил, что дело тут нечисто, что все эти "виварии", где людей, выращивают как поросят, все эти "полосы", где готовят патентованных убийц, - штучка еще та, почище торговли наркотиками; недаром острым душком секретности пропахла вся округа; недаром поговаривали коллеги, что живым отсюда еще никто не ушел. Но Р.М.К.А.Д.Г. и не собирался никуда уходить; что ждало его на севере, он уже знал; к тому же там, в этом благословенном мире, бушевали всевозможные страсти: восстания, карательные экспедиции, налеты партизан. Здесь же, на пустынной южной окраине Лорингании, вдали от городов и железных дорог, жилось спокойно. Перевязывать царапины роботам - занятие терпимое; деньги тратить некуда - пусть соберется кучка на черный день; правда, никаких развлечений, даже с коллегами не поговоришь ни о чем, кроме как о погоде, - зато к твоим услугам круглосуточные телепрограммы: регби, футбол, красотки. Единственное, чего опасался Р.М.К.А.Д.Г., - как бы не нашли его здесь бывшие дружки по банде, которых он оптом продал конкурентам, получив взамен жизнь и шрам. Так он и жил - не очень-то интересовался всем тем, что оставалось за рамками его прямых обязанностей в Городке, ни с кем не откровенничал, ни во что не ввязывался. Тише воды, ниже травы.
Только по воскресеньям он позволял себе посидеть в баре. Но сколько бы ни пил, язык держал за зубами. Да и не засиживался за стойкой, как другие, уже в полночь гнал себя домой.
Изрядно нагрузившись, отяжелевший и размякший, он неторопливо подходил к своему уютному домику; было темно, лишь на угловом столбе горел фонарь; от калитки отклеилась чья-то тень.
- Ромуальдос Матео Кольпес Андриано дос Габарильдос? - без запинки прошептала тень. - А в простонародье - Собачье Ухо?
Он не смог произнести ни слова - это были они, "дружки". Это был конец.
- Садись в машину, соколик, прокатимся вместе и потолкуем.
Если бы он закричал, наверняка получил бы нож в спину. Он плюхнулся на заднее сиденье, рядом сели двое. Авто рвануло с места; фары были погашены; люди рядом, как будто бы незнакомые, молчали, ни о чем не спрашивали; хуже всего, что они ни о чем не спрашивали.
- Я… все… скажу… - кое-как выдавил из себя Р.М.К.А.Д.Г.
- Разумеется, дружок. Мы не намерены портить тебе вторую щечку. Расскажи нам все, что ты знаешь о Городке и о докторе Климмере.
Впервые он пожалел, что знает так мало; они могут не поверить, и тогда не отделаешься "щечкой". Он постарался вспомнить все; он выложил не только факты, но и догадки; но сути, сути он не знал, в "кухню" Климмера не имел доступа; неужели придется расплачиваться за отсутствие научного, профессионального интереса к делу, элементарной любознательности?
Где-то далеко-далеко от Городка машина резко остановилась.
- Ну, дружок, выходи. Спасибо за информацию.
- За что? - простонал Р.М.К.А.Д.Г. - Я же все рассказал!
- Выходи, выходи, ты дома.
Он вылез из авто, ожидая удара в спину; перед ним распахнулась калитка; машина фыркнула, умчалась. Неужели он дома? Жив и невредим?
Он запер дверь, на полную громкость включил телевизор, прямо из бутылки глотнул виски, и только тогда до него дошло: бог миловал. "Это не они. Не "дружки", - решил Р.М.К.А.Д.Г. - Но кто же это? А впрочем, плевать. Не все ли равно, если обошлось…"
Лишь наутро он вспомнил, что у этих людей не было, кажется, ни ножей, ни пистолетов.
* * *
Начальник военного архива имел одну маленькую слабость; он знал, что если когда-нибудь погорит по службе, так только из-за этой слабости; больше того, подозревал, что его грозные боссы из военного министерства уже пронюхали об этом пунктике и воспользуются им при первом же удобном случае; и все-таки был не в силах этой очаровательной слабости противостоять. Только что позвонила директриса балетной школы и сообщила в выражениях весьма дипломатичных, что в номере отеля "Лебединая песня" дожидается своего часа очередная "крошка" из кордебалета.
Начальник архива расправил седеющие усы, торопливо оглядел себя в зеркало, распрямил спину, которая начала уже предательски сутулиться, и, почувствовав новый прилив молодости, четким военным шагом направился к двери. Остановить его сейчас не смогла бы никакая сила.
Но зуммер связи с министерством все-таки остановил его. Нетерпеливым жестом поднял он трубку.
- Салют, старина! - раздался до тошноты знакомый голос Тхора.
- Здравия желаю! - приветливо гаркнул генерал и даже прищелкнул каблуком, подумав при этом: черт тебя разбудил не вовремя!
- Готов поставить тысячу монет против одной, - игриво продолжал Тхор, и это было так похоже на него, интригана и комедианта, что рука, держащая трубку, разом повлажнела. - Внизу тебя уже ждет автомобиль.
- Н-не совсем вас понял.
- Автомобиль, элементарный автомобиль, чтобы ехать в отель "Лебединая песня".
- Зачем я должен ехать в отель, шеф? - запинаясь, сам не веря своей находчивости, подыграл начальник архива.
- Господи, он еще спрашивает! Разумеется, чтобы станцевать дуэт па-де-де из второго акта…
Трубка замолкла. Бравый седеющий генерал почувствовал приступ удушья; усы его обвисли; вот так и начинаются крупные неприятности: без распеканий, без криков, без ругани. Шуточки и намеки. Но старый служака был не лыком шит, хоть и с опозданием, но сообразил: Тхору что-то нужно от него, иначе сообщил бы о номере в отеле не ему, а министру.
- Слушаю вас, шеф.
- Дельце пустяковое, старина: Возле входа в "Лебединую песню" будет стоять мой человек. Инвалид, без левой ноги, в темных очках. Передай ему, пожалуйста, пленочку, которую ты сейчас сделаешь с досье некоего Климмера. Тебе же все равно по пути. А потом танцуй себе… хе-хе-хе… свой па-де-де.
- Но инструкция строжайше запрещает, шеф… - Он понял: может быть, это провокация, проверка. Может, собаке Тхору только и требуется застукать его с поличным. За девочек из балетной школы грозит всего лишь отставка, а пленочка в кармане… это попахивает трибуналом.
Трубка хранила ледяное молчание.
- Я, конечно, готов нарушить… ради вас, разумеется, но… где гарантия, что?..
- Хе-хе-хе, старина! А где гарантия, что сведения о твоих увлечениях несовершеннолетними балеринками не просочатся выше? Считай это одолжением для меня, для меня лично. Только сделай все своими руками.
- Слушаюсь, шеф!
Начальник архива торопливо сбежал в подвал: руки его все еще дрожали, но фотоаппарат птичкой порхал над листами досье. Кажется, на сей раз пронесло; правда, он в руках Тхора, но и Тхор у него в руках; а главное, теперь он обязан, просто обязан поехать в "Лебединую песню". И никакие силы его не остановят - пусть хоть все военное министерство встанет стеной.
В машине он глянул на себя в зеркало - усы торчали молодцевато и задорно, как и полагается усам мужчины, привыкшего одерживать славные победы над очаровательными представительницами прекрасного пола…
Все обошлась наилучшим образом. И "крошка" оказалась хороша - в меру скромна и в меру пикантна, и пленочку инвалиду удалось передать незаметно, и настроение было отменное. Только вот к концу дня опять позвонил Тхор.
- Салют, старина!
- Слушаю вас, шеф. Все в порядке?
- В каком смысле? - В голосе Тхора прозвучало неподдельное изумление. Вопрос и в самом деле был задан некстати. - Приготовь-ка мне досье NВ-140-462, я сейчас заеду.
- Опять?! - вырвалось у начальника архива. - А как же пленочка?
- Что вы там мелете? Какая еще пленочка?!
Сердце старого служаки ушло в пятки. Вот так влип! Это же был не Тхор! Тхор не мог по телефону назвать имя Климмера. Никогда! Тхор назвал бы шифр, как сейчас! А он-то, он, старый армейский башмак, настолько потерял разум из-за этого свидания, что поверил! Но голос… голос был похож. Да, только похож. Надо выкрутиться. Надо взять себя в руки и выкрутиться…
- Я, м-м-м… имею в виду… может быть, переснять досье на пленочку? Для удобства…
- Что?!! Вы рехнулись?! - Когда Тхор переходил на "вы", ничего доброго ждать не следовало. - Сидеть у себя в кабинете! Никуда не выходить. Сейчас разберемся.
Все. Мышеловка захлопнулась. Начальник архива достал пистолет, проверил, заряжен ли, и сунул в брючный карман. Кажется, это был его последний… как это выразился Тхор?.. то есть не Тхор, а тот, кто выдал себя за Тхора… Па-де-де…
* * *
Человек, носивший шифрованное имя РД-1, с самого начала, когда принял этот сверхсекретный институт, провидел свой последний день. Знал, что никакая сверхбдительная охрана, никакая автоматика не помогут; рано или поздно из-за портьеры в его кабинете выйдет черный человек, тускло блеснет дульный срез пистолета и булькнет выстрел, которого он уже не услышит. Вопрос был, в сущности, только в том, "рано или поздно?".
После вечернего кофе он сидел в кабинете, склонившись над таблицами и подперев сухощавой рукой клевавшуюся набок непропорционально тяжелую, зеркально выбритую голову. Эти вечерние часы он сумел отвоевать у институтской суеты, передряг и экспериментов - для чистой науки. Это были его лучшие часы.
И когда, уже втянувшись в работу, РД-1 обернулся и увидел того самого человека, он нисколько не удивился. Как и следовало ожидать, человек был одет во все черное. Правда, он не вышел из-за портьеры, а сидел в кресле у окна, да и пистолета не было видно, но едва ли это что-либо меняло. РД-1 не удивился и не испугался, лишь пожалел, что произошло это все-таки слишком рано. Как раз в тот момент, когда он стоял на пороге важного открытия. Впрочем, осадил он себя, он всю жизнь стоял на пороге нового важного открытия, то одного, то другого, и террористам или как их там… повстанцам пришлось бы долго ждать, чтобы не оборвать своим выстрелом никакого открытия.
Человек в черном встал, подошел поближе и чинно поклонился. РД-1 еще никогда не видел такого вежливого террориста и поэтому так же молча поклонился в ответ.
- Я безоружен, - сказал черный, для наглядности похлопав себя по карманам. - Если вам не хочется узнать, зачем я пришел, можете вызвать охрану.
РД-1 машинально пригласил его сесть, опустился в кресло рядом, придвинул "гостю" сигареты; оба неторопливо закурили, будто бы заранее условились об этой столь приятной встрече.
- Как вы сюда попали?
- Видите ли, я в своей стране. Здесь все двери для меня, можно сказать, распахнуты настежь.
- И форточки, - добавил РД-1.
"Гость" пропустил это замечание мимо ушей.
- Простите, профессор. У меня к вам деловой разговор. Но как я должен вас называть? РД-1, сами понимаете, не годится для дружеской беседы.
- Видите ли, приобретя имя в науке, я в некотором роде потерял собственное.
- Понимаю. И все же… как звали вас мальчишки во дворе? Надеюсь, это не секрет. Меня, например, звали Джо.
- А меня Рико.
- Отлично. Позвольте, Рико, сразу перейти к делу.
- Прежде вопрос, Джо. Вы пришли убить меня?
- Упаси бог! Если бы это зависело от меня, я сделал бы все, чтобы ни один волос с вашей головы не упал.
- Благодарю вас, особенно учитывая состояние моей шевелюры. Так, значит, вы не тер… не партизан?
- Не террорист, но партизан. Однако у партизан нет никаких резонов убивать вас, Рико. И даже если бы резоны были… мы ведь понимаем, что значит для Лорингании РД-1. Когда мы установим в стране народную власть, мы сможем гордиться таким ученым.
- Любопытно. Тогда зачем же вы здесь?
- Гм… Нам нужна консультация.
- У партизан затруднения психологического характера?
- Скажем точнее: проблемы. Но позвольте, почему вы решили, что партизаны должны вас убить?
Что-то неуловимо располагающее было в этом человеке, в этом партизане, которых газеты изображали злодеями, извергами, чудовищами. Скромность? Простота? Острый и быстрый ум? Проникновенный, но добрый взгляд? Уверенность в себе? А может, все это вместе взятое? РД-1 уже не покидало ощущение, что давным-давно, еще мальчишками, они были знакомы, даже дружны. Возможно, именно это ощущение подсказало ему единственно верную в сложившейся ситуации тактику: будь откровенен, будь по возможности откровенен.
- Честно говоря, Джо, я не очень-то вникал в политику. Времени не хватало. Но как-никак я работаю над военной проблемой по заданию правительства и, стало быть, с вашей точки зрения, продался "акулам".
- А с вашей точки зрения?
- С моей? Пожалуй, да. Пожалуй, я и впрямь продался "акулам". Но взамен получил возможность заниматься наукой, которая в конечном итоге принесет благо людям.
- Значит, Рико, становясь на вашу точку зрения, надо рассуждать так: террористы должны меня убить, если вред, который я приношу народу, работая на "акул", перевешивает то благо, которое моя наука принесет народу в будущем. Стало быть, вред все-таки перевешивает?
- Когда Уатт изобрел паровой двигатель, едва ли эта неуклюжая машина перевешивала в глазах обывателя упряжку битюгов.