Но Мэб только потрясла головой, всплеснув бледными, паутинных оттенков волосами, и сказала яростно:
- Это дела гномов.
В последние дни Дженни редко видела Зиерн, но чародейка по-прежнему занимала ее мысли. Влияние Зиерн пропитывало королевский двор подобно аромату ее коричных благовоний. В пределах дворца Дженни постоянно чувствовала присутствие колдуньи. Как бы ни добыла Зиерн свою силу и что бы она потом с ней ни делала, но Дженни никогда не забывала, насколько эта сила велика. Только когда, не заглянув даже в фолианты по магии, которые Джон стянул для нее в дворцовой библиотеке, Дженни сидела перед своим магическим кристаллом, наблюдая крохотные беззвучные образы сыновей, опасно дурачащихся на заснеженных зубчатых стенах Холда, она чувствовала себя виноватой и уже не испытывала чувства ревности к Зиерн, но зависть еще оставалась. Правда, это была зависть продрогшего путника к тем, кто сидит сейчас в теплых и светлых домах.
Но когда она спрашивала у Мэб о том, каким образом могла достичь чародейка своей нынешней силы и почему гномы запретили ей появляться в Бездне, карлица лишь твердила упрямо:
- Это дела гномов. Людей это не касается…
А Джон к тому времени стал всеобщим любимцем среди молодых придворных. Они приходили в восторг от его нарочитого варварства и называли своим ручным дикарем, когда он начинал рассуждать об инженерии, или о повадках свиней, или цитировал классиков с ужасающим северным акцентом. И каждое утро король, проходя по галерее, отводил тусклые глаза, а этикет не позволял Гарету заговорить первым.
- Чего он тянет? - допытывался Джон, когда они с Гаретом, потеряв еще один день, вышли из арочного портика галереи в холодный, расплывающийся дневной свет. Из безлюдного сада со старенькой арфой в руке к ним по лестнице тихо поднялась Дженни. Пока мужчины были в Королевской галерее, она упражнялась в мелодике заклинаний на пустынном скалистом берегу, наблюдая бег облаков над морем. Был сезон ветров и внезапных бурь. На севере, наверное, вовсю уже лепил мокрый снег, а здесь теплые солнечные дни перемежались туманом и хлесткими дождями. Бледная дневная луна шла на ущерб, вызывая у Дженни смутное беспокойство. В саду, на фоне глинистых тонов осенней почвы светло и ярко выделялись костюмы придворных, сопровождавших Зиерн на прогулку. Донесся нарочито пронзительный голосок колдуньи, со злобной точностью имитирующий речь гномов.
Джон продолжал:
- Или он надеется, что дракон обрушится на Цитадель и избавит его от хлопот осады?
Гарет покачал головой.
- Не думаю. Я слышал, Поликарп установил на самых высоких башнях катапульты, бросающие горящую нефть, так что дракону лучше держаться от них подальше.
И хотя речь шла об изменившем подданном, Дженни услышала в голосе принца гордость за своего бывшего друга.
В отличие от Джона, позаимствовавшего придворный костюм из кладовой за воротами дворца, где просителям перед встречей с королем придавали приличный вид, Гарет имел по меньшей мере дюжину преступно дорогих нарядов для парадного выхода. Сегодня на нем была мантия из пронзительно-зеленого и желтовато-розового атласа, казавшегося лимонным в зыбком послеполуденном свете.
Джон насадил очки покрепче на переносицу.
- Так вот что я тебе скажу. Я не собираюсь больше обивать порог, как крысолов, ждущий, когда королю понадобятся его услуги. Я приехал сюда, чтобы защитить мои земли и моих людей, которые еще не получили ничего ни от короля, который мог бы их защитить, ни от меня самого.
Гарет отсутствующе смотрел вниз, в сад, на маленькую компанию придворных рядом с испятнанной желтыми листьями мраморной статуей бога Кантирита, потом быстро повернул голову.
- Ты не можешь уйти! - В голосе его прозвучали страх и беспокойство.
- А почему нет?
Юноша закусил губу и не ответил, но взгляд его нервно метнулся вниз, в сад. Почувствовав, что на нее смотрят, Зиерн обернулась и послала Гарету воздушный поцелуй. Гарет тут же отвернулся. Вид у него был утомленный, измученный, и Дженни захотелось спросить, является ли ему еще во снах Зиерн.
Неловкое молчание было неожиданно прервано высоким голосом Дромара.
- Милорд Аверсин… - Гном ступил на террасу и заморгал болезненно, оказавшись в приглушенном тучами убывающем свете дня. Слова он выговаривал с запинкой, словно с трудом припоминая их значение. - Пожалуйста… не уходи.
Джон пронизывающе взглянул на него сверху вниз.
- Не слишком-то распростираешь ты свое радушие. Как, впрочем, и помощь, разве не так?
Старый посланник с вызовом встретил его взгляд.
- Я начертал тебе карту Бездны. Чего же ты еще хочешь?
- Карты, которая не лжет, - холодно сказал Джон. - Ты оставил пустыми половину участков. А когда я сложил вместе чертежи разных уровней и вертикальный план, будь я проклят, если они хоть где-нибудь совпали! Меня не интересуют секреты вашей чертовой Бездны. Прикажешь играть с драконом в кошки-мышки в полной темноте, да еще и не имея точного плана?
Услышав в его ровном голосе гнев и страх, Дромар опустил глаза и уставился на свои нервно сплетенные пальцы.
- То, что в пробелах - не касается ни тебя, ни дракона, - сказал он тихо. - План точен, клянусь Камнем, что лежит в Сердце Бездны. Некто из детей человеческих проник однажды к ее Сердцу, и с той поры мы горько сожалеем об этом. - Он поднял голову, бледные глаза блеснули из-под снежных нависающих бровей. - Я прошу тебя довериться мне, Драконья Погибель. Это против наших обычаев - просить помощи у людей. Но я прошу тебя помочь нам. Мы рудокопы и торговцы, мы никогда не были воинами. День за днем нас выживают из города. Если падет Цитадель, многие из народа Бездны будут вырезаны вместе с мятежниками, давшими им не только приют, но и пропитание. Королевские войска не дадут гномам покинуть Цитадель, если они попытаются выбраться, а попытаются многие, поверь мне. Здесь, в Беле, хлеб стоит все дороже, и мы либо умрем с голоду, либо нас растопчут толпы из таверн. Очень скоро нас станет так мало, что мы не сможем восстановить Бездну, даже если нам суждено снова пройти через ее Врата. - Он простер маленькие, как у ребенка, но старчески узловатые руки, странно бледные на фоне черных разводов его причудливо скроенных рукавов. - Если ты не поможешь нам, кто еще из рода людского сделает это?
- Да когда же ты удалишься отсюда, Дромар? - Чистый и мягкий, как серебряное лезвие, голос Зиерн словно обрезал последние слова старого гнома. Она взбежала по лестнице из сада - легкая, как миндальный цвет, летящий по ветру. Ее окаймленная розовым вуаль отлетала назад над растрепавшимися каштановыми волосами. - Тебе недостаточно того, что ты ежедневно докучаешь своим присутствием королю, тебе еще надо втянуть в свои интриги этих бедных людей? Нет, только гномы могут быть настолько вульгарны, чтобы говорить о делах ближе к вечеру, как будто для этого днем мало времени! - Надув губки, колдунья выпроваживающе махнула холеной рукой. - А теперь удались, - добавила она с вызовом. - Иначе я позову стражу.
Старый гном какое-то время смотрел ей в глаза; ветер с моря омывал его морщинистое лицо облаком паутинчато-бледных волос. Зиерн вела себя, как избалованный раскапризничавшийся ребенок. Но Дженни, стоявшая позади нее, хорошо видела восторг и высокомерие триумфа, обозначившиеся в каждом мускуле этой восхитительно стройной спины. Дженни не сомневалась, что Зиерн позовет стражу.
Дромар тоже в этом не сомневался. Посланник при дворе короля в течение тридцати лет, он повернулся и побрел прочь, подчиняясь приказу фаворитки. Дженни смотрела, как он ковыляет там, внизу, по серой и лавандовой мозаике садовой дорожки, провожаемый по пятам бледным, хрупким Бондом Клерлоком, копирующим его походку.
Как всегда не замечая Дженни, Зиерн взяла за руку Гарета и улыбнулась ему.
- Старый заговорщик! - обронила она. - Так и норовит ударить в спину… Вечером я должна ужинать с твоим отцом, но у нас еще есть время для прогулки по берегу. Дождя ведь не будет, наверное.
"Она бы могла сказать - наверняка, - подумала Дженни. - Одно ее заклинание - и тучи забегают, как комнатные собачки перед кормежкой".
Изящно изогнувшись, Зиерн потянула Гарета к лестнице, ведущей в сад. Придворных внизу видно не было, всех разогнал порыв ветра, залепивший аллеи мокрой, сорванной с веток листвой. Гарет бросил отчаянный взгляд на Джона и Дженни, стоявших рядом на террасе: она - в пледах и северной куртке из овечьей кожи, он - в изукрашенном кремовом и голубом атласе, школярские очки - на кончике носа.
Дженни тихо подтолкнула Джона.
- Пойди с ними.
Он поглядел на нее сверху вниз, чуть осклабившись.
- Ага… Меня производят из пляшущего медведя в дядьки?
- Нет, - сказала Дженни, и голос ее был тих. - Скорее в телохранители. Я не знаю, что там затеяла Зиерн, но сам он что-то предчувствует. Пойди с ними.
Джон вздохнул и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы.
- Король мне заплатит за это отдельно.
Его объятие напоминало хватку облаченного в атлас медведя. Затем он сбежал по лестнице и с чудовищным северным прононсом окликнул Гарета и Зиерн; ветер вздул его мантию и сделал Джона похожим на огромную орхидею посреди облетевшего сада…
Прошло еще около недели, прежде чем король пожелал встретиться со своим сыном.
- Он спросил меня, где я пропадал, - тихо проговорил Гарет. - Он спросил меня, почему я не встретился с ним раньше. - Повернувшись, наследник королевства ударил кулаком по стойке балдахина и скрипнул зубами, пытаясь сдержать слезы стыда и гнева. - Дженни, да ведь он же все эти дни попросту не видел меня!
Он обернулся. Слабый вечерний свет, падающий из граненых звеньев окна, где сидела Дженни, огладил лимонно-белый атлас его придворного одеяния и мрачно вспыхнул в гладких старинных самоцветах на запястьях. Волосы Гарета с окрашенными в зеленый цвет кончиками, тщательно завитые перед аудиенцией, теперь снова развились и падали прямыми прядями - за исключением какой-нибудь пары локонов. Он нацепил очки, погнутые, расколотые и совершенно неуместные при столь роскошном одеянии; в линзах мерцал хлещущий за окном дождь.
- Я не знаю, что делать, - сдавленно сказал Гарет. - Он сказал… Он сказал, что о драконе мы поговорим в следующий раз. Я не понимаю, что происходит…
- А Зиерн при этом была? - спросил Джон. Он сидел возле конторки с веретенообразными ножками, заваленной книгами, как и вся прочая мебель в их апартаментах. После восьми дней ожидания комната имела вид разграбленной библиотеки: тома лежали один на другом, страницы были заложены листочками с выписками, сделанными рукой Джона, какими-то тряпицами, другими книгами, а один фолиант - так даже кинжалом.
Гарет кивнул горестно.
- На половину моих вопросов за него отвечала она. Дженни, а не могла она опутать его каким-нибудь заклятием?
Дженни начала осторожно:
- Вероятно…
- Да конечно же! - сказал Джон, откинувшись на высоком стуле и опершись спиной на конторку. - И если бы ты не пыталась все время воздать этой дуре должное, Джен, ты бы и сама это поняла… Войдите! - добавил он, услышав мягкий стук в дверь.
Дверь открылась ровно настолько, чтобы Трэй Клерлок смогла просунуть в щель голову. Девушка секунду колебалась, затем вошла, подчиняясь приглашающему жесту Джона. В руках у нее оказалась ореховая лютня, короткий гриф и колки которой были усеяны в беспорядке звездами из слоновой кости. При виде инструмента Джон расплылся в улыбке, а Дженни застонала.
- Уж не собираешься ли ты играть на этой штуке? Ты же распугаешь весь скот в округе, неужели не ясно?
- Не распугаю, - возразил Джон. - Кроме того, в ней есть такой фокус, чтобы играть потише…
- И ты его знаешь?
- Узнаю. Спасибо, Трэй, милая. Видишь ли, некоторые люди просто не способны оценить звуки настоящей музыки.
- Некоторые люди не способны оценить вопли кота, раскатываемого скалкой, - ответила Дженни. Затем снова повернулась к Гарету. - Да. Зиерн могла наложить на него заклятие. Но после твоих рассказов об отце, о его силе и упрямстве - странно, что она могла так овладеть им.
Гарет мотнул головой.
- И еще одно, - сказал он. - Я не знаю, как это понимать… И я не уверен в этом, потому что разговаривал с ним без очков… Но мне показалось, что он как-то высох со времени моего отъезда. Я понимаю, это звучит глупо, - торопливо добавил он, видя, что Дженни озадаченно нахмурилась.
- Нет, - неожиданно сказала Трэй и, когда все трое посмотрели на нее, зарделась, как куколка. - Я думаю, это звучит вовсе не глупо. Я думаю, что это правда и что "высох" - самое точное слово. Потому что… Мне кажется, то же самое происходит сейчас с Бондом.
- С Бондом? - переспросила Дженни, и в памяти Тут же возникло изможденное костистое лицо короля, а затем - восковая бледность Бонда, оттененная узором старинной раскраски.
Трэй, казалось, была всецело озабочена приведением в порядок кружев на левом рукаве. Затем она подняла голову, и драгоценные змейки в ее волосах опалово блеснули.
- Я думала, мне кажется, - сказала она тихонько. - Он стал какой-то неловкий и шутит как-то уже не смешно, как будто озабочен чем-то важным. Но у него сейчас нет дел - ни важных, никаких. И он стал таким же рассеянным, как твой отец. - Она умоляюще взглянула на Дженни. - Но зачем ей было налагать заклятие на моего брата? Он же и так всегда был ей предан! Они подружились, как только Зиерн появилась при дворе. Он любил ее. Она все время снилась ему…
- Снилась - как? - резко спросил Гарет.
Трэй покачала головой.
- Он не рассказывал мне.
- Во сне он ходил?
Изумленные глаза девушки ответили раньше, чем она заговорила.
- Откуда ты знаешь?
Прерывистый дождь стих. Все долго молчали; под окном в тишине ясно слышны были голоса дворцовых стражников, рассказывающих анекдот о гноме и проститутке. Смутный дневной свет убывал, комната стояла холодная и грифельно-серая. Дженни спросила:
- А тебе она еще снится, Гарет?
Юноша покраснел, как ошпаренный. Наконец помотал головой и сказал, запинаясь:
- Я… я не люблю ее. В самом деле не люблю. Я пытаюсь… Я боюсь оставаться с ней один. Но… - Он сделал беспомощный жест, не в силах бороться с предательскими воспоминаниями.
Дженни сказала мягко:
- Но она зовет тебя. Она позвала тебя в ту ночь, когда мы были в охотничьем домике. Раньше так случалось?
- Я не знаю… - Гарет выглядел больным и испуганным, как в лесах Вира, когда Дженни, проникая в его разум, предъявляла ему самого себя. Трэй, зажигавшая две маленькие лампы из слоновой кости на конторке Джона, торопливо погасила лучинку и, тихо подойдя к Гарету, усадила его рядом с собой на край кровати под балдахином.
В конце концов Гарет сказал:
- Чуть не случилось… Несколько месяцев назад она попросила меня отобедать с отцом и с нею в ее крыле дворца. Я не пошел. Я боялся, что отец рассердится за неуважение к ней, но позже он произнес однажды такую фразу, как будто вообще ничего не знал о приглашении. Я удивился, я подумал… - Он покраснел еще гуще. - В общем, я решил, что она полюбила меня.
- Полюбил волк овцу, - заметил Аверсин, почесывая нос. - Только вот страсть была несколько односторонней. И что же тебя остановило?
- Поликарп. - Гарет хмуро поигрывал полой мантии, мягко тронутой светом лампы, падающим в разрез балдахина. - Он всегда говорил, чтобы я ее опасался. Он узнал о приглашении и отсоветовал мне идти.
- Ну, я, конечно, ничего не смыслю в магии, но, знаешь, парень, похоже, что он спас тебе жизнь. - Джон оперся спиной на конторку и беззвучно прошелся пальцами по струнам лютни.
Гарет потряс головой, сбитый с толку.
- Но зачем? Он же неделю спустя пытался меня убить - отца и меня!
- Если это был он.
Юноша уставился на Джона. Медленно нарастающий ужас и понимание отразились на его лице.
- Но я видел его, - прошептал он.
- Если она может принять образ кошки или птицы, что ей стоит прикинуться господином Халната, а, Джен? - Аверсин взглянул в дальний конец комнаты, где молча сидела Дженни, опершись локтем о колено, а подбородком - на согнутую кисть.
- Вряд ли это было подлинное воплощение, - сказала она негромко. - Скорее всего иллюзия. Изменение образа требует огромной магической силы, хотя сила у нее действительно огромная. Но как бы она это ни сделала, сам поступок вполне логичен. Если Поликарп начал подозревать о ее намерениях относительно Гарета, Зиерн его мгновенно этим обезоружила. Сделав тебя свидетелем, Гарет, она лишила его возможности помочь тебе. Она знала, насколько страшным покажется тебе такое предательство.
- Нет… - в ужасе выдохнул Гарет.
Голосок Трэй жалобно прозвучал в тишине:
- Но что ей нужно от Гарета? Я могу понять, почему она держится за короля, - без его поддержки она лишилась бы пусть не всего, но многого. Но Гарет-то ей зачем? И чего она хочет от Бонда? Он же ей совсем не нужен… Мы - маленькие люди: я имею в виду, что наша семья не обладает ни влиянием, ни деньгами. - Беспомощная улыбка тронула уголок ее рта; Трэй теребила кружево на рукаве. - Мы бы упрочили положение, выйди я удачно замуж, но… Мы в самом деле не представляем для Зиерн никакой ценности.
- И зачем их убивать при этом? - В голосе Гарета отчетливо прозвучал страх за отца. - Или это свойство всех заклинаний?
- Нет, - сказала Дженни. - Для меня это тоже удивительно - я никогда не слышала о заклинаниях, которые, подчиняя разум, опустошали бы еще и тело жертвы. Но, с другой стороны, я не слышала и о том, что можно годами держать человека под заклятием. Я имею в виду твоего отца, Гарет. Правда, ее магия - это магия гномов… Может быть, их заклятия, оплетая душу, разрушают и тело… Но в любом случае, - добавила она, понизив голос, - обрести такую власть над человеком можно лишь с его согласия.
- С его согласия? - ужаснувшись, воскликнула Трэй. - Да кто же на такое согласится? Нет, он не мог…
Гарет (и Дженни отметила это особо) промолчал.
На секунду он словно заглянул, как тогда, на северной дороге, в собственную душу. Кроме того, он слишком хорошо знал Зиерн.
- Не понимаю. - Трэй помотала головой.
Дженни вздохнула и, поднявшись, подошла через всю комнату к сидящим рядышком молодым людям, положила руку на плечо девушки.
- Владеющий способностью к превращениям может изменить чью-либо сущность точно так же, как свою собственную. Это требует огромной силы, но самое главное здесь - желание самой жертвы. Жертва будет сопротивляться, если не найти в ее душе некой трещинки, этакого бесенка искушения - словом, той части души, которая сама желает измениться.
За окном была глубокая тьма; в золотистом свете лампы лицо девушки приняло медовый оттенок. В подрагивании длинных густых ресниц Дженни ясно читала страх и очарование соблазна.
- Думаю, ты бы воспротивилась, попытайся я превратить тебя в комнатную собачку, будь у меня, конечно, такая сила. В твоей душе очень мало от комнатной собачки, Трэй Клерлок. Но вот попытайся я обратить тебя в коня - в свободную от узды кобылицу, дымчато-серую сестру морского ветра - мне кажется, я бы получила твое согласие.