– Связывай этих двух жирных святош, – сказал я палачу. – И покрепче. Я слежу за тобой.
– Да, конечно, сеньор…
Тем временем я добрался до моего пленника. До моего negativo Франсиско Веларде. Он уже очухался, таращил на меня глаза, круглые от изумления. Но он ничего не мог сказать, потому что изо рта у него торчала тряпка.
– Я пришел за тобой, голубчик, – сказал я и вытащил кляп у него изо рта. – Ты как? Идти сам можешь?
Он отрицательно помотал головой. Говорить он тоже не мог. Он вообще был еле жив.
Я удрученно нахмурился и перерезал веревки, которые его держали. Потом взял большое дубовое полено, которое лежало около очага и шагнул к столу.
Палач уже заканчивал связывать инквизиторов. Может быть, он даже перестарался в этом, сделал это слишком профессионально. Посадил двух доминиканцев спиной к спине и скрутил так, что веревки впились в их тучные тела, совершенно утонули в складках жира. Но, в конце концов, они того заслуживали. Они пытали веревками тысячи людей из года в год. Пусть теперь попробуют, что это такое.
Палач заканчивал свою работу. Он стоял ко мне спиной. Я поднял полено и с размаху опустил на его затылок, закрытый серым колпаком. Он попытался обернуться – крепким оказался. Но уже не успел. Схватился руками за стол, упал на колени, сдирая со стола скатерть с подсвечниками, и рухнул на пол, вниз лицом.
Вот что я натворил. Никогда не ожидал от себя такой прыти.
Я даже не мог сказать, что был доволен собой. Потому что у меня не было времени думать об этом. Один из чертовых инквизиторов сбежал, и хотя скорость его передвижения, вероятно, была значительно снижена ножом, торчащим в заднице, с минуты на минуту. мне следовало ожидать новой партии стражников.
И тут я вздрогнул. Источник света находился сзади от меня. И я увидел, как над тенью моей головы на стене взметнулась другая, черная тень. Я не успел повернуться, смог только несколько податься в сторону. Это спасло мою голову, но не спасло мое плечо. На левую мою ключицу обрушился страшный удар. И я покатился вниз.
Я полетел под стол. Я был оглушен, но тело мое думало за меня. Оно кинуло меня под стол, и следующий удар пришелся по столу. Деревянные доски треснули, и стол просел. Но я нырнул между ножек, и, проворно перебирая ногами, откатился к стене. Я лежал на полу, я тяжело дышал и смотрел на человека, который медленно приближался ко мне, держа в руках здоровенную дубину. Боли в плече я почти не чувствовал. Но я не чувствовал и левой своей руки. Ее словно не было, моей руки.
Человек этот был палачом. Тем самым, которого я счел мертвым. Нож и сейчас торчал из его груди. Но этот человек вовсе не был трупом – он был, как говорится, живее всех живых.
Он снял свой колпак, и теперь я видел его отвратительное лицо. Кожа его, вся исполосованная шрамами, была цвета обветренного мяса. Лиловый пористый нос был провален в переносице – так, словно человек этот много лет болел сифилисом. А глаз был только один – утонул в набрякших веках. На месте другого глаза была яма, затянутая розовой кожицей рубцов.
Он не говорил ничего, смотрел на меня равнодушно – так смотрят на кролика, пойманного в силок, перед тем, как убить его ударом палки по голове. Он размахнулся дубиной и ударил, намереваясь переломать мне голени. И наклонился при этом.
Я отпрянул и дубина прошла мимо. А потом я резко выпрямил ноги, ударил палача ногами в живот со всей силой, на которую был способен. Он отлетел к противоположной стене и шлепнулся на спину. Дубина его покатилась в сторону.
Мне нужно было бы резво вскочить на ноги и добить его. Но у меня никак не получалось вскочить резво. Я поднимался медленно, со стоном, цепляясь за обломки стола. Палач в другом конце комнаты делал то же самое – медленно поднимался.
И вот мы уже стояли, не спуская друг с друга глаз. Я судорожно ощупывал пальцами свою перевязь. Проклятье, ножей там не было. Пока я катился под стол, все три оставшихся кинжала вылетели из гнезд, и теперь валялись на полу, сзади от палача.
Теперь я был безоружен. И он тоже. Он даже не думал поднимать свою дубину – деревянную, грубо окованную железом. Он медленно двигался на меня и засучивал рукава.
– Ты – Альваро? – я попытался двинуться назад, но отступать было некуда.
– Да. – Его безобразная физиономия растянулась в усмешке. Зубов в его вонючей пасти было не более четырех, и цвета они были скорее черного, чем даже серого. – Я – Альваро Мясник. Ты слышал обо мне?
– Да.
– Это хорошо. Меня знают все, от Гранады до Сарагосы. Все знают, какой я хороший мясник. Как хорошо я рублю мясо…
Он был ниже меня, как и все люди, встреченные мной здесь. Но весил он больше меня раза в полтора. И плечи его были гораздо шире моих. Он был невероятно мощен. Кисти его, с короткими толстыми пальцами, с вырванными ногтями, напоминали кувалды. Предплечья, толщиной почти с мою ногу, поросли длинными черными волосами.
Я попытался скользнуть вбок, но он неуловимо быстрым движением перехватил меня, попытался вцепиться мне в глотку, и промахнулся. Я сделал это первым. Я схватил его за горло правой рукой, потому что левая рука у меня не работала.
Мои руки были длиннее. Это было моим преимуществом. И теперь я держал одноглазого мясника на расстоянии вытянутой руки и он не мог достать мою глотку.
Пока не мог.
Преимущество мое было мнимым, потому что я не мог ничего сделать. Я не мог задушить его, не мог сломать ему кадык. Его шея была слишком мощной, мышцы на ней были как камни. И я стоял, и тщетно пытался сделать хоть что-нибудь.
– Ты высокий, иностранец. Но ты слабый. – Он усмехался, и слюна текла из угла его рта. – Ты похож на фландрийца. Вы, чертовы еретики северяне, все такие. Я много убивал вас, фландрийцев, и голландцев, и англичан, и алеманов. Вы еретики. Вы слабые.
С этими словами он ударил ладонью по моему предплечью. Это было похоже на удар чугунной сковородкой. Рука моя подогнулась и пальцы разжались. Он схватил меня, но почему-то не за горло, а за лицо. Одна лапа его обхватила мой рот и подбородок. Я задыхался, я никогда не думал, что ладонь может так вонять. Наверное, он никогда не мыл руки. Другой рукой он стиснул единственную мою здоровую руку – как клещами. Я не мог пошевелиться.
– Ты хорошенький мальчик, – Альваро Мясник приблизил гугнивую свою пасть к моему лицу. – Красивый. У тебя даже есть все зубы. Ты какой-то странный. Я раньше не видел таких. Откуда ты?
– М-м-м!.. – попытался я промычать что-то из под его ладони.
– Не важно. Совсем не важно. Я употреблю тебя, красавчик. Ты не против? Ты не должен быть против. Только знаешь… У меня болезнь. Французская. Я подцепил ее в Марселе, когда отбывал каторгу на галерах. Но пусть тебя это не пугает. Французская болезнь – это не страшно. Все равно ты сегодня умрешь…
С этими словами он отпустил мое лицо и зашарил рукой по моим ягодицам, полез в мои штаны. Я стоял, совершенно обомлев. Никак я не ожидал что мое путешествие, пускай опасное, пускай жестокое, но все же отчасти романтическое, окончится таким казусом. Что меня изнасилует каторжник-сифилитик с четырьмя зубами во рту и грецким орехом в голове вместо мозга.
Я стоял и даже не сопротивлялся. А он, конечно, принял это за мое согласие. Уже издавал похотливое хрюканье, дышал взволнованно. Любовничек… Ослабил свои тиски. Зашарил пальцами под своим балахоном – искал, очевидно, инструмент своей жизнедеятельности, полусгнивший от болезни.
Я собрался. Я знал – у меня только секунда на то, что я собирался сделать. И только одна попытка. Я сделал резкий выдох и схватился за рукоятку ножа, торчащую из его груди.
– Ты чего, гаденыш?! – заорал он. Я моментально получил пощечину – такую, что мир обрушился со звоном, как хрустальная люстра Большого Театра. Но пальцы я не разжал. Проклятый нож никак не вытаскивался. Он крепко сидел между ребрами этого живучего монстра.
– Получай! – Он ударил меня другой рукой в солнечное сплетение.
Нож наконец-то выскользнул из его тела, и я, не удерживаемый больше нечем, полетел по воздуху и грохнулся головой об пол. Пальцы мои ослабели, отпустили нож, на который я так рассчитывал, и он зазвенел по камням. Мясник надвигался на меня бесформенной черной тушей. Все расплывалось в моих глазах. Я сделал последнюю попытку сделать вздох и отключился.
7
Очнулся я оттого, что кто-то лил на меня воду.
Еще не открывая глаз, я вспомнил все: что Мясник Альваро вырубил меня, что он собирается изнасиловать меня, а заодно заразить дурной болезнью. И только потом убить.
Все это никак меня не устраивало. И даже не могу даже сказать, что больше.
Я чуть-чуть пошевелил пальцами правой рук. Двинул ногами. Все слушалось меня – более или менее.
Я вспомнил уроки Цзян, моей милой девочки Анютки. Она учила, что делать в таких случаях, как из горизонтального положения резко перейти в стойку и при этом не дать себя убить.
Я немного приоткрыл глаза. Надо мной нависал черный силуэт. Человек лил на меня воду, приводил в чувство. Не хотел, наверное, насиловать меня в бессознательном состоянии. Чувства ему нужны были.
"Раз, два, три", – сосчитал я про себя. И начал свое движение.
Это была довольно сложная комбинация. Не могу сказать, что там, дома, я отработал ее до автоматизма. Но на этот раз у меня получилось неплохо. Особенно, если учесть, что каждый поворот давался мне с дикой болью. Но стоило потрудиться. В конце концов, я спасал свою задницу – в прямом смысле этого слова.
Здесь был один перекат вбок, один кувырок через левое плечо с ударом ногой, потом еще один кувырок с подсечкой "вертолетом", и наконец, последний кувырок с опорой на правое плечо, после которого я оказывался на ногах в низкой стойке, лицом к спине противника. Все это называется "выход из круга". Ничего особенного. Можете попробовать, действует эффективно. Если вас окружает много противников, второй из описанных кувырков можно не делать. Лучше сразу встать на ноги и бежать. Чем быстрее, тем лучше.
Таким образом, я оказался за спиной соперника, который после моего удара ногой спикировал на инквизиторский стол и доломал его окончательно. Сейчас он лежал без движения, и смотрел в потолок.
Это был Франсиско Веларде.
Надо мне было открыть глаза как следует, перед тем как начать свои акробатические этюды. Потому что я ударил ногой того человека, которого хотел спасти. Это он лил на меня воду, приводил в чувство. Я проклял себя за поспешность. Обругал себя такими словами, цитировать которые здесь не решусь.
А Мясник Альваро? Что же он? Он лежал у стены скрючившись, в огромной луже крови. И кровь еще текла из раны на его груди. Он был мертв. Совершенно очевидно, мертв.
– Франсиско! – Я бросился к Веларде. – Вы слышите меня?
Молчание. Господи, не хватало только убить еще и его! Я бросился к кувшину с водой, окатил бедного Франсиско и начал хлопать его по щекам.
– Что? – Глаза его вдруг резко открылись. – Я жив? Я еще не на том свете?
– Нет. Пока нет. Как вы, Веларде? Вы можете идти?
– Не уверен. – Веларде говорил едва слышно. Он сделал попытку приподняться на локте. – Возможно, если бы я полежал пару часов, я бы смог медленно идти…
– Нам надо уходить немедленно! Сейчас здесь будет вся стража!
– Они уже там. – Веларде показал на дверь, почему-то была запертую изнутри на засов. – Они ждут нас. Мы не выйдем отсюда живыми.
– Кто запер засов?
– Я. Я услышал, что они бегут.
– Почему они не ломают дверь?
– Они ждут. Они боятся вас. Я думаю, что тот, кто убежал отсюда, рассказал им про вас. Какой вы невероятный гигант. Они ждали. Они надеялись, что Альваро справится с вами.. Теперь они увидели, что он мертв. Теперь они, конечно, попытаются войти. Но они боятся вас.
– Спасибо вам, Франсиско, – с чувством сказал я.
– За что?
– За то, что вы убили Мясника. Я не знал, что вы такой молодец. Что можете с ним справиться.
– Я не убивал его…
– А кто же это сделал?
– Вы.
– Я?!
– Вы выдернули нож. Это убило его. Разве вы не знаете, что нож нельзя выдергивать без лекаря? Сосуды открываются, и дух покидает тело.
– Конечно! – Я хлопнул себя рукой по лбу. – Идиот я!
В дверь уже начали ломиться. Сперва орали какую-то чушь вроде "Откройте именем Святой Инквизиции!" А потом начали таранить дверь. Но я не спешил с действиями. Засов был железный, длиной метра в полтора, а дверь крепкая, дубовая. Времени у нас еще было немало. Я просто хотел дать Франсиско время хоть немного придти в себя.
– Козлы, – заметил я философски. – Святые задницы, гореть им в аду!
– Не богохульствуйте. – Веларде улыбнулся, если можно было назвать улыбкой эту болезненную гримасу лица с разорванным ртом. – Как вас зовут, сказочный богатырь?
– Мигель. Мигель Гомес. И вовсе я не богатырь. У нас много таких.
– Много? Из какой вы страны?
– Из Испании.
– Из Испании?! – Брови Франсиско удивленно поднялись. – Но у вас очень странный говор, я не всегда понимаю его. И выглядите вы очень необычно. Я почти никогда не видел огромных людей.
– Да какой я огромный? Это вы тут все карлики. – До меня начало доходить, в чем дело. – Наверное, это акселерация. Я читал где-то, что в средние века люди были сантиметров на двадцать ниже обычного роста современного человека. А я – высокий даже для нашего времени.
– Акселерация? Средние века? Сан… сантиметров?.. Как вы сказали? Я не знаю таких слов. – Веларде морщил лоб, пытаясь вспомнить. – Я ученый человек, лиценциат. Но мне непонятно. Простите…
– Какой сейчас год?
– Тысяча пятьсот шестидесятый от рождества Господа нашего, Иисуса Христа. Пятнадцатое августа.
– Вау! – Я хлопнул ладонью по колену. – Это ж надо, куда меня закинуло! А я – из самого конца двадцатого века.
– Я же говорил – он демон! – раздался вдруг визг из угла. – Только демон может переходить во времени и бесчинствовать безнаказанно в святом месте! Он демон из ада, а то и сам Дьявол!
Я подскочил от неожиданности. И увидел у стены двух монахов, сидящих на стульях, и связанных спина к спине. Я совсем забыл про них.
– А-а, господа инквизиторы! Я-то думал, что вы уже на том свете.
– Ты, исчадие адово! Сгинь, сгинь, пропади, наваждение лютое! – Толстый доминиканец попытался плюнуть мне в лицо, но во рту его было сухо. – Auditorium nostrum in nomine Domini…
– Молись, молись, жирный святоша. Только знаешь, у меня для тебя плохая новость. У нас в аду для таких, как вы, инквизиторов-доминиканцев есть специальный зал пыток! Вы истязаете здесь, на земле, невиновных людей именем Божьим! Вы разрываете их кожу, терзаете плоть их огнем, подвешиваете их на дыбе и корчитесь от наслаждения, глядя, как жертвы ваши кричат от непереносимой боли! Вы вливаете им внутрь воду, пока не начинают рваться кишки, вы сдавливаете их пальцы в тисках и медленно крутите винты, вы протыкаете кожу иглами… Вы приговариваете их к костру, а сами ерзаете от нетерпения побежать и поскорее запустить ваши жадные персты в добро, конфискованное у несчастных! Золото – вот ваш единственный Бог! Так это?
– Нет, нет… – забормотал инквизитор. Глазки его бегали.
– Так ли это?! – заорал я и схватил его за глотку.
– Так! – Инквизитор задергал связанными ногами, выпучил глаза. – Так. Простите, милостивый сеньор Демон Из Ада, истинная правда, что так. Но я не самый сребролюбивый, клянусь… Я знаю многих из инквизиции, кто жаден, как сам Сатана! Я назову их немедленно…
– Заткнись, гнусный доносчик! – Я отпустил его горло. – Я не убью тебя сейчас, не хочу марать руки свои о такую кучу дерьма, как ты! Но помни: то, что свершаете вы, инквизиторы, на этом свете, есть самый наистрашнейший грех пред Богом! И муки ваши на том свете будут неописуемы и бесконечны! Не будет в них перерыва даже на Страшный Суд, не увидите вы Чистилища, не будет вам надежды на прощение, ибо вам уготовлена прямая дорога в ад, на самое дно его, в самое пекло! Сам Дьявол разорвет ваше горло кривыми когтями своими, и назначены вам будут муки: за каждую иглу, загнанную под ноготь жертв ваших, вам острый кол да загнан будет; за каждую веревку, закрученную на руке либо ноге, скручено все ваше тело будет тысячу раз, подобно веревке; за каждого осужденного, сгоревшего на костре, будете гореть вы десять тысяч лет, и кричать в корчах, и не сможете вы задохнуться, и остаться в огне без чувств, ибо не отмерен будет срок мук ваших адовых…
Я замолчал. Наверное, я перестарался в своих описаниях. Потому что у ног монаха расплылась лужа мочи, а сам он сидел без сознания. Глаза его закатились под лоб, рот был открыт, и слюна текла на подбородок. Я обошел вокруг стола и посмотрел на второго доминиканца. Он тоже был в обмороке.
– Вот она, разящая сила слова. – Я взял скатерть со стола и накинул на инквизиторов. – Пусть посидят в темноте, подумают о своем поведении. Тем более, что их, кажется, скоро освободят.
Похоже было на то. Дверь с той стороны уже рубили топором. Это была на редкость прочная дверь. В наше время в нее просто бросили бы пару гранат, и она разлетелась бы на куски. Но здесь гранат не существовало, и дверь пока держалась.
Пока.
– Их освободят… – задумчиво произнес Франсиско. – Их освободят, а нас с вами сожгут на костре. Если мы, конечно, доживем до костра. Если же нас замучат до смерти, и мы не доживем до аутодафе, что вполне вероятно, то нас сожгут in effigie.
– Черта с два! Простите за богохульство. – Я вспомнил вдруг, что желательно предпринять какие-то действия, чтобы унести отсюда ноги. Я нагнулся, собрал с пола три оставшихся кинжала, и вставил их в гнезда перевязи. Потом повернулся к Веларде.
– Как вы себя чувствуете, Франсиско?
– Уже лучше. – Франсиско медленно, опираясь на мою руку, встал. Стоял, смотрел на меня и улыбался.