– Почему вы улыбаетесь?
– Мне приятно… Просто приятно, что в будущем будут такие люди, как вы – высокие, красивые и свободные.
– Да. – Я смущенно кашлянул в кулак. – Возможно, и так. Но мне бы все равно не хотелось, чтобы меня поджаривали на костре. Тем более, такие жирные индюки, как эти, – я кивнул на монахов.
– Вы можете что-нибудь предложить?
– Могу. – Я достал из-за пазухи сверток. – Вот пергамент с планом этой самой крепости. Только здесь написано на каком-то чертовском языке, так что я ни черта не пойму! Простите…
– Интересно… – Франсиско не обратил внимание на то, что я в очередной раз помянул черта. Он внимательно разглядывал пергамент, водя по нему длинными пальцами. – Это всего лишь сокращенная латынь. Все очень просто, я могу прочитать это.
– Мы сейчас вот здесь! – Я ткнул пальцем в план. – Вот в этой комнате. И, смотрите, сюда подходит какой-то коридор, нарисованный пунктиром. Может быть, это потайной ход?
– Да. – Веларде изумленно поднял руки. – Dios! И здесь есть потайная дверь. И написано, как ее открыть. Это не столько план крепости, сколько план тайных ходов!
– Как ее открыть?!
– Идите к стене. К той, задней, за стулом!
– Иду. Тут полки для инструментов палачей.
– Левее. – Веларде сам уже ковылял ко мне. – Уберите этот ящик.
– Ну… – Я сгорал от нетерпения, и на то у меня была веская причина. От внутренней поверхности двери уже начали отлетать щепки. Грохот от ударов стоял, как в преисподней. Веларде стоял, нагнувшись, и считал камни в нижнем ряду стены.
– Вот этот камень!
– Этот? – Я надавил на камень из всей силы.
– Не давите. Тут написано, что по нему надо стукнуть три раза молотом.
– Ага! – Я прыжками помчался за большим молотком, который лежался на полке. – Бью!
– Подождите! – Веларде притиснулся в самый угол, схватил меня за пояс. – Теперь бейте.
Верхняя часть двери со скрежетом развалилась. Оттуда с победным воплем появились две верхние половины каких-то людей. Я положил молоток на пол, схватил два ножа из перевязи и метнул их. Не знаю, попал я или нет, но парочка стражников с криком провалилась обратно.
Я взял молоток и три раза врезал по камню. И тут же плита, на которой мы стояли, понеслась вниз.
Если тот потайной спуск, которым я воспользовался в первый раз, можно было назвать обычным лифтом, то теперь, без сомнения, мы имели дело с лифтом модернизированным, скоростным. Он грянулся о землю так, что зубы мои клацнули друг о друга. И тут же я получил ощутимый толчок в грудь, не удержался и полетел на землю. Веларде плюхнулся на меня сверху.
– Вы что, Веларде?!
Я хотел, было, возмутиться бесцеремонностью иллюмината, но вдруг увидел, что плита, на которой мы только что стояли, взмыла обратно вверх. Она взлетела вверх со скоростью ракеты и заткнула дыру в потолке, из которой мы только что имели счастье спуститься. Погас единственный источник света, я снова лежал в кромешной темноте. И Веларде лежал на мне.
Под руками моими был не камень, а рыхлая земля.
– Земля, – сказал я. – Здесь грунт на полу. И пахнет плесенью. Похоже, мы вывалились из этого чертового замка.
– Это не замок. – Франсиско наконец-то сполз с меня, и, кажется, делал попытку подняться. – И даже не крепость, как вы его называли. Это просто очень большой дом. А, точнее, много больших домов, связанных между собою. Раньше этот дом принадлежал одному богатому марану, по имени Алонсо Гарсиа. А потом достался Святой Инквизиции. Они устроили здесь свое логово. Этот маран был очень хитрым и осторожным, как и все мараны. Говорят, он устроил в своем доме множество скрытых дверей и проходов, а также сделал тайный подземный ход, ведущий за черту города. Но никто из инквизиторов за двадцать лет так и не нашел всех этих секретов.
– А что случилось с этим мараном? – поинтересовался я.
– Сожгли, – сказал Франсиско безо всякого чувства. – Он оказался скрытым иудеем. Дед его, оказывается, был евреем. А сам Алонсо Гарсиа признался под пытками, что является скрытым иудеем, и исполняет законы Моисея. Его сожгли.
– Скрытым евреем… – пробормотал я. – Знакомые дела. Я-то думал, что это Гитлер придумал. А тут, за четыреста лет до него…
– Что? – переспросил Веларде. Что вы говорите?
– Ничего. – Я встал и отряхнул руки от земли. – Нам пора топать, высокопочтимый лиценциат Веларде. А то на голову нам свалится орда наших преследователей.
– Не свалится. Вы сохранили пергамент?
– Да.
– Там сказано, что plazo de retencion механизма этого тайного спуска – четыре часа. Иными словами, даже если они ударят по этому самому камню три раза, снова сработать он может только через четыре часа, когда мы будем уже далеко за городом.
– А вы молодец, Франсиско. – Я покачал головой. – Я думал, вы только в теологии соображаете…
– Не только, друг мой. Не только.
И мы пошли дальше. Наощупь.
8
Путь наш был прямым и однозначным, как канализационная труба. И это радовало. Хотя и скучно было идти, но свернуть с пути и запутаться было невозможно.
Веларде быстро выбился из сил. Я тоже чувствовал себя неважно, левая рука еще плохо слушалась меня, но по сравнению с Веларде я был свеж, как огурчик. Честно говоря, я с трудом понимал, как он вообще умудряется передвигаться после тех жестоких пыток, которые к нему применяли.
Веларде прошел не более трехсот метров. Потом я услышал в тишине его задыхающийся шепот:
– Подождите… Мне надо немного отдохнуть.
– Франсиско, давайте я понесу вас на плечах. Я смогу.
Это было правдой. Несмотря на то, что я устал, я вполне мог нести его на плечах – как мешок с картошкой. Он и весил-то, наверное, почти как мешок с картошкой, килограммов пятьдесят. Как я уже говорил, Франсиско Веларде был изможденным человеком небольшого роста.
– Не получится… Здесь слишком низкий потолок…
Это тоже было правдой. Временами я задевал макушкой рыхлый потолок, и земля сыпалась мне за шиворот.
– Пойдемте. – Я нащупал во мраке руку Веларде, приподнял его, положил его руку на свои плечи. – Я буду помогать вам идти. Нам нужно выбираться быстрее. Не нравится мне этот подземный ход. Им не пользовались уже много лет, из потолка растут корни. Я боюсь, что в любой момент он может обрушиться.
– Спасибо вам. – Веларде поднимался, и чувствовалось, какой болью отдается в теле его каждое его движение. – Вы, наверное, благородный идальго, сеньор Гомес? В вас чувствуется высочайшая образованность!
– Это просто приметы двадцатого века. У нас любой человек может быть образованным, даже жонглер. Дворяне у нас бывают, но… мало кто знает, что они дворяне. Кроме них самих. А чтоб быть образованным, нужно не звание и титул. Нужно желание, прежде всего.
– А деньги?
– Деньги нужны, конечно. И немалые. Но за деньги не купишь знание. За деньги можно купить только диплом. А без желания знать никакие деньги тебе не помогут.
Я промолчал, конечно, о том, что у самого меня никого диплома, кроме бумажки об окончании жонглерской студии, не имелось. Но я и в самом деле тянулся к знаниям. Я читал книги. Знания легко давались мне. И я знал многих людей, которые кичились высшим образованием, а сами были тупыми как пробки.
Подземный тоннель никак не кончался. С одной стороны, это было хорошо – чем дальше мы уйдем от гадючьего логова Инквизиции, тем лучше. Но, с другой стороны, Веларде совсем уже устал. Он еле перебирал ногами, дрожал от холода и временами стонал от боли. Нужно было отвлечь его. Нужно было поговорить о чем-то. И я спросил первое, что мне пришло в голову:
– Эти двое инквизиторов чуть не умерли от страха, когда я рассказывал им о муках адовых. А что же вы, Франсиско? Вы не были испуганы. Вы не думаете, что я посланец из Преисподней? Вы не боитесь ада?
– Нет, вы не посланец из Преисподней. И я не боюсь ада. Я вообще не верю в существование ада.
– Не верите? Но какой же вы тогда христианин? В Библии ведь говорится про ад…
– Видимо, вы не читали Библию, сеньор Гомес. – Веларде было трудно говорить, но он говорил, и страстная убежденность появлялась в его голосе. – В Библии ничего не говорится об аде. Адские муки придумали люди – такие, как эти инквизиторы. Те, кто творит ад на земле. Они придумали ад, и Чистилище, чтобы оправдать грехи свои.
– В Библии не говорится про ад?
– Нет, ни слова. Если Бог любит человеков, то как же он может истязать их? Вот что говорится у Екклесиаста: "Все идет в одно место; все произошло из праха, и все возвратится во прах. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что память о них предана забвению". Понимаете – нет здесь ни слова об огненном аде! "Мертвым нет воздаяния!"
– Но это же плохо! – Я даже разволновался. – Если нет воздаяния, и нет адских мук за прегрешения, то что удержит людей от зла? Если не верить в ад, то, получается, что на этом свете можно творить все, что захочешь!
– Эти верят в ад. – Франсиско ткнул пальцем в направлении покинутой нами Инквизиции. – Ну и что с того? Стали ли они от этого менее грешными? Нет! Напротив, они сами решают, что является грехом, а что нет. Они предписывают сами, именем Бога, что нам делать, а что нет. Станет ли человек, верящий, что Бог истязает людей, считать пытку чем-то отвратительным? Вряд ли. Напротив, он найдет себе оправдание в мерзких делах своих. Те, кто верит в Бога жестокого, часто так же жестоки, как их Бог.
– Да, теперь я понимаю, почему вас считают еретиком…
– Еретик для них – это, прежде всего, человек, который пытается думать. Пытается думать сам, а не слепо следовать схоластическим догмам. Если это так, то я горжусь званием еретика. И многие гордятся, пусть их и жгут за это на кострах.
– Но если нет ада, где же тогда воздаяние для негодяев? Неужели все грехи останутся безнаказанными?
– Не останутся. Об этом тоже сказано в великом Слове Бога. Вспомните, как рек сам Иисус: "Приходит час, когда все, находящиеся в могилах, услышат голос Его, и выйдут; сотворившие благое – в воскресение жизни, сделавшие злое – в воскресение суда". Грядет Великий Суд, и Бог тогда устранит Зло, и земля тогда превратится в Рай. Но места в этом Раю не будет для таких, как эти инквизиторы. Те, кто сеял при жизни зло, просто исчезнут навсегда, и не будет им прощения. "Не станет нечестивого; посмотришь на его место, и нет его. А кроткие наследуют землю, и насладятся множеством мира".
Я задумался. Раньше я никогда не думал о таких вещах. Я и Библию-то, честно говоря, не читал. Так, Новый Завет в адаптированном переводе пару раз пробегал глазами. Для меня и так было ясны все противоположности: Бог с раем и дьявол с адом. Хочешь – верь, не хочешь – не верь. Свобода выбора…
– А дьявола, что, тоже нет, стало быть? – спросил я.
– Есть.
– Почему?
– Читайте Библию. Там говорится о нем.
– У вас железная логика, Веларде! – Я начал ерничать. – Оказывается, все очень просто: существует только то, что есть в Библии! Если в Библии сказано, что есть демоны, то, значит, они существуют. А если там нет ни слова про самолеты, значит, они не существуют!
– А что такое самолеты?
– Ну, это такие летательные машины. Люди летают на них по воздуху. Очень быстро передвигаются.
– Люди не могут летать, – уверенно сказал Франсиско. – Летательных машин не существует. Многие пробовали их построить, но ничего у них не получилось. И не получится.
– Ага, полетишь с вами, теологами, – проворчал я.
Расхотелось мне с ним говорить. Он был намного образованнее меня в том, что касалось божественных наук. Но в остальном он был полным неучем, средневековым человеком. Может быть, одним из моих предков.
Скоро повеяло свежим воздухом. И через пять минут путь наш окончился. Мы вышли из подземного хода, вылезли из полуобвалившейся дыры в земле. Она находилась на склоне холма. Городская стена была уже далеко, и сам город терял во тьме свои очертания – расползся внизу, в долине, огромным неровным пятном. Нас окружала летняя испанская ночь – теплая и ласковая. Звезды мелкими точками были рассыпаны по ночному небу – такие же звезды, как и в моем времени. В остальном здесь все выглядело по-другому. Не было здесь ни заасфальтированных дорог, ни полей, засаженных ровными рядами низких кустов винограда, ни узких полосок блестящей пленки, обтягивающих бока холмов – так в наше время выращивают клубнику. Только невысокие старые горы, поросшие короткой травой. И тихий шепот ветра.
Зато здесь был человек. Всадник. Он стоял, держа под уздцы двух лошадей. Он был одет в темный плащ. Шляпа с широкими полями была надвинута на его лоб и бросала черную тень на его лицо. На поясе его висел узкий длинный меч.
– Добрый вечер, сеньоры, – сказал он. – Приветствую вас, сеньор Clavus и достопочтимый сеньор де ла Крус. Счастлив, что предприятие наше закончилось успехом, и вы благополучно выбрались из мрачных казематов Инквизиции. Судьба сегодня благосклонна к нам, милостью Божией.
Веларде не ответил ничего. Он стоял, и дрожал на ветру, и цеплялся за меня из последних сил, чтобы не упасть.
– Привет, – сказал я. – Клавус – это, наверное, я. Хотя у меня есть имя. Меня зовут Мигель Гомес, и я предпочитал бы, чтобы вы называли меня так. А достопочтимого дона Фернандо де ла Круса с нами, увы, нет.
– Где же он?!
– Там остался. – Я махнул рукой в сторону города. – Я думаю, ничего страшного с ним не случится.
– Но почему? В планы наши, насколько я знаю, входило освободить именно сеньора де ла Круса! И то, что он остался в застенках, может иметь самые тяжелые последствия…
– Не знаю я ваших планов. – Я начинал выходить из себя. – Вы не изволили посвятить меня в ваши планы. Я вообще не знаю, кто вы такие! Вы выпихнули меня на арену боя как гладиатора с завязанными глазами! Я вообще с трудом понимаю, как мне удалось выжить в этой заварушке, и еще вытащить сего достойного человека. Это сеньор Франсиско Веларде – не менее достопочтенный, чем ваш де ла Крус! И я требую, чтоб ему немедленно была оказана помощь. Он срочно нуждается в помощи…
– Приношу свои глубочайшие извинения, – спешно сказал человек. – Меня зовут Педро. И я всего лишь слуга. Слуга благородного сеньора Рибаса де Балмаседы. Мне приказано встретить вас здесь и доставить в имение его со всей наивозможнейшей заботой и с елико возможной поспешностью.
– Тогда поспешим, Педро. – Я припоминал, ездил ли я когда-нибудь на лошади. Выходило, что, если и ездил, то только в детстве, на пони, вокруг клумбы за десять коппек. – Как мы поедем?
– Я возьму сеньора Веларде и поеду с ним. Сам он на лошади, вероятно, держаться не сможет. А вы поедете на другой лошади, сеньор. Надеюсь, у вас это не вызовет затруднений?
– Нет, – сказал я и полез ногою в стремя.
9
Мы ехали около часа. Веларде хлебнул крепкого вина из фляжки, и теперь спал, покачиваясь в седле. Педро бережно придерживал его. Я, промучавшись минут двадцать, кое-как приспособился к рыси лошадки и даже перестал сползать набок.
Местность вокруг была определенно знакома мне. Я готов был поклясться, что уже проезжал здесь. А точнее, буду проезжать – через четыреста лет, когда появлюсь на белый свет, и переберусь в Испанию, и буду ездить каждый день на работу на своем скутере.
Через четыреста лет в этих окрестностях построят Парк Чудес.
Это было то самое место, я все более убеждался в этом. Пока же эта местность была довольно безлюдной. Никто не встретился нам на пути. И слава Богу! Меньше всего мне хотелось бы сейчас видеть людей, особенно стражников из города. За нами должны были выслать погоню. И то, что нас до сих пор не догнали, говорило, вероятнее всего, о том, что сбежали мы удачно. Что наши преследователи не знали, в каком направлении мы совершили свою эскападу.
– Значит, сеньор Рибас де Балмаседа – благородный дворянин? – спросил я Педро.
– Да, он знатный и богатый идальго.
– А… А я думал – он просто маг. Творит всякие колдовские штучки, живет где-нибудь в хижине на отшибе и сушит жаб…
– Не говорите так, – Педро понизил голос. – Непозволительно называть человека магом в присутствии посторонних лиц! Ибо обвинение в колдовстве – очень опасный грех. Человек, заподозренный в колдовстве, легко может быть обвинен в сношении с дьяволом и попасть на костер. Прошу вас, не стоит говорить о том, что дон Рибас – маг. Он достопочтенный hidalgo, воин, храбро сражавшийся в жизни своей на многих войнах и во многих странах в защиту веры Христовой. Да, он был в плену у мавров, и научился у мавров многим премудростям, неведомым обычным людям. Но хозяин мой, дон Рибас Алонсо де Балмаседа – добродетельный христианин. И никто не имеет права обвинять его в колдовстве…
– Извините.
– Я замолчал. Ехал и думал о том, как легко было попасть на костер в этом обществе, зацикленном на чистоте Santa fe. Я надеялся, что застрял в этом мрачном времени не навсегда. Потому что понятия не имел, как нужно себя вести, чтобы выглядеть если не ревностным, то хотя бы нормальным католиком. Здесь было столько условностей, что, боюсь, даже мой дядюшка Карлос, попади он сюда, был бы быстро обвинен в какой-нибудь ереси – по неопытности.
Имение дона Рибаса было похоже на небольшой замок. Оно было хорошо защищено от непрошеных гостей и разбойников, каковых немало существовало в эти неспокойные времена. Каменная стена высотой метра в три окружала его со всех сторон. Педро подъехал к полукруглым, наглухо запертым воротам, и спешился. Он долго бухал кулаком в створки, но только лай собак с той стороны был ему ответом. Наконец, в воротах открылось маленькое окошко и оттуда появилась заспанная усатая физиономия.
– Открывай быстрее! – Педро, похоже, едва удерживался от желания засветить привратнику между глаз. – Хозяин заждался нас, а ты спишь, нерадивый бездельник!
И через пять минут мы предстали перед очами хозяина гасиенды – самого Рибаса де Балмаседы. Мага и колдуна, как бы его там не называли.