10
– Так-так-так… – Де Балмаседа задумчиво барабанил пальцами по столу. – Вы нарушили наши планы, сеньор Гомес. Но теперь я думаю, что, возможно, многое поправимо. Если на то будет милость Божья…
Я рассказал ему все, что произошло со мной. Мне удалось рассказать все более или менее связно, несмотря на то, что во время рассказа я громко чавкал, булькал вином и вытирал рот рукавом. Я уничтожил трех или четырех куропаток, жареных на вертеле, большой ломоть пресного хлеба, запил их огромным кувшином вина, и только теперь почувствовал, как блаженное чувство сытости растекается по моему телу. Я даже простил де Балмаседу. Я больше не испытывал желания набить ему физиономию, тем более, что вряд ли мне удалось бы это сделать. Дон Рибас был настоящим воином. Он изрубил бы в капусту пятерых таких, как я, за пять минут.
Теперь он выглядел совсем иначе, чем во время первого моего визита в средневековую Испанию. Не было на нем идиотского бурого балахона с нашитыми звездами. Дон Рибас был одет так, как и надлежало одеваться знатному дворянину. Он сидел в кресле, положив ногу на ногу. Высокий и пышный кружевной воротничок подпирал его величественную голову. Ослепительно белыми были и манжеты из атласного кружева, обрамляющие его кисти – по-аристократическому длинные, с ухоженными ногтями, но сильные и привычные к тяжелому оружию. Рубашка из драгоценного индийского шелка переливалась зеленым изумрудом под темно-синим камзолом тонкой фламандской шерсти. Шпага висела на поясе де Балмаседы и он поглаживал ее рукоятку и золоченый витой эфес, выкованный с невыразимой изящностью и вкусом.
Он словно сошел с картины Веласкеса, хотя, насколько я понимал, Веласкес к этому времени еще и не появился на свет . Рибасу де Балмаседе было около пятидесяти лет. Голова его была лысой и по форме напоминала остроконечное яйцо. Остатки черных волос были тщательнейшим образом подстрижены и уложены. Аккуратная бородка клинышком, тонкие усики… Я начинал понимать, откуда берут происхождение современные мне испанские щеголи, подобные Габриэлю Феррере.
– Я приношу свои извинения, сеньор Гомес, что все случилось именно так, и что вы оказались в Доме Инквизиции в неподготовленном состоянии, – произнес Балмаседа, и приложил руку к сердцу в вежливом жесте. – Я выражаю восхищение вашей храбростью и воинским мастерством, приведшим к освобождению несчастного Франсиско Веларде, и, в свою очередь, попытаюсь объясниться. Произошел ряд странных событий, нарушивших запланированную нами очередность действий. Прежде всего, Инквизицией были произведен арест многих alumbrados, в том числе и моего ближайшего сподвижника Фернандо де ла Круса, с которым вы уже имели честь быть знакомым. Это стало неожиданным для всех нас, поскольку до сих пор иллюминаты пользовались покровительством одной важной персоны в Толедо, а именно графа S. Как я только что узнал, что граф был на днях злодейски убит неизвестными личностями, и немедленно вслед за этим начались упомянутые мной репрессии в отношении иллюминатов. Я думаю, что все это звенья в одной цепи, и является делом рук коварнейшего Вальдеса, Великого инквизитора Испании. Он уже погубил толедского архиепископа Карансу, единственного честного человека в своре папских шакалов. Он же, Вальдес, добился от Папы Римского, Павла IV, нового бреве на свое имя. Если раньше у еретиков и рецидивистов был хоть один способ избежать смерти – покаяться, то теперь, согласно новому бреве, их каяние может считаться неискренним и они все равно подлежат смертной казни! Господи, есть ли справедливость на земле твоей?
Он воздел руки вверх.
– Угу. – Не могу сказать, что я много понимал в его речи, но в этот момент заприметил на столе блюдо с замечательнейшей рыбой, нарезанной тонкими янтарными ломтиками, истекающими жиром. И я решил пока воздержаться от лишних вопросов и уделить внимание изысканному деликатесу.
– Таким образом, начались гонения на alumbrados, – продолжал Балмаседа, – и де ла Круса арестовали. Поскольку он является крайне важной фигурой в осуществлении нашего общего Плана, а именно, одной из вершин Пятиугольника, я немедленно начал обдумывать действия, могущие привести к его освобождению. Сам я должен был тщательнейшим образом скрывать хоть какое-то свое отношение к иллюминатам, чтобы самому не попасться в сети Инквизиции. Таким образом, переговоры с Супремой об денежном выкупе за освобождение де ла Круса исключались. Мне необходим был человек, могущий вытащить де ла Круса не только из тюрьмы, но и из самого ада. И звезды указали мне на такого человека. Это – вы, сеньор Гомес!
– Польщен, – буркнул я и сделал большой глоток вина из серебряного бокала на тонкой высокой ножке.
– Разумеется, вызов ваш в наше время и подготовка ваша для этого опасного предприятия тщательнейшим образом были продуманы мной и учеником моим, Педро. И Педро побывал уже в тайной комнате Дома Инквизиции и оставил в ней все то, чем вы в последующем не преминули разумно воспользоваться. Но самое главное – в этой комнате должен был находиться в момент вашего появления и я сам! Чтобы надлежащим образом объяснить вам вашу задачу и наилегчайшие способы ее осуществления.
– Да? – Я рыгнул – тихонечко, чтобы громким звуком сим не портить общей аристократической атмосферы. – И где же, позвольте спросить, вы были, почтенный сеньор де Балмаседа? Не скрою, что отсутствие ваше в оном месте вызвало у меня некоторые трудности, едва не переросшие в осложнения фатального характера?
– Вы появились там раньше запланированного времени! На два часа раньше. Это было плохо не только потому, что меня еще не было в оной комнате, но также и по той причине, что еще не был закончен допрос обвиняемых иллюминатов и вам пришлось заниматься освобождением не из камеры содержания, что было бы легче, а из самой комнаты допросов. Я не успел бы подойти к вам в любом случае, потому что находился в своем замке, вы же, вместо того, чтобы ждать, начали действовать с достойной изумления скоростью, и в течение часа уже выбрались из этой комнаты самостоятельно. Но, самое главное, для меня остается великой загадкой, каким образом вы оказались в этой комнате в это время? Ведь я еще не закончил все приготовления и не произнес главного вызывающего заклинания. Возможно, случилось что-то там, в вашем времени?
– Случилось, – сказал я. – Я лизнул пару марок и пошел в аут.
– Простите? – Похоже, моя фраза не имела для Балмаседы ни малейшего смысла. – Что вы лизнули?
– Марки, – объяснил я. – Почтовые. Вы их еще не изобрели. Так что забудьте…
– И, наконец, самым большим сбоем в нашем плане является то, что вы освободили не сеньора де ла Круса, а племянника его, лиценциата Франсиско Веларде. Несмотря на всю значимость совершенного вами подвига, я не могу не укорить вас, сеньор Гомес. Как вы могли так поступить? Ведь я же ясно подсказывал вам: освобожден должен быть именно дон Фернандо де ла Крус, и никто иной!
– Ваш дон Фернандо – предатель! Честно говоря, я удивляюсь, как вы, сеньор Балмаседа, такой благородный дон, возлагаете какие-то надежды на такого слабодушного человека? Да, конечно, я понимаю, что пытки заставят разговориться любого человека. Но нельзя же при этом закладывать всех своих знакомых – направо и налево, без вины и без разбора! Я не удивлюсь, если он и вас выдаст Инквизиции, почтенный де Балмаседа, черт подери!
Я стукнул кулаком по столу.
– Нет, меня он не выдаст…. – Дон Рибас теребил свою бородку. – Он слишком умен для этого. В сущности, сейчас на нем нет особых грехов, кроме иллюминатской ереси. И он может успешно откупиться. Но, если он признается в пособничестве колдовству, аутодафе ему не избежать. Конечно, у дона Фернандо есть свои особенности… Не слишком приятные. Вероятно, за пламенностью и убежденностью его речей прячется слабая душа. Но все же он Посвященный. И ему известно о нашем Плане.
– Отлично! – Я поднялся в полный рост. – А теперь у меня есть пара вопросов. И если вы на них не ответите, на мою помощь больше можете не рассчитывать!
– Хорошо. На некоторые вопросы я, возможно, отвечу. – Балмаседа устроился в кресле поудобнее, посмотрел на меня с интересом. – Хотя, молодой темпераментный сеньор, могу отметить, что участие ваше в сием предприятии не зависит от вашего желания. Не зависит оно и от меня, хотя меня очень радует, что именно вас милостивая судьба выбрала в качестве Клавуса. Ибо все, что мы имеем счастие или несчастие свершать, предопределено свыше, самим Богом. Только он решает, что делать нам, и каков наш жребий…
– Вы все время упоминаете неких Посвященных, – буркнул я и сел обратно на свой стул. – Я тоже желаю быть Посвященным. Я хочу понимать, что я делаю, и ради чего меня выдергивают из моего цивилизованного времени, не дав даже позавтракать, и заставляют бегать по загаженному экскрементами замку и сражаться с какими-то нечесаными недоумками. Меня, между прочим, чуть не изнасиловали сегодня!
– Альваро? Это он?
– Да. – Меня передернуло, когда я вспомнил, как вонючие лапы палача шарили по моему телу. – Я убил его, прирезал этого bastardo.
– Браво! – Балмаседа изящно похлопал, подняв руки перед собой. – Я вижу, что вы действительно хороший воин, Мигель! Убить самого Мясника Альваро! Что ж, для начала неплохо.
– Что у вас там за План? Что вы за человек, сеньор де Балмаседа? Вы могущественный маг! В наше время никто не может вытворять такое, что умеете вы! И как все это связано – иллюминаты, вы, этот самый План, и моя скромная персона?
– Видите ли, в чем дело, – Балмаседа сделал какой-то неопределенный жест рукой. – Мне пришлось много путешествовать, и бывать в разных странах, и даже бывать, как бы это сказать помягче, в плену у неверных…
– У мавров.
– Да.
– Вас продали в рабство?
– Нет. – Гримаса отвращения появилась на его лице. – Нет, Бог миловал меня и мне не довелось побывать в унизительной роли раба. Напротив, мавры отнеслись ко мне весьма благосклонно, и общаясь с образованнейшими людьми султаната, мне удалось получить некоторые весьма специфические знания…
– Магию.
– Нет, не совсем так. – Взгляд Балмаседы утратил вдруг туманность и он посмотрел на меня с жесткой ясностью. – Речь идет совсем о другом. Знаете ли вы, мой молодой друг, что такое демоны?
– Ну… – Я замялся. – Это, типа черти такие. Из ада. Да я и не верю в них.
– Напрасно. – Балмаседа качнул головой. – Напрасно, друг мой. Не верящий в демонов подвергает себя серьезной опасности. Особенно, если в судьбе его записано стать убийцей демонов.
– Это кому, мне что ли?
– Вам. Вам, Мигель Гомес. Вам предстоит стать убийцей демонов. Consagrado. Убийцы демонов – это и есть Посвященные.
– Знаете, по-моему, где больше всего людей, верящих в демонов? В больнице для душевнобольных. Не верю я в демонов. В Бога еще, с натяжкой, верю. А в чертей? Извините…
– А в магию верите?
– Теперь – да.
Попробовал бы я не поверить в магию после всего того, что со мной случилось.
– Значит, и в демонов поверите – после того, как увидите их воочию.
– Что-то не хочется мне видеть демонов воочию. – Я поежился.
– Дьявол, враг Создателя нашего, не одинок, – сказал Балмаседа. – Он окружает себя множественными слугами. Но слуги эти вовсе не из ада. Я вообще не уверен, что ад существует – в таком виде, как представляют его себе правоверные христиане. Демоны – такие же природные создания, как и люди, и животные. Но природа их совершенно иная. Тело их слабо и непрочно, и только временами принимает оно определенную форму, ужасную в своей разрушительной силе. Тела демонов слабы, но дух демонов сильнее в тысячи раз, чем души обычных людей. Демоны принадлежат к другим мирам. Мы, Посвященные, называем их тонкимимирами . Тонкие миры окружают наш, большой Средний Мир, со всех сторон. Но обычно проходы в тонкие миры прочно закрыты – такова воля Создателя. Собственно говоря, демоны – это и есть обитатели тонких миров. Они древни, как сама Вселенная, и они, в большинстве своем, бессмертны. Многие из них безвредны, и даже дружественны людям. Но есть многие, совращенные Дьяволом, что стремятся вредить людям. Они восстают против законов Бога, и прорываются в мир наш, и поистине ужасны последствия этого. Так же, как демоны эти – служители Дьявола, так же и мы, consagrados – служители Бога. Истинные служители. Независимо от религии и от страны, и от времени, в которым выполняем мы долг свой. Мы удерживаем равновесие в этом мире, чтобы злобные твари не разорвали его на части и не превратили землю в ад!
– Как же вы можете называть себя Убийцами Демонов, если, по вашим словам, демоны бессмертны?
– Убить демона – это убить тело его. Тогда дух оного демона изгоняется обратно в мир его, и многие тысячи лет пройдут, прежде чем он накопит достаточно сил, чтобы создать себе новое тело, или войти в чье-то чужое тело, и выйти из мира своего в большой Средний Мир, чтобы нести злобу и разрушения.
– Да… – Я обхватил голову руками. – Значит, демоны окружают нас со всех сторон? Что-то я не слышал в нашем времени о том, чтобы кто-то воевал с демонами, – кроме, разве что, двух десятков закоренелых психопатов, готовых видеть нечистую силу даже в сломанном утюге!
– Consagrados – скрытная каста. Мы свершаем дела свои в тайне, и много лет проходит, прежде чем мы находим по особым признакам мужчину или женщину, могущего стать Посвященным, и учим его ремеслу нашему. Когда я попал к маврам, в Алжир, так и случилось. Я был дерзок, я любил свободу, и, скорее, совершил бы грех и наложил руки свои на себя, чем стал бы рабом. Но я был отмечен одним из местных Посвященных. Он выкупил меня, и взял к себе, и скоро я уже знал, какой крест мне предстоит нести всю мою жизнь.
– Тогда я могу вам предложить хорошую кандидатуру в Посвященные. Это Франсиско Веларде. Он замечательный человек. По-моему, он подойдет не хуже вашего де ла Круса. Нет, правда! Видели бы вы, как он держался на допросе!
– Посмотрим… – Балмаседа слегка нахмурился. – Нужно будет испытать его. А с вами, милостивый государь Гомес, вопрос уже решен. Вы отмечены печатью господней, и, хотите вы того, или нет, но ваш удел…
– Нет, подождите! – Я замахал руками. – Вы знаете, дон Рибас, я – ужасный разгильдяй по жизни. Я постоянно попадаю в какие-то идиотские истории, я трах… простите, занимаюсь любовью со всеми симпатичными бабенками, которых встречаю на своем пути, и я не уверен…
– Это хорошо. – Дон Рибас улыбнулся. – За мной тоже есть такой маленький грешок. Всю жизнь был. Но это одна из характерных черт для многих убийц демонов – любвеобильность. Видите ли, сам Бог дал нам любовь! Любовь мужчины и женщины – что может быть прекраснее, ближе к божественному просветлению? Наши монашеские ордена – доминиканцы и иезуиты – проповедуют аскезу и воздержание. И что же это, делает их лучше и возвышеннее? Они полны желчи и злобы, и рукоблудие является для них лучшим выбором, альтернатива которому – мужеложество, к которому они постоянно и прибегают, жалкие maricones. Простите.
– Так… – Я снова потянулся к кувшину с вином, но он был, увы, пуст. – Сеньор де Балмаседа! Еще стаканчик этого вашего з-замечательного вина и я пожалуй, соглашусь быть consagrado. Набить морды паре невоспитанных клыкастых демонов – хм, а почему бы и нет? Тем более, что и девочки, оказывается, не возбраняются!
– Не слишком ли много вы пьете, Мигель? – Балмаседа дернул за шнур, висевший на портьере, и появился Педро. – Педро, принеси, пожалуйста, еще вина. Этого, из Сарагосы, которое присылает нам кривой Мендоса. Молодой сеньор в восторге от него. Nos omnes biberimus rubrum toxicum, diabolis capiat posteriora nostra. Кстати, как там наш гость, сеньор Веларде? Как его драгоценное здоровье?
– Лучше, много лучше. – Педро смотрел на меня с некоторым подозрением. Видимо, прикидывал, как скоро я упаду со стула после такого невероятного количества употребленного вина. – Сеньор Веларде спит. После снадобий, которые вы дали ему выпить, и смазали его раны, он должен быстро придти в себя.
– Наливай, Педра, – сказал я. – Не жмись. Я сегодня хорошо поработал, Франсиско спас. Я сегодня человека замочил, между прочим. Насмерть. Мне стресс снять надо. Тебе приходилось когда-нибудь человека на тот свет отправлять, Педра?
– Приходилось, сеньор Гомес, – вежливо сказал Педро. – И не одного. И зовут меня не Педра, а Педро. Прошу прощения. Педра – это звучит неприлично.
Он удалился, унося с собой пустой кувшин.
– Подумаешь… – Я помахал в воздухе рукой. – Гордый какой! Много он народу поубивал! Скажет, тоже…
– До того, как стать моим учеником, Педро был солдатом. Ему тридцать семь лет, и пятнадцать из них он воевал. А вам, сеньор Гомес, следовало бы поучиться у него сдержанности. И трезвости.
– Я – русский! – гордо заявил я, уперевшись обоими кулаками в стол. – Вы хоть в курсе были, когда выбирали меня на роль Посвященного, что я – русский?
– Что такое "русский"? – холодно поинтересовался дон Рибас.
– Это национальность! Мы – великая нация, между прочим! И мы пьем лучше всех! В смысле – мы пьем, сколько в нас влезет, и нам х-хоть бы хрен! Не пьянеем…
Я горделиво махнул рукой и нечаянно сшиб со стола тарелку и пару бокалов. Тарелка разбилась. Бокалы покатились по полу.
– Пардон! Между прочим, это на счастье!!! – весело заявил я. – Так, значит, еще по стакану, и вы рассказываете мне про ваш План. Че мне т-там делать надо. Я это, не подведу. Б-будьте уверены. Все будет в ажуре…
Дон Рибас Алонсо де Балмаседа щелкнул пальцами и я явно увидел, как из ладони его вылетел рой голубых искорок. Они плясали в воздухе, как крошечные феи из сказочного леса. Рот мой расплылся в улыбке от уха до уха. Никогда мне не было так хорошо.
"Дон Рибас, – хотел сказать я. – Дай, я тебя поцелую в лысину. Классный ты мужик, хоть и средневековый, мать твою! Плюнь ты на своих демонов. Пойдем, в бар завалимся. Двинем там по сто вискаря"…
Но я не сказал этого. Вместо этого я медленно сполз на пол. Последнее, что я слышал, когда Педро нес меня, было:
– Положи его на кровать, друг мой. Ему пора возвращаться. Пора…
Слова плавали в вине, как маленькие серебристые рыбки. Я в последний раз устало икнул и закрыл глаза.