– Ладно, мы отвлеклись от главного. Руфина, меня терзает извечный русский вопрос: что мне делать? Чего ради я оказалась в сказке? Ради спасения государства? Извини, не верю. Такие люди, как я, к поступкам эпохального значения просто неспособны. И мне кажется, что, оказавшись в сказке, я просто плыву по течению, только течение это какое-то неправильное. Или я виновата – не вписываюсь в сказочную реальность. Как сказал бы Охранник – нарушаю структуру.
– Вона что тебя мучает, – задумчиво промурлыкала Руфина. Не знаешь, что делать… Ну, поди тогда подвиг соверши, чтоб душа успокоилась.
– Какой подвиг?
– Ну какой… Можешь пойти во дворец и Аленку, к примеру, на поединок вызвать.
– Угу. И драться мы будем печными ухватами до первого выбитого глаза. Глупости!
– Конечно, глупости, – мирно согласилась Руфина. И твои вопросы насчет того, что тебе делать да чем в сказке заняться, тоже глупости. Потому что ты взята сюда не за тем, чтобы что-то делать. А за тем, чтобы просто быть.
– Интересная мысль! Только кому оно нужно – мое здесь "просто бытие"?
– Сказке, – лаконично ответила Руфина. Ладно, разговор наш затянулся. Пойду я.
– Погоди! Скажи, зачем ты Альманах-книгу в компьютер засунула? Тем более что он все равно у Охранника остался…
Руфина хитро сощурила янтарные глаза:
– Все тебе скажи… А ежели это сделано для того, чтобы настоящую Альманах-книгу силы чародейной лишить? Чтобы больше не попадала она ни в чьи руки!
– Не вижу логики. Аленка и из компьютера ее достанет. Если мозгами пораскинет и пароль узнает.
– Так ведь то уже будет копия! А если оригинал чего-то лишен, кто сказал, что у копии это "что-то" будет?
– То есть ты просто уничтожила эту Книгу…
– Именно так. Уничтожила ее черное колдовство. Видишь ли, этот Альманах ни сжечь, ни утопить, ни по ветру разметать невозможно. И только один способ беспроигрышный – переписать ее. Потому что от кодирования колдовство теряет силу…
– Вот лихо! – рассмеялась я. Значит, все колдовские книги, как секретные материалы, снабжены защитой, которая просто уничтожает их в случае копирования?!
– Именно. Кстати, вот эта книга. Она теперь не опасней детского букваря. Правда, Аленка об этом еще не знает и верит, что с получением недостающей книги Черного Осьмокнижия станет всемогущей. Ты можешь отдать ей Альманах в обмен на жизнь Ивана, например. Или на то, что она покинет Тридевятое царство в двадцать четыре часа. Вот и будет для тебя дело. Возьми.
Руфина мягко положила мне на колени небольшой, но тяжелый том, переплетенный в черную, кое-где вытершуюся кожу. На медной, позеленевшей застежке выгравирован странный знак: кошка, гоняющаяся за собственным хвостом.
– Только ты с Марьей Моревной посоветуйся сначала, когда тебе лучше во дворец с книгой идти. Потому что у воительницы свои планы и нарушать их не следует…
– Планы! – Меня переполнило возмущение. У всех есть планы! Все чем-то заняты, причем капитально. Одна я выгляжу полной дурой в этой сказке, где мне тем не менее отведена роль Премудрой Василисы!
– Не ерепенься, – усмехнулась кошка, и голос ее стал тихим, как комариный писк, а облик растаял, расплылся. Иногда мудрость заключается в том, чтобы чего-то не сделать. Понимаешь? Ну, до скорого свидания, побегу к Ко Сею, я у него еще не все окна перемыла, не все шторы перестирала…
– Погоди! А зачем ты пароли какие-то придумала?!– кинулась я вслед за оранжевым маячком Руфининого хвоста и… упала с кресла.
И встретилась глазами с пристальным, как у психиатра, взглядом Марьи Моревны.
– Тебе почудилось что? – помогая мне подняться с пола, спросила прекрасная воительница.
– Д-да, – кивнула я, машинально сжимая рукой какой-то предмет, по весу и форме напоминающий кирпич. И так же машинально посмотрела на него.
Книга. Переплетенная в черную, кое-где вытершуюся кожу. С медной позеленевшей застежкой. На застежке выгравирована кошка, гоняющаяся за собственным хвостом. Значит, это было не видение?
– Здесь сейчас кошка, рыжая такая, пушистая, не пробегала? – с видом тихой неврастенички поинтересовалась я у Марьи Моревны.
– Нет…
– Странно.
– Что это у тебя за книжица? Откуда она? – полюбопытствовала воительница.
– Кошка на хвосте принесла. Нет, правда!
Марья Моревна выглядела дипломированным специалистом по лечению социальных неврозов.
– Отдохнуть тебе надо, Василиса, воздухом свежим подышать… У нас тут в лесу хороший воздух. И питание тебе назначим особое…
– Диетическое? – пошутила я.
– Такого слова не знаю. Марья Моревна чуть нахмурила брови. Главное, сыта и довольна будешь. Покажи, кстати, что это за книжица?
Я ничтоже сумняшеся подала воительнице лишенный колдовской силы Альманах. Ведь кошка сказала, что он теперь не опаснее букваря.
Марья Моревна открыла книгу, перелистала и изменилась в лице:
– Страсти-то какие тут понаписаны… Заклинания какие-то непонятные: "О, закрой свои бледные ноги!" Что это за заклятие такое?
– Где? – Я сунулась в книжку и действительно удостоилась чести читать знаменитое моностишие Брюсова, правда написанное глаголицей…
– Тут и изображения непотребные имеются… Энтих самых бледных ног и того, что промеж ними. И впрямь не худо было бы их чем-нибудь прикрыть! Забери свою книжку, Василиса, не ровен час, будут от нее неприятности.
– Уже не будут, – заверила я и небрежно положила злосчастную книгу на подоконник, – Хотя… смотря как читать.
– Пойдем-ка отобедаем чем бог послал, – предложила Марья Моревна, взяв меня за локоть.
За обедом я не столько ела печеного на угольях глухаря, сколько расспрашивала Марью Моревну об истории и современном состоянии партизанского движения в Тридевятом царстве.
– Началось это давно, – певуче, как профессиональная сказительница, начала Марья Моревна, – как только прознал народ, что на престоле сидит под видом законной царицы Аленка-захватчица, так и появились в Чертоногом лесу первые партизаны. Были это погорельцы из разных сел да деревень: те, кого Аленка жилья лишила или иную какую пакость содеяла. Она ведь за время своего правления одни непотребства творила. Так вот. Поначалу партизаны и не знали, что они партизаны и их цель – лишить узурпаторшу власти. Жили они раздробленно, были разбросаны по всему лесу и подвергались ежечасной опасности от зверей лютых да от нечисти местной…
Дальше рассказ Марьи Моревны сводился к тому, что погибли бы все беглецы в Чертоногом лесу и пропал бы их праведный гнев всуе, если бы не появилась она, воительница, и не возглавила движение сопротивления.
Конечно, существование партизан было окружено глубокой тайной. Однако и в мелких городках, и в самой столице были у партизан свои осведомители и верные люди, которые многим горожанам помогли бежать в лес от Аленкиного господства и распространяли тайно подметные листки с надписями "Смерть лжецарице! Победа будет за нами!" да еще лубочные картинки, изображавшие Аленку в препротивном виде (это для тех, кто читать не умел).
– Теперь вот, как пряничных дел мастера у нас появились, мы специальные пряники делаем – с призывом идти в партизаны. А главное, что теперь и сам царевич с богатырями именитыми да бесстрашными к нашему движению примкнули. Бежали они из узилища, Аленкиным злым умом придуманного, и как раз на наших часовых напоролись. То есть не напоролись, а встретились. Прямо за день до того, как ты у нас появилась, сие и произошло. Так что прибыло партизанского полку! Ты кушай, Василиса, кушай…
Тут трапезу прервало появление странного существа, по виду отдаленно напоминающего знаменитый персонаж из эпоса "Звездные войны". Я от неожиданности чуть куском хлеба не подавилась:
– Мастер Йодо! Вы как оказались здесь? Ваше место на планете Дагоба… Или славные джедаи уже проникли и в Тридевятое царство?!
Существо смотрело на меня с явным непониманием. Марья Моревна поспешила внести ясность:
– Василиса, тебе опять неизвестно что мерещится! Это же знаменитый пивовар Иван Таранов! Просто пытки, коим он подвергался, будучи в плену у Аленки, сильно его состарили.
– Увы, это так, – ответил пивовар Йодо.
– Ладно, – сказала я. Замечательно. Если я еще не сошла с ума в этой сказке, то у меня все впереди.
– Я вот к тебе по какому вопросу, Марья Моревна, – не обращая более на меня внимания, заговорил ушастый Таранов. Лучники у нас слабоваты. Из сотни отобрал только два десятка толковых ребят – куда это годится?
– Все равно, – поджала губы воительница, – пусть упражняются как следует.
– И мечами хорошо токмо богатыри орудуют. А кто из сельской местности – не то что меча, палку толком держать не может. Вот меня и послал Микула Селянинович до твоей милости: может, сама покажешь мужикам искусство воинское? От одного твоего виду в них боевой дух подымется!
– Знаю я, что у энтих вояк от моего виду подымется, – пробормотала Марья Моревна, но вид сохранила серьезный. Хорошо, дедушка Таранов. Передай Микуле, что сегодня я в отрядах лучников да мечников проведу показательные тренировки. Через четверть часа пусть ждут меня на делянке. Да кашей поменьше брюхо набивают, вояки!
– Верно. Сытое брюхо к ученью глухо, – усмехнулся пивовар и вышел, опираясь на кривую суковатую палочку.
– Прости, Василиса, – развела руками Марья Моревна, – сама понимаешь, у меня – служба. Пойду мужиков учить, как мечи да луки держать надобно. А ты пойди прогуляйся или на завалинке посиди, семечки полузгай.
– Ненавижу семечки, – улыбнулась я,
– Твое дело. Марья Моревна заторопилась, поднялась из-за стола и направилась к выходу. Главное, не скучай…
Так и вышло, что Иван-царевич встретил меня именно на завалинке..
Супруг Василисы Прекрасной ушел трудиться над созданием загадочного "стратегического объекта". Главная улица партизанского городка, однако, ни на минуту не оставалась пустынной. То пробегут ватагой бесштанные ребятишки, играя то ли в горелки, то ли в международных террористов… То протопает взвод разномастно экипированных вояк, на лицах которых энтузиазм перемешан с абсолютной невозможностью подчиняться строгой букве воинского устава. Следом за взводом шагал мальчонка лет шести в кольчужной рубашке до пят, в старом шлеме, съезжавшем на нос, и со здоровенной хворостиной в руках, которой он эпизодически охаживал по икрам идущих впереди здоровенных мужиков, пискляво крича при этом:
– Подтянулись! Четче шаг, стройней ряды!
Самое интересное, что этого мелкого микроба все слушались.
Из дома с синими ставнями вышла женщина в скромном платье. Видимо, мать той девочки, что принесла мне молока и хлеба. Долго и изучающе смотрела на меня так, что мне пришлось поневоле встать и подойти к ней с изъявлениями благодарности за хлеб-соль.
– Да не за что! – разулыбалась женщина, хотя я видела, что, это ей приятно. Пожалуйте ко мне, я только-только пирогов напекла. Отведайте!
– Что вы, мне совестно вас беспокоить! Но лицо женщины было таким, располагающе-добродушным, что я прошла к ней в дом.
Небольшая чистенькая изба, казалось, вся пропиталась ароматами сдобы и сладостей. Правда, потом, когда обоняние привыкало к этому основному аромату, появлялся дополнительный, едва уловимый запах то ли болота, то ли слишком сырого подвала… Странно.
Хозяйка меж тем взметнула и опустила на деревянную столешницу вышитую удивительной красоты цветами скатерть, поставила самовар, блюда с пирогами всех видов и размеров, а я все стояла у притолоки, не решаясь пройти в комнату.
– Да что же вы стоите?! – всплеснула руками гостеприимица. Проходите, откушайте!
Запах болота становился все сильнее. И мне вдруг показалось, что симпатичное лицо хозяйки почему-то напоминает… лягушачью морду!
А надо вам признаться, что я с детства боюсь лягушек. И жаб. И маленьких головастиков. А также вполне безобидных гекконов, тритонов и прочей земноводней живности. Самым страшным детским воспоминанием стало для меня посещение зооэкзотариума, где эти мирно дремлющие за стеклом твари напугали меня до такого истерического визга, что сотрудники сего учреждения чуть не вызвали "скорую". А про то, что со мной произошло на даче, когда на мои голые коленки неожиданно прыгнул маленький холодный лягушонок, вообще говорить неудобно. Тем более что на тот момент мне было почти одиннадцать лет.
И вот теперь… Моя странная фобия вновь заставила сердце стучать в авральном режиме. Да что это такое, в самом деле! Не может же эта миловидная и гостеприимная женщина быть…
– Что с вами? – В глазах хозяйки дома просто светилась материнская забота.
– А как вас зовут? – выдавила из себя я.
– Лукерья Матвеевна я…
– А я – В-василиса… Н-никит-тична…
– Но меня все зовут просто Лушей. А то и Лушкой-лягушкой дразнят. Да я не обижаюсь.
– П-почему л-л-лягушкой?
– Неужто вы никогда сказки про царевну-лягушку не слыхали? – удивилась женщина.
– Слы…хала…
– Вот, я та самая лягушка и есть. Прилгнули, правда, сказители, вовсе я никакая не царевна, хоть и дворянского роду, захудалого, обедневшего. Да и муж мой вовсе не царевич, а простой трудяга, пряничные доски режет искусно. И что в сказке сказывается про то, как он мою кожу сжег, а потом искал меня за тридевять земель – вовсе неправда.
– А как… правда?
Хозяйка зарделась:
– Как в первую ночку-то брачную я человеком обернулась, так с тех пор в лягушку уж превратиться не могу.
– Поч-чему?
– Для этого надо быть девицею непорочною, мужем непознанною. Уж коль вышла замуж, то теперь не сама, а супруг над телом моим хозяин. Ему же неудобно, чтоб жена в амфибию обращалась, да и от родственников зазорно… По чести сказать, мне и самой уж не хочется превращаться, забыла, как это делается… А кожу лягушечью мы с Васенькой на память сохранили. Вон она, прибита над дверным косяком, глядите…
Я посмотрела. И в очередной раз брякнулась в обморок.
Очнулась я на лавке возле накрытого и благоухающего пирогами стола. Бывшая лягушка отпаивала меня какой-то настойкой с привкусом мелиссы и пустырника.
– Извините меня, – попыталась я взять себя в руки.
– Это вы меня простите! – начала виниться Лукерья. Может, – вам не по нраву что, может, приболели вы, а я тут со своими пирогами да разговорами глупыми…
– Нет-нет, дело не в этом. Просто… Вы только поймите меня правильно, Лукерья М-матвеевна… Я с детства ужасно боюсь… Только не обижайтесь! Ужасно боюсь лягушек.
Лицо хозяйки стало грустным.
– Да ведь я вроде как бывшая лягушка…
– Простите меня! – Я молитвенно сложила руки. Обещаю: больше этого не повторится. Я должна победить свой страх. Тем более что он совершенно глупый. И необоснованный.
– Пироги стынут… – как бы в пространство сказала Лукерья Матвеевна.
– Вот это плохо. Надо не дать им остыть окончательно, я правильно понимаю?
Лукерья расплылась в широкой улыбке. Нет, и с чего я взяла, что рот у нее лягушачий? Вполне милый ротик…
– Угощайтесь, Василиса Никитична!
Чтобы, по выражению моей новой подруги, "испуг прогнать", на стол помимо прочих разностей водружена была пузатая бутылочка черносмородинной настойки. Выпив рюмочку и восхитившись вкусом (ни один из дорогих ликеров не мог тягаться с этой настойкой, изготовляемой, согласно Лушиным словам, ее супругом), я поняла, что мои страхи и сомнения действительно глупы и беспочвенны. Вторая рюмочка окончательно примирила меня со сказочной действительностью, где в жен ы берут бывших лягушек, а в мужья – официально признанных дурачков… А последовавшие за третьей рюмочкой крепкий ароматный чай и потрясающие пироги с земляникой, капустой, клюквой, и еще бог весть с чем погрузили меня в лучину безосновательного оптимизма.
– К-как у вас замечательно, Л-лукерья М-матвеевна! Такой ую… уютный дом-ик! А как вы готовите!
– Да что вы, – покраснела хозяйка, – полноте меня хвалить, а то сглазите!
– Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить! – послушно выдала я.
– Если вам у меня приглянулось, оставайтесь. У нас как раз горенка пустует: старшая дочка замуж вышла и с мужем уехала в Запорюжье, на его родину.
– Скажите, пожалуйста… Никогда б не подумала, что у вас есть взрослые дети! Вы так молодо выглядите, Лукерья Матвеевна!
– Да что вы! Мне уж скоро полвека разменивать!..
– Неужто?! Больше тридцати пяти не дала бы вам! У вас такая свежая и молодая кожа! Лукерья Матвеевна опять зарделась:
– Так ведь… кое-что лягушачье во мне осталось, самую малость. Кожа вот, например, каждую весну обновляется. И на болоте хочется погулять, послушать, как самцы квакают зазывно…
Меня внутренне передернуло, но я приказала себе не поддаваться глупым детским страхам. Тем более что в горницу шагнул высокий дородный мужчина с курчавыми русыми волосами и такой же бородкой. Под мышкой мужчина нес, как сверток, давешнюю девочку, принесшую мне молока с хлебом. Девочка довольно хохотала.
– Получите почту! – сказал мужчина и поставил девочку на пол.
Та запрыгала: "Еще!", но, заметив меня, смутилась и одернула подол сарафанчика.
– День добрый сему дому! Вижу – гости у нас! – Мужчина пристально, посмотрел на жену и на меня.
– Это Василий Никитич, супруг мой и повелитель, – встала из-за стола Лукерья. А это, Васенька, та самая…
– Василиса Никитична, – представилась я.
– Наслышан! Тезки мы с вами почти! – улыбнулся мужчина. Вижу, бабоньки, вы тут празднуете, так, может, и мне кусочек ситного найдется?
– Что ты, что ты! – засуетилась Лукерья Матвеевна, – Я мигом тебе обед спроворю! Щи в чугунке взопрели, каша гречневая с зайчатинкой…
– Нет, особо брюхо набивать мне недосуг, дел много, а вот от чая с пирогом не откажусь, – сообщил Василий и принялся мыть руки под висящим в углу рукомойником, – Эй, Масяня! Ну-тка принеси отцу полотенчико свежее, руки обтереть!
Девочка мигом метнулась в другую комнату и принесла просимое, а я разинула рот:
– Как вашу дочку зовут?
– Крестили Марьей, а кличем Масяней. До того верткая да озорная – сладу нет, – ответил Василий, садясь за стол. Старшая-то наша дочка, Аннушка, куда как степенная да спокойная: дай ей ложку с маслом подсолнечным – по одной половице пройдет и ни капли не прольет! А эта – пострел в юбке. Но сердце у нее доброе да приветливое, так что и на ее долю женихи найдутся.
Лукерья Матвеевна подала мужу большую чашку с крепким чаем, подвинула блюдо с пирогами.
– Я уж и наливочки приму, – улыбнулся Василий Никитич. За приятное знакомство.
Мы выпили с ним за знакомство. Я заикнулась было о том, что пора бы мне откланяться, но Лукерья Матвеевна и слушать не хотела. Тогда пришлось вести светскую беседу, поскольку, при всей моей нежной любви к пирогам, я больше не могла проглотить ни кусочка.
– А скажите, Василий Никитич, – начала я тоном светской гранд-дамы. Давно вы доски для пряников делаете?
– Сызмальства. Учился у знаменитого мастера итульянского, за границей, почитай, и детство и юность провел.
– Почему за границей?