– Зрю пред собой лишь непотребную и нечистую женщину, чуждую истинам просветления, – опасливо проговорил махатма и для чего-то бросил быстрый взгляд на дверь.
– С чего бы это? – Аленка похлопала ладонями по бокам кадки.
Махатма при помощи третьего глаза понял, что это большая кадка и рассолу, в ней много, но остановиться уже не смог.
– Ты недостойна великого учения… – неуверенно заявил он.
– Это почему же? – аж взвизгнула лжецарица. То ты меня кажну ноченьку по-всякому просветлял, ни сна, ни отдыха не давал, обещал, что буду я с тобой вместе творить дела великия и ужасныя, а теперича я вдруг недостойной оказалась?!
– Да. Махатма потихоньку, шаг за шагом, отходил к спасительной двери. Ибо я узрел твою истинную сущность, и… и мне эта сущность не понравилась.
– Ах ты, лингам немытый. Ах ты, третий глаз неподбитый! Не я ли творила для тебя в сем царстве нестроения и беды? Не по твоему ли слову я именитых и мастеровых кутежан предала позору и разорению? Не тебе ли я обещала, что, как только все Черное Осьмокнижие в моих руках окажется, я для твоего вящего прославления небо на землю сведу, реки вспять поверну, моря осушу?! Да ты, поди, забыл, какова я колдунья-чернокнижница? Каково мое могущество великое?!
– Это мне теперь без надобности, – быстро заявил махатма. Ибо я вижу, что здешний народ развращен окончательно и непокорен властям. Они начали пожаром, а закончат тем, что убьют нас на этом самом месте.
– Ох, а ты ведь трус, махатма! – презрительно скривилась Аленка. Чего испугался! Да я всех непокорных нынче; же казню казнью лютою!
– Это не поможет. Свинье не переродиться соловьем, низкорожденный шудра не станет начальником работ по строительству дворцов…
Махатма, прихватив с трона царский золотой скипетр, переливающийся драгоценными камнями, с неожиданной резвостью побежал к спасительной двери, высоко вскидывая ноги в неудобных сандалиях,
– Бежать вздумал?! От меня?! Ах ты, шри чандра-пундра прабхупадла вшивана зашибана! Я те покажу, как от законной кармической жены пятки мылить!.. Аленка, вскинув вверх руки, произнесла замогильным голосом: – Ясной зарей оденусь, красным солнцем опояшусь, частыми звездами опотычусь, белым месяцем прикроюсь! Как бы не видать охальнику лютому без моей воли ни зорьки ясной, как не встречать погубителю сердешному солнца красного, как не глядеть бесстыжему на ясны звездочки, да не освещаться ему светлым месяцем! Слово мое крепко!
Едва Аленка забормотала слова своего заговора, торопливый махатма застыл на месте и только слабо подергивал конечностями, словно муха, угодившая в паутину. А лжецарицу несло дальше:
– Стоит изба, ни черна, ни ряба; середь избы лежит доска, под доской тоска. Плачет тоска, рыдает тоска, белого света дожидается! Так и ты бы без меня плакал, так бы и тебе да без моего лика рыдать; чтоб не мог без меня ни быть, ни жить, ни есть, ни пить! Чтоб как рыба без воды, как без зелени сады, буревестник без беды, гранит-камень без слюды… тьфу, дальше не сочиняется! Ну и ладно… без меня не мог бы ты. Слово мое крепко! Колдовство мое велико!
Брахма Кумарис завращал глазами, делая невероятное усилие, и схватился за дверную ручку. И даже успел приоткрыть дверь…
– Ах так! Да ты моей ворожбе не подчиняешься! – взвыла Аленка и взмахнула руками наподобие балерины, исполняющей партию умирающего лебедя. От этого взмаха кадка с рассолом сама собой поднялась в воздух, набрала скорость и с завыванием ринулась в сторону окаменевшего у двери Махатмы. Над его головой кадка затормозила, словно раздумывала о своих дальнейших действиях, а потом аккуратно, даже с некоторым эквилибристическим шиком, перевернулась и обдала просветленного Брахму мутной зеленоватой волной огуречного рассола.
Аленка злорадно расхохоталась:
– Это тебе для промывания третьего глаза, чтоб коростой не зарос!
Махатма жалобно икнул и сел возле двери прямо в натекшую с него лужу.
Аленка подошла к нему, выдернула из безвольной руки скипетр и, приподняв голову Брахмы за подбородок, осведомилась:
– Ну что, уйдешь от меня али моей воле покоришься?
– Шудра… – выдавил из себя Кумарис. Дай кальян. И ванну для омовения. И переодеться в чистое.
– Все будет тебе, махатмушка! – заверила его Аленка. Ты, главное, от законной жены не убегай.
Но, по-видимому, на сей день премудрый махатма исчерпал лимит своей мудрости и безопасности. Ибо кто, находясь в здравом уме и твердой памяти, решит сказать женщине, в гневе схожей с кровожадной богиней Кали, следующие слова:
– Какая ты мне законная жена, кобыла закумаренная? У меня таких жен – по сту штук в каждой провинции, начиная от Пенджоба и кончая Барамбеем!
– Ах ты, кобель полигамный! – взъярилась от таких откровений Аленка. Ах ты, жабра щучья! Да я тебя за энто всевеликое распутство привяжу к хвостам двух самых быстрых скакунов и пущу в чисто поле! Пусть потом, тебя твои жены по частям собирают!.. Ах, поганец! А я, дура, твоим словам паскудным верила, что я у тебя единственная и истинная просветленная! А знаешь ли ты, блоха вашнапупская, что я от тебя понесла?!– С этими словами Аленка одной рукой вздернула махатму за шиворот, а другой принялась его награждать полновесными оплеухами: – Ребятенка мне сделал, страну развалил, а сам в бега?!
– Дети – это побочные продукты организма, – выдал заученную фразу Кумарис. Они не должны мешать просветленным идти по указанному в сутрах пути.
– Ты мне словесами мудреными не отбрехивайся! – Еще одна оплеуха заставила вашнапупца дергаться, как от электрического разряда. Ты мою власть над собой признай, меня супругой поименуй, а ребеночек будет законным наследником…
– Отпусти ты меня в Гимнолаи! – взмолился тут махатма. Опостылел мне этот Кутеж, противно моей карме Тридевятое царство.
– Бона ты какими мантрами заговорил, губошлеп чернявый! – зашипела Аленка. Гимнолаев захотел! Шиш тебе с постным маслом, а не Гимнолаи! Будешь ты со мною пребывать здесь до победного конца!.. Или до постыдного поражения! Вместе кумарили – вместе и в самсару пойдем!
– Шудра! – опять заругался махатма, но Аленка на эти ругательства внимания не обращала.
Она кликнула своих служанок (тех самых, которые потом вылетели из дворца в чем мать родила), препоручила их заботам просветленного Кумариса, проследила за тем, чтобы его выкупали, постригли ногти, одели в белую просторную рубаху с длинными, до пят, рукавами, после чего собственноручно заперла взбунтовавшегося кармического супруга в главной царской кладовой и ключ повесила себе на шею,
И вот тут-то с чернокнижницей Аленкой и произошел тот взрыв неконтролируемой ярости, который сенные девицы охарактеризовали испуганным :словом:, "Перекосило!".
* * *
Когда звон, стук и гром в царских палатах прекратились, народ на площади насторожился.
– Видать, умаялась, многогрешная, – выдвинула версию одна из баб.
– Какой там умаялась! Просто, поди, в царских палатах все, что можно разбить да разорвать, закончилось.
– Тады, православные, она чичас обернется огнедышащей змеею рекомою аспидистрой, и вылетит из дворца попалять да пожигать все на пути попадающееся.
– Брехня энто! Сама знаю, сама видала: превращается царица в упыриху с очами алыми и зубами зело длинными. После чего отправляется кровь пить по всем селам да деревням. А ейный махатма днем во гробу спит, а по ночам в нетопыря перекидывается и всю скотину как есть с ног валит. Вот, третьего дня весть пришла из сельца Зажеваевка: все коровки пали незнамо отчего. А я так скажу и докажу: энто все махатмовы проделки, потому как имя его в переводе на наш язык и означает: Коровья Смерть.
– Да ну-у! Слушайте больше энту балаболку; она сто коробов наговорит, и все неправда! Как может Аленка быть упырихой, когда она всамделе русалка, а мужик ейный и не мужик вовсе, а вроде рыбы, и кличут его Ахтиандром! Муж мой позавчера своими глазами видал, как в Бухаловом пруду они плескалися и ныряли, да гоготали голосами нечеловечьими!
– Ничего такого нет и быть не может! – клялись-божились уже оклемавшиеся от своих страхов царицыны служанки. То, что царица – колдунья-чернокнижница, так это всякому известно. А какой силой махатма обладает, нам неведомо. Токмо и видали мы, что иногда спит он на доске, гвоздями утыканной, огонь изо рта выпущает да по потолку ногами ходит, ни за что не держась… Так ведь такие штуки и наш юродивый Игнаша Бессребреник делать может на Масленой седмице… И у него еще лучше получается.
– Нишкните, православные! Гляньте-ка: смугломордые на нас цельным войском движутся.
– С иголками своими серебряными проклятущими!
– Ах, кабы были с нами богатыри-заступнички, уж мы бы эту рать на раз одолели!
– Бегите от нехристей, православные! – истошно возопила какая-то баба, и вся толпа пришла в движение. Нешто вы не видите: не люди они и морды у них не человечьи!
Толпа вгляделась и ахнула от ужаса. И в самом деле, теперь ненавистные кутежанам интервенты походили, скорее, на каких-то гигантских уродливых насекомых. На месте лиц у них болтались многочисленные хоботки и присоски цвета засохшей крови, а глаза превратились в блестящие бездумные шары, в которых, дробясь и ломаясь, отражалось небо Тридевятого царства.
– Бежим! – И толпа зевак кинулась врассыпную, ощущая затылками дыхание непонятной, неотступной и уродливой смерти.
Спастись от уродов удалось не всем. Те, кого они настигали, падали под градом уколов, а потом в одно мгновение превращались в высохшие обескровленные мумии.
– Пришла новая напасть! – шептались попрятавшиеся по домам и овинам кутежане. Но прежнего страха в них, запуганных, забитых, лишенных всего царицей-злодейкой, уже не было. Потому что, вернувшись домой, многие мужики обнаружили в карманах кафтанов или штанов плотные душистые прямоугольнички – знаменитые кутежанские печатные пряники.
И на всех этих загадочно появившихся пряниках отпечатана была одна и та же надпись: "Ждут тебя в лесу Чертоногом на Растопыринской поляне". И ниже: "Кутежанские мстители".
* * *
– Василиса! Ты ли это?! Вот где привела судьба встретиться!
На меня несся, растопырив руки для приветственного объятия, мужчина, чем-то отдаленно напоминающий Ивана-царевича, старшего кошки Руфины сына… Господи! Да ведь это и впрямь Иван-царевич!
– Да уж, встреча так встреча, – согласилась я, чудом не задохнувшись в объятиях родственничка.
Не знаю, в чем у него были руки, но теперь мой новый, подаренный Марьей Моревной сарафан придется отстирывать в трех водах со щелоком. К пышным рукавам моей сорочки прилипли хвоинки, древесные опилки и мелкие листики как раз в тех местах, где царевич по-родственному меня облапил. Я попыталась стряхнуть мусор. Бесполезно. Как приклеенный.
– Ох! – Царевич посмотрел сначала на мои манипуляции, а потом на свои руки. Ох, прости, невестка дорогая, замарал я тебе платье!
– В чем у тебя руки-то, царевич? – Ладони у сиятельного родственника и впрямь были как у землекопа, причем копающего руками.
– Да то смола сосновая въелась, вот и липнет все к ней! – комически развел руками царевич. Даже вот и ты почти прилипла.
– Так ты бы помыл руки-то…
– Вот сегодняшнее задание закончу, так и вымою. Их ведь просто водой не ополоснешь – песком речным али галечником отдраивать надобно, А речка отсюда – три версты отмахать надобно.
– Погоди… Какое задание?
Царевич махнул рукой:
– Стволы сосновые шкурить надобно да гладко полировать, чтоб потом из них доски получились знатные.
– А для чего?
Царевич хихикнул:
– Гроб готовим большой да просторный Аленке-кровопивице со всею ее швалью! – сказал он, но тут же посерьезнел: – Строим мы, Василиса, секретный военно-стратегический объект. Каковой призван разрушить оплот тиранки и ее споспешников.
– Ого! Сильно сказано.
– А то, – самодовольно улыбнулся царевич и спохватился: – Да что мы все суесловим, о пустом говорим! Ты как сюда попала, Василиса?
Я рассказала царевичу все происшедшее со мной и моими близкими за то время, пока он пребывал в царских подвалах. Рассказывая, я с удовлетворением отметила, что супруг моей прекрасной тезки стал дружен с интеллектом, а работа на свежем воздухе окончательно выбила из него монархическую спесь.
– Значит, говоришь, плачет без меня жена? – грустно вздохнул он.
– Плачет, – покривила душой я. Мелочь, а мужчине приятно, что кто-то без него тоскует и заливается слезами. Проверенный факт.
– Ладно! – хлопнул по колену Иван. Ладонь прилипла к штанине, и царевич минуты две ее отдирал. Недолго осталось дожидаться светлого дня! Скоро все слезы отольются проклятой Аленке, Сторицей отольются! И ты, родимая, не горюй о том, ,что твой муж заколдован. Наступит такой день… Такой! Темницы рухнут, бабы ахнут, подмышки розами запахнут!.. Вот тогда все и наладится: и в государственной, и в семейной жизни. Главное сейчас – дух, иметь боевой да решительный, чтобы одним мощным, сокрушающим ударом…
– Иван, – неделикатно перебила я эту воинственную речь, – а ты-то как сюда попал?
– А я с друзьями по палате сюда побег замыслил и осуществил.
– Вот здесь, пожалуйста, поподробнее. Мне же интересно.
И я выудила из недр своего сарафана стопку сложенных вдвое листков бумаги, авторучку и приготовилась писать.
(Да, да, а вы что думали?! Уж если Охранник сказок реквизировал мой компьютер, то я, собираясь в путь, стащила у него солидную пачку писчей бумаги и кое-что по канцелярской мелочи. Надо же мне хоть как-то создавать видимость работы над диссертацией. Хотя почему видимость? Вот сейчас запишу рассказ Ивана, подбавлю собственных впечатлений, и пожалуйста, готова докторская на тему "Борьба с узурпацией власти и свободолюбивые тенденции в русской народной сказке". Актуально! Здесь даже тему международного терроризма можно осветить, если правильно подать роль вашнапупских интервентов во главе с Брахмой Кумарисом.)
Царевич, глядя на мои приготовления, удивился:
– Для чего это тебе, Премудрая?
– Летопись пишу, – самоуверенно солгала я. Версты трудовой и боевой славы Средиземь… тьфу, Тридевятого царства.
– А, тогда ладно. Тогда пиши.
И, трудолюбиво отколупывая от просмоленных ладоней сосновые стружки, Иван-царевич поведал мне о том, как с приятелем своим, посланцем далекого Учкудука, попал он из-за козней поганой Аленки в гиблое место, именуемое лечебно-трудовым очистилищем. Неожиданно царевич прекратил свои насыщенные патетикой и героикой речи и, вздохнув, сказал:
– Василиса, ты извиняй, но у меня обеденный перерыв закончился. Надо идти работать. А то свои же богатыри опозорят: вместо дела дельного лясы точу.
– А как же летопись?..
– Я тебе своего учкудукца пришлю! – вдохновенно пообещал царевич. Тудыратыма Жарамдылыка. От него в строительстве все равно никакого толку, поскольку он сын степей, пустынь и полупустынь, а вот истории он рассказывать горазд. И даже петь может!
– Ладно, – вздохнула я. Присылай.
Царевич торопливо поднялся:
– Не серчай, Василиса…
– Да я и не серчаю, что ты!
– Свидимся еще. Партизанский городок – он тесный.
И царевич ушел на трудовой подвиг, а я осталась сидеть на завалинке, размышлять над полученными здесь впечатлениями и ждать таинственного "сына степей" с труднопроизносимым именем.
* * *
Когда Марья Моревна, легендарная женщина-воительница, представилась мне главной партизанкой, я на мгновение утратила дар речи. Сказочная действительность опять меня удивила, а на удивление уже не было сил. Марья Моревна, видимо, поняла по моему выражению лица, что я, как говорят американцы, "не совсем в порядке". Поэтому кликнула каких-то мамок-нянек, те подскочили ко мне, напоминая стайку заполошно-заботливых цесарок, и, подхватив под белы рученьки, повели в терем на аудиенцию.
Марья Моревна самолично усадила меня в кресло, резное, с кучей бархатных подушечек, пощупала пульс, постучала крепким кулачком по моим коленкам, заглянула в зрачки, заставила меня показать язык (я отказалась) и удовлетворенно сказала, обращаясь к мамкам-нянькам:
– Настоящая!
Те принялись радостно креститься, а я устало прикрыла глаза. Во-первых, я уже забыла, когда последний раз нормально питалась (кувшин молока и краюха хлеба не в счет), во-вторых, устала от впечатлений, а в-третьих… Меня настойчиво преследовала мысль о том, зачем я здесь. В этой сказке, в этом царстве… Зачем? Какой от меня толк?!
Видимо, я то ли уснула, то ли потеряла сознание, потому что мне почудилось мягкое прикосновение пушистой кошачьей лапки к моей ладони.
– Василисушка… – промурлыкала Руфина.
– Тридцать с лишком лет уж Василисушка! – ворчливо ответило мое сумеречное "я", – Во что ты втянула меня, заколдованная царица?'
– Не понимаю! – фыркнула Руфина. Чем ты недовольна?
– Да всем! – вспылило сумеречное "я", – Зачем ты притащила меня в сказку? Чтобы я победила узурпаторшу Аленку? Так не вышло ничего у меня, наоборот, пришлось от нее бежать! Ты думала, что выдашь меня замуж за Ивана и мы тебе царство спасем – дудки! Блокбастера "Миссия невыполнима" не получилось. Не справились мы с этой самой миссией; Ивана Аленка так заколдовала, что я даже не знаю толком, где его искать: то ли в какой-то Каменной роще, то ли у черта на куличках!
– Не отчаивайся, Василиса…
– Погоди, Руфина, дай мне высказаться. С тех пор как ты, кошка цвета немытого апельсина, вошла в мою несуетную, размеренную жизнь, все пошло вкривь и вкось; У меня было…
– Что? Ну что такое замечательное в твоей несказочной жизни было? Московская малометражная квартира, в которой не было ремонта с тех пор, как ты в нее въехала?..
– Протестую, ремонт был. Иногда. Косметический.
– Ладно, насчет ремонта я перегнула палку. Ну а семья?! Разве у тебя была нормальная семья?! Много счастья ты видела со своим первым мужем?
– Согласна. Но если ты скажешь, что у нас с Иваном нормальная семья, я, извини, буду долго смеяться. Мало того, что у меня свекровь заколдована, так с недавних пор еще и муж оказался под властью злых чар! Да нашу "семью" можно в ток-шоу показывать как одну из наиболее нетрадиционных!
– И ничего! – не согласилась Руфина. И в ток-шоу пойдем, ежли надобно. А насчет Ивана не беспокойся. Я про него видение имела и знаю, что быть ему расколдовану тогда, когда…
– "Камни запоют". Помню! Тут с этой Каменной рощей заморочки: искать там Ивана или нет…
– Однозначно нет! – заявила кошка тоном известного политика. На Каменную рощу у тебя неправильная наводочка. Все произойдет в другом месте и в другое время…
– Значит, Охранник сказок меня обманул! – возмутилась я.
– Да зачем такие громкие фразы?! Просто пошутил человек. Сама посуди: скучно ж ему цельную вечность как сычу сидеть, сказки охранять. Вот он и пошучивает.
– Хороши шуточки! А я еще на его попечение Василису Прекрасную оставила! И компьютер!
– Насчет энтого не волнуйся. Охранник, конечно, человек со странностями, но в целом положительный. И ничего противозаконного себе не позволит.